Йогин Шри Кришнапрем

Дилип Кумар Рой

Йогин Шри Кришнапрем

Dilip Kumar Roy

YOGI SRI KRISHNAPREM

© Hari Krishna Mandir Trust

© ООО ИД «Ганга», перевод, оформление, 2024

* * *

Посвящается

Д-ру Сатьендре Натху Сену,

ректору университета Калькутты.

С самыми теплыми пожеланиями,

Дилип Кумар Рой,

14 ноября 1975 г.

Дилип Кумар Рой со своей маленькой ученицей Джхарной

Предисловие

Мистика может по-настоящему понять только другой мистик. Эта книга посвящена прекрасному философу и написана одним из крупнейших поэтов-мистиков Индии. Это история дружбы длиною в жизнь, дружбы двух преданных искателей Духа – которая превращает взаимную симпатию в чувство единства с Божественным.

Автор этой книги, Шри Дилип Кумар Рой, от природы одарен любовью – любовью к красоте, людям, к великому, к Богу. Эта глубокая любовь, свободно струящаяся из центра его существа, и породила его многогранную личность – романиста, эссеиста, драматурга, гуманиста, поэта и певца, опьяненного Богом. Когда в октябре 1938 г. я встретил его в ашраме Шри Ауробиндо в Пондичерри, он стал для меня самым добросердечным гурубхаем[1]. Очарование его личности уступало лишь обаянию Матери и Шри Ауробиндо. Я никогда не забуду тех волшебных вечеров, когда он изливал сердце в завораживающих душу песнях преданности. Он заражал многочисленных слушателей магией божественной любви, ибо сам был погружён в любовь к Божественному.

Под чутким руководством Шри Ауробиндо любящее сердце Дилипа Кумара всё больше обращалось к Божественному, становясь всё более чистым и пылким. Он открывал в себе более глубокие источники творческой силы. Хотя он уже написал около шестидесяти книг на бенгальском и двадцати на английском – восхитительных и познавательных, – его творческий импульс не утратил своей первозданной силы. Он открыл новое измерение в своем творчестве, когда основал независимый ашрам в Пуне, который назвали Хари-Кришна Мандиром, – ставший средоточием света, любви и радости для тысяч людей.

Бхакта[2] Шри Кришнапрем сыграл очень важную роль в жизни Шри Дилипа Кумара, помогая ему полноценно раскрыть его бхакти[3]. Если Шри Ауробиндо разжег в душе Дилипа пламя, Кришнапрем не позволил порывам непостоянного ветра задуть это пламя. Шри Ауробиндо показал ему идеал и путь. Кришнапрем дал ему поддержку и вдохновение родственной души. Дилип и Кришнапрем поддерживали друг друга на пути к общей цели – Дилип своими песнями преданности, а Кришнапрем проявлениями веры и интуитивного видения.

В самом деле, в личности Шри Кришнапрема ярко воплотилось то, что Нарада Бхакти Сутра называет парабхакти, высшей любовью. Его любовь к Кришне освещалась глубоким философским пониманием. В этой книге Дилип Кумар собрал самые ценные высказывания и важнейшие письма Кришнапрема. Они излучают свет и радость просветленной души, вспыхивают драгоценными искрами духовного озарения. Обнародовав их, Дилип Кумар внес большой вклад в литературу возвышенного мистицизма.

Наш автор собрал и упорядочил высказывания Кришнапрема с редкой интуицией, искусностью и художественным чутьём. Читатель вряд ли сможет упустить главное послание профессора, а затем йогина, «который с британским упорством посвятил себя йоге». Жемчужины его мудрости, искусно расставленные на фоне интересных историй из жизни, излучают неотразимое очарование.

Кришнапрем проницательно отделяет веру от интеллектуального убеждения. Для него вера – свет, который более развитая личность посылает личностям менее развитым. Это твердая убежденность в Вечном. И такое убеждение способно поддерживать пламя духовного стремления во тьме сомнений и отчаяния, порожденного противоречащими учениями, идеями и изменчивыми внешними событиями. Поэтому он пишет:

«У меня есть целая коллекция сомнений. Я выращиваю их как горчицу и кресс-салат. А когда они созревают, я просто съедаю их». Он определяет истинную веру как «чистое, бездымное пламя, которое горит в тайниках сердца», позволяя увидеть проблески Бесконечности.

