Домби и сын

Но неужели Эдиѳь чувствуетъ опять, что Каркеръ видитъ ее насквозь, читаетъ ея сокровенныя мысли, и что это сознаніе унижаетъ ее больше, чѣмъ всякое другое? Отчего же иначе гордость ея корчится и таетъ подъ его улыбкой, какъ снѣгъ подъ рукою, которая его сжимаетъ? Отчего же повелительный взоръ ея падаетъ на землю при встрѣчѣ съ его проницательными глазами?

– Я въ восторгѣ, – говоритъ м-ръ Каркеръ, наклоняя свою шею съ униженностью раба, проникнутаго ложью и обманомъ съ головы до нотъ, – я въ восторгѣ при настоящемъ радостномъ событіи видѣть свое скромное приношеніе въ прелестной рукѣ м-съ Домби и буду всю жизнь гордиться такимъ лестнымъ вниманіемъ.

Въ отвѣтъ м-ру Каркеру Эдиѳь склоняетъ свою голову, но въ рукѣ ея замѣтно судорожное движеніе, какъ-будто она хочетъ измять букетъ и съ презрѣніемъ разбросать по полу ненавистные цвѣты. Но не больше одного мгновенья продолжалась эта тревога. Подавъ руку своему супругу, который стоялъ подлѣ, разговаривая съ майоромъ, Эдиѳь опять горда, опять величава и спокойна.

Кареты опять стоятъ y церковныхъ дверей. М-ръ Домби, подъ руку съ новобрачной, проходитъ черезъ два ряда маленькихъ женщинъ, и каждая изъ нихъ съ этой мимуты разъ навсегда удерживаетъ въ памяти фасонъ и цвѣтъ каждой статьи невѣстина костюма, и все это, по возвращеніи домой, возобновляется на куклѣ, которой вѣчно суждено выходить замужъ. Клеопатра и кузенъ Фениксъ садятся въ одну карету. Въ другой каретѣ помѣстилась Флоренса съ невѣстиной подругой, которую чуть не вручили жениху по ошибкѣ вмѣсто Эдиѳи, майоръ Багстокъ и м-ръ Каркеръ. Лошади приплясываютъ и припрыгиваютъ; кучера и лакеи сіяютъ гирляндами и новыми ливреями. Весело потянулся торжественный поѣздъ по улицамъ города, и тысячи любопытныхъ глазѣютъ на него изъ своихъ оконъ; тысячи степенныхъ холостяковъ сь завистью смотрятъ на счастливую чету, но утѣшаютъ себя мыслью, что такое счастье – увы! – не можетъ быть продолжительнымъ.

М-съ Токсъ выступаетъ, наконецъ, изъ-за памятника и тихонько пробирается изъ галлереи. Красны глаза y прелестной дѣвы, и платокъ ея омочень слезами. Глубока рана въ ея сердцѣ, но она надѣется, что молодые будутъ счастливы. Она совершенно признаетъ блистательную красоту новобрачной и смиренно допускаетъ, что ея собственныя прелести сравиительно довольно слабы; но величественный образъ м-ра Домби, его сиреневый жилетъ, его панталоны оленьяго цвѣта глубоко запали въ ея душу, и м-съ Токсъ плачетъ навзрыдъ, возвращаясь домой на Княгининъ Лугъ. Капитанъ Куттль еще слышитъ стройные звуки божественной службы; сотни разъ повторяетъ аминь и чувствуетъ замѣтную склонность къ благоговѣйнымъ размышленіямъ. Въ такомъ расположеніи духа ходитъ онъ по всей церкви съ лощеною шляпою въ рукахъ и съ умиленіемъ читаетъ надпись на гробницѣ маленькаго Павла. М-ръ Тутсъ, сопровождаемый вѣрнымъ Гусемъ, оставляетъ Божій храмъ въ лютомъ припадкѣ мучительной страсти. Гусь еще не построилъ надежнаго плана относительно пріобрѣтенія Флоренсы, думаетъ, однако, что на первый случай не мѣшаетъ дать хорошаго пинка м-ру Домби. Служанки м-ра Домби выходятъ изъ потаенныхъ мѣстъ и располагаются бѣжать въ Брукъ-Стритъ, но ихъ задерживаютъ новые припадки м-съ Перчъ, которой нуженъ стаканъ холодной воды. Наконецъ м-съ Перчъ оправилась, и всѣ побѣжали, куда слѣдуетъ. М-съ Миффъ и м-ръ Саундсъ сидятъ на церковной паперти, разговариваютъ и считаютъ собранныя деньги. Могильщикъ идетъ на колокольню встрѣчать новаго покойника похороннымъ звономъ.

