Эмигрантка в Стране Вечного Праздника

скачать книгу бесплатно


После того как устроиться администратором Людмиле не удалось, она принялась разносить куррикулум по всем ближайшим отелям, в расчёте на любое предложение о работе, и через несколько дней из одного из них ей позвонили и предложили место уборщицы. Посчитав оставшиеся деньги и немного всплакнув, Людмила поняла, что другого выхода у неё просто-напросто нет, а потому отправилась в отель, откуда поступило предложение о работе, и который, как выяснилось позже, специализировался на обслуживании пенсионеров мужского пола. Впрочем, поначалу об этом она не имела ни малейшего представления. Предложившая ей место уборщицы владелица этого заведения во время первой встречи хитро улыбнулась и сказала: «У моих сотрудников, дорогуша, служебных обязанностей не одна, а несколько. Это – семейный отель, и у нас все работают всеми, понятно?» Людмилу это немного озадачило, но всё же она сочла нужным промолчать, а про себя решила: «Ладно, поработаю здесь немного, а там видно будет…»

Начались её рабочие будни. Первые пару месяцев, шесть дней в неделю по утрам она убиралась в гостиничных номерах, а по вечерам чистила на ресторанной кухне овощи и мыла посуду. Успокаивало Людмилу лишь то, что хозяйка никак на неё не нарадовалась, регулярно нахваливая и одаривая лучезарными улыбками. Но вот, в конце второго месяца работы владелица отеля изъявила желание побеседовать с Людмилой с глазу на глаз в своём кабинете. С выражением чрезвычайного расположения на лице она протянула Людмиле чашку ароматного кофе, а затем сделала неожиданное предложение. «Я вижу, милочка, что ты вечерами на кухне очень устаёшь. Жалко мне тебя, да и работа эта тяжёлая, неженская, – начала разговор издалека владелица отеля, – поэтому я хочу заменить твои кухарские обязанности на танцевальные. Наверное, ты в курсе, что у нас в отеле на первом этаже есть дискотечный зал для клиентов. Начиная с завтрашнего дня, приходи туда по вечерам прилично одетой. Найдётся у тебя юбка выше колен и кофта с глубоким декольте? Если нет, то не проблема, мы тебе это купим. В общем, оденешься, подкрасишься и пойдёшь танцевать с дедульками. Да ты их не бойся, они совсем не опасные, а некоторые ну о-о-очень смешные, уморительные такие старички, обхохочешься! Там, на дискотеке, на медленных танцах дедульки начнут к тебе прижиматься, один об коленку потрётся, другой за заднее место ухватит. Но ты от них не отстраняйся, потерпи! Они же пенсионеры, божьи одуванчики. Им много ли надо? Тихонько пукнуть, да обмарать себе штаны в районе ширинки. У них в пожилом возрасте мозги-то отказывают, вот и мастурбируют, где ни попадя. А тебе только потерпеть, пока закончат, и всего-то! Ну, что, согласна?» К сказанному добавлю, что после этой беседы Людмила забрала полагавшуюся ей за отработанный месяц зарплату и больше в тот отель не вернулась.

Надо сказать, что европейский бордельный бизнес в первое десятилетие XXI века претерпел существенные изменения. Из скромного вида домишек с едва приметной вывеской на входе – «Клуб», почему-то всегда выкрашенных в жёлтый цвет, публичные дома переместились в высотные здания корпоративного типа, с тонированными стёклами, серебристым покрытием снаружи и гигантского размера надписями: «Знойная пантера», «Ночная карусель», «Темпераментные блондинки», «Очаровательные брюнетки». Однажды мне на глаза попалась даже такая: «Весёлые улитки», что наводило на размышления о низкой производительности труда работниц данного заведения. В принципе, это могло быть продиктовано далеко не юным, и возможно даже преклонным возрастом жриц любви. Не менее странно выглядела табличка на входе в другой публичный дом, гласившая: «Мы – здесь!» Наверное, ее владельцы рассчитывали на то, что прочитавшему такую надпись сразу захочется заглянуть туда хоть на минутку, просто, чтобы спросить: «А вы, это кто?» Ну и, пожалуй, самыми оригинальными вывесками на борделях, которые попались мне на глаза в Стране Вечного Праздника, были: «Не горюй!» и «Улыбнись!» Первое заведение скорее всего специализировалась на хронических неудачниках, у которых всё в жизни было не так. «Не горюй!» выглядело чем-то вроде призыва к тому единственному, либо последнему в жизни занятию, которое неудачник пока ещё мог осуществить. Ещё более эмоциональный призыв: «Улыбнись!» прямо таки ошарашивал, поскольку трудно себе представить, что посетителей этого публичного дома развлекали проститутки, наряженные в клоунские костюмы. Хотя, как знать… Но если у человека единственным мотивом для улыбки является контакт с жрицей любви, то совершенно очевидно, что, либо до этого долгие годы он проживал на необитаемом острове, либо у него с головой не всё в порядке. А потому, вместо регулярных посещений борделя, самым правильным в его случае было бы обратиться к психиатру. Вообразите себе ситуацию: ребёнок принёс из школы отличную оценку – ерунда, премию на работе неожиданно выдали – подумаешь, от тяжёлой болезни выздоровел – ну и что, с кем не бывает, а сходил в публичный дом и… наконец-то развернул плечи, набрал полную грудь воздуха и с ощущением полного счастья широко улыбнулся!

******

Наверняка кто-то под впечатлением от прочитанного возмутился: «А как же духовность? Взять хотя бы религию, традиционно разъясняющую понятия добра и зла. Это в России, в отличие от Европы, её долгие годы для многих не существовало: правительство рабочих и крестьян разрушило церкви и запретило религиозное вероисповедание. Да что там… В своём мракобесии коммунисты дошли до того, что даже Библию упразднили за ненадобностью! Народ лишился моральной опоры, сын пошёл на отца, сестра доносила на брата, а брат на сестру, женщин сажали в тюрьму за политически некорректное поведение их супругов – всё это в тогдашнем обществе считалось нормой поведения. Но ведь в Европе ничего подобного и в помине не было! Их-то “красный вирус”, слава Богу, не задел!» Зато долгие годы там свирепствовал другой вирус, название которому придумайте сами, прочитав изложенное ниже.

Начну с того, что религиозное мировоззрение у жителей Перепёлок, из числа тех, кто относил себя к какому-либо вероисповеданию, было преимущественно католическим. Лично мне, судя по убранству церквей и минимальному количеству проводимых в них религиозных обрядов, католики всегда казались большими скромниками. Церковные службы, называемые в католичестве мессами, регулярно проводились лишь на территории самых крупных храмов, а во всех остальных – только по выходным дням и большим религиозным праздникам. В другое время церкви были закрыты для посещения. Наверное, чтобы прихожане там не напачкали и не наследили, хотя, по правде сказать, точная причина мне не известна. Кто-нибудь захочет меня поправить: «Как же так, Диана? Что уж Вы? Долгое время жили в Европе, а до сих пор не уяснили себе, что правильное название католической церкви – костёл?» Да нет же, я об этом знаю, вот только, это слово при склонении в русском языке слишком уж режет слух: костела, костелу, костелом и т.д.

В Перепёлках тоже был католический храм, выстроенный столетие назад. Это высокое здание из серого камня горделиво возвышалось на центральной площади посёлка. Проведением мессы на выходных в нём занимался местный священник, здоровье которого, к сожалению, оставляло желать лучшего. Хворал он часто, и, когда в очередной раз заболевал, то в течение нескольких недель, а то и месяцев поселковый храм оставался закрытым. Впрочем, данное обстоятельство не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Часовни Страны Вечного Праздника открывались для верующих ещё реже, как правило, всего раз в году, в праздник того Святого, в честь которого они были возведены. Что касается церковного убранства, то оно ни в какое сравнение не шло с колоритной иконописью православных храмов. К тому же я всегда недоумевала, почему у католиков, вместо икон, стены соборов украшены копиями средневековых картин весьма своеобразной тематики. Среди прочих, там можно было увидеть полотна с изображением отрезанных голов: картину Караваджо под названием "Давид и Голиаф", на которой Давид держит за волосы отрезанную голову Голиафа, картину Джорджоне «Юдифь» с головой Олоферна, на которой главная героиня изображена в победоносной позе, с кинжалом в руке, наступая ногой на лежащую на земле отрезанную мужскую голову, и подобные этим. Кроме шуток, зайдёшь помолиться и насмерть перепугаешься!

Бросалось в глаза, что у подрастающего поколения Страны Вечного Праздника полностью отсутствовало не только стремление к посещению католических храмов, но и ощущение духовной причастности к этому вероисповеданию. По сути, это было протестом против сознательного покрытия властью Ватикана фактов насилия католических священников над детьми, с поистине ужасающим количеством жертв. Широкую огласку в среде европейской общественности получил тот факт, что в течение прошлого столетия священников-извращенцев судил единолично сам папа Римский, при закрытых дверях и, как правило, с последующим отпущением провинившимся всех их педерастических грехов. В качестве наказания их переводили на службу в другую церковь, в которой прихожане и знать не знали о наклонностях нового священника. В самом худшем варианте проштрафившегося педераста в сутане отправляли в один из католических храмов Латинской Америки, чтобы, занимаясь там растлением малолетних, он не мозолил глаза европейскому католичеству. Так бы и остаться всему этому тайной за семью печатями, если бы не демократические процессы современного общества, благодаря которым правда о священниках-педерастах всплыла наружу. Бывшие жертвы один за другим принялись давать интервью в средствах массовой информации, рассказывая о личном опыте общения со служителями католической церкви, позволявшим себе всевозможные извращения: от навязчивых приставаний до зверских изнасилований. В конце концов, высшие чины католической церкви отреагировали на это в форме соболезнований пострадавшим, но, тем не менее, доступа европейской полиции к архивам Ватикана не разрешили, тем самым демонстрируя свое желание предотвратить поиск и выявление рассредоточенных по всему миру священников-педерастов.

Католическим монашкам удалось прославиться на всю Европу другим, не менее скверным занятием, ставшим в их среде нормой поведения на протяжении прошлого столетия. Речь идёт о наитягчайших преступлениях, а, если конкретно, то в свободное от молитв время проповедницы слова божьего воровали новорождённых младенцев и продавали их в состоятельные семьи, а вырученными на этих коммерческих сделках средствами пополняли церковную казну. Доказать эти преступления получилось благодаря анализам на ДНК: когда одному из членов семьи предстояло стать донором своим родителям, братьям или сёстрам, и вот тут-то неожиданно выяснялась абсолютная несовместимость по физиологическим параметрам так называемых родственников. В итоге застуканным с поличным родителям ничего не оставалось, кроме как открыть своему приёмному ребёнку тайну, тщательно скрываемую от него все предыдущие годы. После публикации в прессе пары-тройки подобных случаев Страну Вечного Праздника накрыло волной массового негодования, и в полицию одна за другой стали подавать заявления женщины, вынужденные несколько десятков лет назад, за неимением средств на оплату услуг частной клиники, рожать в госпиталях, находившихся на попечении у монашек. Описание того, что с ними происходило, наводило на мысль о том, что действовали монашки-воровки по одной и той же схеме. Принимая во время родов новорождённого на руки, они относили его в другое помещение, а через несколько часов сообщали матери, что её младенец внезапно умер. Когда же несчастная женщина обращалась за телом усопшего, чтобы его похоронить, то церковные служительницы показывали ей небольшой холмик около больницы или церкви и уверяли, что там покоятся останки её младенца. Всякий раз монашки с участливым выражением на лицах сообщали убитой горем матери, что они уже обо всем позаботились, чтобы не бередить её душу. Не удивительно, что когда полицейские вскрыли одну за другой могилы «умерших в послеродовой период» младенцев, то никаких останков там не обнаружили. Служители Ватикана отреагировали на эти чудовищные преступления точно так же, как и в случае со священниками-педерастами, решительно отказавшись помогать в проведении расследования. Несмотря на давление средств массовой информации, высшая католическая власть не посодействовала ни в поимке преступниц-монашек, ни в предоставлении каких-либо сведений, которые могли бы пролить свет на судьбы украденных младенцев. Вот почему у европейской молодёжи возник стойкий иммунитет ко всему, что имеет отношение к католической религии.

******

В то время как католические мессы в Перепёлках посещали лишь древние старички со старушками, другую малочисленную религиозную группировку – местных буддистов – составляли преимущественно молодые люди. К их числу относились хиппари, исколесившие вдоль и поперёк с рюкзаком за плечами не только европейские Альпы и Пиренеи, но и далёкие Гималаи, а ещё семейство китайцев, открывших в посёлке собственный магазин с вывеской на входе: «Кинг Конг Фу». Наблюдая за поведением как одних, так и других, было непонятно, какое место в их жизни занимала указанная религия. Всем известно, что следование учению Будды на практике выражается в чтении мантр и регулярной медитации. У длинноволосых хиппарей принадлежность к данной религии принимала форму поглощения большого количества алкогольных напитков. Очевидно, для того, чтобы погрузиться в нирвану. Китайцы же, по всей видимости, медитировали на бегу, в процессе безостановочного движения по магазину в течение десяти часов в сутки, без единого выходного в неделю, 364 дня в году, закрывая его только в день празднования Восточного Нового года. Кстати, никак не припомню, жил ли кто-нибудь из мусульман в Перепёлках. Наверняка, если они там и были, то тщательно ото всех скрывали свою религиозную принадлежность, и было отчего. Мусульманство в Европе из-за проблемы терроризма – наименее почитаемая религия.

