Замогильные записки Пикквикского клуба

– Через что? – сказал м‑р Пикквик.

– Через ловушку?

– Извините, я вас не понимаю.

– Ну, как не понимать? – возразил м‑р Смангль. – Через ту ловушку, что стоит на Португальской улице.[23]

– А! – сказал м‑р Пикквик, – нет, нет, вы ошибаетесь, сэр.

– Может быть, скоро отсюда выйдете? – спросил Смангль.

– Едва-ли, – отвечал м‑р Пикквик. – Я отказываюсь платить протори и убытки по одному незаконному делу, и за это посадили меня в тюрьму.

– A вот меня так, сэр, бумага погубила! – воскликнул м‑р Смангль.

– Это как? Извините, сэр, я опять вас не понимаю, – простодушно сказал м‑р Пикквик.

– Да-с, бумага погубила мою головушку, – повторил м‑р Смангль.

– То есть, выторговали писчей бумагой… содержали магазин по этой части? – спросил м‑р Пикквик.

– О, нет, сэр, нет! – возразил м‑р Смангль, – до этого еще мне не приходилось унижаться в своей жизни. Торговли я не производил. Под именем бумаги я разумею собственно векселя на имя разных олухов, которые, скажу не в похвальбу, десятками попались на мою удочку.

– Ну, ваш промысел, если не ошибаюсь, был довольно опасен, – заметил м‑р Пикквикь.

– Еще бы! – сказал м‑р Смангль, – люби розы, люби и шипы. Что из этого? Вот я теперь в тюрьме. Кому какое дело? Разве я стал от этого хуже?

– Ничуть не хуже, – заметил м‑р Мивинс. М‑р Смангль, для получения своего настоящего места в тюрьме, приобрел задаром из чужой шкатулки несколько брильянтовых безделок, вымененных им на чистые денежки у одного ростовщика.

– Однако все это сухая материя, господа, – сказал м‑р Смангль, – не мешало бы, эдак, промочить горло чем-нибудь в роде хереса или портвейна. Новичок даст деньги, Мивинс сбегает в буфет, a я помогу пить. Вот это и будет значить, что мы воспользуемся экономической системой разделения труда.

Во избежание дальнейших поводов к ссоре, м‑р Пикквик охотно согласился на предложение и, вынув какую-то монету из кошелька, вручил ее м‑ру Мивинсу, который, не теряя драгоценного времени, тотчас же побежал в буфет, так как было уже около одиннадцати часов.

– Позвольте-ка, почтеннейший, – шепнул Смангль, когда приятель его вышел из дверей, вы что ему дали?

– Полсоверена, – сказал м‑р Пикквик.

– Это, я вам скажу, демонски любезный джентльмен, – заметил Смангль, – предупредительный, обязательный и ловкий, каких даже немного наберется на белом свете; но…

Здесь м‑р Смангль приостановился и сомнительно покачал головой.

– Вы, конечно, не думаете, что он способен воспользоваться этими деньгами для собственного употребления? – спросил м‑р Пикквик.

– О, нет, этого быть не может; потому-то я и сказал, что он демонски любезный джентльмен, отвечал м‑р Смангль, – но все-таки, знаете, неровен случай; не мешало бы кому-нибудь присмотреть, не разобьет-ли он бутылки, или не по теряет-ли деньги на возвратном пути. Все может статься с человеком. Послушайте, сэр, сбегайте вниз и посмотрите за этим джентльменом.

Последнее предложение относилось к маленькому и робкому человеку, весьма бедному по наружности. Впродолжение всего этого разговора, он, скорчившись, сидел на своей постели, очевидно озадаченный новостью своего положения.

– Вы ведь знаете, где буфет, – продолжал Смангль. – Догоните этого джентльмена и скажите, что вас прислали к нему на подмогу. Или нет, постойте… вот что я придумал, господа, заключил Смангль с плутовским видом.

– Что? – сказал м‑р Пикквикь.

