Иго по расписанию

– Я ничего не нарушал, – ответил Жбан, вглядываясь в угли. – Я пытался улучшить.

– Ты вмешался, – сказал Леонтий. – А вмешательство – это как чужая ложка в кастрюле: вроде мешает, а вроде – и вкусно.

Настасья покосилась на монаха.

– Ты собираешься говорить в таких загадках даже если его казнят?

– Конечно. Потому что только в загадке можно спрятать грусть, – кивнул он и хлебнул.

Жбан тяжело выдохнул:

– Я не принёс сюда магии. Я принёс сюда метод.

– А если метод – чужой для их тел? – спросила Настасья. – Что если ты пересадил мозг кости, не проверив, выдержит ли?

Он замолчал.

Леонтий поднял палец:

– Есть одна история. Слышал её во сне, в погребе, когда мы хоронили порося. Один умный человек решил провести водопровод в деревню. Люди радовались. Но через месяц всё село заболело – не привыкли к такой воде. Кишки отказались понимать прогресс.

Настасья вздохнула:

– Он снова рассказывает про желудок как центр мироздания.

– А я что? Это же правда!

В этот момент зашаталась ткань у входа. Вошёл Исаак.

– Суд будет завтра. Утром. В шатре хана.

Он оглядел троих.

– Я не знаю, что ты. Но ты уже не здесь.

Жбан встал.

– Я здесь. Прямо перед тобой.

– Нет. Ты – между строками. Ты не входишь в систему. Ты – вставка. Как примечание на полях истории.

– А ты?

– Я – тот, кто читает с карандашом.

Позже. Шатёр Караша.

– Что ты сказал?

– Он всё ещё носит с собой предмет, – прошипел Елман-Дэви, его помощник. – Маленький чёрный прямоугольник. Я видел, как он достаёт его ночью. Он… мигает.

– Ты уверен?

– Да. Один миг – синий. Как дух.

Караш-Буга поднёс пальцы к подбородку. Улыбка медленно потянулась.

– Вот и всё. Вот и конец твоей PowerPoint-сказке, чужак.

– Это будет доказательство?

– Это будет… ключ к клетке.

Он хлопнул в ладони:

– Подготовь гонца. Пусть хан узнает, что мы поймали демона с глазами машины.

– Ты с ума сошёл, – сказала Настасья.

Жбан сидел в углу шатра, держа смартфон в ладонях как трофей или проклятие. Маленький экран мерцал, тускло, как последний костёр на краю времени.

– Он ничего не делает. Всё, что осталось – будильник и приложение “Погода”.

– Тем хуже. Он… доказывает, что ты не отсюда. Сожги его.

– Нет.

– Почему?

– Потому что он… (он замолчал, тяжело сглотнув) …он знает, какой сегодня день.

Хельга откинула полог и вошла, словно ветром занесло.

– Так. Что за панихида?

– Он не хочет уничтожать предмет, который будет причиной его смерти, – сказала Настасья.

– Тогда давай… сделаем из него жизнь.

– Что?

Хельга уселась рядом с Жбаном.

– У тебя есть данные? Погода?

– Да, странным образом ещё работает. “Вероятность дождя – 94% к полудню.”

– Прекрасно.

– И что ты предлагаешь?

– Пусть он… предскажет.

– Мы инсценируем чудо?

– Нет. Мы выведем врага в его игру. Если они верят в магию – пусть получат её. Но по расписанию.

Полдень. Шатёр остался пуст – все вышли на площадь.

Жбан стоял на возвышении, а перед ним – настороженные лица, среди которых Исаак, Настасья, Хельга и даже Леонтий, держащий чашу с вином и конфетным петушком.

– Я… – начал он.

– Хочу показать вам один артефакт. Он не магический. Он – предсказательный.

(тихий гул)

– Сегодня… Сегодня в полдень – пойдёт дождь. Так говорит он.

Он поднял смартфон.

Толпа молчала.

Караш-Буга уже шагал сквозь людей – и готовился вытащить обвинение.

Исаак смотрел, как будто листал невидимую страницу: «Опасно. Но умно».

– И если дождь пойдёт – ты бог? – спросил Караш громко.

– Нет. Я – наблюдатель. А это – инструмент.

Капля. Одна. Другая.

Через секунду – всё небо вспыхнуло громом, и степь затрепетала от льющейся стены дождя.

Толпа ахнула. Леонтий поднял чашу:

– Ну, теперь, значит, и прогноз можно пить!

Караш застыл. На его лице впервые появилась не ярость… А страх.

Жбан тихо произнёс Настасье:

– 3% заряда. Он выдохнется до вечера.

