Кривые зеркала

Опираясь на дужки кресел, зомбяк опустился на колени перед провалом в полу и, качнувшись вперёд, повалился в него. Я даже рефлекторно подскочил, чтобы ловить этого несчастного, понимая, что не успею добежать. Однако в яме он исчез только наполовину, ноги оставались лежать на полу, уцепившись ступнёй за ножку кресла. Свалившаяся вниз тельняшка обнажила грязную тощую спину, густо заросшую чёрными волосами. Спустя минут пять шебуршания внизу на свет появилась его рука, уцепилась за край проёма и вытянула в салон остальное тело. Во второй руке он сжимал огромную зелёно-жёлто-коричневую тряпку.

– В армии служил? – налитые кровью глаза впились в меня так, что казалось, от этого ответа зависит вся моя дальнейшая судьба, а то и сама жизнь.

– Без понятия, – пожал я плечами и для убедительности постучал пальцем по голове, – вообще ничего не помню.

– Да. Бывает, – в голосе появились сочувственные нотки, – ну держи тогда, будем считать, что служил.

Я поймал брошенную тряпку, оказавшуюся мятыми, но вполне себе крепкими штанами странной пятнистой расцветки, и стал поспешно переодеваться, пока он не передумал. Сидевший всё это время на задних лапах щенок тут же принялся обнюхивать брошенные прямо на пол старые брюки.

– Спасибо. А как вас зовут? – ну хоть его я догадался об этом спросить.

– Пётр Иванович, – зомбяк гордо выпятил впалую грудь, обтянутую под пиджаком грязной майкой, не замедлив с громким хрустом почесать её волосатой пятернёй. Бросив мне штаны, он так и остался сидеть на краю ямы, свесив ноги вниз, – но можешь звать меня просто Иваныч. Лады?

– Лады. И давно ты тут, Иваныч?

– Да давненько уж, а что?

– Спросить хотел, а трамвай когда поедет? А то мне домой надо.

– Ишь ты какой, домой ему надо, – потянувшись куда-то в сторону, он подтянул к себе пузатую бутылку, в которой плескалось что-то мутное, и железную кружку, напоминавшую своими стенками облезлый борт самого трамвая. Тут же нацедил в кружку содержимого бутылки, от которого даже на таком расстоянии в нос ударило резким спиртовым запахом. – Никому не надо, а ему вдруг надо стало!

– Ну, он же вроде туда едет, – даже уже зная, что он скажет, я продолжал с надеждой смотреть на это пропитое до самых костей существо, отказываясь признавать всю очевидность окружавшей меня действительности. То, что я итак уже знал с того самого момента, как вошёл в салон.

– Может когда и ехал, – пробурчал Иваныч, – только это было давно и не правда. – Он залпом опрокинул в себя вторую порцию, даже не поморщившись.

– Как это? – мой мозг бился в конвульсиях, отчаянно сопротивляясь безжалостной очевидности того факта, что трамвай никуда не поедет, как бы мне этого ни хотелось.

– А вот так! – он рубанул воздух ладонью и, опустив голову, уставился в чёрные недра ямы. – Никому это стало не нужно, ехать некому, – кружка со звоном ударила в раму ближайшего сиденья. Этот звон эхом метался внутри моей головы, пока перед глазами медленно вращалась карусель светящегося салона с чёрными окнами. Хотелось сесть на пол, а лучше лечь. И так, чтобы всё это исчезло. Так, чтобы я не только забыл себя, но чтобы меня вообще не было. Чтобы не было вообще ничего. Вся эта история с трамваем казалась какой-то изощрённой глупой шуткой. Какой к чёрту Лабиринт, если вот так всё и закончилось. Все мои усилия обернулись тем, что я оказался в полнейшем тупике под яркой неоновой табличкой «Закрыто». А под этой табличкой, вдобавок к обычным для русского настенного творчества трёх буквам, были приписаны ещё и три слова: «Трамвай не едет». Какой-то хриплый, заплетающийся голос рассказывал о ворюгах – чиновниках, постоянно поднимавших цены на электричество и понижавших и без того мизерную зарплату.