– Пошлите ему лучше сказать, чтобы он на сдачу купил сигар. Превосходная мысль! Ну, так вы побегите, любезный, и скажите ему это: слышите? Сигары у нас не пропадут, – продолжал Смангль, обращаясь к м‑ру Пикквику; – я выкурю их за ваше здоровье.

Этот замысловатый маневр был придуман и выполнен с таким удивительным спокойствием и хладнокровием, что м‑р Пикквик не сделал бы никаких возражений даже в том случае, если б имел какую-нибудь возможность вмешаться в это дело. Через несколько минут Мивинс возвратился с хересом и сигарами. М‑р Смангль налил своим товарищам две разбитых чашки, a сам вызвался тянуть прямо из горлышка бутылки, объявив наперед, что между истинными друзьями не может быть на этот счет никаких церемоний. Вслед затем, в один прием он опорожнил половину того, что оставалось в бутылке.

Вскоре водворилось совершеннейшее согласие во всей компании. М‑р Смангль для общего назидания принялся рассказывать о различных романтических приключениях, случавшихся с ним в разное время на широкой дороге разгульной жизни. Всего интереснее были анекдоты об одной благовоспитанной лошади и великолепной еврейке чудной красоты, за которою ухаживали самые модные денди из всех «трех королевств».

Задолго до окончания этих извлечений из джентльменской биографии, м‑р Мивинс повалился на свою постель и захрапел. Робкий незнакомец и м‑р Пикквик остались одни в полном распоряжении м‑ра Смангля.

Однакож и эти два джентльмена в скором времени утратили способность восхищаться трогательными местами неутомимого поветствователя. М‑р Пикквик, погруженный в сладкую дремоту, очнулся на минуту, когда пьяный джентльмен затянул опять комическую песню, за что получил в награду стакан холодной воды, вылитый ему за галстух рукою Смангля, в доказательство того, что публика не намерена более слушать этого концерта. Затем м‑р Пикквик уже окончательно растянулся на постели, и в душе его осталось весьма смутное сознание, что м‑р Смангль начал новый и длинный рассказ, кажется, о том, каким образом однажды удалось ему «настрочить» фальшивый вексель и «поддедюлить» какого-то джентльмена.

Глава XLII

Доказывается фактически старинная философская истина, возведенная в пословицу, что в несчастных обстоятельствах порядочный джентльмен легко может наткнуться на знакомство с весьма странными людьми. Здесь же мистер Пикквик отдает весьма странные приказания своему верному слуге.

Когда м‑р Пикквик открыл поутру глаза, первым предметом, поразившим его внимание, был Самуэль Уэллер. Он сидел в созерцательном положении, на маленьком черном чемодане, и глаза его неподвижно были устремлены на величавую фигуру м‑ра Смангля, тогда как сам м‑р Смангль, уже одетый, приглаженный и причесанный, сидел на своей постели и употреблял, по-видимому, безнадежные усилия привести м‑ра Уэллера в смущение своим строгим взором. Говорим – безнадежные, потому что пытливый взгляд Самуэля вдруг обнимал и фуражку м‑ра Смангля, и ноги его, и голову, и лицо, и бакенбарды. Оказывалось по всем признакам, что это наблюдение доставляло ему живейшее наслаждение, без всякого, впрочем, отношения к личным ощущениям наблюдаемого предмета. Он смотрел на Смангля таким образом, как будто этот джентльмен был деревянной статуей, или чучелом, набитым соломой в роде туловища Гай-Фокса.

– Ну, что? Узнаете вы меня? – спросил, наконец, м‑р Смангль, сердито нахмурив брови.

– Да, сэр, теперь я мог бы угадать вас из тысячи мильонов, – весело отвечал Самуэль. – Молодец вы хоть куда, нечего сказать.

Вы не должны позволять себе дерзкого обращения с джентльменом, сэр, – сказал м‑р Смангль.