Обсуждая философские и духовные вопросы, Кришнапрем умеет сразу замечать саму суть проблемы. Он всегда говорит, опираясь на собственный духовный опыт. Для него бхакти – не просто эмоциональный восторг, но самоотдача Кришне, которую, естественно, такой восторг сопровождает. Это «принесение в жертву смертного (ahuti) чистому пламени бессмертного». Такое самопожертвование должно быть, соглашается он со Шри Ауробиндо, полным и безусловным. Мы должны решиться «поставить на карту всё незначительное ради единственного, что важно». Нужно всецело заменить свое «я» волей Кришны.

Когда человек целиком отдает себя Кришне, он возвышается над спорами ведантистов и вайшнавов. «Я ищу единства с Высшим», – говорит ведантист. «Высшее – сладость, я не хочу единства с ней, я хочу наслаждаться ей», – говорит вайшнав. Кришнапрем говорит: «Важно не то, чего хочу или не хочу я. Важно только то, чего хочет Кришна». Это парабхакти[4].

Кришнапрем всегда носил с собой образ Кришны, своего вечного спутника и Ишты[5]. Для него бхакти – не преданность Божественному в абстрактной форме, или как вневременной Сущности. Это конкретная любовь к живому проявлению Бога. Виграха[6] Кришны – не просто символ, но проявленная реальность Высшего. Не абсурдно ли это? Возможно. Но категория абсурда, как отмечает датский философ Сёрен Кьеркегор, играет важнейшую роль в глубочайших религиозных переживаниях человека. В глазах любящего образ неотделим от реальности. Священный образ, отмечает Рамануджа, – это арчаватара, особое проявление высшей тайны, то есть Кришны. Такая же тайна придавала смысл беседам Шри Рамакришны с живым образом Матери Кали, которая всегда направляла его.

Высшая любовь едина с высшей мудростью. Кришнапрем, имея великую любовь к Кришне, обладал качеством, которое Шри Ауробиндо называл «пашьянти буддхи», видящим разумом. С одной стороны, он был наделен необычайной «всесторонностью и широтой» взгляда, с другой – йогической способностью отстраняться от поверхностных современных течений мысли и открывать «свежий и неизменный источник знания». Благодаря бхакти Кришнапрем смог найти «Свет Кришны». Свет Кришны нельзя увидеть, это свет, который видит. Это не объект восприятия, ибо все объекты конечны и обусловлены. Это то, что в Кена-упанишаде называется «Умом ума». Это творческий источник всякого знания, предпосылка всякого восприятия и мышления. Его свет превосходит любую речь и мысль, любые интеллектуальные построения. Если мы правильно поймем, что такое Свет Кришны, то сможем примирить на первый взгляд противоречивые позиции – буддийскую и ведантийскую. Если ведантист говорит о Я (Атмане), то буддист – о не-я (анатмане). В Свете Кришны нам может открыться более глубокая интуиция: а именно, что эти два учения, несмотря на их радикальные расхождения, просто по-разному выражают одну и ту же высшую истину, превосходящую любые учения. Подобно тому, как разными пальцами мы указываем на одну луну, разные учения указывают на реальность единого, чистого Сознания, которое не может стать объектом, самосветящегося и самораскрывающегося. Идея такого необъективируемого Сознания отрицает популярную концепцию самости как самодостаточной и независимой сущности. В этом состоит истина буддийского учения о не-самости. Но это необъективируемое Сознание, в сущности, составляет корень и сущность всякой индивидуальной самости, истинное Я всех «я». В этом состоит истина ведантийского учения об Атмане.

Благодаря абсолютному отречению и чистой преданности всё существо Кришнапрема воспылало любовью к Богу. А потому Индия стала его истинной духовной родиной. Отдав свое сердце Индии, он тем самым подтвердил свою непреходящую веру в превосходство духовных ценностей. Он признавал, что исторически Индия играет роль площадки для игр Бога – Лилабхуми. Он быстро осознал, что Индия – единственная страна, где простой народ еще с глубоким уважением относится к людям, отрекшимся от мира, достигшим духовного просветления, а не к людям, наделенным властью, занимающим высокие посты или богатым. Индия – единственная страна, которой на протяжении веков удается сохранять среду, необходимую для процветания святых и мудрецов – этих «стражей ее тысячелетней мудрости и посланников Божественной Любви».