Наконецъ кареты подъѣхали къ резиденціи м-съ Скьютонъ, и трубачи съ куклами и плясунами встрѣтили счастливый поѣздъ торжественнымъ маршемъ. Густыя толпы прихлынули со всѣхъ сторонъ, когда м-ръ Домби, подъ руку съ новобрачной, торжественно входилъ въ чертогъ кузена Феникса. За ними въ стройномъ порядкѣ слѣдуютъ свадебные гости. Но зачѣмъ въ эту минуту м-ръ Каркеръ, пробиваясь черезъ толпу, вспомнилъ нищую старуху, которая остановила его въ лемингтонской рощѣ? Зачѣмъ Флоренса, въ эту же минуту, выходя изъ кареты, съ трепетомъ припомнила отвратительное лицо доброй бабушки, ограбившей ее въ дѣтствѣ.

Привѣтствіямъ, поздравленіямъ, комплиментамъ нѣтъ и счету въ этотъ счастливый день. Оставляя гостиную, общество усаживается за столомъ въ темнобурой залѣ, которой никакія усилія декоратора не могли сообщить веселаго вида, – нѣтъ нужды, что сухопарые негры подлѣ канделябровъ убраны роскошными цвѣтами и бантами.

Завтракъ – великолѣпный, честь и слава моднаго ресторатора. М-ръ и м-съ Чиккъ также присутствуютъ среди гостей. М-съ Чиккъ съ удивленіемъ находитъ, что природа какъ будто нарочно истощила всѣ свои дары, чтобы олицетворить въ обворожительной Эдиѳи настоящую Домби. М-съ Скьютонъ чувствуетъ большое облегченіе и выпиваетъ даже очень исправно свою долю шампанскаго. Высочайшій лакей, страдавшій поутру мигренью, теперь въ добромъ здоровьи, пасмуренъ, угрюмъ и смертельно ненавидитъ другого высочайшаго лакея, y котораго вырываетъ изъ рукъ тарелки съ очевидною яростью. Компанія холодна, спокойна и отнюдь не раздражаетъ избыткомъ веселости черные гербы и картины, погруженные на стѣнахъ въ глубочайшій трауръ. Кузенъ Фениксъ и майоръ Багстокъ веселятся за всѣхъ; м-ръ Каркеръ улыбается во все время, и особенно при взглядѣ на м-съ Домби, которая, однако, не обращаетъ на него ни малѣйшаго вниманія.

Завтракъ кончился, и слуги удалились, кузенъ Фениксъ величаво подымается со своего мѣста и обращаетъ на себя всеобщіе взоры. Его манжеты бѣлы, какъ снѣгъ; его щеки послѣ обильныхъ изліяній шипучей влаги рдѣютъ свѣжими розами. Кузенъ Фениксъ смотритъ настоящимъ лордомъ.

– Милостивые государыни и государь! – начинаетъ кузенъ Фениксъ. – Хотя, быть можетъ, въ домѣ частнаго джентльмена это есть вещь не совсѣмъ обыкновенная, однако, я долженъ просить позволенія напомнить вамъ, что приходитъ, наконецъ, пора предлагать то, что обыкновенно называется… словомъ сказать, предлагать тосты.

Майоръ аплодируетъ. М-ръ Каркеръ, выставивъ голову впередъ черезъ столъ по направленію къ особѣ кузена Феникса, улыбается и дѣлаетъ одобрительные жесты.

– Это, смѣю вамъ напомнить, есть… словомъ сказать…

– Слушайте! слушайте! – восклицаетъ майоръ энергическимъ тономъ убѣжденія.

М-ръ Каркеръ слегка хлопаетъ руками и, опять, наклонившись впередъ черезъ столъ, улыбается и дѣлаетъ самые одобрительные жесты, какъ будто онъ особенно былъ пораженъ этимъ послѣднимъ замѣчаніемъ и лично желалъ выразить оратору благодарность за доставленное удовольствіе.