– Ни-ни, ни под каким видом, – отвечал Самуэль. – Вот погодите, только он встанет, я покажу вам, сэр, образчики самого галантерейного обращения.

Это замечание в высокой степени раздражило м‑ра Смангля, так как было очевидно, что Самуэль не считает его джентльменом.

– Мивинс! – закричал м‑р Смангль.

– Что там у вас? – промычал этот джентльмен из своей койки.

– Что это за дьявол сидит здесь?

– A мне почему знать? – сказал м‑р Мивинс, лениво выглядывая из-под одеяла. – К тебе что-ль он пришел?

– Нет, – отвечал м‑р Смангль.

– Ну, так столкни его с лестницы в зашеи, и пусть он лежит, пока я встану, – отвечал м‑р Мивинс, – Я приколочу его: вели только ему подождать меня.

И с этими словами м‑р Мивинс поспешил опять закутаться в одеяло.

М‑р Пикквик, до сих пор безмолвный свидетель этой сцены, решился сам начать речь, чтобы отстранить всякий повод к дальнейшей ссоре.

– Самуэль! – сказал м‑р Пикквикь.

– Что прикажете?

– Не случилось-ли чего нового прошлой ночью?

– Ничего, кажется, – отвечал Самуэль, бросив взгляд на бакенбарды м‑ра Смангля; – воздух был спертый и душный, и от этого, говорят, начинает разростаться скверная трава возмутительного и кровожадного сорта. A впрочем, все было спокойно, сэр.

– Я встану, Самуэль, – сказал м‑р Пикквик, – дайте мне одеться.

Мрачные мысли м‑ра Смангля и враждебные его намерения в отношении к верному слуге мигом испарились, когда м‑р Уэллер принялся развязывать чемодан своего господина. При одном взгляде на прекрасные и дорогия вещи, уложенные в чемодан, м‑р Смангль получил самое благосклонное мнение не только о м‑ре Пикквике, но и о Самуэле. Твердым, ясным и звучным голосом он, не задумавшись, объявил во всеуслышание, что м‑р Уэллер – самый благовоспитанный оригинал, принадлежащий к превосходной породе людей, которых он способен полюбить всем своим сердцем и всей душою. Что-ж касается до м‑ра Пикквика, то привязанность, какую почувствовал к нему м‑р Смангль, не имела никаких пределов.

– Теперь, почтеннейший, благоволите сказать, не могу-ли я сослужить для вас какую-нибудь службу? – спросил м‑р Смангль. – Что я могу для вас сделать?

– Ничего, покамест, очень вам благодарен, сказал м‑р Пикквик.

– Не накопилось-ли у вас белья для стирки? Я готов рекомендовать вам чудеснейшую прачку, которая приходит за моими вещами два раза в неделю, и – вообразите какое демонское счастье! – сегодня именно она должна прийти. Не угодно ли, я заверну ваши вещицы с моим бельем?

– Нет, не беспокойтесь, – отвечал м‑р Пикквик.

– Помилуйте, что тут за беспокойство! Если порядочный джентльмен не будет, по мере возможности и сил, помогать своему ближнему в годину бедствия и скорби, то, скажите на милость, что-ж такое будет значить человеческая природа?

Говоря таким образом, м‑р Смангль придвинулся к чемодану на самое близкое расстояние и бросил вокруг себя лучезарные взоры самой пламенной и бескорыстной дружбы.

– Не прикажете ли, почтеннейший, почистить немного ваши фраки? – продолжал м‑р Смангль. – Я позову слугу.

– Благодарим за ласку, любезнейший, – возразил Самуэль, отвечая за своего господина. – Если мы сами станем себя чистить, не беспокоя слугу, то это всем доставит удовольствие, как выразился однажды школьный учитель, когда молодые джентльмены не изъявили желания быть высеченными слугою.