Среди разновидностей христианства самой могущественной религиозной организацией в Стране Вечного Праздника стала секта, название которой звучало приблизительно так: «Божественный глаз». Основным её отличием являлось то, что стать её членом было очень даже непросто, поскольку для этого требовалось обладать завидным состоянием, вкупе с высоким общественным положением. Иначе говоря, «Божественный глаз» представлял собой что-то вроде закрытого клуба для богатых людей Страны Вечного Праздника, в котором они получали возможность обсудить свои дела и там же при желании помолиться. Баснословная сумма денег, регулярно выплачиваемая в качестве членских взносов узким кругом светских лиц, с лихвой покрывала церковные расходы, а потому духовных руководителей секты совсем не интересовало массовое пополнение её рядов. Как и подобает, часть этих средств уходила на помощь нуждающимся, впрочем, далеко не бескорыстную. Им вменялось в обязанность выполнить любую просьбу служителей «Божественного глаза». Око за око, зуб за зуб. В общем, круговая порука, шантаж и коррупция. Помимо всего прочего, указанная секта прославилась в глазах общественности наистрожайшим отношением к служившим там рядовым монахам и монашкам, которых священники держали на хлебе и воде и заставляли спать на холодном полу без одеяла и матраса, в целях укрепления в них веры и религиозной морали. В то же самое время высшие руководители этой секты разъезжали на лимузинах с тонированными стёклами и питались исключительно в пятизвёздочных ресторанах, скорее всего для того, чтобы духовно сблизиться со своими прихожанами: известными представителями аристократии, политики и бизнеса.

Другой религиозной организацией с разросшимися по всей Европе щупальцами была секта «Свидетели Иеговы». «Свидетели чего?» – спросите вы. Да говорю же вам: «Иеговы», – хотя, что это такое на самом деле, и сама не знаю. Создаётся ощущение, что это слово в корне какое-то нехорошее. Так и тянет им кого-нибудь отругать: «Иегова ты такая-растакая!», «Ты что несёшь, иеговец!», «Сейчас как врежу тебе этой иеговиной!». Члены указанной секты в Стране Вечного Праздника в занятии попрошайничеством были поназойливей поднаторевших на этой стезе цыганят. Они сновали туда-сюда по центральным городским улицам, приближаясь с выражением глубокой скорби на лицах ко всем подряд: от скромного вида старушек до целующихся взасос парочек – и обращались к ним: «Почитайте откровения Иисуса Христа!», – протянув тонкую замусоленную брошюрку. Застигнутые врасплох люди, как правило, поначалу шарахались от них в сторону, но, не разглядев никакой угрозы в монашках, грустно склонивших перед ними головы, наконец, брали себя в руки и отвечали: «Не-а, спасибо, мне не надо». «Тогда подайте нам, сколько сможете!» – озвучивали заунывными голосами завершающую часть своего обращения «свидетельницы Иеговы». Эта просьба, по сравнению с первоначальной – прочесть брошюрку, выглядела гораздо более простой и незамысловатой, поэтому многие запросто расставались с несколькими монетками, завалявшимися в кошельке или кармане своей одежды, очевидно, полагая, что в итоге потратили бы их на что-нибудь столь же несущественное.

По стечению обстоятельств, неподалеку от Перепелок, в небольшом поселке проживало семейство, принадлежавшее к указанной секте. Понятия не имею, какова была их роль в её функционировании, однако, эта супружеская пара не занималась попрошайничеством, а трудилась, как все нормальные люди. Отец семейства работал шофёром, а его жена – санитаркой в больнице. Эта религиозная дамочка рожала каждые два года, и к тому времени в их семействе насчитывалось порядка семнадцати отпрысков. Причем останавливаться на достигнутом «свидетели Иеговы» даже не думали, по-видимому, размышляя: «А что? Какие наши годы! Всего-то пятьдесят с гаком…» Достаточно было взглянуть на этих истощённых до состояния полупрозрачности детей, чтобы прийти к выводу о том, что никто из них по окончании колледжа не сумеет получить высшего образования. Причем не только из-за отсутствия средств на обучение у сектантов-родителей, но и потому, что в голову, в которой все мысли сосредоточены на мечте о нормальной пище, наука вряд ли полезет. В то же время удивляло, как отцу и матери «божественного» семейства на свои скромные зарплаты удавалось содержать такое количество отпрысков. Скажу лишь, что при виде этих детей в заношенной одежонке, с выражением бесконечной грусти на лицах, я едва сдерживалась, чтобы не выругаться в адрес их зацикленных на сектантстве родителей: «Иеговы дети, мать вашу! А про презервативы вы когда-нибудь слышали? Кто ваших отпрысков будет нормально кормить, поить, обувать и одевать?! Эта ваша Иегова?!»

Одно время в Перепелках жили представители никому не известной секты, которые, как это ни странно, заставили местное население себя уважать. По идеологическим соображениям и образу жизни они походили на мормонов, поэтому жители посёлка поначалу решили, что это мормоны-геи, изгнанные с позором из своей общины. Данная версия основывалась на следующем факте. По прибытии в Перепёлки эти четверо мужчин приобрели небольшой деревенский домик и поселились там, прожив в тесноте да не в обиде чуть больше года. Затем к ним примкнула молодая женщина, и вся округа этому обстоятельству чрезвычайно удивилась. Ведь у мормонов принято, чтобы у мужчины было несколько жён, а не наоборот. «Что-то тут не так», – перешёптывался поселковый люд. Впрочем, откуда взялась эта девушка и кем доводилась сектантам, так и осталось тайной за семью печатями. Работали мормоны в соседних деревнях плотниками, периодически участвуя в сезонном посеве и сборе зерновых. Несмотря на то, что они не держали у себя предметов современного прогресса, ездили на подводе, запряжённой парой лошадей, готовили еду в печи и ходили стирать бельё на речку, так вот, несмотря на всё это, их одежда всегда выглядела безупречно чистой и отутюженной, без единого пятнышка или складочки. Носили эти мужчины в любую погоду белые рубашки, тёмные брюки, пиджаки и чёрные шляпы с широкими полями, а их лица с такой же неизменностью украшали аккуратно подстриженные длинные бороды. Кроме того, всего за год новоявленные сектанты сумели так красиво отстроить приобретённую ими «избушку на курьих ножках», что даже проезжавший мимо столичный дизайнер не удержался, чтобы её не сфотографировать, и вскоре это фото украсило обложку журнала «Модные фасады и интерьеры». Однако появление в мужской коммуне молодой женщины, как гласит известное изречение мореплавателей, привело к гибели целого корабля. Эйфорическое настроение первых недель совместного с ней проживания вскоре сменилось на подавленное, а ещё через пару месяцев все до одного мормоны покинули отстроенный ими домик в неизвестном направлении, оставив его в распоряжение этой представительнице слабого пола. Она, по-видимому, не сильно воодушевилась прелестями сельской жизни, поэтому на новом месте долго не задержалась. Месяц спустя эта девушка сообщила соседям, что устроилась на работу в ближайшем городе, отбыла в указанном направлении и с тех пор в прежнее жильё не возвращалась.

******

Полагаю, ни для кого не секрет, что европейскому населению свойственна буквальность. Другими словами, у них искажена способность образно мыслить. Взять хотя бы русскую народную сказку про Иванушку-дурачка, смысла которой европейцы наверняка не поняли бы. Внимательно прочитав или выслушав её от начала до конца и уяснив последовательность происходящих в ней событий, в конечном итоге они бы растерянно пожали плечами: «А почему вы этого Ивана называете дураком? Ведь он же на самом деле умный! Это что у вас шутка такая?!» А разве в жизни не бывает так, что дураков принимают за умных, а умных держат за дураков? Впрочем, не думаю, что европейцы склонны размышлять на эту тему, поскольку жить по чьей-то указке – занятие гораздо менее энергозатратное: не надо нервничать, спорить, портить с кем-то отношения, доказывать свою точку зрения. Сказал начальник: «Вот этого надо уволить, потому что он – дурак!». «Значит, так оно и есть, туда ему и дорога», – решил бы подчинённый-европеец, ни на минуту не задумавшись, а так ли это на самом деле. На протяжении долгих лет, проведённых в Европе, меня не переставало удивлять огромное количество языковых стереотипов, употребляемых всеми подряд без предварительного осмысления. «Что же это за стереотипы такие?» – спросите вы. Это речевые заготовки по различной тематике, наподобие такой: «Всех, без исключения, геев отличает утончённый эстетический вкус». Услышав её в который раз, я еле сдерживаюсь, чтобы не задать вопрос: «И у тех, кто работает на свинофермах, тоже? Перед тем, как отправить свинок на скотобойню, они, наверное, наряжают их в белые кружевные саваны и повязывают им на головы шёлковые ленты и платочки?» Или другой пример. Всем известно, что американский режиссёр-постановщик Вуди Аллен снял множество художественных фильмов. Позвольте спросить, сумели ли вы посмотреть какой-нибудь из них от начала до конца? Мо-лод-цы! Лично я на пятой попытке сдалась потому, что его комедии показались мне совсем несмешными. На мой взгляд, фильмы у него вялые, кислые, недожаренные что ли, при этом ужасно растянутые по времени и переполненные актёрской болтовнёй. Эдакое, знаете ли, интеллектуальное занудство, скрашенное присутствием красивых и молодых актёров. Впрочем, не подумайте, что я – ярая ненавистница американской киноиндустрии. Это вовсе не так. Мне нравятся фильмы, поставленные Клинтом Иствудом, Стивеном Спилбергом, Джеймсом Кэмероном, Квентином Тарантино, Романом Полански и прочими голливудскими режиссёрами. Однако речь не обо мне, а о свойственных населению Европы языковых стереотипах. Стоило спросить европейского обывателя о том, что он думает о широко разрекламированных фильмах Вуди Аллена, как тот, не задумываясь ни на минуту, выпаливал: «А-а, Вуди Аллен, ну как же, конечно, знаю… это известный режиссёр, а ещё, кажется, актёр… и все фильмы у него очень интересные!», – даже если ни одного из них не удосужился посмотреть.

Разработанная европейским обществом схема того, что, кому и в какой форме нужно говорить и как правильно на всё реагировать, позволяла не расходовать зря своё время и силы. Ведь когда человек точно знает, каков стандарт ответа на заданный ему вопрос, то у него отпадает необходимость ломать себе над этим голову. «Да и зачем? Гораздо проще открыть рот и озвучить правильный ответ», – подумал бы типичный европеец. К слову, то же самое происходило в России в печально известные годы застоя, когда коммунистическое правительство навязывало своим гражданам «политически корректные» формулировки, отступление от которых строго каралось законом. Что уж греха таить, такая схема многих обывателей вполне устраивала, поскольку вместе с ней отпадала необходимость размышлять о смысле жизни и собственном предназначении. «Зачем думать над тем, что достоверно известно ЦК КПСС?» – считали советские обыватели. К счастью, в современной России стандартность поведения давно изжита, однако, того же самого нельзя сказать о европейском населении. Лично у меня создается ощущение, что их средства массовой информации, пропагандирующие не конкретные знания, а всего лишь видимость таковых, занимаются созданием будущего поколения клонов, с помощью которых, к примеру, можно будет раз и навсегда решить проблему утраты своих близких. К чему обливаться слезами по кому-то, когда его место может занять любой другой человек, реагирующий на различные ситуации теми же самыми стандартными словесными формулировками?

Подкреплю утверждение о буквальности европейцев историей из личного опыта. Дело было летом, когда ремонтные фирмы Страны Вечного Праздника по обыкновению латали дыры на асфальтированных дорогах. В тот день я доехала на машине до участка на шоссе, где из-за ремонтных работ водители, двигающиеся в противоположных направлениях, были вынуждены попеременно пользоваться одной полосой. Обычно в подобных случаях до и после ремонтируемого участка устанавливался светофор, с помощью которого чередовалось движение машин в обоих направлениях. Но в тот раз функцию светофора выполнял рабочий с дорожными знаками в руках, которыми регулировал движение транспорта. Как и остальные водители, я выключила у своей машины мотор и стала ждать, когда рабочий покажет дорожный знак, разрешающий движение вперёд. Ожидание затянулось, и от нетерпения я высунула голову из окошка, пытаясь выяснить, что там впереди происходит. По месту в очереди моя машина была шестой, а напротив первой стоял дорожный рабочий – молодой паренёк, по внешности которого нетрудно было догадаться, что он был эмигрантом. Этот светловолосый голубоглазый парень держал в вытянутой руке знак, разрешающий движение вперёд, в виде толстой белой стрелки на синем фоне. Видно, не совсем разобравшись в том, как правильно его держать, он направил белую стрелку вверх, вместо того, чтобы повернуть её влево, на соседнюю полосу, куда предположительно должны были ехать машины нашего ряда. Хотя, казалось бы, какой мог случиться конфуз? Во-первых, для проезда была свободна всего одна полоса. По другой в это время ездил асфальтоукладочный каток. А, во-вторых, дорожных знаков у рабочего было всего два: один – запрещающий движение, а другой – разрешающий, и при показе одного из них было очевидно, можно или нет трогаться с места. Иначе говоря, с точки зрения нормальной человеческой логики, никакой проблемы для понимания того, куда нужно ехать, не существовало. Тем не менее, водитель первой машины даже не подумал тронуться с места. В голове у меня промелькнуло: «А, может, ему стало плохо? Или того хуже. Может, он скоропостижно скончался и сидит сейчас в автомобиле с открытыми глазами, положив обе руки на руль, а окружающим невдомёк, что с ним произошло… о, ужас!» Впрочем, немного понаблюдав за происходящим из окошка своего автомобиля, я поняла, что дело было в другом. Водитель первой машины никак не мог решить, куда же ему податься: в небо, как указывала стрелка рабочего, или в сторону, на свободную соседнюю полосу? Всё это время бедняга-рабочий с дорожным знаком в руке смотрел вопрошающим взглядом прямо ему в лицо, видимо, ожидая, что тот его намёк поймет и наконец-то двинется с места.