– Это есть, милостивые государыни и государи, такой случай, когда, не опасаясь нарушенія общихъ приличій, можно и должно дѣлать отступленія отъ обыкновенныхъ формъ и условій свѣтской жизни. Въ жизнь свою я не былъ ораторомъ и не отличался даромъ слова. Когда, какъ членъ палаты депутатовъ, я имѣлъ честь поддерживать адресъ и долженъ былъ при этомъ случаѣ говорить рѣчь, то, сознавая въ себѣ свой природный недостатокъ, я принужденъ былъ на двѣ недѣли сдѣлаться больнымъ…

Майоръ и м-ръ Каркеръ пришли въ яростный восторгъ отъ этой черты изъ автобіографіи лорда. Поощренный ораторъ обращается теперь лично къ нимъ и продолжаетъ такимъ образомъ:

– И, словомъ сказать, несмотря на то, что я былъ двѣ недѣли чертовски боленъ, я чувствую, вы понимаете, на мнѣ лежитъ обязанность. A какъ скоро англичанинъ чувствуетъ, что на немъ лежитъ обязанность, онъ долженъ, во что бы то ни стало, выполнить ее наивозможно лучшимъ способомъ, какой только ему извѣстенъ. Итакъ, джентльмены, сегодня благороднѣйшая британская фамилія имѣла удовольствіе соединиться въ лицѣ моей возлюбленнѣйшей и совершеннѣйшей родственницы, которую теперь я вижу присутствующею, словомъ сказать… присутствующею…

Общія рукоплесканія.

– Присутствующею вмѣстѣ съ тѣмъ… словомъ сказать, съ человѣкомъ, на котораго никогда печать презрѣнія… словомъ сказать, присутствующею съ почтеннымъ моимъ другомъ Домби, если онъ позволитъ мнѣ называть его этимъ именемъ.

Кузенъ Фениксъ кланяется м-ру Домби. М-ръ Домби торжественно кланяется кузену Фениксу. Всѣ счастливы и довольны. Ораторъ продолжаетъ:

– До сихъ поръ я не имѣлъ вожделѣнныхъ случаевъ наслаждаться личнымъ знакомствомъ друга моего Домби и еще не изучилъ тѣхъ высокихъ качествъ, которыя равномѣрно дѣлаютъ честь его уму и… словомъ сказать, его сердцу, ибо я былъ подверженъ несчастію все это время находиться… словомъ сказать, находиться въ другомъ мѣстѣ.

Майоръ свирѣпѣетъ отъ полноты восторга.

– Однако, джентльмены, я довольно знаю друга моего Домби, чтобы имѣть совершеннѣйшее понятіе о томъ, что онъ есть… словомъ сказать, выражаясь, нѣкоторымъ образомъ, вульгарнымъ слогомъ, что онъ есть негоціантъ, британскій негоціантъ и… словомъ сказать, и… человѣкъ. И хотя я нѣсколько лѣтъ сряду жилъ въ чужихъ краяхъ… мнѣ весьма пріятно будетъ принять друга моего Домби въ Баденъ-Баденѣ и воспользоваться честью представить его великому герцогу… и хотя я жилъ въ чужихъ краяхъ, однако, я довольно знаю и ласкаю себя надеждой, что моя возлюбленная и совершеннѣйшая родственница владѣетъ всѣми принадлежностями, чтобы сдѣлать своего мужа счастливымъ, и что ея супружескій союзъ съ другомъ моимъ Домби есть соединеніе нѣжныхъ наклонностей сердца съ обѣихъ сторонъ.

Улыбка и жесты м-ра Каркера принимаютъ чудовищные размѣры.

– Итакъ, я поздравляю благородную фамилію, которой имѣю счастье быть членомъ, съ пріобрѣтеніемъ друга моего Домби. Поздравляю друга моего Домби отъ всей души и радуюсь его союзу съ моею совершеннѣйшею родственницею, которая владѣетъ всѣми средствами, чтобы сдѣлать счастливымъ своего мужа. Принимаю смѣлость, джентльмены, напомнить, что каждый изъ васъ обязанъ въ настоящемъ случаѣ привѣтствовать какъ друга моего Домби, такъ и совершеннѣйшую мою родственницу.