– Ну-с, a на счет белья-то? Не хотите-ли я положу ваши рубашки в свою корзинку для отправления к прачке? – сказал Смангль, отворачиваясь от Самуэля к м‑ру Пикквику с беспокойным видом.

– Нет, уж не хлопочите лучше, – возразил Самуэль, – ваша корзинка, думать надобно, битком набита и без нашего белья.

Этот ответ сопровождался чрезвычайно выразительным и даже инквизиторским взглядом на ту особенную часть в костюме м‑ра Смангля, которая обыкновенно служит свидетельством в искусстве прачки управлять джентльменским бельем. Озадаченный и смущенный м‑р Смангль отступил от чемодана и принужден был, по крайней мере на этот раз, отказаться от своих видов на кошелек и гардероб нового арестанта. Скрепя сердце, он махнул рукой и спустился в буфет, где за отсутствием других лакомств, позавтракал двумя сигарами, купленными накануне насчет м‑ра Пикквика.

М‑р Мивинс, не любивший курить, остался в постели и, выражаясь его собственными словами, «позавтракал выхрапкой натощак» теми блюдами, которые заготовляются голодным воображением для всякого джентльмена с пустым карманом и пустейшим желудком. В былые времена м‑р Мивинс, восстав от сна, любил угощать себя сосисками и колбасой, но с той поры, как мелочной лавочник написал для него длинный счет во всю аспидную доску, эти угощения прекратились сами собою.

Сытный завтрак для м‑ра Пикквика был устроен в небольшой комнате подле буфета, носившей поэтическое название «покойничка», где, кроме других удовольствий, любознательный наблюдатель мог еще пользоваться тою несравненною выгодою, что до ушей его весьма исправно достигал каждый звук, произносившийся в буфете и общей зале. Окончив этот завтрак и отправив Самуэля по разным необходимым поручениям, м‑р Пикквик спустился в контору посоветоваться с м‑ром Рокером насчет более приличного помещения для себя в тюремном замке.

– Так вы хлопочете, сэр, насчет более приличного помещения? – спросил м‑р Рокер, заглядывая в конторскую книгу огромного формата. Помещений у нас вдоволь, м‑р Пикквик. Ваш артельный (chummage)[24] билет будет, я полагаю, нумер двадцать седьмой, в третьем этаже.

– Мой… что вы сказали? – спросил м‑р Пикквик.

– Ваш артельный билет, – повторил м‑р Рокерь; – разве вы не понимаете этого?

– Не совсем, – отвечал улыбаясь, м‑р Пикквик.

– Странно; это однако ж ясно, как день, – сказал м‑р Рокер. – Вы получите артельный билет на двадцать седьмой нумер в третьем этаже, и те, которые станут жить с вами в одной комнате, будут вашими артельщиками.

– A сколько их там? – спросил м‑р Пикквик.

– Трое, – отвечал Рокер.

М‑р Пикквик кашлянул.

– Один из них – доктор, – продолжал м‑р Рокер, выписывая какой-то вензель на клочке бумаги, – другой – мясник.

– Неужели! – воскликнул м‑р Пикквик.

– Мясник, сэр, мясник, – повторил Рокер, поправляя кончик пера на одном из своих ногтей, – каким он был пройдохой в свое время, если бы вы знали, сэр! Помните-ли вы Тома Мартина, Недди, а? – заключил Рокер, обращаясь к другому джентльмену в конторе, который соскабливал грязь со своих башмаков помощью перочинного ножа о двадцати пяти штуках, приспособленных к житейскому обиходу.

– Еще бы мне не помнить! – отвечал этот джентльмен, делая особенное ударение на личном местоимении.

– Ведь вот подумаешь, что значит все это житейское-то море-океан! – сказал м‑р Рокер, медленно покачивая головой с боку на бок и рассеянно поглядывая из-за решетчатого окна, как будто перед умственным его взором проносились восхитительные сцены первой его молодости: – будто вот вчера только он задал тузов горемычному угольщику на набережной около Лисьего холма. Вижу, словно теперь, как ведут его под руки два полицейских сторожа: был он пьянь мертвецки: один глаз подбить и залеплен сахарной бумагой, a сзади бежит бульдог, тот, что после искусал мальчишку. Как время-то бежит. Недди, а?