Читать эту книгу – истинное удовольствие, и она на многое проливает свет. Мистические переживания и чудеса, о которых здесь говорится, по-настоящему трогают. Многочисленные письма Кришнапрема освещают такие извечные вопросы, как личный и безличный аспекты Духа, карма и свобода, майя, внешний мир, жизнь и философия, религия и социальный прогресс, смирение, юмор, исцеляющая сила смеха, джапа[7], мантра и т. д. Для Кришнапрема существует лишь один истинный духовный путь, и он неопределим. Этот путь ведет к расцвету индивидуальности за пределами эго в Свете и Любви Кришны. Поэтому он говорит: «Истинный путь лежит по небу, и поэтому у него нет ни ориентиров, ни описаний. Все описанные пути – лишь следы на земле, оставленные тенью ушедшего в небо».

Мы многим обязаны Шри Дилипу Кумару, который так восхитительно, с глубоким чувством и пониманием, представил публике разнообразный опыт и мудрость этой личности, которая, по точному наблюдению Раманы Махарши, была «редкостным сочетанием джняни[8] и бхакты».

Содружество культурного объединения,Сан-Франциско,Май 1966,Харидас Чаудхури

Введение

Шри Дилип Кумар Рой всегда крайне охотно делится с другими драгоценностями своего духовного опыта – как в песнях преданности, так и – в более долговечной форме – в своих многочисленных книгах на бенгальском и английском, которые беспрестанно выходят из-под его искусного пера. Хотя он ученик Шри Ауробиндо и много лет жил в ашраме Пондичерри, он часто, будучи в замешательстве, обращался к своему товарищу на духовном пути – Кришнапрему, выходцу из Англии, который приехал стучаться в двери Индии и очень скоро обнаружил, что они открыты для него. Мои собственные краткие воспоминания о Шри Кришнапреме (далее), в лучшем случае, дают представление о его внешнем образе. Шри Дилип Кумар пытался найти конкретные ответы на многие свои глубокие внутренние конфликты и сомнения, и теперь, в книге Йогин Шри Кришнапрем, он решил обнародовать личные письма, которые получил в ответ (предусмотрительно им сохраненные), наряду с воспоминаниями, в убеждении, что они помогут расчистить дорогу другим, которые сталкиваются с подобными препятствиями.

Шри Кришнапрем не искал учеников и в первое время негативно воспринимал попытки проникнуть в интимное пространство его личной садханы[9]. Он часто отчитывал Шри Дилипа Кумара за то, что тот привлекает к нему нежелательное внимание публики, но всегда прощал его, поскольку по-настоящему любил. Теперь, когда он, наконец, обрел нерушимое уединение в том, что называют смертью, конечно, у него больше нет «исключительных прав» на свои слова. Они продолжают светить, как маяки на этом Пути, ведущем к Цели, и читатели могут лишь поблагодарить Дилипа Кумара Роя, который упорно делает преходящее непреходящим, правда, не в духе трудолюбивого археолога – собирателя древних артефактов, но в духе глубокой благодарности добросердечного преданного.

Шри Кришнапрем

Я не ставлю перед собой цели полноценно и точно осветить все грани личности Кришнапрема и показать ее значение – это было бы невозможно, – но приведу некоторые мои любимые воспоминания, связанные с ним, и попробую рассказать, что помню. Он умер в больнице Наинитала, 14 ноября 1965 г. Но горюем не он, а мы. Перед смертью, как утверждает Шри Мадхава Ашиш, его любимый ученик и товарищ на протяжении двадцати лет, он сказал: «Мой корабль отплывает». Он пустился в плавание, точно понимая, куда держит путь. Ведь он сам однажды сказал мне: «Пока мы живем прошлым или будущим, мы только бегаем взад и вперед по берегу с этой стороны». Если мы хотим достичь цели, Вечности, нужно направить лодку в открытое море и доплыть до другого берега. Конечно, он говорил иносказательно. Речь всегда идет о внутреннем путешествии, и Вечность нужно искать внутри себя.