Общія рукоплесканія. М-ръ Домби, принимая поздравленія, благодаритъ за себя и за м-съ Домби. Майоръ Багстокъ предлагаетъ, наконецъ, тостъ въ честь и славу м-съ Скьютонъ, и этимъ достойнымъ тостомъ оканчивается торжество. М-съ Домби уходитъ въ будуаръ и надѣваетъ дорожное платье.

Прислуга между тѣмъ завтракаетъ въ нижнемъ этажѣ. Шампанское льется черезъ край въ рюмкахъ и бокалахъ; жареныя курицы, жирные пироги, раковый салатъ, бифштексы, пуддинги – въ изобиліи. Высочайшій лакей чувствуетъ опять ужасную «м_и_ш_е_н_ь» и прислоняетъ головку къ стѣнѣ. Глаза y его товарища прыгаютъ по всѣмъ сторонамъ и нигдѣ не находятъ точки опоры. Дамы раскраснѣлись какъ свѣжія клюквы. М-съ Перчъ сіяетъ лучами радости, и всѣ заботы убѣгаютъ прочь изъ ея головы: если бы въ эту минуту спросили ее, куда дорога къ Чистымъ Прудамъ, гдѣ скрыты ея заботы, м-съ Перчъ, безъ сомнѣнія, пришла бы въ очевидное сомнѣніе относительно существованія чистыхъ или грязныхъ прудовъ. М-ръ Таулисонъ предлагаетъ тостъ за здравье и благоденствіе счастливой четы, и сребровласый буфетчикъ отъ полноты восторга пожимаетъ ему руку, ибо онъ дѣйствительно убѣжденъ въ эту минуту, что онъ – старый слуга семьи, и совершившіяся перемѣны слишкомъ близки его сердцу. Вся компанія, дамы въ особенности, чувствуетъ себя въ благодатномъ состояніи духа. Душа и сердце веселаго общества, кухарка м-ра Домби, озаренная счастливою идеей, предлагаетъ всѣмъ вмѣстѣ отправиться въ театръ, и всѣ съ восторгомъ принимаютъ предложеніе, не исключая м-съ Перчъ и даже туземца, который поглощаетъ вино, и какъ тигръ пугаетъ всю компанію выкатывающимися гдазами. Легкая размолвка произошла только между горничной и м-ромъ Таулисономъ: она, основываясь на старинномъ изреченіи, доказывала, что браки заключаются на небесахъ; онъ, не основываясь ни на чемъ, утверждалъ, что въ аду. Главнѣйшимъ опроверженіемъ м-ра Таулисона было предположеніе, что горничная потому такъ думаетъ, что сама собирается замужъ, a она отвѣчала: "Боже сохрани! ужъ если и выйду, такъ не за васъ"! Въ этотъ споръ вмѣшался среброглавый буфетчикъ и, предлагая тостъ за здоровье м-ра Таулисона, остроумно замѣтилъ, что знать м-ра Таулисона – значитъ уважать его, a уважать м-ра Таулисона – значитъ желать ему всѣхъ благъ вмѣстѣ съ его суженою, гдѣ бы она ни была; здѣсь сребровласый буфетчикъ лукаво подмигнулъ возлюбленной м-ра Таулисона. На всѣ эти комплименты м-ръ Таулисонъ отвѣчаетъ съ достоинствомъ и чувствомъ. Рѣчь заходитъ, наконецъ, объ иностранцахъ, и м-ръ Таулисонъ рѣшительно того мнѣнія, что всѣ они негодяи, хотя – случается иногда – умѣютъ пріобрѣтать благосклонность въ такихъ головахъ, y которыхъ, по пословицѣ, длиненъ волосъ да умъ коротокъ. Одного желаетъ м-ръ Таулисонъ, чтобы не пришлось, напримѣръ, услышать о какомъ-нибудь французѣ, который бы, напримѣръ, обокралъ карету какого-нибудь путешественника. При этомъ взглядъ м-ра Таулисона принимаетъ такое свирѣпое выраженіе, что съ горничной дѣлается истерика. Вдругъ распространилась вѣсть, что молодая уѣзжаетъ, и вся компанія выбѣгаетъ на лѣстницу, чтобы видѣть собственными глазами, какъ она уѣзжаетъ.