– Пусть уйдёт, как легенда. Не как вещь.

Он улыбнулся. Слёзы и дождь смешались на лице.

Исаак произнёс:

– Ты доказал не происхождение. Ты доказал – что можешь создавать веру. А это опаснее магии.

Караш-Буга молчал в шатре. Не рычал. Не швырялся посудой. Не бил Елмана-Дэви по голове черпаком.

– Он всех… очаровал, – наконец выдохнул.

– Он сделал из дождя спектакль. Из себя – пророка. А меня? Меня оставил озлобленным стражем конюшни!

– Мы можем заявить, что он подстроил это, – заискивал Елман. – Что это… фокус!

Скрытый идол! Внутри – бесы!

– Нет, – Караш резко встал.

– Теперь он не просто чужак. Он – символ. И символ надо разрушить не кулаком, а идеей, что сильнее. Если он породил веру – я породил сомнение.

Тем временем, на краю деревни, у поросшего мхом камня, Жбан сидел рядом с Леонтием.

Настасья дремала неподалёку. Хельга точила нож.

– Завтра, – сказал Жбан, – меня будут судить.

– Не тебя, – ответил Леонтий. – Тебя уже выбрали. Будут судить твою разницу.

То, что ты не в ритме. Не в песне. Что ты… не ложишься на слух.

Жбан задумался.

– Скажи, старик. Есть способ выиграть?

Леонтий посмотрел на него с непривычной трезвостью.

– Суд Хана строится на трёх вопросах. Первый – об истине. Второй – об пользе. И третий…Третий ты не поймёшь, пока не ответишь.

– Прекрасно. Люблю квесты без подсказок.

– Ответ на третий вопрос – это не слова. Это ты сам. Как поступишь. Как замолчишь. Или не замолчишь.

Настасья подошла, завернувшись в плащ.

– Завтра мы будем с тобой.

– Не надо. Вас тоже могут обвинить.

– Тем более будем.

Хельга добавила, не отрываясь от ножа:

– Если умрёшь – мне придётся всем всё объяснять. А я не люблю говорить дважды.

Жбан усмехнулся. Потом стал серьёзен.

– Знаете… я не боюсь умереть. Я боюсь… оказаться неправым.

Ночь. Тихая.

Жбан лежал, глядя в звёзды, и тихо шептал:

– Первый: что есть истина? Второй: что есть польза? Третий…Я готов.

Но внутри – всё дрожало.

Не от страха. От осознания, что завтра он будет говорить от имени всех, кого судьба может закинуть в чужое время.

Шатёр был широк и тёмен. Лучи солнца пробивались через ткань, словно бог пытался подслушать.

Хан Батый сидел высоко, окружённый молчаливыми старейшинами. Сбоку – Караш-Буга, лицо каменное. Ещё дальше – Исаак Серый, с пером в пальцах, как клинком.

Жбан шагнул в круг. Настасья и Хельга стояли у входа, как корни – рядом, но невидимы в формальности.

Хан начал:

– Первый вопрос. Что есть истина, если правду говорит тот, кто выше?

Жбан выдохнул.

– Истина – не звук сверху. Истина – когда тот, кто ниже, понимает, что сказано.

Если он не понял – значит, это не истина, а шум.

Хан кивнул. Молчание.

– Второй. Ты строишь новую систему. Она даёт пользу?

– Да, – ответил Жбан.

– Она не идеальна. Но в ней каждый может понять, куда он идёт. Это не порядок. Это направление.

Исаак сделал заметку.

– Третий, – произнёс Хан, не меняя интонации.

– Зачем ты остался?

Жбан замер.

Это был не вопрос о власти. Это был удар под броню.

Он посмотрел на Караша – тот уже шагал вперёд.

– Он остался, потому что хочет разрушить нас изнутри. Он внедрил тайное знание.

Он…

Жбан поднял палец.

– Нет.

Он вытащил смартфон. Показал экран. Один процент заряда. Открыл галерею.

И показал фото: Грязная доска. Староста Авдей. Двое детей с карточками в руках. Настасья, смеющаяся. Хельга, хмуро смотрящая на диаграмму. И он сам – в центре.

Команда.

– Я остался не ради власти. А ради этого.

– Это… – произнёс Исаак. – …не доказательство. Это…

– Связь, – закончил Жбан.

Экран потух. Тишина. Хан посмотрел на всех. Потом – в угол. Где стоял костыль, оставленный кем-то из стариков.

– Истинно… ты не маг. Ты – чиновник.

Шёпот пронёсся по шатру.

– И это… страшнее. Но полезнее.

Он встал.