Ещё более удивительным было то, что растерянность мужчины, сидевшего за рулём первого автомобиля, разделяли все остальные водители, стоявшие в этом ряду, поскольку никто из них ни разу ему не бибикнул и не крикнул: «Чего встал-то? Поезжай вперёд! Не задерживай!» По-видимому, они тоже были сосредоточены на осмыслении направления стрелки дорожного знака и поиска в самих себе ответа на вопрос, а хотят ли они ехать туда, наверх, и возможно ли это в принципе? Ведь их транспортные средства были всего-навсего автомобилями, а не самолётами, оснащёнными реактивным двигателями. Наконец, рабочий, простоявший с дорожным знаком в руках целых десять минут, пришёл к выводу, что водители, очевидно, чего-то не поняли, но так или иначе им это необходимо разъяснить. А не то не прекращающаяся пополняться машинами очередь не рассосется вплоть до завтрашнего дня. Он отложил в сторону дорожный знак и принялся энергично размахивать рукой влево, именно туда, куда машинам нужно было ехать. Но поскольку его вращательные движения осуществлялись в восходящем направлении, взгляды водителей как по команде снова устремились наверх, отслеживая верхнюю точку траектории его вращений. Несмотря на то, что дорожный рабочий старательно крутил рукой несколько минут, никто из водителей так и не тронулся с места. В итоге несчастный паренёк, испугавшись, что за неправильную разъяснительную тактику его могут уволить, подбежал к водителю первой машины и движением руки, напоминающей реверанс, несколько раз показал, что путь свободен, мол, проезжайте, пожалуйста, на свободную дорожную полосу, милости просим! Только тогда произошло массовое озарение. Все водители разом догадались, куда нужно ехать. Да и кто же не поймёт значения этой позы: согнутой в пояснице спины и оттянутой в сторону руки? Начиная с того момента, длинный ряд машин тронулся в путь. А всё благодаря сообразительности дорожного рабочего, чей плебейский жест не только оказался понятен водителям, но и, самое главное, пришёлся им по душе.

******

Вообще-то говоря, откуда у европейцев взялась эта буквальность? Определяющим критерием приземлённого мышления является элементарное бескультурье, при котором человек всю свою жизнь довольствуется минимальным количеством знаний и умений, нередко имеющим отношение лишь к реализуемой им профессии. В этой связи не лишним будет заметить, что по количеству мелких фирм и кооперативов во всём Европейском Сообществе Стране Вечного Праздника не было равных. К их числу относились семейные отели, бары, рестораны, мясные, рыбные и фруктовые лавки, магазины, мини-фабрики, мастерские всех типов, парикмахерские, а также работавшие по частной лицензии электрики, сантехники, маляры и прочие профессионалы своего дела. При этом свободное времяпрепровождение подавляющего большинства владельцев мелкого бизнеса было на редкость незамысловатым: еда в ресторане, закладывание за воротник на выходных и ежегодный отпуск у моря. «И всё?! – удивитесь вы. – А как же посещение выставок, музеев, театров, концертных залов? Ведь в Европе всего этого полным-полно». Полностью разделяю данную точку зрения, однако, европейцы в большинстве своём считали, что поскольку зарабатываемых ими средств вполне хватает на жизнь, то заниматься повышением у себя или своих отпрысков культурного уровня не имеет никакого смысла. При этом некоторые из них довольно смутно представляли себе, что же это такое вообще – культурный уровень? Никогда не забуду, как побывавший по обмену в России знакомый мне европейский подросток, по возвращении в Страну Вечного Праздника недоуменно изрек: «Зачем у вас, русских, в каждой квартире стоит пианино? Не может же столько людей обучаться музыке? Вы его, наверное, держите для красоты, ну или… на дрова. А что? В России же зимой холодно!»

С удивлением для себя, только за рубежом я осознала, что у нас, россиян, существует масса поводов для того, чтобы собой гордиться. В данном случае во мне говорит не эмоциональное, а рациональное. К примеру, в Европе, если ваши отпрыски, помимо обычного колледжа, посещают занятия в музыкальной или художественной школе, то это автоматически выделяет вас из среды «обычных родителей». А такого понятия, как детская спортивная или танцевальная подготовка, которая была бы любой семье по карману, там попросту не существует. Скорее всего, эта мера направлена на поддержание традиционных классовых различий и формирование у детей с раннего возраста понимания того, на что именно они в дальнейшем могут претендовать, чтобы воображение у них не слишком буйствовало относительно собственных жизненных перспектив. Каждый сверчок знай свой шесток! Иначе говоря, российское образование превратило нас (не всех, конечно, но многих) в людей со светскими привычками и утонченными хобби, присущими на Западе лишь представителям высшего слоя общества. В то же время мы сами, приемники российской культуры, в большинстве своём полиглоты и всесторонне развитые личности, в себе этого почему-то упорно не замечаем, не ценим и вообще стараемся не придавать этому никакого значения, искренне полагая, что жители других стран имеют такой же доступ к образовательным и культурным ценностям. Как часто, живя в России, мне приходилось слышать от своих соотечественников: «Уж у европейцев культуры побольше будет, чем у нас!» А вот и неправда, поживите в Европе и сами это поймёте! Другой характерной особенностью россиян, на мой взгляд, является развитая способность смеяться над самими собой, в отличие от европейцев, у которых процесс материального обогащения нередко сопровождается процессом нравственной деградации. К слову сказать, типичные представители категории «новых русских», отличающиеся ограниченным кругозором, тем не менее, от души смеются над анекдотами про свою же собственную глупость. Это ещё раз доказывает, что чувство юмора по отношению к самому себе является показателем нормального человеческого рассудка, способности думать, чувствовать и прощать.

******

Существует типично российское представление о детях без детства. В данном случае речь идёт о школьниках, которые, отсидев за партой, бегут на танцы, потом на уроки английского, затем в музыкальную школу, а в выходные проплывают в бассейне поистине олимпийские дистанции либо осваивают сложнейшие техники боевых искусств. В Стране Вечного Праздника это выражение имело отношение к концептуально иной категории подрастающего поколения. Дети, которых совершенно справедливо можно было назвать лишёнными детства, как правило, не имели такового из-за чрезмерной занятости на родительских фирмах и фермах, где зачастую работали наравне со взрослыми. Представляю себе удивленные лица читателей: «Как же это? Всем известно, что европейцы прилагают большие усилия для предотвращения эксплуатации несовершеннолетних детей в странах Азии и Африки! А сами, оказывается, занимаются тем же самым». Мне же остаётся лишь развести руками и добавить, что, по-видимому, одно другому не мешает.

Как-то раз в Стране Вечного Праздника я проезжала по шоссе мимо одной деревушки и вдруг вспомнила, что должна была прихватить на обед хлеба. Припарковав машину на обочине, я зашла в небольшой сельский магазинчик, но, к своему удивлению, никого там не обнаружила, за исключением стоящей за прилавком веснушчатой девчушки, приблизительно семи лет. В магазине я взяла хлебный батон и решила немного подождать, пока подойдёт кто-нибудь из взрослых, чтобы расплатиться с ним за покупку, а сама в это время принялась разглядывать продукты на полках. Скорее всего, мой напускной интерес со стороны был слишком очевиден, и не прошло пары минут, как маленькая девочка чуть хрипловатым голосом окликнула меня из-за прилавка: «Ещё что-нибудь будете брать или Вас по кассе пробить?» На несколько секунд у меня пропал дар речи, но я взяла себя в руки и спросила малышку: «Так ты что сама покупателей рассчитываешь?» В ответ девочка смерила меня угрюмым взглядом и очень серьёзным тоном проговорила: «Ну да, сегодня я за магазином присматриваю, а позже батька мой сюда подойдёт, вот только коз сначала подоит». «А где твоя мама?» – задала я следующий вопрос, не понимая, как взрослые могли взвалить на плечи ребёнка обслуживание посетителей в магазине. «Мать в поле ушла за коровами, их надо на дойку пригнать», – деловым тоном ответила девочка. Вдруг я вспомнила, что не лишним было бы прихватить к обеду чего-нибудь мясного, и попросила малышку: «Слушай, а ты не могла бы позвать своего папу, чтобы он мне грамм двести вон той колбаски нарезал», – и указала какой. Веснушчатая девчушка недовольно хмыкнула и, пожав плечами, буркнула: «Я сама её нарежу, долго что ли?!» С этими словами она взяла огромный нож, своими размерами напоминавший пиратскую саблю, и, орудуя им как заправский повар, быстро нарубила колбасы, взвесила её на электронных весах, вытерла руки о край футболки и снова спросила: «Ещё что-нибудь брать будете?» «Нет, спасибо, больше ничего, – ответила я, и, расплачиваясь с девочкой, напоследок у неё поинтересовалась: – Неужели тебе не хочется поиграть и побегать с другими ребятами, вместо того, чтобы просиживать здесь целыми сутками?» Девочка на минуту задумалась, прикусив нижнюю губу, внимательно на меня посмотрела и без единой нотки детской непосредственности ответила: «А кто же тогда в магазине будет работать?! Чужих нанимать нельзя, начнут воровать, тогда пиши – пропало! Ничего, появится у меня свободное время и наиграюсь…» «Понятно», – кивнула я в ответ, однако, сильно усомнилась в том, что это когда-нибудь произойдет.

******

Поселившись в Перепёлках, я с удивлением для себя обнаружила, что большинство сельчан окликают друг друга по прозвищам. Помню, когда я училась в школе, мы с напарниками по классу то и дело придумывали их, однако, с возрастом это развлечение потеряло всякий смысл и интерес. Бывало, спустя годы я встречала на улице кого-нибудь из бывших учителей и одноклассников и всякий раз ловила себя на мысли о том, что никак не могу вспомнить их прозвищ, какими бы забавными они не казались мне раньше. Зато жители Перепёлок наделяли друг друга на редкость функциональными прозвищами, отличавшимися глубоким психологическим содержанием и недюжинным чувством юмора. В результате многие из них закрепились за своими носителями на долгие годы.

Супругу известного на всю округу лгуна и мошенника поселковый люд окрестил Праведницей. Но не потому, что она являлась полной противоположностью своего аморального муженька, а как раз таки наоборот, поскольку выступала в роли его наставницы, подстрекая на всякие нехорошие поступки, и при этом всегда оставалась в тени, вне прямых подозрений. Недаром говорят, что муж и жена – одна сатана. Периодически соседи приходили ей на него жаловаться, и тогда Праведница нахлобучивала поварской колпак, подвязывалась кухонным фартуком, а потом, стоя на пороге своей квартиры, выслушивала соседские жалобы, негодующе взмахивая руками и качая головой: «Ах, он засра-а-анец! Как же он такое сде-е-елал!» Правда, длилось это минут пять, не больше. Затем Праведница старательно изображала, будто вытирает испачканные руки о фартук, и спешно извинялась: «Вы уж меня простите, я к Вам потом сама загляну, и тогда мы обо всём спокойно поговорим. А сейчас я не могу, у меня суп стоит на плите, боюсь, выкипит». С этими словами она захлопывала входную дверь прямо перед носом у рассерженной соседки или соседа, а своего обещания никогда не выполняла.

Как известно, общественное мнение редко обходит стороной представительниц женского пола экзотической внешности. К их числу в Перепёлках относилась Блондинка, с виду обычная женщина средних лет, среднего роста и упитанности. Впрочем, речь идет не о какой-нибудь там блондинке, а своего рода уникальной. Ещё в юные годы эта сельчанка остановила свой выбор на цвете волос Мэрилин Монро и с тех пор его никогда не меняла. От природы Блондинка была жгучей брюнеткой, и, чтобы добиться белоснежного окраса волос, ей приходилось попеременно пользоваться, то косметическими красителями, то перекисью водорода, а иногда и тем и другим одновременно, причем зачастую они вступали в химическую реакцию, придавая волосам Блондинки редкостные фосфорические оттенки. Многочисленные наблюдения местных жителей свидетельствовали о том, что в темноте её голова переливается полупрозрачными красками: красноватой, зеленоватой, синеватой, фиолетовой, а иногда даже серебристой и золотистой. Всё это радужное великолепие окружало шевелюру Блондинки, по утверждениям одних – в виде божественного ореола, а других – наподобие скафандра у гуманоида. «Почему же тогда её не прозвали Инопланетянкой или Светящимся шаром?» – спросите вы. Да потому что указанных спецэффектов она достигла именно за счёт того, что наперекор судьбе, или вернее сказать, природным данным, систематически обесцвечивала свою шевелюру.