Карета y воротъ. Молодая сходитъ въ залу, гдѣ ее встрѣчаетъ м-ръ Домби въ дорожномъ костюмѣ. Флоренса также готова къ отъѣзду, и миссъ Сусанна Нипперъ, занимавшая среднее положеніе между гостиной и кухней, собирается вмѣстѣ съ нею. Выходитъ Эдиѳь, и Флоренса бросается къ ней съ прощальными объятіями.

Отчего же Эдиѳь дрожитъ въ этихъ объятіяхъ? Развѣ ей холодно? Или въ объятіяхъ Флоренсы заключена таинственная сила, распространяющая невольный трепетъ по прекраснымъ членамъ? Отчего, наконецъ, съ такою судорожною поспѣшностью Эдиѳь вырывается изъ этихъ объятій, выбѣгаетъ изъ залы и садится въ карету?

Уѣхала м-съ Домби, и не слышно болѣе шуму отъ колесъ дорожнаго экипажа. М-съ Скьютонъ, пораженная въ чувствительное сердце матери, сидитъ на софѣ въ положеніи Клеопатры и проливаетъ горькія слезы. Майоръ, выходя съ гостями изъ столовой, старается утѣшить ее; но всѣ усилія безполезны, и онъ оставляетъ неутѣшную мать. Кузенъ Фениксь также прощается съ Клеопатрой, и м-ръ Каркеръ слѣдуетъ его примѣру. Нѣтъ болѣе гостей. Оставшись одна, Клеопатра чувствуетъ легкое головокруженіе и, удалившись въ спальню, засыпаетъ крѣпкимъ сномъ.

Въ нижнемъ этажѣ y всѣхъ страшное головокруженіе. Высочайшій джентльменъ, страдающій «мишенью», по-видимому, приклеилъ свою голову къ столу и никакъ не можетъ ее оторвать. Бурный переворотъ совершился въ мозгу y м-съ Перчъ, и она, въ порывѣ негодованія противъ м-ра Перча, жалуется кухаркѣ, что онъ уже не такъ привязанъ къ своей семьѣ, какъ въ прежнее время, когда ихъ было только десятеро. У Таулисона звенитъ въ ушахъ, и около его головы кружится какое-то огромное колесо. Горничную мучитъ сомнѣніе, грѣшно или нѣтъ желать чьей-либо смерти.

М-съ Скьютонъ почиваетъ наверху уже два часа, но въ кухнѣ отдыхъ еще не начинался. Черные гербы въ столовой комнатѣ съ негодованіемъ взираютъ на хлѣбныя крошки, грязныя блюда, винные брызги, полурастаявшій ледъ, раковую скорлупу, объѣдки куриныхъ ножекъ и на мягкое желе, постепенно превратившееся въ тепловатый гуммиластическій супъ. Свадебное торжество почти такъ же потеряло всю свою прелесть, какъ и завтракъ. Служанки м-ра Домби вдаются въ нравственныя назиданія, жалѣютъ о невинномъ препровожденіи времени подлѣ домашняго очага за чайнымъ столикомъ, и къ восьми часамъ вечера всѣ вообще настраиваютъ себя на самый серьезный тонъ. Въ это время прибылъ м-ръ Перчъ въ бѣломъ жилетѣ и сизомъ фракѣ, подъ куражемъ и въ самомъ веселомъ расположеніи духа, съ полною готовностью прокутить цѣлую ночь; но его, къ величайшеу изумленію, принимаютъ очень холодно и навязываютъ ему м-съ Перчъ, больную и разслабленную, съ которою онъ тотчасъ же и отпрабляется на Чистые Пруды въ первомъ омнибусѣ.