В нашей (моей с мужем) дружбе с ним всегда было нечто особенное. Мы не считали, что принадлежим ко внутреннему кругу его близких учеников или преданных последователей, но очень любили его, и эта любовь с каждым годом росла, а он был так открыт, что сердечно принимал и нас. Впервые мы встретились с ним более тридцати лет назад. Мы, как часто бывало, отправились на Рамнам[10] в маленькую хижину Рамакришны, расположенную на крутом склоне горы вблизи от нашего дома в Алморе. Я изумилась, увидев среди монахов, сидевших на полу, светлокожего, голубоглазого новичка. Судя по внешности, он явно был иностранцем, похоже, англичанином, но его одежда геруа и глубокая погруженность, с которой он присоединился к песнопениям во славу Бога, делала его неотличимым от индийца. После Рамнама мы узнали от одного из монахов, что имя этого незнакомца – Шри Кришнапрем, и что в 1928 г. он принял санньясу от бенгальской святой, Шри Яшоды Маи. Будучи женой ректора одного индийского университета, она отреклась от мирской жизни и в конце концов удалилась в Гималаи, где основала вайшнавский храм и ашрам в Миртоле, в восемнадцати милях от Алморы.

Вскоре после этой встречи Шри Кришнапрем неожиданно наведался к нам. Нас сразу расположила к себе его прямота, полная непосредственность проявлений, отсутствие даже намеков на притворство, а главное – глубокое уважение и любовь к Индии, индийской религиозной мысли и чувствам. Он также обладал чарующей способностью превращать общение в равноправную беседу. Он никогда не говорил назидательным тоном, не читал мораль. Он ненадолго задержался, разглядывая названия книг, стоявших на полках нашей маленькой гостиной. «Кажется, я мог бы поладить с владельцами этих книг», – заметил он, повернувшись к нам с мимолетной, располагающей улыбкой. Тогда мы еще не знали, что, прежде чем стать санньясином, он несколько лет был молодым профессором Рональдом Никсоном, блестящим выпускником Кембриджа, и преподавал английскую литературу в университетах Лакнау и Бенареса. Кроме того, он стал серьезно изучать санскрит и пали и свободно говорил на бенгали и хинди.

Однако у этой дружеской связи были и другие основания. Казалось бы, странное совпадение (а может, не совпадение?): однажды учитель учителя моего мужа, Свами Вивекананда, будучи еще безвестным странствующим санньясином, выбрал маленькую дочь любезного хозяина дома в Газипуре символом для поклонения в Кумари-пудже, следуя бенгальскому обычаю. И эта малолетняя дочь брахмана затем стала Шри Яшодой Маи, гуру Шри Кришнапрема.

Нам посчастливилось познакомиться с самой Шри Яшодой Маи только спустя год или немного позже. Узнав, что она остановилась в хижине-даке[11] Алморы, мы отправились выразить ей почтение, и по нашей просьбе она пообещала, что, когда в дальнейшем будет проезжать через город по дороге на равнины или обратно, остановится у нас. После этой встречи мы с нетерпением ждали, когда сможем посетить ашрам Уттара Бриндабан в Миртоле, и, наконец, в один июньский день этот визит состоялся.

Тогда в Миртолу еще нельзя было добраться по современной автотрассе и приходилось идти восемнадцать миль по пыльной вьючной дороге пешком или ехать верхом на лошади, или в данди, который несли на плечах четверо мужчин. Мы решили ехать на лошадях, но последние полторы мили оказались для них слишком крутыми, и остаток пути мы преодолели пешком, по безлюдной лесной тропе, на которой изредка мелькали горы, покрытые сосновым лесом, или глубокие долины, утопающие в синих тенях. Затем, совершенно внезапно, мы вдруг оказались в зачарованном саду, усыпанном цветами, и перед нами, на фоне зеленой завесы деревьев возвышался купол храма. Мы как будто оказались на краю света – в безмятежном уголке, где слышна только тишина. Но хозяева ашрама быстро вышли нам навстречу. Сняв обувь в саду, мы прошли по цементному переходу к храму и почтили приветствиями святилище Радхи и Кришны, которые возвышались рядом на мраморном алтаре, усыпанном свежими цветами.