– Я что ли виноват, что пассажиров нет? – я почувствовал у ног какое-то движение и, опустив голову, увидел, как на колено легли две мохнатые лапки, а чем-то озабоченная мордочка старательно ловила мой мутный взгляд. Где-то на грани слуха Иваныч вещал что-то про то, какая жизнь к нему не справедливая, и что он вообще-то художник, самый настоящий. Ещё что-то про то, что жизнь – говно, а этот трамвай он сам расписывал вот этими вот руками, и место ему в Лувре, а он тут застрял.

– Иваныч, у тебя воды не найдётся? – чей это сиплый голос? Неужели тут кто-то ещё есть?

– Может, что посерьёзней? – Он протянул в мою сторону горлышком стеклянной бутылки, но я отрицательно покачал головой. – Ну как знаешь. – Мятая пластиковая бутылка, кувыркаясь, полетела в окно рядом со мной. Я неловко поймал её предательски дрожавшими белыми пальцами. Вода в бутылке оказалась тёплой и вонючей, но состояние значительно улучшилось, по крайней мере, я стал узнавать свой голос.

– Получается, домой никак теперь не добраться? – он посмотрел на меня долгим немигающим взглядом, перевёл взгляд на бутылку, снова на меня.

– Почему?

– Но ты же сказал, что травмай… – вздох был таким, словно он уже несколько часов объяснял круглому дебилу, почему два плюс два равняется четыре.

– Костик, – в голосе появились покровительственные нотки, – ты дебил? – Ну вот. Челюсть моя так и застыла в открытом положении. По крайней мере, я начинал себя таковым ощущать. – Трамвай не едет, но рельсы то никто не отменял. И если тебе за каким-то хреном надо этого, – он пощёлкал пальцами, – домой, то кто тебе блин мешает? – опрокинув в себя новую дозу мутной жижи, он уронил голову на грудь, и замурлыкал в лацкан пиджака. – А я по шпалам, опять по шпалам иду… – Щенок что-то тявкнул, перебирая лапами по моей ноге. Я, наконец, смог подобрать с пола свою нижнюю челюсть.

– Так я это… Пойду что ли?

– Дело твоё, – пожал он плечами, – и псину свою забери!

– Так это не моя собака, – я даже растерялся.

– А чья?! Моя что ли? Ненавижу собак… Гадят везде… – настроение Иваныча стремительно менялось не в лучшую сторону, и я решил, что пора сваливать. Хоть ноги отдохнули.

После проспиртованного салона трамвая уличный воздух показался обжигающе холодным, но очень бодрящим. Оказывается, я успел принюхаться к тому, что пил трамвайщик, и уже начал хмелеть от этого въевшегося даже в кожу сидений запаха. Из открытых дверей неслось что-то про то, что ходят тут всякие, мешают нормальным людям жить… Щенок семенил рядом, явно радуясь новой компании. Я присел на корточки, потрепав его по холке. Ошейник у щенка был обычный кожаный, без бирок и надписей.

– Ну, и как тебя зовут? – он покрутил головой, разметав мягкие лопасти ушей и, облизнувшись, преданно уставился мне в глаза.

– Будешь моим другом? – Умные глазки преданно смотрели прямо в сердце, дополнив этот умилительный взгляд утвердительным (как мне показалось) тявканьем. – Значит, буду звать тебя Дружок, – заключил я, потрепав его по мягкой шёрстке.

Взгляд на синие ленты рельс вызывал желание пнуть что-нибудь посильнее, но возле ног теперь крутился, виляя хвостом, маленький комок шерсти, и не хотелось его задеть. Если выберусь отсюда, никогда больше и близко не подойду ни к трамваям, ни тем более к шпалам. В памяти всплыла фраза, что все дороги ведут в Рим. Ну, посмотрим, куда нас заведёт эта тропка.

Глава 3 Лика

Не знаю, как выглядит Рим, но уверен, что он сильно не похож на эти нагромождения серых блоков на фоне трёх высоченных труб, исторгавших в небо клубы белого дыма. Но это определённо был город и довольно большой, насколько я могу судить. Особого доверия открывшийся глазам пейзаж не внушал, но хотя бы успокаивало его разительное отличие от дома удовольствий. Не сказать, что мои рельсы (и когда это они успели стать моими?) вели прямо в него – город растянулся по левую сторону пути, однако тут была даже самая настоящая трамвайная остановка с лавочкой, обшитая волнистыми листами металла.