Если Блондинка относилась к присвоенному ей поселковым обществом прозвищу весьма снисходительно, то другая сельчанка всей душой ненавидела собственное. Жители Перепёлок за глаза звали её Яичницей, а всё потому, что эта женщина стала жертвой собственного таланта. Несмотря на то, что всю свою жизнь Яичница провела в домохозяйках, слава о её чудесном омлете распространилась далеко за пределы родного посёлка. Для лица женского пола прозвище Омлет было неподходящим, поэтому жители Перепёлок остановили свой выбор на более приемлемом варианте – Яичница. Сутками напролёт соседи придумывали совершенно нелепые поводы, напрашиваясь к ней в гости, чтобы в какой-то момент прервать милую беседу бестактным вопросом: «Слушай, а ты меня своим омлетиком не угостишь?» За долгие годы Яичница к этому уже привыкла, а потому, грустно улыбнувшись в ответ, в который раз покорно отправлялась на кухню творить свои кулинарные чудеса, чтобы осчастливить ещё одного нахлебника, за глаза называвшего её столь неблагозвучным прозвищем.

Кроме того, в Перепёлках проживало несколько человек, носивших прозвища сугубо фольклорного характера. Нужно признать, что в этом была определённая логика, учитывая историческое происхождение большинства современных фамилий. Взять хотя бы русские: Мясников, Шаров, Воробьёв, Коновалов, Пороховщиков и др. В Перепёлках одного коренного жителя народ окрестил Веслом, то ли за счёт особенностей его телосложения, то ли это было данью рыболовецкому промыслу, которому Весло посвятил более десятка лет жизни, путешествуя по всему миру на палубе огромного судна. Нестандартность внешнего вида у Весла заключалась в следующей диспропорции: при росте метр восемьдесят он весил чуть больше пятидесяти килограммов, несмотря на то, что питался объёмно и разнообразно, во всяком случае, не хуже любого другого взрослого человека. Скорее всего, проблема заключалась в его метаболизме, сжигающем калории со скоростью крематорной печи. Благодаря этой внешней характеристике Весло, одно время проживавший в столице, успешно подрабатывал на киностудии актёром массовки, исполняя роли голодных, нищих и обездоленных, а один раз даже сумел сыграть саму Смерть. Кроме него, простецкое прозвище в Перепёлках получил механик местной автомобильной мастерской, которого сельчане прозвали Корытом. Однако винить в этом механику нужно было не кого-нибудь, а самого себя. Перебравшись в Перепёлки из большого города, он устроился на работу в местную мастерскую и первое время язвительно насмехался над старенькими автомобильчиками аграриев и животноводов, заявляя при встрече очередному клиенту: «Ну что, дядька?! Всё ещё катает тебя твоё корыто?», – подразумевая под корытом транспортное средство двадцатилетней давности. Крестьяне же в ответ лишь добродушно улыбались, понимая, что недавнему городскому жителю трудно усвоить один из главнейших постулатов их философского мировоззрения, гласивший: «Богатый человек – не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит!» Зачем покупать новый автомобиль, если, починив старый, можно поездить на нём ещё какое-то время? Хотя фермеры пропускали мимо ушей критические комментарии приезжего механика, в конечном итоге тысячекратно повторённое им слово «корыто» закрепилось в качестве его же собственного прозвища. Впрочем, спустя годы он к нему привык и уже не обижался.

В числе сельчанок, наделённых прозвищами, была бессменная секретарша периодически сменявшихся глав поселковой администрации, которую за глаза все называли Сверлом. Почему местные прозвали её именно так, мне стало ясно, когда я с ней пообщалась. Как-то раз мне потребовалось взять в мэрии справку о регистрации по месту жительства и по приходу туда выяснилось, что их выдавала женщина-Сверло. В здании поселковой администрации она занимала наипочётнейшее место, восседая на похожем на трон, большом кожаном кресле, установленном прямо перед кабинетом мэра, и поглядывала оттуда на посетителей с нескрываемым презрением. Приблизившись к секретарше, я вежливо с ней поздоровалась и коротко объяснила, зачем пришла. «Хм, – окатила меня с ног до головы негативно оценивающим взглядом Сверло и, отложив в сторону какой-то женский журнал, процедила сквозь зубы: – Документик Ваш предъявите!» Я покопалась в сумке, достала карточку с видом на жительство и протянула секретарше. Сверло покрутила её в руках и приклеилась ко мне немигающим взглядом: «А фотография на этом документе Ваша?» «А чья же?!» – опешила я. «Ладно, ладно, я только это хотела от Вас услышать, – буркнула она и вслед за этим настойчиво поинтересовалась: – Скажите, а кто у Вас муж?» Я назвала его имя и фамилию. «Странно, я такого не знаю…» – впилась в меня взглядом Сверло. «А Вы всех в этом посёлке знаете?» – полюбопытствовала я. «Ну не всех, конечно, однако, о тех, с кем лично не знакома, тоже наслышана, а вот названное Вами имя никак не припомню. Н-да-а-а, странно… – не отрывая от меня ни на секунду своего змеиного взгляда, заключила Сверло и после короткой паузы продолжила допрос: – А где он работает?» Я ответила. Сверло: «Кем?» Я ответила. Сверло: «А вы давно здесь живёте?» Я ответила. И всё же когда она спросила у меня: «А вы оба живёте на его зарплату?», – я не выдержала и попросила её объяснить, на каком основании она задаёт мне столь бестактные вопросы. «А зачем мне какое-то основание? – цинично ухмыльнулась Сверло. – Мы здесь, девушка, всё про всех знаем и про Вас тоже всё, что нам будет нужно, выясним». Признаться, в этом я нисколько не сомневалась.

По аналогии со Сверлом, некоторые прозвища жителей Перепёлок звучали неожиданно резко и даже грубо. К примеру, владельца местной скотобойни, весившего сто пятьдесят килограммов, сельчане за глаза прозвали Мордой. Вообще-то, это прозвище создавало довольно полное представление о размерах его лица, но в то же время нисколько не отражало имеющуюся громоздкость других его телесных пропорций. С таким же успехом ему могли бы приклеить прозвище Большая Нога или Огромный Живот. Хотя в указанном направлении жители Перепёлок тоже усмотрели некоторые нюансы, выделив из общей массы пару сельчан, одного из которых прозвали Пивной Бочкой, а другого Пивоваренным Заводом. В данном случае разница не качественная, а количественная, и непосредственно относящаяся к регулярно употребляемому ими пиву. Были в Перепёлках и парные прозвища, в частности, у матери и дочери, которых звали: Большая Беззуба и Малая Беззуба. Эти достопочтенные сельчанки, потерявшие из-за периодонтита две третьих своих зубов, так и не прибегли к протезированию, вследствие чего их улыбки выглядели на редкость плачевно, а в сумерках ещё и устрашающе. Сколько бы родственники и друзья не советовали им заняться устранением столь явного внешнего недостатка, Большая и Малая Беззуба, будучи работницами молочной фермы, продолжали отмахиваться от этой, на их взгляд, совершенно бессмысленной затеи: «Зачем на свой рот столько денег тратить? Кто тут нас испугается? Коровы что ли?»

Другую синонимическую парочку представляли собой владелицы бара, известные в Перепёлках под прозвищами Палка и Скалка. Шутка ли сказать, но если бы на месте Белки со Стрелкой, которых на борту космического корабля когда-то вместе запустили в космос, очутились Палка со Скалкой, то они разнесли бы его в пух и прах ещё задолго до взлёта. «А чего им не хватало?» – спросите вы. Всего и сразу. То, что было у одной, того тут же начинало недоставать другой, и на этой почве у них постоянно возникали конфликты, нередко заканчивавшиеся мордобоем. Палка и Скалка доводились друг другу родными сестрами по матери, с разницей в возрасте в несколько лет. Взаимную ревность и зависть у Палки и Скалки, скорее всего, объясняло то, что на протяжении всего детства их забирали к себе на выходные бабушки и дедушки по отцовской линии. Поскольку девочки были рождены от разных мужчин, родственники последних настраивали сестёр друг против друга. Разумеется, это никак не способствовало налаживанию между ними доверительных дружеских отношений, а во взрослом возрасте взаимное неприятие вылилось в бесконечные склоки, жалобы и обвинения, доходившие вплоть до драки. Усугублялся этот конфликт ещё и тем, что работали Палка со Скалкой в баре, доставшемся им обеим по наследству от матери. Обе сестры считали себя полноправными владелицами указанного заведения, и, когда одна пыталась установить на рабочем месте свои порядки, это неизменно сопровождалось активным противодействием со стороны другой, причем иногда выливалось в нешуточные потасовки, свидетелями которых неоднократно становились посетители бара. Впрочем, подобное зрелище нисколько не пугало подвыпивших сельчан, а даже наоборот, развлекало и давало повод посплетничать.

******

Если Палка со Скалкой дрались друг с другом на равных и по обоюдному согласию, то этого никак нельзя было сказать о жительнице Перепёлок, прозванной сельчанами Кулачихой за рукоприкладство по отношению к собственному супругу. Издевалась Кулачиха над ним не только физически, но и морально, оскорбляя и высмеивая на каждом шагу так, будто бы он доводился ей заклятым врагом. Супруг Кулачихи денно и нощно работал столяром и отдавал ей все свои заработанные тяжелым трудом деньги, а она сразу после замужества заявила, что не хочет работать и переквалифицировалась в домашние хозяйки. В отличие от Кулачихи, её супруг был очень добрым человеком покладистого характера. Наверное, поэтому он прощал своей вечно недовольной супруге обидные комментарии, а, может, делал это из жалости к ней, по той причине, что за тридцать лет совместного проживания они так и не обзавелись детьми, а женщины, как правило, склонны по этому поводу очень сильно переживать. В отличие от него, Кулачихе деликатность была глубоко чужда. Она прилюдно обзывала своего мужа дураком и кичилась тем, что в отличие от «этого дикаря» с дипломом школьного образования, у неё за плечами была «приличная карьера» в виде профессиональной подготовки на повара и двухлетнего стажа работы помощницей заведующего продуктовым складом. Как супруг Кулачихи ни старался не реагировать на её гневные выпады, однажды она таки довела его до белого каления. В ту ночь он не вернулся домой и не появился там ни на другой день, ни в последующие трое суток. Не на шутку обеспокоенные его отсутствием соседи заявили в полицию, а пару часов спустя служитель закона нагрянул к Кулачихе, чтобы выяснить, известно ли ей что-нибудь о местонахождении своего супруга. С выражением полного безразличия на лице она плюхнулась перед полицейским в кресло и, засмолив сигарету, выдавила из себя: «А мне-то откуда знать?» «Тогда хотя бы опишите его особые приметы», – замялся полицейский, никак не ожидавший подобного равнодушия. «Пока никаких, – бросила в ответ Кулачиха, – но как только вернётся домой, они у него сразу появятся!»

Что же касается типично домостроевского мужского рукоприкладства, то среди сельчан больше всех в этом отличился житель Перепёлок по прозвищу Злой. В моем представлении его угрюмое и туповатое выражение лица вкупе со столь неблагозвучным прозвищем ассоциировались с неким криминальным прошлым, которое, как мне казалось, он тщательно ото всех скрывал. Бил этот сельчанин свою жену не часто, но сильно, как правило, в ночное время и находясь в нетрезвом состоянии. В такие моменты бедняжка старалась не поднимать шума, чтобы не разбудить детей, а также соседей, которые могли вызвать полицейских. По привычке она молча сносила удары. Но однажды несчастная женщина дотерпелась до того, что Злой сломал ей руку. На следующий день он как ни в чём не бывало сопроводил свою жену к врачу, который отправил её на рентген, а затем наложил на сломанную руку гипс. Злой поблагодарил травматолога за оказанную помощь и напоследок поинтересовался: «Доктор, скажите, как это отразится на здоровье моей жены? Скоро она сможет, как и прежде, выполнять работу по дому: готовить, мыть и убирать?»

Чаще всего жители Перепёлок смягчали негативное содержание прозвищ. В этой связи мне вспоминается одна местная вертихвостка, мать девятерых детей, имена отцов у которых не знали не только её родственники и соседи, но и она сама. Вообще-то говоря, таковым мог быть любой из длинного списка регулярно навещавших её представителей сильного пола, а потому вполне логично было бы приклеить к ней обидное, но правдивое – Проститутка. Однако, сочтя это прозвище слишком вульгарным, сельчане нарекли наложницу любви ласковым словом Прародительница. Кроме того, в любом населённом пункте, пусть даже небольшого масштаба, по законам природы, непременно найдется человек маленького роста. К сожалению, и, как правило, буквально со школьной скамьи все кому не лень приклеивают низкорослым ребятам обидные прозвища, обзывая карликами, недомерками и т.п. Между тем, в Перепёлках такого мужчину по имени Симеон окликали Семечкой. Согласитесь, что на фоне других прозвищ оно выглядело необидным. Другого сельчанина, известного на всю округу чрезмерным газоиспусканием, местные окрестили попросту Горохом, несмотря на то, что могли прозвать Пулемётом или ещё более приземлённо – Пердуном.