Джентльмен, к которому относились все эти замечания, был, по-видимому, весьма степенного и вовсе не разговорчивого десятка. Он промычал в ответ какой-то односложный звук, вероятно, утвердительного свойства, и м‑р Рокер, прерывая нить поэтических воспоминаний, принужден был взять перо и обратиться к делам обыкновенной жизни.

– A кто между ними третий джентльмен? – спросил м‑р Пикквик, встревоженный несколько описанием своих будущих товарищей.

– Кто, бишь, этот Симпсон, Недди? – сказал м‑р Рокер, обращаясь опять к своему молчаливому собеседнику.

– Какой Симпсон? – сказал Недди.

– Ну, тот, что живет в двадцать седьмом наверху в той артели, куда мы должны проводить этого джентльмена.

– Ах, да! – отвечал Недди, – теперь он ничего, собственно говоря, то есть, нуль.

– Как нуль? – спросил м‑р Пикквик.

– Да так-с. Сперва он был конокрадом; a теперь просто мошенник, с вашего позволения.

– Ну да, я так и думал, – подтвердил м‑р Рокер, закрывая книгу и вручая м‑ру Пикквику маленький лоскуток бумаги, – вот вам и билет, сэр.

Озадаченный этим через чур поспешным и бесцеремонным распоряжением, сделанным относительно его собственной особы, м‑р Пикквик пошел назад в тюрьму, обдумывая возможно лучший план для будущего образа своих действий. Убежденный, однако ж, в необходимости поговорить наперед и познакомиться с своими будущими товарищами, он поспешил взобраться на лестницу третьего этажа.

Несколько минут бродил он по темной галлерее, стараясь разобрать номера на дверях, и, наконец, принужден был обратиться к мальчику из буфета, который был занят чисткой оловянной кружки.

– Не можете-ли сказать мне, мой милый, где тут двадцать седьмой номер? – спросил м‑р Пикквик.

– Пройдите еще пять дверей, – отвечал мальчик, – увидите по левой руке, прямо в дверях, портрет джентльмена с трубкой во рту: это и есть двадцать седьмой номер.

Соображаясь с этим указанием, м‑р Пикквик сделал еще несколько шагов и заметил, наконец, начерченный мелом портрет вышеозначенного джентльмена, которого он прямо ударил по лицу щиколками своих пальцев сперва тихонько, a потом несколько погромче. Повторив этот процесс несколько раз без всякого успеха, он слегка приотворил дверь и заглянул.

В комнате был всего один только джентльмен, да и тот, казалось, не хотел обратить ни малейшего внимания на то, что могло произойти вокруг него. Он высунулся из окна таким образом, чтобы не потерять равновесия, и с большим усердием старался плюнуть на центральный пункт шляпы одного из приятелей, гулявших внизу во дворе. Напрасно м‑р Пикквик откашливался, чихал, сморкался и пробовал говорить: джентльмен, углубленный в свое интересное и многотрудное занятие, ничего не видел и не слышал. Наконец, после некоторого колебания, м‑р Пикквик подошел к окну и легонько дернул его за фалды фрака. Незнакомец быстро выставил свои голову, руки и плечи и, озирая м‑ра Пикквика с ног до головы, спросил его довольно угрюмым тоном, какого дьявола ему надобно здесь.

– Мне кажется, – сказал м‑р Пикквик, взглянув на свой билет, мне кажется, это должен быть двадцать седьмой номер в третьем этаже.

– Ну?

– Я пришел сюда вследствие вот этой бумаги, которую мне вручили в конторе этого заведения.

– Подайте ее сюда.

М‑р Пикквик повиновался.