– Привет! – девчонка была невысокого роста с короткой стрижкой смоляных волос. Чёрные обтягивающие джинсы подчёркивали изящные изгибы обутых в ярко-красные кроссовки ног, а из-под расстёгнутой рокерской косухи выглядывал короткий красный топ с треугольным вырезом; в аккуратных маленьких ушках поблескивали серьги-гвоздики, а по тонкой шее наискосок вилась чёрная татуировка гласившая: «My life – my rules». – Ну и заставил же ты меня поволноваться. Ты вообще в курсе, что это неприлично – заставлять девушку ждать себя, да ещё так долго, – маленький кулачок, увешанный кучей цепочек и браслетов, ткнулся мне в плечо, на что Дружок ответил сердитым лаем. – Ух ты! Надо же, какой милашка! – она присела на корточки, чтобы погладить щенка, но Дружок отпрыгнул от неё, спрятавшись за моими ногами. – Твой пёсель? Как зовут?

– Мы типа знакомы? – где-то внутри я безуспешно бился головой в глухую серую стену, заслонявшую от меня всё, что было до этой гнетущей темноты Лабиринта. Но всё-таки, я был уверен, что нахожусь тут впервые и чего точно не ожидал, так это встретить кого-то, кто может быть лично знаком со мной. Привратник не в счёт, у него «работа такая».

– Ну конечно мы знакомы, что за вопрос? И даже довольно близко, – она игриво подмигнула серо-голубым глазом в густой чёрной подводке, приложив к губам изящный пальчик, второй её глаз был медового цвета. – Кастетик, родной, мы с тобой были практически неразлучны.

– Были?

– Ну, до всего этого Лабиринта, – она покрутилась из стороны в сторону, раскинув руки, – ты совсем-совсем ничего не помнишь? – в глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие, – бедненький.

– И что же ты обо мне знаешь?

– О тебе, сладкий, я знаю… – острый ноготок упёрся мне в грудь и заскользил вниз – всё… – её непринуждённый, лёгкий смех переплетался с лаем Дружка, которому девчонка, похоже, не очень понравилась.

– Хорош придуриваться. Я тебя не знаю.

– Вот сейчас было обидно, – губки надулись, а рука в чёрной коже вытянулась вперёд, – я Лика, – светлая, почти бледная кожа, изящные суставчики, розовый маникюр. Рука застыла в вытянутом положении, ожидая то ли рукопожатия, то ли поцелуя. Но я сделал вид, что вообще её не замечаю.

– А что это за город?

– Ооо! Это отличный город! Город огромных возможностей! – она едва не подпрыгнула, – и у меня как раз есть одна офигенно крутая тема, как по быстрому поднять кучу бабла. Тебе понравится! Но сама я не справлюсь, вот и тусуюсь на этой тухлой остановке, дожидаясь своего Кастетика.

– А я уж было подумал, что ты по мне соскучилась, – я и сам не понял, была это ирония или мне и правда хотелось, чтобы кто-то ждал меня не ради какого-то там дела, а просто так…

– Конечно, соскучилась! Без тебя вообще не круто!

– И всё-таки это без меня. У меня сейчас другие планы.

– Какие ещё планы? По шпалам гулять?

– Типа того, – я сделал несколько шагов.

– Блин, Костечка! Не кидай меня, пожалуйста! Если хочешь, давай я тебя сама в депо отведу после того, как дело сделаем.

– Да с чего ты вообще решила, что мне это интересно? Не нужно мне никакого бабла, я домой хочу.

– Домой! – она скривила презрительную гримасу. – И что там делать, дома? У тебя же, небось, вообще ничего нет. Угадала? Ну, придёшь домой, и что? В карманах-то пусто, а так хоть прибарахлишься. Я же о тебе забочусь. – Где-то внутри вновь звучала тревожная сирена… Мне казалось или всё это действительно очень походило на развод?

– Как-нибудь переживу, – я повернулся, чтобы уйти.