Не могу обойти вниманием жителя Перепёлок по прозвищу Артист. Звали его так потому, что в своё свободное время, которого у него было предостаточно, он изобретал коктейли из спиртных напитков. С самого рождения Артист хромал на одну ногу и по этой причине нигде не работал, живя на пособие по инвалидности. Чтобы супруга Мария за исследования в данной области на него не ругалась, каждый вновь изобретённый коктейль Артист неизменно посвящал ей, любимой. К примеру, соединив кока-колу с водкой, он назвал полученную смесь – «Во! Кош-Мар!», коктейль из рома с травяной настойкой звучал у него, как «Ро-Ма-Нс»; смесь любого сорокаградусного напитка с лимонным соком – «Мария-Мона-Лиза»; коньяк вперемешку с неалкогольными напитками – «Мышь-Як»; но коньяк с мартини, употребление которого вызывало у него икоту – «Ко-Мар-Ик». Ликёр «Бейлис», смешанный с молоком, получил название «Бель-Мо»; а коктейль на основе бурбона и джина – «Бор-Машина». Попутно замечу, что Артист был не единственным жителем Перепёлок, зарекомендовавшим себя экспертом в сфере алкогольных инноваций. Другому специалисту в этой области местные совершенно справедливо присвоили прозвище Первооткрывателя, поскольку на какой бы праздник он не пожаловал, то сходу, даже не поздоровавшись, приступал к открытию бутылок со спиртным. Только после принятия на грудь залпом пары-тройки стопок он постепенно начинал интересоваться происходящим и принимать участие в беседах на различные темы, и при этом не переставал смешивать в своём бокале все подряд спиртные напитки.

Как это заведено в небольших населённых пунктах, большинство прозвищ присваивались сельчанам по роду их деятельности: Мясник, Винодел, Парикмахер, Почтальон, Пастух с Еловой Поляны и т.д. На этом фоне выделялась категория прозвищ образного характера, отличавшихся выраженным ироническим оттенком. К примеру, начальника местной строительной бригады сельские жители прозвали Крокодилом. Не исключено, что таковым он прослыл в глазах у своих подчинённых из-за чрезмерной жёсткости характера, однако, своим происхождением указанное прозвище было обязано исключительно стилю его одежды. Главное место в гардеробе у Крокодила занимали рубашки, кофты и куртки марки «Лакост» с логотипом в виде зелёного крокодила на груди. Носил он их даже на стройке, где любая одежда моментально покрывалась слоем пыли и грязи. При виде такой непрактичности сельчане недоумевали: «Неужели ему не жалко носить там эти дорогие вещи?» Ясно было одно, что в представлении Крокодила эмблема свирепого зверя придавала ему веса и значимости в глазах своего окружения. В отличие от него, фельдшера местного медпункта сельчане наделили прозвищем одухотворённого содержания. Этот здоровенный детина, видавший виды в вопросах оказания первой помощи пострадавшим, чего только не насмотрелся за годы медицинской практики в Перепёлках: и отпиленных электропилой рук, и разбитых голов, и поломанных конечностей, и рожающих на фермерских угодьях женщин. При этом чаще всего ему приходилось накладывать швы на раны, лёд на свежие фингалы, вправлять суставы и сломанные в пьяной драке носы и челюсти. Этим, собственно говоря, объяснялось закрепившееся за ним прозвище – Реставратор.

******

Следующим в ряду лиц с образными прозвищами значился Киви. Досталось оно ему совсем не потому, что этот мужчина своим внешним видом напоминал зелёного человечка, а по причине чрезвычайно ригидной экологической установки. Без всякого преувеличения можно сказать, что в вопросах консервативности Киви мог посоревноваться даже с английской королевой. Казалось бы, в Европе забота об экологии уже давно стала нормой, и там никого не удивляют граждане, не на шутку обеспокоенные состоянием природы. Однако экологическая озабоченность у Киви отдавала чрезмерной экстравагантностью. Начну с того, что невозможно было не удивиться его настойчивости в попытке слиться с природой. Располагая просторными апартаментами на первом этаже, Киви, тем не менее, в любую погоду ночевал в палатке, установленной на своей террасе. Тщательно следя за здоровьем своего пса, пятнистого сеттера по кличке Рони, он кормил его исключительно халяльным мясом, на этикетках которого значилось: «мясо правильно убитых животных». Сам Киви в еде придерживался вегетарианства, а большую часть свободного времени посвящал прогулкам и медитациям на лоне природы. Горе было тому, кто встретился у него на пути и осмелился уронить хотя бы маленькую бумажку! Относительно этого жителям Перепёлок запомнился случай, когда у шестилетнего племянника Киви порывом ветра выбило из рук целлофановый пакет, и тогда рьяный эколог заставил малыша бежать за ним через весь посёлок, пока ему, в конце концов, не удалось этот пакет схватить. В другой раз, «спасая природу», Киви угораздило забраться на крышу четырёхэтажного дома, чтобы достать зацепившийся за телевизионную антенну воздушный шарик. Поскользнувшись на черепице, он камнем рухнул на только что вспаханную садоводом землю и, всем на удивление, отделался лёгкой черепно-мозговой травмой и вывихом ноги в голеностопном суставе. Данное обстоятельство явилось поводом для саркастического комментария сельчан: «Видно сорную траву ничем не возьмёшь! Живучая, зараза!» Впрочем, на сравнение с любого типа растительностью Киви никогда не обижался.

Другим, казалось бы, непонятно откуда взявшимся прозвищем – Занзибар – жители Перепёлок окрестили длинноволосого хиппаря, исколесившего за свои тридцать с небольшим лет чуть ли не всю планету. Шутка ли сказать, но во время путешествий Занзибару удавалось извлечь максимальную пользу из своей минимальной заработной платы. Ровно полгода он трудился рабочим по сборке окон на фабрике соседнего посёлка, а остальные шесть месяцев посвящал поездкам по разным странам. По возвращении путешественник вновь устраивался на прежнее место работы, а когда краткосрочный контракт подходил к концу, снова отправлялся в путь. Другими словами, особенностью труда и отдыха Занзибара являлась цикличность в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Понятное дело, что свой длительный отпуск он проводил не в Лос-Анджелесе и не в Копенгагене, а в странах с низким уровнем экономического развития, таких, как Камбоджа, Мозамбик, Танзания, Конго, Вьетнам, Перу, Филиппины, Куба и т.д., где даже малообеспеченному европейцу цены на всё кажутся смешными. В общем, где только Занзибару не удалось побывать! При этом наибольшим успехом увенчались поездки в африканские и азиатские страны, во время которых ему удавалось ещё и подзаработать. Да-да, это – чистая правда! Схема действий путешественника была донельзя проста. С целью снижения затрат на поездку Занзибар объединялся с тремя-четырьмя такими же, как и он, любителями путешествий по неизведанным маршрутам, и они в складчину приобретали старенький внедорожник, на котором впоследствии отправлялись в путь. Обычно путешественники останавливались на ночёвку в небольших деревушках либо укладывались спать в палатке или в машине, а дневное время суток посвящали экскурсиям по дикой природе и скалолазанию. Преодолев тысячи километров на старом автомобильчике, они прибывали в конечный пункт своего путешествия – большой город, в котором находился аэропорт. Следующей их задачей было приобрести авиабилеты на деньги, вырученные от продажи внедорожника. Любопытно, что во многих странах Азии и Африки в те времена наблюдался дефицит автомобилей европейских марок. Благодаря этому ребятам удавалось легко и небрежно выручить за свою дребезжащую, как консервная банка, и дышащую на ладан четырёхколёсную развалюху сумму, как минимум вдвое больше той, за которую они приобрели её в Европе специально для этой поездки. В любой автомобильной мастерской им сходу предлагали большие деньги за внедорожник с запредельным километражем на счётчике, к тому же основательно попорченный поездкой по дорогам, усеянным глубокими рытвинами. Как правило, вырученной на продаже автомобиля суммы путешественникам хватало не только на авиабилеты, но и недельное празднование удачной финансовой сделки, а также приобретение целого арсенала экзотических сувениров, предназначенных для друзей и родственников.

Возвращаясь к повествованию о содержательной стороне прозвищ, замечу, что некоторые из них жителями Перепёлок периодически актуализировались, то есть заменялись на другие, что, по сути, представляло собой естественный эволюционный процесс. Как заметил один мудрец, всё течёт и всё меняется: внешность, род занятий, семейное положение, благосостояние, мировоззрение, интересы и прочее. Так почему бы не измениться и прозвищу? Приведу пару примеров. Жил в Перепёлках один мужчина, которого в молодости сельчане окликали по профессии – Лесничий. На протяжении всей жизни его отличало невероятно крепкое здоровье. Даже в свои семьдесят лет этот бодрый старичок при восхождении на самую высокую гору в округе мог запросто обогнать молодых парней, в то время как его сверстники еле-еле передвигали ногами, надсадно кряхтя и опираясь на палочку. Однажды, то ли в отместку, то ли шутки ради, кто-то из пенсионеров предложил переименовать Лесничего в Лесной Дух, а остальные эту инициативу радостно поддержали. Мол, во даёт, голова уже седая, а он всё по горам скачет, как молодой козлик! После этого бывший лесничий прожил с новым прозвищем ещё лет двадцать, причём до последних дней бодрым шагом передвигался по посёлку на своих двоих, без помощи каких-либо подручных средств. В случае другого жителя Перепёлок, первое, присвоенное ему сельчанами, прозвище было неблагозвучным, но с годами оно сменилось на довольно лестное. В детском возрасте одноклассники окрестили его Скопидомом за чрезмерную жадность и склонность к манипулированию коллегами по классу. Будучи ребёнком, он был хитёр, прижимист и нечист на руку. Возможно, это в дальнейшем обусловило выбор его профессии. Окончив школу с хорошими оценками, Скопидом с лёгкостью поступил в университет и выучился на банковского служащего, а сразу после этого, по протекции влиятельного родственника, устроился на работу в банковское отделение Перепёлок, и вот тогда-то местные жители стали звать его совершенно иначе: Банкиром. Оно и понятно. Ведь им приходилось обращаться к бывшему Скопидому за выдачей ссуд и оформлением ипотечных кредитов, поэтому никто даже за глаза уже не осмеливался назвать его этим неблагозвучным прозвищем.

******

Иногда данное кем-то с лёгкой руки прозвище становилось для его носителя чем-то вроде пожизненной кармы. Примером тому стал печально известный в Перепёлках Эдвард Руки-ножницы, получивший это прозвище за внешнее сходство с главным героем одноимённого фантастического фильма Тима Бёртона и за виртуозное владение этим вполне безобидным, на первый взгляд, инструментом. Внешне Эдвард Руки-ножницы был худющим парнем высоченного роста, чуть сутуловатым, с бледной кожей и очень длинными и тонкими кистями рук. Со школьной скамьи он мечтал стать женским парикмахером, поэтому по окончании колледжа прошёл курс профессионального обучения и устроился на работу в один из поселковых «Салонов красоты». Так уж вышло, что после нескольких лет парикмахерской деятельности у него начались серьёзные неполадки со здоровьем. Из-за высокого роста Эдвард Руки-ножницы вынужден был постоянно нагибаться над клиентками, и в результате этого у него сформировался остеохондроз, вскоре перешедший в хроническую форму, а позже, по причине длительного стояния на ногах, к нему присоединилось варикозное расширение вен. Несмотря на приобретённые заболевания, желание стричь у Эдварда Руки-ножницы не пропало. Уволившись из парикмахерской, он приступил к другой работе, которой стала стрижка деревьев и кустарников. Но надо же было тому случиться, что в один из его трудодней женщина, твёрдо решившая покончить жизнь самоубийством, выпрыгнула из окна третьего этажа рядом стоящего дома. Не заметив Эдварда Руки-ножницы, мирно подрезавшего в это время ветки у старых каштанов, эта тучная особа приземлилась ему на голову. В итоге самоубийца-неудачница отделалась всего-навсего лёгким испугом, а смягчившего её падение бедолагу увезли в больницу на машине скорой помощи. Спустя некоторое время переломы на теле Эдварда Руки-ножницы окончательно срослись, тем не менее, вернуться на работу садовником он уже не решился. Продолжая размышлять над своим жизненным предназначением, он захотел попробовать себя в кулинарии и устроился на кухню одного итальянского ресторана в качестве помощника повара по разделке дрожжевой массы и нарезке макаронных изделий. Однако и там Эдварда Руки-ножницы поджидала неожиданная опасность. По недосмотру он опрокинул на пол огромную ёмкость с массой для пиццы, и, оступившись, попал в неё обеими ногами. Дальнейшее можно было описать выражением «слон в посудной лавке», поскольку, пытаясь поддержать равновесие, Эдвард Руки-ножницы принялся разъезжать по кафельному полу кухни в огромной металлической кастрюле, с завязнувшими в дрожжевой массе ногами, разметая всё на своём пути в пух и прах. Как и следовало ожидать, после этого его оттуда уволили. Тем не менее, он не пал духом, а решил вернуться на парикмахерскую стезю, но уже в роли собачьего цирюльника. Устроившись в «Салон красоты для собак» ближайшего провинциального городка, Эдвард Руки-ножницы проработал там несколько лет, пока с ним не приключился пренеприятнейший казус. В тот день ему принесли на стрижку йоркширского терьера – пёсика очень маленьких размеров, из разряда «карманных» собачек. Только Эдвард Руки-ножницы приступил к приведению его шевелюры в порядок, как пёсик описался. В этот момент открытые ножницы в руках у парикмахера скользнули по влажной волосяной поверхности собаки, резко съехали вниз и одним щелчком закрылись. В результате этого у йорка была ампутирована большая часть собачьего мужского достоинства. К счастью, Эдварду Руки-ножницы удалось быстро остановить кровотечение. Он полил образовавшуюся рану чем-то вроде йода и с силой надавил на неё кулаком. Как назло случайно покалеченный им йоркширский терьер оказался многократным чемпионом Страны Вечного Праздника в своей собачьей категории. Разумеется, хозяйка тщательно следила за состоянием его здоровья, и, как того и следовало ожидать, на первом врачебном осмотре перед очередной случкой выяснилось отсутствие у этого пса большей части его полового члена. Владелица кастрированного животного ужасно возмутилась и потребовала от «Салона красоты» денежной компенсации за причинённый ей и ее собаке морально-экономический ущерб. В тот же день Эдвард Руки-ножницы был с треском уволен с работы. На этом бесславно закончилась его карьера непрерывного самосовершенствования в виртуозном владении ножницами. После происшедшего ни на одну работу аналогичного типа Эдварда Руки-ножницы уже не взяли. В итоге ему пришлось довольствоваться местом рабочего на рыбоперерабатывающей фабрике. Вскоре сослуживцы оценили быстроту и точность его движений при отрубании рыбам голов огромным ножом саблевидной формы и за это прозвали бывшего парикмахера Пиратом.