Этот храм был и остается сердцем ашрама. Сначала под внимательным надзором Шри Яшоды Маи, затем, когда ее не стало, под руководством Шри Кришнапрема, а затем под руководством Шри Мадхавы Ашиша, в нем регулярно проводятся традиционные вайшнавские ритуалы. В определенные часы проводится даршан[12], трижды в день – арати[13], которая сопровождается звуками гонгов, цимбал и покачиванием светильников. В полдень дуют в шанкх (раковину) и совершают подношение пищи, бхог. На ночь резные двери храма затворяются. В первое время обязанности служителя храма исполнял пуджари[14], но в конце концов их взял на себя сам Кришнапрем. Он взял на себя также и более скромную обязанность. Пищу для подношений нужно готовить, соблюдая ритуальную чистоту. Сначала для этого нанимали повара-брахмана, но однажды он ушел, и готовить стал Кришнапрем. Участвуя в прасаде[15], все находили его еду такой вкусной, что решили больше не нанимать специального храмового повара.

Храм, как я уже сказала, был сердцем ашрама, ибо он был символическим центром любви преданных к Господу. Сам ашрам был пристройкой, возведенной вокруг храма. Маленькие комнаты по бокам от храма и на нижнем этаже служили аскетичным жилищем для людей, обитавших там. Немного вдалеке находилось здание библиотеки, которое очень легко можно было превратить в гостевой дом, а рядом находилась школа, где Шри Яшода Маи обучала маленьких оборванцев из окрестных деревень. Три огромные каменные плиты в солнечном уголке сада, превращенные в скамьи, служили местом встречи во время отдыха, а неподалеку было крытое убежище для садху, совершающих паломничество к святым местам Гималаев. По правилам им разрешено оставаться здесь три дня, в течение которых им приносят бесплатную еду из ашрама.

Затем в ашраме появилась тщательно скрытая от посторонних глаз лечебница, расположенная выше в горах на открытом воздухе. Здесь Харидас каждое утро на протяжении многих лет ухаживал за болеющими жителями деревни – фактически до последних дней своей жизни. Харидас, старый друг Кришнапрема из Кембриджа, который поехал за ним в Индию, со временем отказался от своей великолепной, крайне успешной карьеры врача в Лакнау, принял санньясу от Кришнапрема и навсегда поселился в Миртоле. В дальнейшем к этой группе друзей присоединился и Мадхава Ашиш. Он тоже приехал из Англии во время Второй мировой, чтобы служить бортовым механиком на аэродроме в Бенгалии. Когда кончилась война, он решил скоротать небольшой отпуск в Гималаях, где от кого-то услышал о Кришнапреме, пришел к нему и так и остался в ашраме.

А в нижнем саду до сих пор стоит крошечный, увитый розами домик Моти Рани. Моти Рани была дочерью Шри Яшоды Маи, но только после смерти матери она обрезала свои длинные волосы, облачилась в одежду цвета охры и стала санньясини, приняв дикшу[16] от Шри Кришнапрема, которого знала с пяти лет как старшего брата. Моти Рани всегда оставалась свободной душой, которая не желала подчиняться правилам, даже правилам ашрама. Энергичная и всегда оживленная, она и сейчас, кажется, порой присутствует в своем домике и порхает по дорожкам Уттара Бриндабана, окаймленным цветами – ее тень живет здесь вместе с тенями других наших любимых друзей.

Через какое-то время наш дом стал как бы естественным перевалочным пунктом между Алморой и Миртолой. Шри Яшода Маи дважды приезжала на данди, Шри Кришнапрем и Ашиш часто приходили к нам босые, с посохом в руках, и каждый их шаг был длиною в ярд, что вполне отвечало их высокому росту. Харидас, тонкий и легкий, казалось, почти не касался земли. Наша семья совсем не была ортодоксальной, они прощали нам проступки и принимали нас такими, какие мы есть. Мы, со своей стороны, делали всё возможное, чтобы отвечать их строгим вайшнавским требованиям. Конечно, у нас в кастрюлях нередко варились запрещенные блюда, поэтому мы даже специально покупали для них на базаре новые продукты. Поскольку, приезжая, они не могли есть с нами, на вымытом полу веранды мы оставляли всё необходимое – блестящие новые кастрюли, раскаленные угли, большую бутыль с водой, сухие ингредиенты и разную масалу, свежие овощи, латунный тхали. Шри Яшода Маи и Кришнапрем поочередно готовили пищу, а помогал им какой-нибудь сопровождающий, житель ашрама.