– Рокер, черт бы его побрал, мог бы, я думаю, отправить вас к другой артели, сказал м‑р Симпсон (то был он, прежний конокрад и теперешний мошенник), после кратковременной паузы, в продолжение которой лицо его приняло самое пасмурное и угрюмое выражение.

М‑р Пикквик был собственно таких же мыслей; но из учтивости не сказал ничего.

М‑р Симпсон погрузился на несколько минут в глубокое раздумье и потом, выставив опять свою голову из окна, испустил пронзительный свист, сопровождавшийся громким произнесением какого-то слова. Какой смысл заключался в этом слове, м‑р Пикквик не мог догадаться с первого раза; вскоре однако ж оказалось, что это было, по всей вероятности, прозвище м‑ра Мартына, потому что вслед за свистом раздавались на дворе многочисленные голоса, кричавшие: «мясник! мясник!» таким тоном, каким обыкновенно этот промышленный класс людей возвещает о своем приближении поварам и кухаркам.

Последующие события оправдали справедливость догадки м‑ра Пикквика. Через несколько секунд, задыхаясь от ускоренных движений, вбежал в комнату широкий и плечистый, растолстевший не по летам джентльмен в синем китайчатом камзоле и жокейских сапогах с длинными голенищами и круглыми носками. По пятам его следовал другой джентльмен в истасканном черном сюртуке и тюленьей фуражке. Пуговицы сюртука его были застегнуты от первой до последней, и заплывшее жиром багряно-красное лицо его обличало в нем любителя джина, каким он и был действительно.

Оба джентльмена, каждый в свою очередь, прочитали билет м‑ра Пикквика, и один из них отозвался, что это была «штука», другой выразил положительное убеждение, что тут должна быть «закорючка». Выразив чувствования такими энергическими и совершенно удобопонятными терминами, джентльмены искоса перемигнулись между собою и потом устремили пытливые взоры на почтенную фигуру м‑ра Пикквика.

– И как нарочно в такую пору, когда приобрели мы эти превосходные постели! – сказал доктор кувыркательной профессии, обозревая три грязные матраца в углу комнаты, где подле них стояли разбитая умывальница, ведро, таз и разбитое блюдечко с желтым мылом. – Пренеприятная история.

М‑р Мартын выразил такое же точно мнение в сильнейших выражениях. М‑р Симпсон присовокупил несколько дополнительных замечаний насчет бессовестности и жестокосердия тюремных стражей и потом, засучив рукава, начал промывать зелень к обеду.

В продолжение всей этой сцены м‑р Пикквик занимался пытливым обозрением комнаты и нашел, что она чрезвычайно грязна и пропитана запахом весьма неблаговонным. Не было никаких следов ковра, занавесок или штор. Не было и перегородки для кладовой или чулана. Лишних вещей, конечно, не имелось в наличности у жильцов; но все же тут в глаза постороннего наблюдателя весьма неприятно бросались черствые и подернутые плесенью корки хлеба, куски гнилого сыра, мокрые тряпки, яичные скорлупы, куски говядины, разные принадлежности мужского туалета, обломки тарелок, ножи без черенков, вилки без трезубцев, раздувательные мехи без рукояток, и пр., и пр. Все это, без всякого порядка и симметрии, разбросано было по полу маленькой комнаты, которая служила и гостиной, и столовой, и спальней для трех праздных джентльменов, не озабоченных никакою служебною или ученою деятельностью.

– Это авось можно будет как-нибудь уладить, – заметил мясник после продолжительного молчания. – Вы сколько, старичек, согласитесь взять от нас на утек?

– Прошу извинить, – отвечал м‑р Пикквик, – что вы сказали? Я не понял вас?

– За сколько можно вас выплатить вон отсюда? – сказал мясник. – Артель обыкновенно платит два шиллинга шесть пенсов. Хотите взять три боба?[25].

– Пожалуй, еще прибавим бендер, – подхватил доктор кувыркательной профессии.