На примере поэтапно сменяющихся прозвищ у женского населения Перепёлок можно было проследить не одну жизненную траекторию. В молодые годы им, как правило, присваивались имена нарицательные ласкового оттенка, такие, как Красотка, Шоколадка, Конфетка, Зазноба, и т.п., а на последующем жизненном этапе: Черноснежка, Зануда, Бочка, Дрель, Пила, Балаболка. Долгое время я недоумевала, почему одну даму преклонного возраста в Перепёлках за глаза звали Гипо, пока не выяснилось, что это была сокращённая форма слова Гиппопотам. К слову сказать, ее закадычной подруге приклеили прозвище Жужа, что представляло собой сокращённый вариант выражения Жуткая Жаба.

Впрочем, иногда все происходило с точностью до наоборот. Детское прозвище одной сельчанки в Перепёлках было прямо противоположно закрепившемуся за ней во взрослые годы. С дошкольного возраста Дженни прослыла на удивление капризной и обидчивой девочкой. На фоне других детей она выделялась вечно слезливым выражением лица, скривившимися губами и свисавшей из носа длинной соплёй. Из-за этого ее прозвали Плаксой. Но начиная с подросткового возраста, характер у Дженни стал меняться в прямо противоположную сторону, а к восемнадцати годам от былой плаксивости не осталось и следа. Боевой дух рос в бывшей Плаксе не по дням, а по часам. На любую критику, высказанную в свой адрес, она реагировала жёстко и незамедлительно, выражая всем своим видом готовность наброситься с кулаками на оппонента любой весовой категории. А если учесть, что после школы эта девушка отправилась работать на скотобойню… В итоге к двадцати пяти годам её прозвище Плакса было заменено поселковой общественностью на Кувалду. К тому времени на местной скотобойне бывшей Плаксе стали доверять самую ответственную процедуру, а именно: прикладывать к домашнему скоту электроды, по которым к ним посылался смертельный электрический разряд. Но если от полученного вольтажа корова не падала, а продолжала отчаянно мычать, покачиваясь из стороны в сторону, то Кувалда ударом кулака по переносице отправляла её в нокаут. После этого животное заваливалось на бок и больше уже никогда не поднималось.

Продолжая разговор о представительницах прекрасного пола, не могу не упомянуть о неповторимой по красоте девушке по имени Клара, которую несколько десятилетий назад мужское население Перепёлок короновало Златовлаской. Всё в её внешнем облике сочеталось на редкость гармонично: тонкие черты лица, статность, голос и исключительно милые манеры. В общем, не было ничего странного в том, что представители сильного пола боролись за её внимание, вступая друг с другом в нешуточные схватки. Шли годы, Клара вышла замуж, родила двоих детей, и, переквалифицировавшись в домохозяйку, перестала за собой следить, отчего в её внешности появился диссонанс. Между тем как копна волос у Златовласки оставалась по-прежнему пышной и блестяще-золотистой, в то же самое время на ногах, как свежая травка по весне, пробилась щетина чёрного цвета, на лице появились морщины, а когда-то тонкая талия значительно увеличилась в объёме. Уже тогда соседи за глаза прозвали её Пылесосом. Кстати сказать, приклеилось к ней это прозвище из-за того, что, открывая дверь своей квартиры, Клара всякий раз почему-то стояла с пылесосом в руке. Некоторые жители Перепёлок интерпретировали это, как окончательное зацикливание на уборке, а другие считали, что Клара держала пылесос, на случай, если к ней пожалует вор-рецедивист, и тогда, швырнув в него пылесосом, она сумеет отразить нападение и захлопнет входную дверь прямо у него перед носом. Когда дети Клары выросли и уехали в столицу для учёбы в университете, рефлекс зажатого в руке пылесоса сменился на крепкое объятие двух карманных собачек, и это побудило жителей Перепёлок переименовать её в Собачницу. Шутка ли сказать, но своих четвероногих существ она окружила такой заботой, будто те были не животными, а фарфоровыми статуэтками. Собачница постоянно держала их на руках, даже сидя в кресле у парикмахера и покупая продукты на рынке. Опускала она их на землю лишь за тем, чтобы они справили нужду. Однажды на моих глазах эта женщина поскользнулась на мокром асфальте и упала на бок, но благодаря стремительной реакции успела удержать своих карманных собачек на вытянутых руках так, чтобы случайно не придавить их собственным весом и не уронить в грязь, тогда как сама перепачкалась в ней до ушей.

******

Если говорить о собаках, то в современном европейском мире больше всего не повезло представителям карманных пород. Пользуясь тем, что этих зверюшек игрушечных размеров можно носить с собой куда угодно, хозяева зачастую лишают их обычных собачьих радостей, таких как беготня и игры со своими четвероногими собратьями. Вместе с тем, чего только не напридумывали респектабельные европейцы, лишь бы угодить своим домашним любимцам: «Ах, не знаю, чем развлечь нашего пёсика. Может, прихватить его с собой на лошадиные скачки?» Конечно! А ещё купите ему лотерейный билет и запишите в клуб коллекционеров нумизматики. Вдруг вашей собаке это понравится? Смех смехом, но, несмотря на посещение специально созданных для собак массажных и косметических салонов, бывало, что разодетые по последней моде домашние любимицы теряли способность к самостоятельному передвижению. Да и как, скажите, животному, которое постоянно носят подмышкой, не разучится ходить? Тогда не на шутку встревоженная хозяйка бросалась за помощью к собачьему психологу, и он прописывал её питомцу с атрофировавшимися конечностями регулярное хождение, резвый бег и прыжки. В итоге владелица собаки приводила её в тренажёрный зал, где специально обученные инструкторы заново учили несчастное животное самостоятельному передвижению в пространстве.

Впрочем, и сами европейцы стали марионетками своих домашних любимцев. Как-то раз в Стране Вечного Праздника я смотрела телевизионную передачу, участница которой рассказывала о том, что бросила своего жениха лишь потому, что он не понравился её карликового размера собачке. Видите ли, с его приходом у этой мелкоразмерной псины начинались приступы дикой ревности, от которых она сама очень сильно страдала. Вместе с тем, согласно официальной статистике две трети собак, проживающих в городах Страны Вечного Праздника, заканчивали свою жизнь в муниципальных приютах, где большинство из них усыплялись ветеринарами из-за нехватки средств на пожизненное содержание.

К счастью, этого не происходило в небольших населённых пунктах. В Перепёлках местные жители в основном держали у себя либо пастушьи породы, либо обычных дворняжек, на содержание которых уходило скромное количество средств. Тем не менее, сельчане никогда не бросали на произвол судьбы своих четвероногих любимцев. Кошек в Перепёлках специально никто себе не заводил, но это не означало, что их там не было. Просто-напросто они вели полудикую жизнь, питаясь преимущественно полевыми мышами и размножаясь по зову природы. В борьбе с садово-огородными вредителями кошки играли поистине незаменимую роль, а потому их контролем и отловом в Перепёлках никто не занимался. Нередко жители частного сектора подкармливали понравившихся им котов и кошек пищевыми отходами и иногда настолько к ним привыкали, что спустя некоторое время начинали считать своими домашними животными. Бывало даже, что между соседями рядом стоящих домов разгорались нешуточные дискуссии по поводу того, чьи это кот или кошка, которые бродят поблизости. Заметив у себя на участке красивую густошёрстую особь, кто-нибудь из соседей уже было придумывал ей кличку, что-нибудь вроде Маркиза. Как вдруг оказывалось, что сосед из дома напротив уже год тоже считает её своей, и, когда она наведывается к нему с очередным визитом, то в качестве угощения получает от него вкусные рыбные консервы. Через несколько минут, заслышав их спор, из другого дома выходила соседка и заявляла, что эта кошка тоже регулярно ходит к ней в гости и при этом откликается на кличку Клотильда.

Каждый пастух в Перепёлках держал у себя по несколько собак. Некоторым удавалось так натренировать своих четвероногих любимцев, что они различали более десяти команд, озвученных хозяином при помощи свиста. Любо-дорого было смотреть, как эти умные, быстрые и ловкие животные, руководимые посвистыванием пастуха, самостоятельно собирали со всего поля рогатый скот и загоняли его в стойло. Да и местные охотники своих собак любили и берегли. Если одна из них, взяв след, не возвращалась, то её хозяин в любую погоду отправлялся на поиски пропавшей, непременно её находил и приводил домой. По традиции охотники давали своим собакам клички, соответствующие их внешнему облику и характеру: Вислоухая, Бурая, Смурная, Задорная, Конопатая и т.д. Некоторые жители Перепёлок решили последовать их примеру, а пионером в этой области стал хозяин бродившей по посёлку суки по прозвищу Корова. Роста она была небольшого, всего каких-нибудь сорок сантиметров в холке, при этом своей пятнистой черно-белой окраской, телосложением и коротким тонким хвостом удивительно напоминала домашнюю бурёнку. Для полного сходства этой собаке не хватало лишь рогов на голове. При этом от неё исходил такой запах, что если на минуту закрыть глаза и попытаться угадать, кто стоит рядом, то вывод напрашивался сам собой: обычная и не очень чистая корова. Впрочем, её хозяина терпкий запах, исходящий от своей псины, нисколько не смущал, и более того, являлся очевидным доказательством её абсолютного здоровья. Закладывая за воротник в каком-нибудь баре, он выпячивал грудь колесом и гордо заявлял окружающим: «Это у моей собаки такая самооздоровительная процедура. Как найдёт коровью лепёшку, так сразу в ней вся перемажется. А что? Собакам это очень даже полезно. Вам любой ветеринар скажет, что через кожные покровы происходит обогащение организма минеральными веществами, за счёт этого у собак пропадает перхоть и исчезают все до одной залысины».

Говоря о кличках приземленного типа, в Перепёлках жила огромная псина, которую собственный владелец прозвал Свиньей потому, что со щенячьего возраста она предпочитала мясу рыбные продукты и любую вегетарианскую пищу. Эта собака с великим удовольствием уплетала за обе щёки хлеб, крабовые палочки, картофельное пюре, отварную фасоль, тыквенный суп, сырую морковку, капусту, и т.п. Ироничность ситуации заключалась в том, что её хозяин держал в Перепёлках большую мясную лавку, где типичного собачьего лакомства было хоть отбавляй, однако, по необъяснимому закону природы Свинья воротила нос от всего мясного. Её владельца это ужасно расстраивало, и, обращаясь к своей псине, он с горечью сокрушался: «Эх ты, Сви-и-инья ты така-а-ая! Одни салаты у меня употребляешь, как какая-нибудь артистка театра и кино. А ещё ротвейлером называешься. Стыд-то какой!»