Однажды мой муж-ученый не удержался и стал в шутку, хотя и с любовью, поддразнивать Гопала – так мы стали тогда называть Шри Кришнапрема. «Если бы моя овдовевшая бабушка стала соблюдать все эти ритуалы, – заявил он, – я бы мог это понять. Но у вас совсем другая история жизни. Когда учились в Кембридже, вы, должно быть, частенько ели говядину! Как вам удается соблюдать такие ортодоксальные ограничения?»

Гопала это совсем не рассердило. Он рассмеялся и ответил так, что сразу завоевал наше уважение (мой муж больше никогда не шутил по этому поводу): «Во-первых, я уверен, что в нашу эпоху безразличия ко всем общественным и индивидуальным ограничениям любая самодисциплина, внешняя или внутренняя, приносит большую пользу. Кроме того, получается, что такой путь проложили мои предшественники, достигшие цели. Разве я могу, едва ступив на этот путь, сказать: „Я буду делать это, но не другое, принимаю только эту практику?“ Я принимаю всё». И он в самом деле так жил.

Когда он бывал у нас в гостях, наши беседы никогда не были формальными, напыщенными, не превращались в споры; мы затрагивали удивительно широкий спектр тем. Он умел поразительно четко и планомерно обобщать сказанное и приходить к убедительным выводам. Буддизм и теософия (ранние увлечения, которые привели его в Индию) продолжали занимать определенное место в его размышлениях. Гнозис Плотина и греческих неоплатоников, символы, мифы, сны и их психологический смысл, суфийские мистики, возможно, Уайтхед или Пьер Тейяр де Шарден были для него источником поразительных сравнений и параллелей. Он также говорил о Шанкаре и философии адвайты, опираясь на свой личный опыт исследования оригинальных санскритских текстов. Мне запомнился его комментарий: «Сдается мне, Сат-Чит-Ананду сложно любить! Адвайтисты, похоже, довольно сухие люди». Будучи бхактой, он, конечно, соотносил всё с Господом Кришной – Тхакуром; так он называл Его.

Спокойную и глубокомысленную атмосферу Миртолы не разрешалось нарушать ни газетам, ни радио, поэтому во время своих периодических неизбежных поездок на равнины Кришнапрем казался человеком, прилетевшим с другой планеты. Он отказывался связываться с проблемами этого мира. Да и зачем, если он сознательно отошел от мира? У него была одна цель – «попасть в мишень Бессмертного стрелой „я“, отточив ее медитацией, и соединиться с Ним». Он с чувством отмечал, что мы – последнее звено, связывающее его с миром.

Однако он не мог не замечать заголовков какой-нибудь из трех ежедневных газет, которые лежали на столе. «Как я вижу, – замечал он, – новости такие же, что и в прошлом году. Снова где-то воюют. Повышают налоги. Люди погибли в очередной авиакатастрофе. Но что по-настоящему изменилось?»

«Вы пропустили одну крайне важную новость», – ответила я. – Вы ведь не слышали, что умерла королева Виктория!»

Когда в девять часов мы включали радио, чтобы послушать выпуск новостей из Дели, он незаметно вставал, брал с полки томик английской поэзии, откидывался на спинку дивана, скрестив ноги, и тут же погружался в чтение. «Вы вообще слышите радио?» – спросила я как-то вечером; мне в самом деле было интересно. «Да, – ответил он со своей далекой планеты, – как неразборчивый фоновый шум».

Впрочем, иногда в разговорах за чаем мы волей-неволей касались какой-нибудь насущной злободневной проблемы. В таких обсуждениях он надолго не задерживался в плоскости сухих фактов. Касты? Да, несомненно, касты в их прежней форме потеряли смысл и должны исчезнуть. Но в конечном счете не поплатимся ли мы утратой духовных ценностей за нынешнее увлечение реформами, индустриализацией и статистикой, где людей сводят к голым цифрам? Разве Индия, если будет сохранять свои корни, не сможет стать чем-то большим, чем второсортная копия Запада? «Но, конечно, – заключал он (вновь возвращаясь к прежней теме), – за ниточки дергает сам Тхакур. Мы движемся так, как Он захочет. Мы танцуем, когда хочется Ему».