Ночь. Осмотрѣвъ великолѣпныя залы преобразованнаго дома, Флоренса уходитъ въ свою комнату, гдѣ заботливость Эдиѳи окружила ее роскошнымъ комфортомъ. Она сбрасываетъ съ себя пышные наряды, надѣваетъ прежнее простое черное платьице и садится читать въ присутствіи Діогена, который моргаетъ и косится на свою хозяйку. Но Флоренса не можетъ читать въ этотъ вечеръ. Домъ ей кажется страннымъ, и громкое эхо пугаетъ ее. Какое-то уныніе давитъ сердце, и ей тяжело, хотя она сама не понимаетъ отчего. Флоренса закрываетъ книгу, и невѣжливый Діогенъ, принимая такое дѣйствіе за поданный сигналъ, кладетъ къ ней на колѣни свои лапы и трется ушами о ея ласкающія руки. Но Флоренса на этотъ разъ не видитъ его ясно: туманъ въ ея глазахъ, и проносятся въ немъ въ видѣ свѣтоносныхъ ангеловъ ея покойный братъ и ея покойная мать. A Вальтеръ, бѣдный, плавающій по бурному морю племянникъ дяди Соля, о, гдѣ бѣдный Вальтеръ?

Майоръ, конечно, ничего этого не знаетъ. Всхрапнувъ часика два, три послѣ полудня, майоръ Багстокъ пообѣдалъ въ своемъ клубѣ и теперь сидитъ за бутылкою вина, осаждая скромнаго молодаго человѣка безчисленными анекдотами о Багстокѣ, сударь мой, который былъ y Домби на свадьбѣ и подружился съ лордомъ Фениксомъ, анаѳемски лукавымъ джентльменомъ. Молодой человѣкъ готовъ бы дать порядочную сумму, чтобы откупиться отъ этихъ анекдотовъ, но… увы! краснорѣчіе брызжетъ фонтанами изъ устъ майора, и онъ, бѣдный юноша съ розовыми щеками, принужденъ сидѣть и слушать. Кузенъ Фениксъ между тѣмъ сидитъ за игорнымъ столомъ въ одномъ почтенномъ домѣ, куда, быть можетъ, ненарокомъ завели его упрямыя ноги.

Ночь, какъ несокрушимый гигантъ, вторгается въ церковь и распространяетъ свое владычество среди безмолвныхъ стѣнъ. Блѣдный разсвѣтъ опять заглядываетъ въ окна и, уступая мѣсто дню, подсматриваетъ, какъ ночь удаляется подъ своды, идетъ за нею, прогоняетъ ее и самъ скрывается среди мертвецовъ. Робкія мыши опять собираются вмѣстѣ, заслышавъ шумъ y церковныхъ дверей. М-съ Миффъ и м-ръ Саундсъ, неразлучные какъ супруги, связанные несокрушимой цѣпью, входятъ въ безмолвный храмъ для своихъ обычныхъ занятій. Въ условный часъ опять они на церковной паперти ожидаютъ новаго жениха и новую невѣсту, и опять сей мужъ беретъ сію женщину, и сія женщина беретъ онаго мужа, дабы, какъ гласитъ англиканская формула:

"Отъ сего часа любить и содержать въ болѣзни и въ здоровьи, въ богатствѣ и нищетѣ, въ лѣпотѣ и безобразіи, дондеже смерть ихъ не разлучитъ".

Эти именно слова повторяетъ м-ръ Каркеръ, проѣзжая на другой день въ Сити своей обыкновенной дороіой.

Глава XXXII

Деревянный мичманъ разбивается вдребезги

Прошли цѣлыя недѣли безъ всякой тревоги въ укрѣпленномъ гарнизонѣ, но честный капитанъ Куттль не ослабилъ ни одной изъ благоразумныхъ мѣръ, принятыхъ на случай непріятельскаго нападенія. Настоящая тишина, разсуждалъ капитанъ, была слишкомъ глубока и чудесна, чтобы разсчитывать на ея продолжителыюсть: погода совсѣмъ неожиданно могла перемѣниться, и буйный вѣтеръ утащилъ бы лощеную шляпу на тотъ конецъ свѣта. Постигая въ совершенствѣ неустрашимый и рѣшительный характеръ м-съ Макъ Стингеръ, капитанъ не сомнѣвался, что эта героиня посвятитъ себя его преслѣдованію въ самыхъ сокровенныхъ и недоступныхъ убѣжищахъ. По всѣмъ этимъ причинамъ, капитанъ велъ уединенную и почти затворническую жизнь. Онъ выходилъ только по сумеркамъ, да и то позволялъ себѣ гулять не иначе, какъ по глухимъ и безлюднымъ переулкамъ. Женскія шляпки наводили на него паническій страхъ, какъ будто ихъ носили яростныя львицы. По воскресеньямъ капитанъ не выходилъ никуда, ни по какому поводу.