– Ну и катись! – за спиной раздавались всхлипы. – Только о себе и думаешь! А мне что делать прикажешь?! Меня-то в этом твоём доме никто не ждёт! Мне без этих денег вообще вилы, хоть на рельсы под трамвай ложись.

– Трамвая не будет, – бросил я через плечо. В ответ она лишь громко разревелась.

Наверное, всё-таки разводит… Однако теперь я мог с уверенностью сказать, что кое-что о себе всё-таки понял. Оказывается, я не переношу женских слёз. Совсем. Обернувшись, я увидел, что она и вправду сидит на рельсах и, вздрагивая всем телом, плачет, спрятав лицо в худеньких ладошках. Да что ты будешь делать…

– А что ты там про депо говорила?

– Отстань!

– Лика, я серьёзно. Куда ты там меня отвести собиралась?

– Рельсы, – она ещё отрывисто всхлипывала, но плакать всё-таки перестала.

– И что рельсы? – её лицо, исполосованное чёрными потёками туши, выглядело очень жалобным и беззащитным.

– Ты идёшь туда, куда ведут рельсы, а рельсы ведут в депо. Вовсе не обязательно шлёпать по этим шпалам, есть и другие пути.

– Понятно, – об этом я как-то не подумал, – а что у тебя там за тема?

– Да вообще плёвое дело, сейф один подломить надо и всё.

– Я вообще-то не медвежатник, ты в курсе?

– Да блин! Не надо его взламывать, я код знаю! Просто там бабло в золотых слитках, я одна их тупо не утащу! Врубаешься? – по щекам ещё текли слёзы, но в разноцветных глазах уже сверкали сердитые искорки.

– А без ограбления вообще никак?

– И когда это ты успел стать таким правильным?! – она размазала растёкшуюся тушь по щеке, что в паре с сердитым взглядом делало её вид довольно забавным. – Раньше с тобой веселее было. Если ты мне покажешь, где ещё можно нарыть столько золота, можем и не ходить к этому сейфу. – Она выжидательно сверлила меня немигающим взглядом, скрестив руки на груди. – Так ты мне поможешь? – я посмотрел на щенка, словно ища у него ответа, но он лишь преданно смотрел мне в глаза, склонив голову на бок. Присев на корточки, я потрепал его за ушками.

– Что думаешь, дружище? – Дружок облизнулся и ткнулся влажным носом мне в лицо. Неужели я и раньше кого-то грабил? Почему-то же она уверена, что мне это ничего не стоит… Знать бы ещё, какие законы правят в этом мире. Хотя казалось, что никаких законов здесь нет, а балом заправляет его величество хаос, но так ведь быть не может? В любом случае должны быть какие-то правила, как и границы у Лабиринта. Тревожные нотки всё ещё звучали в голове, настаивая, что это очень плохая затея. Но каким-то внутренним чувством я прекрасно понимал, что решение уже принято… Не самое лучшее решение. И наверняка не самое правильное… Оставалось только поскорее с этим покончить… – Ладно, – сказал я, обращаясь к Лике, но глядя в блестящие глаза Дружка. После такого ответа Лика аж подскочила, захлопав в ладошки и одарив меня ослепительной улыбкой.

– Ура! – она подхватила с лавки кожаный рюкзачок и, стоило мне выпрямить ноги, тут же повисла у меня на шее, оставив на щеке красный отпечаток своих губ. – Кастетик, милый, я всегда знала, что могу на тебя положиться. Ты самый-самый крутой!

***

Это было похоже на подземный переход, только очень старый, пахнущий сыростью и плесенью. Где-то под потолком перемигивались длинные трубчатые лампы, выхватывая из темноты разбросанный вдоль стен непонятный хлам, какие-то картины, обломки мебели, куски колючей проволоки, местами даже оружие, судя по виду пролежавшее тут лет двести не меньше. Трамвайная остановка с ведущими от неё круто вниз ступенями осталась далеко позади, как и довольно большой прямоугольный вход в эти обложенные керамической плиткой галереи. Разрисованные чёрными маркерами и краской из баллончиков, словно покрытые жуткими шрамами, стены во многих местах потрескались и обвалилась. Я задумчиво водил рукой по шероховатым выбоинам, а Дружок семенил рядом, обнюхивая обстановку и иногда забегая вперёд.