Не могу не упомянуть о пёсике, которого вся округа звала Попкорном. Этой клички он удостоился потому, что своими размерами был гораздо меньше обычных карликовых собачонок, то есть чем-то вроде карликового карлика, если так можно выразиться. Вдобавок к этому, по причине врождённого уродства одна лапка у Попкорна была короче трёх остальных, поэтому он никогда не опирался на неё при ходьбе. Впрочем, это нисколько не влияло на его способность к передвижению, настолько лёгкому и стремительному, что во время быстрого бега его можно было запросто принять за воробья или какую-либо другую пташку, низко парящую над землёй. Характер у Попкорна полностью соответствовал его размерам. Был он чрезвычайно скромен и даже немного боязлив, и за счёт этого качества снискал популярность у местных сук. В период течки они стремились поддерживать отношения с этим низкорослым кобельком-джентльменом, а сам Попкорн никому во внимании не отказывал, хотя при его росточке осуществить процесс совокупления зачастую представлял собой весьма непростую задачу. Самой закадычной его подругой в Перепёлках была маленькая беспородная собачонка по кличке Забегаловка, которую сельчане прозвали так потому, что, когда ей приходилось сопровождать своего хозяина-пенсионера в походе по барам в зимнее время, она решительно отказывалась морозить себе лапы на улице. Забегаловка входила за ним в первый по счёту бар и оставалась там вплоть до самого закрытия, греясь около засиженной мухами батареи и лакомясь упавшими на пол кусочками бутербродов. На ниве собачьей любви достойную конкуренцию ей составила другая дворняжка – по кличке Леди Ди, прозванная так в честь известной английской принцессы. Вообще-то до периода полового созревания эту собаку звали совсем по-другому, а указанной клички она удостоилась за чрезвычайно скромное поведение во время спаривания. В отличие от других сук, позволявших кобелям оседлать себя прямо на детской площадке или перед входом в сельский супермаркет, Леди Ди никогда не устраивала публичных представлений. В такие моменты она убегала куда-нибудь за огороды, на зады, и только там, вдали от шумной толпы, позволяла себе подобное развлечение. Третьей бессменной подругой Попкорна была вечно беременная беспородная сука по кличке Посылка, которую хозяева окрестили так потому, что она регулярно приносила многочисленный и никому не нужный приплод.

По аналогии с любым человеческим коллективом, в собачьей среде Перепёлок не обошлось без белой вороны, роли которой удостоилась рыжая собака породы ирландский сеттер, по кличке Лопата. На весь посёлок она прослыла садово-огородной напастью из-за исключительной неутомимости при рытье траншей и котлованов. Шутка ли сказать, но многие владельцы участков, засаженных культурными растениями, предпочли бы появление у себя полчищ голодных термитов, нежели одной-единственной Лопаты. Эта навязчивая привычка сформировалась у сеттерши ещё в щенячьем возрасте. Как-то раз её хозяйка занялась высадкой клубневых растений в садике перед домом, а скучавшая Лопата принялась ей «помогать»: только садовница зарывала в землю клубень, как собака тут же яростно его откапывала. С тех пор чего бы владельцы Лопаты не пытались посадить у себя в саду, всё это в конечном итоге оказывалось выкорчеванным их же собственной четвероногой любимицей. Иногда она спонтанно принималась рыть ямы в виде глубоких окопов, и тогда их сад своим видом напоминал места фронтовых сражений времён Второй мировой войны. Впрочем, хозяева Лопаты этот недостаток ей великодушно прощали. По обоюдному согласию они решили у себя в саду больше ничего не высаживать, довольствуясь старыми фруктовыми деревьями. Всё бы ничего, вот только упрямая Лопата постоянно ухитрялась что-нибудь где-нибудь выкорчевать. Забежав на чужой участок, она набрасывалась на любые мелкорослые растения и за считанные минуты вытаскивала их все до одного из земли зубами и лапами. Именно это явилось камнем преткновения в отношениях её хозяев буквально со всеми соседями. Одни, испугавшись роющей способности этой собаки, перестали приглашать к себе в гости ее владельцев, а другие выдвинули условие: в случае визита приходить без неё. При этом кое-кто в поселке предложил использовать навыки Лопаты во время уборки картофельного урожая. Ведь ей же нравится копать. Вот пусть себе на здоровье и роет землю! Привести Лопату на картофельное поле и оставить там всего на полдня. И как только хозяева собаки до этого не додумались? Для нее развлечение, а людям – польза!

Если от Лопаты доставалось на орехи людям, то в жизни пса по имени Сынок произошло всё наоборот. Завела его одна старушка из Перепёлок после того, как врач посоветовал ей для продления жизни и профилактики Альцгеймера обзавестись домашним любимцем. Правда, от болезни это её не спасло. После появления пушистого щенка болонки память у старушки продолжала резко ухудшаться. В результате родственники вынуждены были забрать пенсионерку к себе домой вместе с её четвероногим любимцем. В ходе прогрессирующего ухудшения памяти старушка постоянно забывала, покормила своего пёсика или нет. Чтобы не ошибиться, при виде пустой миски она всякий раз накладывала туда приличную порцию еды, которую послушный Сынок тут же улепётывал за обе щёки, и так чуть ли не десять раз в сутки. Подводя итоги, скажу, что всего за пару лет из пятикилограммового животного он превратился в пятнадцатикилограммовую тушу, которая еле-еле передвигалась своим ходом. Усугублялось это тем, что родственники старушки днём уходили на работу, поэтому никак не могли проследить за пищевым режимом Сынка. К счастью, выход из положения был найден. Кто-то надоумил их договориться с работниками муниципального собачьего приюта о том, чтобы отправлять туда Сынка всего на пару месяцев в год, как в санаторий, чтобы он сбросил лишний вес, и только после этого возвращать его своей престарелой хозяйке. Так родственники старушки и поступили, о чём впоследствии не пожалели, забирая из приюта похудевшего и бодрого пса. К тому же длительное отсутствие Сынка его хозяйку не слишком беспокоило. Почему? Да я же вам сказала, что у неё была болезнь Альцгеймера.

Завершить эту тему мне бы хотелось рассказом о самой ухоженной собаке Перепёлок по кличке Троянский конь. Какими только шампунями хозяева его не мыли и какими только щётками не вычёсывали! В результате шерсть на Троянском коне блестела и переливалась, как на какой-нибудь фотомодели, рекламирующей новейшие достижения парикмахерской индустрии. Кстати, эту неординарную кличку он получил, когда его хозяева окончательно поняли, что проданный им по газетному объявлению «чистопородный сенбернар» на самом деле был помесью ризеншнауцера с пиренейским мастиффом и возможно ещё какими-то генетическими вкраплениями. В общем, вымахал этот пёсик размером чуть ли не с того самого, печально известного по греческой мифологии Троянского коня. Однако, несмотря на это, а возможно, именно благодаря этому, хозяева его очень полюбили. Ведь хотели же они завести себе собаку больших размеров. Вот и завели, а какой породы, это уже вопрос второстепенной важности.

******

Полагаю, многим хочется узнать, чем хороша жизнь в маленьком европейском посёлке. В Перепёлках был неповторимый по красоте горный пейзаж. Как когда-то спел бард Владимир Высоцкий: «Лучше гор могут быть только горы…» Жить в окружении гор – ни с чем не сравнимое эстетическое удовольствие! Но желательно, чтобы они не создавали ощущения замкнутого пространства. В этом жителям Перепёлок крупно повезло, поскольку окружающие их посёлок горы были средней высоты, к тому же горный пейзаж чередовался с участками открытой местности. Другое преимущество проживания в Перепёлках состояло в том, что там можно было позволить себе многое из того, что в крупных населённых пунктах Страны Вечного Праздника расценивалось, как правонарушение, наказуемое в виде штрафов и прочих взысканий. Кто-то из сельчан возил свою собаку на переднем сидении автомобиля; кто-то оставлял своё транспортное средство так, что оно занимало половину проезжей части; кто-то бросал окурки от сигарет и другой мусор прямо себе под ноги; кто-то, не сумев преодолеть путь из бара домой, заваливался на деревянную лавочку и спал на ней вплоть до самого утра; кто-то жарким августовским днём погружался голышом в речку, в обнимку с ящиком пива, игнорируя тот факт, что в паре метров от него купались мамаши с малолетними детьми, и т.д. Вряд ли местные полицейские всего этого не замечали. Просто-напросто между ними и жителями Перепёлок существовала негласная договорённость о том, чтобы друг друга на правонарушениях не сдавать. Одним словом, все обо всем знали, но предпочитали хранить молчание, и, когда, образно выражаясь, одна овца отбивалась от стада, остальные её тут же возвращали в свое стойло. Поясню это на конкретном примере.

Жил в Перепёлках рыболов, прославившийся на всю округу не только качеством своих рыболовецких умений, но и отловом рыбы в больших количествах даже в запрещенное для этого время года. По стечению обстоятельств, муж его родной сестры служил в Перепёлках полицейским. Долгое время он запугивал речного браконьера всевозможными санкциями, а тот упёрся и ни в какую, мол, если задумал отправить меня в каталажку, то попробуй поймать с поличным. К слову сказать, рыболов этот был настолько ловким, что во всей округе ему не было равных. Такого, что называется, голыми руками не возьмёшь. Однако и полицейский оказался не лыком шит. Прижал его к стенке и припугнул: «Если захочу, то упрячу тебя за решётку на основании одних только устных показаний соседей». Осознав свои перспективы, браконьер струхнул и задумался, как же ему сухим-то из воды выбраться. Завязывать с рыбной ловлей ему не хотелось, но и отправляться за решетку тоже. Немного поразмыслив, решил он и сам пошпионить недельку-другую за своим родственником-полицейским, чтобы собрать на него компромат. С этой целью ежедневно, как стемнеет, рыбак залезал на дерево, расположенное напротив квартиры полицейского, и устраивался на его раскидистых ветвях, как какая-нибудь русалка. Вскоре ночные наблюдения рыболова увенчались успехом. В ходе самостоятельно проведенного расследования с биноклем в руках ему удалось обнаружить, что после работы полицейский покуривает марихуану. Выяснив это обстоятельство, рыболов поговорил с защитником правопорядка, что называется, по душам, и сразу после этого вопрос о его браконьерстве по их обоюдному согласию был навсегда закрыт.

******

Относительно законов, существовавших в Стране Вечного Праздника, надо сказать, что иногда одно и то же действие расценивалось властями, как нарушение общественного порядка, а иногда таковым не считалось. Как нельзя кстати вспоминается наставление известного французского полководца Наполеона Бонапарта, адресованное составителям законов: «Пишите коротко и неясно». К примеру, в любом населённом пункте Страны Вечного Праздника строго-настрого запрещалось ходить с голым торсом. Исключение не делалось даже для приморских зон, в которых пляжная полоса находилась в черте города, а летом воздух разогревался до сорока с лишним градусов. Если у загоравших возникало желание купить себе минеральной воды или мороженого, то им не дозволялось войти в плавках или бикини в расположенный в двадцати метрах супермаркет или кафетерий. Несмотря на строгость этого закона, жители одной горной деревушки Страны Вечного Праздника каким-то образом умудрились получить официальный статус нудистов и с тех пор все от мала до велика ходили там в чём мать родила. Другим законом этого государства предписывалось право свободы перемещения, поэтому нудисты указанной деревеньки разгуливали в таком виде не только в своём селе, но и в соседних. Оно и понятно, ведь им нужно было купить продуктов, сходить в банк, парикмахерскую, автомобильную мастерскую, заехать на бензозаправку и т.д. Впрочем, что касалось расходов на покупку одежды и химчистку, на этом нудистам удавалось сэкономить, как никому. Однажды мой муж, воспользовавшись тем, что я не имела представления о существовании этого экзотичного населённого пункта, привёз меня туда под предлогом загородной прогулки. Точно не знаю, какую он при этом преследовал цель: хотел меня удивить или рассмешить, а может, и то и другое. Когда я вышла из автомобиля и стала рассматривать старинные каменные постройки, вдруг послышался ревущий звук мотора приближающегося мотоцикла. Затем мотоцикл остановился, и с него соскочил высоченный и здоровенный детина, на котором из всей амуниции красовались только шлем и сланцы. Это зрелище было настолько неожиданным, что я вскрикнула: «Господи!», – причём на русском языке. Впрочем, нудист не обратил на меня и на мои голосовые реакции абсолютно никакого внимания и неторопливым шагом, вразвалочку пошёл по направлению к сельскому супермаркету.

В тот день мы с мужем решили немного понаблюдать за жителями этой деревеньки, и, чтобы не произвести впечатление людей, страдающих нездоровым любопытством, отъехали на расположенную чуть выше этого селения горную дорогу, с которой открывался обзор того, что там происходило. Вообще-то говоря, ничего такого особенного в поведении нудистов я не обнаружила. За исключением того, что все, кто куда-нибудь шёл, ехал на велосипеде, машине или телеге, запряжённой справной лошадкой, демонстрировали окружающим костюмы Адама и Евы. Что ни говори, а умение жителей этой деревеньки выполнять сельскохозяйственные и домашние работы в абсолютно голом виде поражало качеством сноровки. К примеру, одна сельчанка преклонного возраста, с морщинистыми и длинными молочными железами, невероятно быстро развешивала у себя во дворе мокрое бельё. Удивляло, как она умудрялась не защемить прищепками свои болтавшиеся туда-сюда груди. Ещё у меня ёкнуло сердце при виде мужчины, у которого топор висел на верёвке, закреплённой вокруг живота, а его острие располагалось на расстоянии всего нескольких сантиметров от ничем не прикрытого мужского достоинства. Страшно было подумать, чем это могло закончиться, если бы он внезапно оступился! Да и при виде катавшихся на велосипедах ребятишек пробегал мороз по коже от одной только мысли о случайном падении кого-нибудь из них на землю. В целом, полученное о нудистах впечатление меня глубоко разочаровало, так как практически все взрослые страдали ожирением выраженной степени. Создавалось ощущение, будто желание ходить голышом с их стороны было своеобразной формой протеста в ответ на дискриминацию общественностью по причине избыточного веса. Считаете меня толстяком, тогда нате вам, разденусь догола и заставлю всех на себя смотреть! «Получается, что закон, запрещающий ходить в общественных местах без одежды, на деревню нудистов не распространялся?» – спросите вы. Ну да. Возможно потому, что в законодательстве Страны Вечного Праздника не всякая деревня считалась населённым пунктом.

