скачать книгу бесплатно
чтобы вы шли и приносили плод»
(ИОАНН 15—16)
Ленину при этом очевидно нравится писать путём внушения крайнего ужаса. В те дни, в январе 1902 года, Государь создал Особое совещание, чтобы выяснить нужды сельского хозяйства и подготовить меры на развитие этой отрасли. При близком участии министра Дмитрия Сипягина совещание разрабатывает целый круг конкретных вопросов. Совещание решает прямо обратиться и к населению страны, как они сами понимают реальные нужды.
В самый разгар работы, 2 апреля 1902 года, Дмитрий Сипягин был убит пулей социалиста, который явился к нему в Мариинский дворец, где шло заседание Государственного Совета. Сипягин скончался в полном сознании. Он сказал перед смертью: « Я никому не желал зла».
В книге «Что делать?» Ленин вынужден признать большую иллюзорность некоторых его заявлений. В оправдание этого он пишет, что моя мечта может обгонять естественный ход событий. И в таком случае, пишет он, мечта не приносит никакого вреда.
И более того, пишет Владимир, разлад между мечтой и действительностью не приносит вреда, если только мечтающая личность серьёзно верит в эту мечту, внимательно вглядываясь в жизнь, сравнивая свои наблюдения со своими воздушными замками, и трудится над своей фантазией.
Через семьдесят лет пионеры всей страны будут громко петь: «Мысли пытливой нашей полёт в завтрашний день нацелен, упорно стремиться вперёд и вперёд учил нас великий Ленин».
Ленин рассуждает о том, какими именно должны быть его ученики-апостолы.
«Если бы вы были от мира,
то мир любил бы своё»
(ИОАНН 15—19)
О своих предшественниках автор книги пишет, что их ошибка была в том, что они только опирались на голую теорию, которая в сущности была совсем не революционной теорией, и не умели или не могли неразрывно связать своего движения с ленинским идеями. Другими словами говоря, главная их беда в том, что они слишком рано родились на свет, не дождавшись новых заветов.
«Не вливают также вина молодого
в мехи ветхие…
но вино молодое вливают
в новые мехи»
(МАТФЕЙ 9—17)
Через несколько лет с подбором верных учеников-апостолов у Ильича случится небольшой конфуз. На этой почве появятся проблемы, как у бравого советского маршала.
В 1912 году спикером депутатов-большевиков в четвёртой Государственной Думе стал Роман Малиновский. С его активным участием группа депутатов от социалистов раскололась на две непримиримые фракции. Мало кто знал, а Ленин знал очень хорошо, что Малиновский в своё время отбывал уголовное наказание за взлом, а в ссылке сильно пристрастился к алкоголю.
Меньшевики были разъярены никому не нужным расколом и считали, что именно Малиновский более всего спровоцировал размежевание рабочих депутатов своим непомерным честолюбием и своим полным подчинением воле непредсказуемого Ленина.
Но никто не подозревал тогда, что в подрыве единства рабочего движения была особо заинтересована государственная тайная полиция, с которой активно сотрудничал ученик Ленина.
Вскоре Чхеидзе и Скобелев получили анонимное письмо о том, что Малиновский есть агент тайной полиции. Они хотели проверить это сообщение, но ничего документального не выяснили. Они продолжали сомневаться – не полицейская ли это хитрая интрига.
А тем временем на заседаниях Государственной Думы пламенный большевик Роман Малиновский толкает свои яркие речи, значительно выделяясь на фоне серых депутатов-рабочих.
Каждый раз во время поездок за границу Роман Малиновский обязательно посещает своего идейного учителя Ленина и получает от него подробные инструкции. Ильич постоянно расхваливал товарища Романа за то, что он, кроме партийных обязанностей, проявлял и дипломатические способности. Доверие сторон было полное. А «дипломат» при этом не забывал потом дать подробный рассказ и о бурной деятельности самого Владимира Ильича.
«Нет ничего тайного, что
не сделалось бы явным,
ни сокровенного, что не
сделалось бы известным» (ЛУКА 8—17)
37
На известной Пражской партийной конференции во время выборов Центрального Комитета партии именно из-за Малиновского случился конкретный инцидент. К тому времени этого депутата сильно недолюбливали многие партийные подпольщики. Они не могли его видеть в составе Центрального Комитета партии. Но Ленин хорошо умел уже тогда декларативно навязывать большинству свою волю. С помощью верного Серго Орджоникидзе Ленин так провёл голосование, что его давний любимчик Роман прошёл в состав ЦК.
Став членом Центрального Комитета Партии с подачи самого Ленина, и почувствовав некоторую уверенность, Роман Малиновский сам направляет официальное заявление о «выявлении провокаторов в рядах большевиков». По этому заявлению была образована специальная комиссия для выявления вражеских агентов. Малиновский становится последовательным борцом «за чистоту рядов». Это напоминало собой театральный спектакль из жизни большевистской партии.