– Просто рай для дигеров, настоящие подземелья драконов, – блуждавший по местным достопримечательностям взгляд, то и дело возвращался к туго обтянутым джинсами бёдрам, плавно покачивающимся впереди.

– Согласна, но это даже круче! Подземные катакомбы, через которые можно попасть почти в любую часть города. Такой лабиринт в миниатюре. Лабиринт внутри Лабиринта, – теперь она подмигнула мне карим глазом.

Странное эхо, сопровождавшее нас уже какое-то время, становилось всё громче и громче, когда за очередным (кажется уже десятым или одиннадцатым) поворотом приняло вид деревянного ящика с широкой пастью медной трубы и крутившимся на нём чёрным пластиковым диском. Коротенькая мелодия звучала ровно один оборот пластинки, после чего игла соскакивала, и всё повторялось снова. Возле граммофона, привалившись к стене, сидел человек, точнее оставшийся от него скелет, который безучастно взирал на нас своими пустыми глазницами.

– Нравится? – Лика пнула в сторону скелета какой-то, попавший под ноги камень. – Я зову его Жорик. Жорик – диджорик, настоящий меломан, – она прыснула в кулак. – А вообще тут много таких.

– В смысле?

– Скелеты. Их тут больше всего, хотя ещё есть тараканы и крысы самого разного размера, – она развела руки в жесте, каким обычно рыбаки показывают размер пойманной рыбы. – Полно всякого хлама.

– И откуда здесь всё это?

– Люди тащат, – она пожала плечами, – слышал, что у каждого человека есть свои скелеты в шкафу? Так вот эти катакомбы и есть тот самый шкаф, – она закружилась, словно вальсируя с невидимым партнёром под звуки повторяющейся мелодии, – один на всех. Здесь и копится всё, что мешает им спокойно жить, всё то, что приличные люди никому не показывают. Все их грязные секретики, – она заговорщицки приложила палец к губам, – тут, кстати парочка и твоих скелетов обитает, хочешь, покажу? – Взгляд хитрых разноцветных глаз искрился озорством.

– У тебя вроде дело какое-то было? Или ты уже успела передумать? – заевшая музыка старой пластинки начинала действовать на нервы.

– Да ладно, сладкий, не сердись. Мы почти пришли.

Это продолжалось ещё несколько часов, сопровождавшихся огромным количеством поворотов и коридоров со множеством ответвлений. Мерцающие под потолком лампы временами сменялись развешанными по стенам чадящими факелами, от едкого дыма которых становилось тяжело дышать. Здесь действительно оказалось очень много всякого хлама и валявшихся повсеместно костей, даже целых скелетов. А шебуршание чьих-то мелких лап в темноте наводило на мысли о всякой нечисти. Впрочем, к нам эти лапы не приближались, явно стараясь держаться подальше, и скоро я перестал обращать на них внимание. Дружок гордо семенил возле моих ног уверенный, что это он охраняет нас от местных обитателей своим звонким лаем и рычанием, а стройная фигурка впереди двигалась быстро и уверенно, легко огибая маслянистого вида лужи.

– А это здесь откуда? Не знал, что в месте, где нет неба, бывают дожди, да и тут вроде ниоткуда не капает?

– Лужи-то? Это долги, – она легко перешагнула через маленькую лужицу, – забытые долги. А размер лужи зависит от величины такого долга. Тут одна из галерей вообще затоплена, видел бы ты, сколько там всего плавает в этом озере. Ух! Если бы ещё не воняли, но с этим ничего не поделаешь – чем больше лужа, тем больше от неё вони, хорошо хоть этот запах не покидает пределы катакомб. Ведь на то они и забытые, чтобы о них не вспоминать. – Она снова подмигнула, приложив палец к губам. Похоже, она тут себя как дома чувствует, даже фонариком не пользуется, просто размахивая им в руке.

– Может тогда, расскажешь что-нибудь обо мне, раз уж так хорошо всё знаешь?

– А что ты хочешь услышать, сладкий?

– Если бы я знал. Как, например мы познакомились?