– Ну, это уж, я полагаю, чересчур: довольно и двух пенсов, – заметил м‑р Мартын. – Что-ж вы на это скажете, старичина? Мы намерены выплатить вас на утек за три шиллинга шесть пенсов в неделю. Идет?

– И вдобавок поставим галлон пива могарычу, – присовокупил м‑р Симпсон. – Согласны, что ли?

– И разопьем его на месте, – добавил доктор. – Ну?

– Извините, господа, я совсем не знаю правил этого заведения, и язык ваш для меня совершенно непонятен, – отвечал ошеломленный м‑р Пикквик. – Точно-ли могу я поместиться в какой-нибудь другой комнате? Мне казалось, что нет.

При этом вопросе, м‑р Мартын бросил на своих двух приятелей в высшей степени изумленный взор, и затем каждый джентльмен многозначительно указал большим пальцем правой руки через левое плечо.

– Может-ли он поместиться в другой комнате! – воскликнул м‑р Мартын с улыбкой сожаления. – Каково?

– Ну, если бы, примером сказать, пришлось мне быть таким новичком в житейских делах, я согласился бы целиком съесть свою шляпу и проглотить пряжку, – заметил доктор кувыркательной профессии.

– И я бы то же сделал, клянусь честью, – добавил бывший промышленник по лошадиной части.

После этой знаменательной прелюдии три однокашника уведомили в один голос м‑ра Пикквика, что деньги в тюрьме имеют совершенно такую-же ценность, как и за стенами Флита, и что с помощию звонкого металла он может здесь в одно мгновение получить все, что ему угодно.

– И я могу получить для себя особую комнату? – спросил м‑р Пикквик.

– Еще бы! Да вы заикнитесь только, и не дальше, как через полчаса будет у вас просто джентльменский апартамент с мебелью и декорациями, – отвечал доктор кувыркательной профессии.

И затем, к общему удовольствию, последовала разлука. М‑р Пикквик еще раз спустился в тюремную контору, a три однокашника отправились в буфет прокутить пять шиллингов, занятых у него почтенным доктором нарочно для этой цели.

– Я наперед знал, что дойдет до этого, – сказал м‑р Рокер с умилительной улыбкой, когда м‑р Пикквик объяснил ему причину своего вторичного прихода. – Не говорил-ли я вам, Недди?

Философический владелец универсального перочинного ножа промычал утвердительный ответ.

– Я знал, что вы потребуете для себя особой комнаты, – сказал м‑р Рокер. – Ведь вам понадобится, конечно, и мебель?

– Без всякого сомнения, – отвечал м‑р Пикквик.

– Ну, в таком случае вы можете взять ее у меня напрокат: это уж здесь так заведено.

– С большим удовольствием.

– Имеется для вас в виду превосходная комната во втором этаже, весьма недалеко от общей залы, – продолжал м‑р Рокер. – Она принадлежит арестанту из высшего апелляционного суда; но он может вам уступить ее за один фунт в неделю. Надеюсь, это для вас недорого?

– Недорого, – сказал м‑р Пикквик.

– В таком случае, пожалуйте со мной, – сказал Рокер, надевая шляпу с великою поспешностью: – мы уладим это дело минут в пять, никак не больше. Ах, почему бы вам с самого начала не сказать об этом, м‑р Пикквик?

Дело, как предсказал тюремщик, устроилось с необыкновенною скоростью. Арестант из высшего апелляционного суда, получивший право отдавать свою комнату внаймы, прозябал здесь с незапамятных времен, так что уже давно потерял и родственников, и друзей, и дом, и богатство, и счастье. обеспокоиваемый по временам весьма неприятным недостатком в насущном куске хлеба, он с жадностью выслушал предложение м‑ра Пикквика и охотно согласился уступить ему свою комнату за двадцать шиллингов в неделю. С этой суммой ему легко было попасть за дешевую цену в артель к одному или двум однокашникам в какой-нибудь каморке.