«Иные говорили: это он.
А иные: похож на него.
Он же говорил: это я»
(ИОАНН 9—9)
Развязка наступила неожиданно- весной 1914 года Председатель Думы Михаил Родзянко получил от генерала Джунковского сведения о связях депутата Малиновского с тайной полицией. Чтобы не бросать тень на Думу и на себя, Родзянко скрыл этот факт от широкой общественности, а в приватном разговоре со шпионом предложил Малиновскому убраться восвояси.
Ничего не подозревавшие Ленин и Зиновьев устроили партийный суд Малиновскому за самовольный уход из Государственной Думы. В ходе партийного суда Елена Розмирович вышла за рамки повестки дня и вспомнила, что при её аресте жандармы были осведомлены о таких деталях, которые могло знать только близкое лицо из состава верхушки партии. Это была прямая апелляция к руководителям партии. Однако в связи с тем, что во время их совместной работы в Государственной Думе у Малиновского и Елены Розмирович был бурный роман, а затем Малиновский бросил её, показания брошенной Елены сочли за мстительство на личной почве.
Только после свержения царизма Ленин узнал, какую страшную роль сыграл Роман Малиновский в российском рабочем движении. Вся «подпольная» деятельность большевистского Центрального Комитета была в деталях известна тайной полиции.
«И они начали спрашивать друг друга,
кто бы из них был,
который это сделает»
(ЛУКА 22—23)
Чтобы не «спрашивать друг друга», необходимо знать первоисточники. В этом плане немалый интерес представляет евангелие от Луки. Апостол Лука увлекательно начинает своё благовествование с интригующего сообщения:
«Как уже многие начали составлять
повествования о совершенно
известных между нами событиях»
(ЛУКА 1—1)
Прежде всего Лука обращает внимание читателя на то, что не ему первому прилетела в голову мысль написать евангельскую историю, и что до него уже многие брались за этот непростой труд. Сразу же возникает вопрос о том, кого именно Лука подразумевает под этими многими.
Наверно, нельзя думать, чтобы писатель Лука имел в виду под многими евангелистов Матфея и Марка. Действительно, Матфей и Марк написали свои замечательные произведения раньше Луки, но вряд ли можно двух человек, даже сильно продвинутых, называть многими.
К тому же, достоверно известно, что Лука к моменту написания своего шедевра не имел известий о первых двух евангелистах. Не мог он также иметь в виду лжеапостолов и подложных писателей, которых тоже хватало в то непростое суровое время.
По всей вероятности, это были простые благочестивые описатели жизни и подвигов Иисуса, которые не были одарены свыше небесным благодатным духом. Если бы и Лука не получил с неба этого чудного дара, он тоже остался бы таким же простым благочестивым описателем, никому не нужным со своими слишком простыми писаниями.
Имея в виду текст евангелия, можно сказать, что Лука не выражает большого упрёка предшественникам. Это было бы и неприлично для ученика большого учителя. Разгадка довольно проста- его многочисленные предшественники не получили дара свыше.
«То рассудилось и мне по
сначала, по порядку описать…»
(ЛУКА 1—3)
38
Выражение апостола о том, что многие начали составлять повествования, может иметь разные смыслы. Можно понимать, под составлением соединение многих кратких записей в одно общее целое, или же только упорядочение самих имеющихся фактов в одном стройном рассказе. Первое понимание этого вопроса привело бы к законному предположению, что имевшиеся в виду Лукою писатели застали в Церкви множество кратких записей, посвящённых изображению отдельных событий. Но против такого понимания говорит выражение « как передали нам».
«Как передали нам то бывшие
с самого начала очевидцами
и служителями Слова»
(ЛУКА 1—2)
Выражение «как передали нам» прямо не исключает возможности существования кратких записей, но даёт право предположить прямо противоположное. Сам характер того сурового времени исключает богатство письменности. В данном случае повествование означает всё же не краткие записи, а последовательный рассказ о конкретной героической жизни.
Этим выражением Лука говорит об устном апостольском предании, из которого черпали свои богатые сведения все составители евангелий. Это предание одно только и было достоверным источником для всех рассказов. Важно при этом разуметь, кого именно Лука считает очевидцами и служителями Слова, и от них ли он сам получил свои бесценные уникальные сведения.
Многие подразумевают под очевидцами и служителями Слова свидетелей рождения и трудного детства незабвенного Иисуса. Относительно того, что евангелист Лука действительно мог собрать интересные данные о славной жизни Иисуса, не должно быть ни у кого сомнения. Ведь он был постоянным спутником апостола Павла, а сопровождая в пути Павла, он мог между делом встречать и других лиц, видевших Иисуса. И главным источником его рассказа были увлекательные рассказы апостола П а в л а. А Павлу было что рассказать- после того, как он резко упал посреди дороги.