Возможность сопротивленія, въ случаѣ несчастной встрѣчи съ м-съ Макъ Стингеръ, доброму капитану не приходила и въ голову. Онъ чувствовалъ, что при такой бѣдѣ станетъ вести себя какъ смирная овечка и заранѣе видѣлъ умственнымъ окомъ, какъ его, раба Божія, сажаютъ въ наемную карету и везутъ на Корабельную площадь. Разъ заключенный въ девятый номеръ, онъ погибнетъ на вѣки вѣчные: его шляпу унесутъ, и строжайшій арестъ будетъ его удѣломъ день и ночь подъ бдительнымъ присмотромъ самой м-съ Макъ Стингеръ. Упреки на его голову посыплются въ присутствіи невинныхъ дѣтей, безъ пощады и безъ милосердія. Самъ для себя онъ сдѣлается преступнымъ предметомъ раскаянія и безполезныхъ угрызеній: невинные птенцы станутъ его чуждаться какъ дикаго буки, a мать ихъ въ пойманномъ измѣнникѣ будетъ видѣть ожесточеннаго злодѣя.

Потъ лилъ градомъ съ широкаго чела капитана, какъ скоро эта мрачная картина представлялась его воображенію, и вообще передъ вечеромъ имъ овладѣвало страшное безпокойство, когда онъ готовился выходить изъ своей крѣпости по дѣламъ. Сознавая всю опасность предстоявшаго путешествія, Куттль, по обыкновенію, торжественно прощался съ Точильщикомъ, какъ человѣкъ, который не долженъ болѣе воротиться. Въ эти торжественныя минуты онъ уговаривалъ Робина неуклонно идти по стезямъ добродѣтели, чистить магазинъ, содержать въ исправности мѣдные инструменты и не поминать его лихомъ, если, паче чаянія, онъ пропадетъ безъ вѣсти.

Но чтобы не прекратилось всякое сообщеніе съ внѣшнимъ міромъ въ случаѣ предполагаемаго плѣна, капитанъ, послѣ тяжкихъ и продолжительныхъ размышленій, возымѣлъ, наконецъ, счастливую идею научить Точильщика нѣкоторымъ тайнымъ сигналамъ, которыми тотъ, въ годину бѣдствія, долженъ былъ свидѣтельствовать свое присутствіе и неизмѣнную вѣрность своему командиру. Нѣсколько дней сряду Робинъ, подъ руководствомъ добраго капитана, учился приличнымъ образомъ насвистывать припѣвъ матросской пѣсни: "То-то люли, то-то люли!" И когда, наконецъ, безтолковый ученикъ достигъ въ этомъ искусствѣ удовлетворительнаго совершенства, какое только возможно для сухопутнаго человѣка, капитанъ старался запечатлѣть въ его душѣ слѣдующія таинственныя инструкціи:

– Ну, любезный, такъ слушай же теперь хорошенько! Какъ скоро меня арестуютъ…

– Арестуютъ, капитанъ? – возразилъ Точильщикъ, вытаращивъ глаза.

– Да слушай же, говорятъ тебѣ! Если когда я выйду со двора съ тѣмъ, чтобы къ ужину воротиться домой, и, паче чаянія, не ворочусь, то ты черезъ двадцать четыре часа бѣги на Корабельную площадь и просвисти какъ слѣдуетъ эту пѣсню прямо передъ окнами моей каюты – такъ, разумѣется, какъ будто бы невзначай очутился въ этомъ мѣстѣ, a не то, чтобы нарочно. Понимаешь?

– Понимаю, капитанъ.

– Потомъ, если я отвѣчу тебѣ этимъ же припѣвомъ, ты сейчасъ же отваливай и приходи опять назадъ, черезъ двадцать четыре часа; a если отвѣчу другимъ припѣвомъ, ты лавируй немного поодаль взадъ и впередъ, пока не услышишь дальнѣйшихъ сигналовъ. Понимаешь?

– Не совсѣмъ капитанъ. Что такое лавировать взадъ и впередъ?