– Я назначаю тебя управляющим над деревнями. До следующего сезона. Если выживешь – вернёшься. Если нет – никто не заметит.

Жбан молча кивнул.

Настасья зажала губы. Хельга – усмехнулась. Караш-Буга – смотрел, как будто сражение ещё не окончено.

А Исаак записал: “Тот, кто не ответил – но показал”, “Не убьём”, “Наблюдать.”

ГЛАВА 6: Ставка – это open space

Утро в ставке началось с крика.

– Это что, палатка?!

– Это рабочее пространство, – сухо произнёс Исаак, открывая тряпичный занавес и показывая то, что теперь считалось «помещением Жбана».

Если бы у слова «совещание» были ноги, оно бы убежало.

Жбан зашёл внутрь и замер.

В углу – древняя табуретка. На ней – глиняная миска с водой (на случай пожара, или кофе, или утопить надежды). На полу – шкуры, на которых уже сидели двое подозрительных писарей, перешёптываясь. А в центре – козлиный череп, насаженный на копьё.

– Это… часть оформления?

– Это был предыдущий начальник, – мрачно сказал писарь справа.

Хельга хмыкнула, входя вслед:

– Приветствуем в открытом офисе Золотой Орды. Здесь каждый шаг – идея, а каждая идея – шаг по минному полю.

Жбан провёл рукой по воздуху, будто прокладывая границы.

– Здесь будет… стратегический отсек.

– А здесь – кофейная зона.

– А тут… место для крика в подушку.

Настасья уже вошла с тряпками и хмурым лицом.

– Это не офис, Игорь. Это шатёр. И у нас нет кофе.

– Ошибаешься. У нас есть намерение кофе.

– Это уже половина кофе.

Он поставил свой блокнот на перевёрнутый котёл. Писари начали что-то царапать в пергаментах. Снаружи слышался топот лошадей и крики о капусте.

– Хельга, ты – по безопасности. Следи, кто входит, кто выходит и с какими ушами.

– А если с двумя?

– Слишком подозрительно. Записывай.

– Настасья, ты – связной с местной медициной. Травы, яды, целебные отговорки.

Если кто-то откажется участвовать в планёрке – лечи на месте.

Она закатила глаза.

– А ещё?

– А ещё… будь собой. Этого уже достаточно, чтобы половина деревни прислушивалась.

На стену он повесил доску (перевернутый лоскут шкуры). Наклеил записки – кусочки бересты с надписями: “Капуста – отчётность”, “Печь треснула – причины, выводы”, “Разбойник снова угнал поросёнка”.

Хельга, глядя на это, прошептала:

– И ты хочешь, чтобы это… заработало?

– Я хочу, чтобы это стало понятно. А если станет понятно – тогда заработает.

Исаак подошёл снаружи, держа в руках реестр дарований деревень.

– Тебе выдали полномочия, но не выдали инструкций. Ты – как лук без тетивы. Красив, но бесполезен.

– Я построю тетиву, – ответил Жбан. – Из терпения, крика и иронии.

Исаак приподнял бровь:

– Тогда у тебя есть шанс. Но помни: пока ты не сгорел – ты интересен.

Вечером он сел один, перебирая свои записи.

Смартфон умер. Капусты много. План – туманен.

Но он знал одно: если где-то можно навести порядок через бардак – это здесь.

– Так, господа… – начал Жбан, хлопнув ладонью по перевёрнутой чугунной крышке, которая сегодня играла роль стола.

Перед ним сидели:

Микула Гнутый, староста с лицом, будто его выдолбили из пня и забыли отшлифовать.

Авдотья Лысая, представительница женского совета. Говорила коротко, но глаза у неё были как у бухгалтера, который всё про всех знает.

Семён Сын Семёна, молодой и нервный. Постоянно тянул руку, даже когда не нужно.

Жбан раскинул пергаменты, сделал глубокий вдох.

– Мы здесь, чтобы обсудить… ценности. В частности – капусту. И зачем мы её вообще считаем.

Микула скривился.

– Мы её не считаем. Мы её едим.

– Вот! – указал Жбан. – Прекрасное начало! Значит, у неё есть ценность. А если есть ценность, значит… ею можно управлять. То есть – планировать.

– Планировать капусту? – хмыкнула Авдотья. – Это как планировать дожди.

– Нет, – возразил он. – Это как учитывать, сколько её сожрали и где она исчезает. И кто уносит домой по ночам мешок под мышкой.

Все посмотрели на Семёна.

– Я… уношу не мешок, а… саженцы. В образовательных целях.

– Замечательно, – сказал Жбан. – Добро пожаловать в agile-стратегию.

– В чего?