Словами «рассудилось и мне» Лука ставит себя относительно знания евангельской истории на одну линию со всеми своими предшественниками. Как ещё один свидетель, он знал её так же ничтожно мало, как и все они, потому что очевидно принадлежал ко второму поколению, которое черпало свои сведения уже только из предания.
Явно видя себя в одном ряду с предшественниками, Лука хочет при том отразить и своё личное превосходство над ними. Иначе ведь не может и быть. В противном случае осталось бы непонятным, почему же товарищ Лука решил взяться за такую ответственную работу. Если он не имел ничего прибавить к тому, что было написано предшественниками, то труд его был бы лишним.
Обращаясь к своему другу,, Лука пишет:
«Чтобы ты узнал твёрдое основание
того учения, в котором был наставлен»
(ЛУКА 1—4)
Очевидно, Лука имеет в виду здесь, что те многие, которые начали составлять повествования о совершенно известных событиях, изложили совсем не такое твёрдое основание учения, а для настоящей твердоты этого учения обьективно потребовалось вмешательство Луки..
«Ныне исполнилось писание сие,
слышанное вами»
(ЛУКА 4—21)
В апостольской проповеди научение вере стояло в самой тесной связи с изложением евангельских событий. Агитаторы евангелия сначала излагали факты, а потом сразу сами же объясняли их значение. Такой тактики придерживался и тот же П а в е л.
«Которым и спасаетесь, если
преподанное удерживаете так,
как я благовествовал вам»
(1-е КОРИНФЯНАМ 15—2)
А вот император П а в е л в конце восемнадцатого столетия применял совсем другую тактику. В силу должностного положения на тот период времени он обязан был учитывать евангельские принципы тактики, но внуку шведского короля было затруднительно это делать.
Екатерина была невысокого мнения о его умственных способностях. К участию в государственных делах при своей жизни она его не допускала. Она даже отстраняла его от дел военного управления, что уже было нонсенсом. Первая жена П а в л а быстро умерла, но успела всё же ещё более испортить отношения мамы с сыном. Непочтительное отношение к юному наследнику престола постоянно подливало масла в огонь. Он много лет напряжённо дожидался, когда же получит власть.
«Ибо Я Знал, что ты поступишь вероломно,
и от самого чрева матернего ты
прозван отступником»
(ИСАИЯ 48—8)
39
В последние годы жизни Екатерины П а в е л стал опасаться, что она насильно устранит его от законного престола. Такой план действительно имелся. И этому плану помешало только то, что совсем юный Александр не решился дать согласие на принятие престола помимо своего отца.
А когда наконец Павел вступил на престол, сразу стала реализовываться накопившаяся за многие годы ненависть ко всему, что делала его мать. Это бы л великий учитель будущих «перестройщиков» – «так дальше жить нельзя, товарищи». Оказывалось вдруг, что настоящая жизнь только начинается, а до этого в нашей стране только мучились и мечтали о светлом будущем.
«Закон и пророки до Иоанна,
с сего времени Царствие Божие»
(ЛУКА 16—16)
Не имея достаточного представления о подлинных нуждах государства, Павел стал без никакого разбора отменять всё, что делала его мать, и с лихорадочной быстротой осуществлять свои бредовые планы, выработанные в гатчинском уединении. Екатерина правила тридцать четыре года, а «перестройщику» Павлу было отпущено судьбой на «великие дела» чуть более четырёх лет. Для сравнения- великий учитель Сталин был генсеком тридцать один год..
Павел решительно восстановил все старые хозяйственные коллегии, но не дал им правильно разграниченной компетенции, а в то же время их старая компетенция была полностью разрушена. Он давно продумал особый план реорганизации всего центрального управления. Но этот пресловутый план по существу сводился к упразднению всех государственных учреждений и к сосредоточению всей администрации непосредственно в руках самого Государя.
Особенно настойчиво стремился Павел уничтожить все те права и привилегии, которые были дарованы Екатериной отдельным сословиям. Он решительно отменил жалованные грамоты дворянству и уничтожил право дворянских обществ подавать петиции о своих нуждах..
«Горе вам, законникам, что вы
взяли ключ разумения»
(ЛУКА 11—52)
Существует внешний взгляд, что император, относясь отрицательно к привилегиям высших сословий, тем самым сочувственно относился к народу, и будто бы стремился освободить бедный народ от произвола помещиков. Так же «мужественно» боролись с партийными привилегиями и прорабы «перестройки». И так же неудовлетворительно закончилась их борьба.
Может быть, у императора и были какие-то определённые хорошие побуждения, но нельзя ему приписать какую-нибудь серьёзную народную программу.
«Ждём мира, а ничего доброго нет, —