– Вотъ тебѣ разъ! Хорошъ дѣтина! Глупъ ты, я вижу, любезный, какъ оселъ! – возгласилъ Куттль съ нѣкоторою горячностью. – Не понимаетъ, что называется, ни аза въ глаза. Ну, ты отойди отъ оконъ, да походи взадъ и впередъ по дорогѣ или по мостовой, a потомъ подойди опять. Понимаешь теперь?

– Понимаю, капитанъ.

– Хорошо, мой милый, очень хорошо, – проговорилъ капитанъ, очевидно, раскаиваясь въ своей горячности.

Но чтобы нагляднымъ образомъ убѣдиться въ понятливости своего ученика, капитань по временамъ, когда вечеромъ двери магазина запирались, дѣлалъ живыя репетиціи этой сцены. Гостиная въ такомъ случаѣ представляла квартиру y м-съ Макъ Стингеръ, a комната съ инструментами Корабельную площадь. Удаляясь въ гостиную, Куттль, черезъ отверстіе, просверленное въ стѣнѣ, наблюдалъ за всѣми изворотами своего союзника, распѣвавшаго матросскую пѣсню, лавировавшаго по предписанной инструкціи и дѣлавшаго таинственные сигналы. Всѣ эти опыты оказались чрезвычайно удачными, и капитанъ, весьма довольный смышленостью Робина, по временамъ, въ знакъ совершеннѣйшаго своего благоволенія, жаловалъ ему шиллинги и полушиллинги, обѣщая впереди еще большую награду за вѣрную службу. Принявъ, такимъ образомъ, всѣ возможныя мѣры на случай предстоящей бѣды, капитанъ чувствовалъ душевное спокойствіе какъ человѣкъ, приготовившій себя ко всѣмъ ударамъ рока.

При всемъ томъ Куттль не искушалъ судьбы ни малѣйшею оплошностью и жилъ, какъ прежде, въ совершенномъ затворничествѣ. На свадьбу м-ра Домби, разумѣется, нельзя было не ѣхать: какъ человѣкъ воспитанный и какъ общій другъ семьи, капитанъ считалъ непремѣннымъ долгомъ засвидѣтельствовать м-ру Домби свое личное уваженіе и ободрить его въ эту торжественную минуту, требовавшую, конечно, присутствія всѣхъ силъ его духа. Со стороны м-съ Макъ Стингеръ нападенія не предвидѣлось, такъ какъ въ тотъ день ей надлежало слушать поученія достоуважаемаго отца Мельхиседека. На всякій случай, однако-жъ, капитанъ, отправляясь въ церковь, наглухо закрылъ окна извозчичьей кареты съ обѣихъ сторонъ.

Возвратившись домой въ совершенной безопасности, Куттль началъ свою обыкновенную жизнь, не встрѣчая открытыхъ нападеній со стороны непріятеля и подверженный только ежедневнымъ фальшивымъ тревогамъ со стороны женскихъ шляпокъ, мелькавшихъ передъ окнами магазина. Но другіе предметы начинали безпокоить капитана и тяжелымъ бременемъ ложились на его душу. О кораблѣ Вальтера никакихъ извѣстій. О Соломонѣ Гильсѣ ни слуху, ни духу. Флоренса еще не знала, что старикъ пропалъ безъ вѣсти, и капитанъ не рѣшался сообщить ей горестное извѣстіе. Его собственныя надежды съ каждымъ днемъ начинали увядать, и опасенія за прекраснаго юношу, котораго онъ любилъ со всею горячностью великодушнаго сердца, сдѣлались до того мучительными, что онъ чувствовалъ въ себѣ совершенную неспособность вступить въ переговоры съ миссъ Домби. Если бы получены были добрыя вѣсти, честный капитанъ безъ сомнѣнія, храбро вступилъ бы въ пышный чертогъ и улучилъ бы счастливую минуту повидаться съ Флоренсой, несмотря на новую м-съ Домби, которая вообще казалась ему очень страшною и неприступною. Такимъ образомъ, мрачный горизонтъ съ каждымъ днемъ больше и больше помрачалъ ихъ общія надежды, и капитанъ почти чувствовалъ, что онъ собственною особою сдѣлался для нея предметомъ новаго горя. При такомъ ходѣ вещей для него было почти столько же трудно навѣстить Флоренсу, какъ и м-съ Макъ Стингеръ.