Он нарисовал палкой на берестяной доске:

Сажаем

Растим

Едим

Оцениваем потери

Повторяем

– Это и есть цикл. И если в него встроить метки… – он начал клеить куски кожи с символами – “+”, “–”, “?” – …то можно понять, кто работает, а кто ходит за капустой в… аутсорс.

Хельга стояла у входа с копьём, наблюдая, чтобы никто не сбежал раньше времени.

Настасья наливала травяной чай.

– Ты уверен, что они хоть что-то поняли? – прошептала она.

– Неважно. Важно, что они чувствуют, будто участвуют.

Авдотья встала.

– Мы не против планирования. Но объясни одно: Что нам делать, если хан требует десятину, а ты требуешь отчётность?

Жбан остановился.

– Это… хороший вопрос.

Микула встал.

– Я знал! Ты всё ради себя делаешь. Твоя капуста – это ловушка. Ты из неё слепишь петлю.

Он шагнул к выходу.

– Если бы я хотел власть – я бы её взял, – сказал Жбан, тихо.

– А разве ты не взял?

Микула вышел.

Хельга сжала пальцы на копье.

– Разрешаешь догнать?

– Пока нет, – сказал Жбан. – Пусть уйдёт. Вернётся. Или не вернётся. Но… будет думать.

В этот момент подбежал гонец. Потный, в пыли, с флагом-хвостиком на плече.

– Приказ!

Он протянул свиток. Жбан развернул.

“Где отчёт? Где рост сбора? Где эффективность? Подпись: Караш-Буга, по поручению хана.”

Он посмотрел на всех.

– У нас два дня. Чтобы показать, что капуста – это не просто еда. Это система.

Семён поднял руку:

– А если не покажем?

Жбан помолчал.

– Тогда мы… перейдём на репу.

Деревня под названием Кривотечи располагалась на границе леса, и выглядела, как коллективный арт-объект, посвящённый концепции “ну хоть что-то держится”.

Жбан стоял у центра, держа в руках связку свежих “бланков учёта” – куски бересты, на которых были нарисованы кружки, квадраты и несколько странных значков, заимствованных с интерфейса Excel, который он некогда видел в прошлой жизни.

– Это называется табель, – говорил он собравшимся. – Каждый ставит крестик на своём участке. А потом староста подсчитывает.

– А если я неграмотный? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Тогда крестик будет честнее. У тебя нет привычки его врать.

Смех. Настороженный, но всё же смех.

Хельга наблюдала с холма, руки на рукояти кинжала. Настасья объясняла женщинам, как использовать «таблицы» для записи не только сбора, но и состояния коров.

– Если рога опущены – это минус. Если хвост лысый – это индикатор стресса.

– А если бурёнка умерла?

– Ставите череп. Береста всё стерпит.

К вечеру Жбан чувствовал себя, как будто прочитал инструкцию по бухгалтерии… задом наперёд.

– Хельга, что по наблюдению?

– Люди медленно впитывают. Но не враждебны. Один только выделяется.

– Пафнутий.

Жбан нахмурился:

– Он что?

– Он… записывает. Всё. Но не в бланки. А в личный свиток. Причём ночью. Причём чужими словами.

Они подошли к углу хижины. В щель виден был Пафнутий. Он что-то быстро царапал.

– “Жбан толкует на языке птичьем. Скрывает в капусте замыслы темны.”

– он шептал и записывал.

– Поэт, – мрачно заметил Жбан. – Или доносчик с рифмой.

Хельга сжала плечи.

– Скажешь слово – он исчезнет до утра. И вряд ли оставит рифму.

Жбан молчал.

– Нет, – наконец произнёс. – Мы не играем по их правилам. Пусть пишет. Пусть врет. Но мы покажем лучше. Мы построим правду быстрее, чем он успеет её исказить.

Хельга пожала плечами, но подчинилась.

На следующее утро в ставке.

Семён Сын Семёна вбежал, запыхавшись:

– Срывается поставка из Тырло! Должны были прислать капусту, а прислали… пустой воз и записку.

Жбан выхватил: “Считайте сами, раз так умны. Мы капусту не подносим тем, кто нас считает овцами.”

Он сжал свиток. Стукнул им по столу.

– Это саботаж.

Настасья подошла, держась за пояс.

– Микула?

– Он. Или Пафнутий. Или оба.

Хельга посмотрела в окно.

– Мы слишком быстро растём. А когда рост – появляется зависть.

– Зависть – это ещё ничего. Хуже – когда появляется альтернатива.

Жбан сел.

– Завтра – отчёт. У нас сутки, чтобы из хаоса слепить таблицу.

Настасья тихо добавила:

– Или из таблицы – обвинение.