– А мы и не знакомились, мы едва ли не с пелёнок вместе, можно сказать выросли бок о бок. Я даже всех твоих тёлочек могу по именам перечислить, хочешь? – она постреливала на меня глазками через плечо, тут же отворачиваясь.

– А я был женат? – рука снова потянулась к пальцу, на котором (я уверен) было кольцо. Спина под чёрной кожей явственно напряглась.

– Ну да, женился там на одной. Я так и не поняла прикола, ладно если бы по залёту, а то вообще ни с того ни с сего. Такая ещё невзрачная, скучная, а ты такой бац и всё – женюсь. И сам после этого скучный стал, во всём правильно поступать старался, беее – она сделал вид, что её тошнит – как будто если правильно поступать, то кому-то от этого сразу хорошо. Чтобы ты знал – от этих всех таких правильных больше вреда, чем пользы. И жизнь скучнее. Ты после женитьбы даже со мной практически перестал общаться, а мы, между прочим, раньше очень круто время проводили, я же говорю, были не разлей вода. Так что не скрою, бывшая твоя мне совсем не нравится. Кайфоломная она. Лучше бы на той рыжуле женился, с ней-то уж точно не соскучишься, у вас даже цвет волос одинаковый. Наш человек!

– А почему бывшая? – в груди метались противоречивые чувства.

– Потому что это было там – за порогом Лабиринта. С этой чертой всякие родственные связи, привязанности, кончаются, и человек, наконец, обретает свободу. Ведь этого все хотят по жизни – свободы!

– Но ты-то тогда как здесь оказалась? И почему наша связь не оборвалась?

– Потому что гладиолус! – Она фыркнула. – Тоже мне! Нашёл с чем сравнивать! Наша связь – это тебе не колечки с цветочками и рюшечками, она глубинная, на самом тонком уровне, поэтому мы никуда друг без друга, куда ты – туда и я, хоть в самое пекло. К тому же я здесь неплохо ориентируюсь, куда хочешь знаю дорогу. Цени!

– Понятно. – Хотя на самом деле ничего понятно не было, но мне нужно было время, чтобы переварить услышанное.

– А кому принадлежит тот сейф с золотом?

– Мэру, кому же ещё?

– Мэру?

– Мэру города. Типа тут самый главный и богатый. Тот ещё засранец, так что не переживай, от него не убудет.

– А фамилия у тебя случайно не Гуд?

– Смешно, – она и вправду расхохоталась, – но раздавать бабло кому ни попадя в мои планы не входит. Не мой стиль.

Наконец ровная поверхность пола приобрела небольшой уклон. Коридор плавно сужался, всё круче и круче поднимаясь куда-то вверх, пока не замер, уперевшись в массивную железную дверью, похожую на вход в кладбищенский склеп, ну или на выход из него, как в нашем случае.

– Послушай, – она перешла на заговорщицкий шёпот, – твой пёсик реально очень классный, но будет совсем не круто, если он нас там выдаст случайно своим лаем или ещё чем.

– И что ты предлагаешь? Оставить его здесь?

– Если хочешь, можешь привязать его к чему-нибудь, чтобы не убежал…

Глава 4 Ужин при свечах

Обсидиановые статуи, каких-то невиданных существ, расположившиеся на одинаковом расстоянии друг от друга, тускло поблескивали в мягком свете сотен свечей. Они были похожи на почетный караул, расставленный вдоль занавешенных гобеленами стен залы. Низкий, чуть выше колен, длинный стол был заставлен всяческими блюдами, настолько разнообразными, что глаза просто разбегались от такого обилия деликатесов. Яркие краски сочных фруктов, различное жаркое, огромные, запечённые с овощами рыбины, даже зажаренный целиком поросёнок с яблоком во рту. Соответствующим обстановке был и костюм – классическая рубашка из тёмно-синего шёлка с тонкой серебряной вышивкой, стекавшей на грудь с левого плеча, и такие же классические штаны из серебристого кашемира, подпоясанные ремнём из крокодиловой кожи. Лика же блистала в изысканном вечернем платье тёмно-бордового цвета с глубоким декольте и открытой спиной, её шею украшало роскошное ожерелье из рубинов, а гвоздики в ушах сменились золотыми подвесками, также усыпанными рубинами, похожими на маленькие капли крови. Она полулежала, опираясь локтем на стопку разноцветных подушек и подобрав по себя ноги, я же просто сидел на предложенной мне подушке из тёмного бархата, скрестив ноги по-турецки и стараясь не горбиться…

Сейф находился в подвале роскошного двухэтажного особняка. Я поначалу думал, что он будет в кабинете или ещё в какой-либо комнате наверху, но когда увидел его, понял свою ошибку. Где же ещё можно было поставить такую махину, которая сама оказалась размером с приличную комнату, как не в специально выделенном под это огромном подвале? Насчёт кода Лика не обманула, как и насчёт золота. Поблескивавшие в свете фонаря магическим сиянием ровные стопки золотых слитков вытягивали из лёгких воздух и могли, наверное, даже ослепить, если смотреть на них слишком долго. И я действительно на какое-то время ослеп, только от внезапно вспыхнувшего яркого света.

– И что это мы тут делаем? – мужчина в ослепительно-белом костюме и сорочке цвета тёмного изумруда, ворот которой украшала крупная, усыпанная бриллиантами, брошь, восседал в глубоком кресле в углу комнаты, внимательно изучая нас своими светло-серыми, казавшимися почти прозрачными глазами, на которых яркими чёрными точками выделялись зрачки. И как мы его не заметили? В таком-то костюме! Из своего кресла он явно наслаждался произведённым эффектом, с видимым удовольствием наблюдая за нашим замешательством. Вдоль стен и перекрывая собой двери, через которые мы совсем недавно вошли, стройной шеренгой стояли здоровенные, метра под два ростом, похожие друг на друга детины. Их было человек двадцать. Лика тихо выругалась сквозь зубы, но деваться было некуда.

– Дорогие мои! Ну что же вы сразу в подвал? Даже не поздоровавшись. И бедного Арно лишили возможности представить вас подобающим образом, – при этих словах один из верзил что-то обиженно заворчал – к тому же – он развёл руки в стороны – это, право, одна из самых скучных комнат в нашей скромной обители. – Так вот значит, как выглядит мэр. На вид лет пятьдесят, хотя не похоже, чтобы лоснящаяся белизна гладко зачёсанных назад волос была как-то связана с сединой. – В этом доме есть и куда более приличные апартаменты, гораздо более подходящие для приёма дорогих гостей. – Мэр замолк, видимо ожидая какого-то ответа, но мы лишь угрюмо молчали, озираясь по сторонам. – Ну да ладно, это уже практически история. Но я всё же смею надеяться, что вы не откажетесь по достоинству оценить наше гостеприимство. Наш дорогой Арно скоро будет подавать ужин (вот уж не ожидал, что здесь есть какое-то отличие между утром и вечером). Быть может, вы окажетесь столь добры, что разделите с нами (это он про свой отряд охраны?) эту скромную трапезу? Право, своим согласием вы окажете мне честь и доставите исключительное удовольствие. – Неожиданно дружелюбный голос мэра, совершенно сбивал с толку. Когда стало понятно, что мы попались, я уже было готовился размазать хотя бы один из окружавших нас приплюснутых носов. Может, если повезёт, даже выбить его обладателю парочку зубов, прежде чем меня втопчут в витиеватый узор ковра. Но, видимо, расправа с наглыми воришками не входила в планы хозяина дома, по крайней мере, пока. Похоже, что наше наказание за эту нелепую попытку ограбления если и не отменялось совсем, то на какое-то время откладывалось. – Хотя, признаюсь, вид у вас несколько… – он поморщился, помахав перед лицом ладонью с длинными пальцами – уставший. По катакомбам гуляли? Та ещё достопримечательность, – было непонятно, то ли он брезгливо фыркнул, то ли усмехнулся, – впрочем, это дело поправимое. Уверен, мы сможем подобрать что-нибудь более приличествующее таким дорогим гостям, – ладони плавно опустились на подлокотники, – мои гардеробные полностью к вашим услугам. Эти господа, – рука вновь взмыла с подлокотника и изящным жестом указала на верзил, – проводят вас. – Голос его был вкрадчивым, однако хищная улыбка и холодный пронзительный взгляд не давали усомниться в том, что предложение не обсуждается…