******

Для создания более полного впечатления о жизни европейской глубинки расскажу следующую историю. Как-то раз в Перепелках, часов в девять утра я зашла в один из банковских офисов и там, к своему удивлению, наткнулась на толпу кричащих и размахивающих руками старушек. Самой молодой из них навскидку можно было дать лет восемьдесят, а самой старшей и все сто, однако, возрастной фактор не отразился на силе их голоса. «Да ты, молодой, сам ничего не соображаешь! – вопили они, то хором, то по отдельности на сидящего в окошечке банковского служащего. – Не о чем нам с тобой разговаривать! Слышишь? Директора сюда позови!» В это время из своего кабинета на шум вышел директор банковского офиса и приблизился к разбушевавшимся старушкам. Прикрикнув на них, он добился относительной тишины, а затем властным тоном потребовал разъяснить, в чём дело. Тогда одна из них приступила к рассказу, из которого следовало, что у её соседки в этом банке есть счёт, на который ежемесячно перечисляется пенсия, но три месяца назад она очень сильно захворала и по этой причине не смогла добраться до банка. Учитывая, что из высокогорного селения ехать туда нужно на автобусе, а такое путешествие больному человеку не под силу, заболевшая старушка поручила получение своей пенсии соседке. В этом и заключалась проблема, поскольку банковский служащий категорически отказался выдать ей чужую пенсию, сказав, что кто угодно может точно также прийти и заявить свои права на чужие деньги, а на деле оказаться вором. Тем не менее, работник банка согласился войти в положение и пообещал выдать этой старушке деньги на руки в случае, если она представит очевидные доказательства того, что является доверенным лицом заболевшей пенсионерки. Вот бабуля их и предоставила, прихватив с собой в качестве очевидного доказательства пятерых соседок из той же деревни. Незадолго до того, как я зашла в банковский офис, им было отказано в получении пенсии заболевшей подруги. Не на шутку разозлившиеся старушки разом принялись кричать на банковского служащего, а тот тщетно пытался от них отбиться: «Вы что, женщины?! Я же о вещественном доказательстве говорил!» «А мы что хуже каких-нибудь вещей?! – не сдавались бабки. – Да мы в тысячу раз лучше, мы – живые свидетельницы! Мы с ней бок о бок в соседних домах восемьдесят лет прожили. Это что не в счёт?!» «Подождите, послушайте меня! – вмешался в словесную перепалку директор банка. – Вещественным доказательством является документ. Вы что паспорта у неё взять не могли?» «Так бы сразу и сказал, что паспорт нужен! – переключили на него свой гнев старушки. – А то вещественное доказательство, вещественное доказательство… Ты что думаешь, нам больше заняться нечем? Вон, кур с утра не покормили, а сюда приехали. Теперь жди опять целый час автобуса на остановке. Эх вы… Банкиры вы, а не люди!»

Несмотря на периодически возникающие недоразумения, в общем и целом, образу жизни сельской глубинки в Стране Вечного Праздника было характерно спокойствие и размеренность. Помимо всего прочего, там сохранилась масса фольклорно-исторических традиций, практикуемых по сей день. Взять, к примеру, охоту на кабанов, которая в представлении у многих людей ассоциируется с толпой вооружённых до ушей охотников в окружении своры натренированных волкодавов. Жители небольших горных селений были категорически не согласны с подобным методом охоты и утверждали, что вовсе ни к чему бегать целые сутки за кабаном по лесу, когда можно просто-напросто пригласить его к себе в гости. И в этом не было ни капли преувеличения. По обыкновению горцы старались избегать ненужного шума и совершенно не нуждались в покупке дорогой охотничьей амуниции, обходясь при охоте на кабанов видавшей виды слегка заржавелой двустволкой. Давным-давно было замечено, что кабаны обожают запах бензина и сбегаются на него как мухи на мёд. Основываясь на этом наблюдении, они разработали следующую тактическую схему охоты. У порога своего дома, прямо перед входом горец клал большую тряпку, и ещё лучше – старое одеяло, пропитанное бензином, а сам поднимался с ружьём на второй этаж и усаживался у открытого окна в ожидании, когда появится кабан. В горной местности, вокруг сёл и деревень повсюду лесные заросли, в которых бродят дикие животные. В общем, кабаны, как правило, не заставляли себя долго ждать. Иногда к дому охотника приходило сразу несколько особей, и все они попеременно заваливались на тряпку, катались по ней и даже пытались пробовать её на вкус, упиваясь «божественным» запахом бензина. В это самое время из открытого окна второго этажа дома горец наводил дуло ружья и «па-а-ах!», кто не успел убежать – тот опоздал. Кстати, если кто-нибудь считает, что кабаны делали соответствующие выводы, то напрасно. Как только запасы кабаньего окорока у горца подходили к концу, он снова шёл за пропитанной бензином тряпкой, устраивался со своей бессменной двустволкой у окна, и, как только селение погружалось в сумерки, к его дому подбирались кабаны, а затем в воздухе раздавалось гулкое «па-а-ах!».

Другим ярким примером народной смекалки являлся традиционный способ пополнения голов козьего стада. Во многих регионах Страны Вечного Праздника, помимо домашнего скота, в горах бродили многочисленные стада диких коз, предводительствуемые большущими рогатыми самцами. К слову сказать, в дикой природе козы размножаются с удивительной скоростью. Вследствие этого ежегодное поголовье их молодняка значительно превышает количество козлят, выращенных крестьянами у себя на подворьях. По законам природы самки с козлятами безоговорочно следуют за доминантным самцом, куда бы он их не повёл, и из этой особенности их поведения извлекали пользу местные горцы. Первой задачей их коварного плана было поймать дикого козьего самца, а затем держать его среди домашних коз в течение нескольких недель, пока он окончательно не адаптируется. В конце концов, самец привыкал к своему новому статусу. Тогда горцы гнали домашнее стадо высоко в горы и оставляли его там, на пастбище, на несколько суток. В последующие дни дикое стадо по запаху находило доминантного самца и в полном составе присоединялось к домашнему стаду, с того момента считая его своим. Благодаря этому нехитрому методу горцам удавалось удвоить и даже утроить поголовье своего мелкого рогатого скота. Однако обязательным условием для этого была поимка дикого козьего самца, что не всегда удавалось с первой попытки.

Уж чего-чего, а бесстрашия горцам было не занимать. Между прочим, многие ошибочно полагают, будто самое опасное место у коз – это рога. Отчасти так оно и есть, но в борьбе с противником козы бьют не рогами, а лбом, тоже очень твёрдым и крепким. Рога же по замыслу дикой природы служат им лишь для украшения либо устрашения. Сам процесс поимки дикого козьего самца происходил следующим образом. Поначалу горцам предстояло заманить его в такое место, откуда бы у него не было возможности убежать. Таковым традиционно являлся заброшенный каменный дом, в идеале – находящийся на самой отдалённой окраине, ближе к лесу, куда и отправлялись горцы, как правило, всего вдвоём. Зайдя в него, они рассыпали соль по всему первому этажу и ведущей наверх лестнице, а затем отправлялись на второй этаж, и там, притаившись за открытой дверью комнаты, дожидались прихода рогатого гостя. Как известно, мелкий и крупный скот очень любит соль. Дикой популяции коз это лакомство практически никогда не перепадает, поэтому у них необыкновенно развита способность учуять запах соли с дальнего расстояния. Спустя некоторое время до слуха горцев доносился стук копыт большого самца с длинными рогами, который, слизывая рассыпанную ими соль, медленно, но верно поднимался по лестнице к комнате, в которой они притаились. Наконец, он заходил внутрь. Тогда спрятавшиеся за комнатной дверью молодчики сразу же её закрывали и, схватив козла за рога, как за руль мотоцикла, усаживались на него сверху. В ту же минуту начиналась неописуемая потасовка. Козёл, понимая, что очутился в ловушке из четырёх стен, метался по комнате, блея как резаный, а главная задача сидевших на нём горцев заключалась в том, чтобы его как следует вымотать и максимально обессилить. Справедливости ради надо заметить, что данный процесс был обоюдным. Первые двадцать минут козёл упорно не желал сдаваться, и тогда боровшимся с ним горцам приходилось туго. Периодически животному удавалось их с себя стряхнуть. В такие моменты он отбегал к противоположной стене, принимался рычать, оголяя зубы, угрожающе стучать копытом, как бык на корриде, а затем вновь бросался на людей рогами вперёд. В общем, зрелище это было не для слабонервных, не говоря уже об ощущениях самих участников происходящего, ежесекундно оказывавшихся то на козле, то под ним, то проезжая по полу на животе, уцепившись руками за рог или какую-либо ещё часть козлиного тела, то борясь с ним, будучи прижатыми к полу его рогами. Впрочем, описанный метод поимки горного козла потому и стал традиционным, что поймать его в большинстве случаев всё же удавалось. В завершении горцы накидывали ему на шею верёвку и тащили на ней к своему дому. А дальнейшее использование доминантного самца в качестве приманки дикого стада описано мною выше.

******

Настало время перейти к рассказу о событиях общественной важности, то есть экономическом кризисе, охватившем в 2008 году Европу в целом и Страну Вечного Праздника в частности. Покуда государство было в состоянии содержать оставшееся без работы местное население, никто на экономический кризис не обращал особого внимания, но, когда деньги в казне иссякли, средства массовой информации испуганно затараторили: «Что же это вокруг делается, люди добрые-е-е?» На лицах обывателей появилось выражение такого ужаса, будто бы на них надвигалось чудовищное торнадо или цунами, а потом европейская общественность бросилась на поиски виноватого. Как вы думаете, кто им оказался? Правильно, эмигрант. Впрочем, обо всём по порядку.

По мнению человека, не особо разбирающегося в политике и экономике, проще говоря, обычной сторонней наблюдательницы, каковой я являюсь, кризис в Стране Вечного Праздника случился прежде всего потому, что у большинства её жителей признаком достатка перестали считаться: одежда, машина, заграничные путешествия в любую точку планеты и т.п., – а его место заняла недвижимость: дома и квартиры, – которых, чем больше мог приобрести себе человек, тем значимее он выглядел в глазах своих родственников, друзей, сослуживцев по работе и просто знакомых. В данном случае и речи не шло о приобретении элегантных архитектурных построек, гармонично вписывающихся в природные и урбанистические пейзажи. Другими словами, в погоне за количеством приобретённой недвижимости вопрос об адекватности дизайнерских решений уже никого не интересовал. На практике это выражалось в неконтролируемом росте микрорайонов, застроенных, в одном варианте – однотипными домишками, окруженными несколькими сотками земли, а в другом – вульгарными панельными высотками на редкость заунывной расцветки. Аналогично стилям, получившим названия: барокко, классицизм, функционализм, конструктивизм, ар-деко и прочим, – данный период можно было бы считать расцветом архитектурной бездарности, зародившейся, скорее всего, еще в годы существования СССР с лёгкой руки тогдашнего коммунистического правительства. Не понятно только, каким образом спустя десятилетия он перекочевал в Европу. Одним словом, в докризисный период Страну Вечного Праздника поглотила та самая нелепица и безвкусица, которая на протяжении долгого времени была неотъемлемой характеристикой однообразных советских муравейников.

И вот в Европе начался кризис. По телевидению стали пугать безработицей, инфляцией, бюджетным дефицитом, резким снижением экономического роста… Понятное дело, кризис – это вам не дедушка Мороз, подарочков не принесёт, а лишит чего-нибудь запросто. По всем каналам начали транслировать дебаты с политиками, социологами и экономистами, вопрошавшими друг у друга с крайне растерянными выражениями на лицах: «Что же теперь делать? Как нам в условиях кризиса выжить? И вообще, давайте разберёмся, кто в сложившейся ситуации виноват?» При этом периодически, как бы мимоходом, проскакивало: «Ну, конечно же, эмигранты. Вот если бы их не было…» Стоп, позвольте мне вас, граждане Европейского Сообщества, на этой ноте прервать, поскольку считаю, что экономический кризис произошёл по той самой причине, которую я уже затёрла до дыр на страницах своей книги, а именно, из-за вашего же высокомерия и ненасытного материализма. Жадность фраера сгубила, как говорят в моей сторонке. Скажите, для чего среднестатистической европейской семье, состоящей из четырёх человек (родителей и двоих детей), пять квартир и два загородных дома, причём нередко расположенных в одной и той же местности? Или это такое стремление вернуться в Средневековье? Обнести свои жилища высоким забором, и с тех, кто захочет эту территорию пересечь, взимать подати? Словом, набрали европейцы ипотечных кредитов на оплату своего «средневекового царства-государства», а тут им «хрясь!» – и кризисом по тыковке. Да ладно если только по голове… Когда в ней ничего нет, даже не больно, а ведь по кошельку вдарило! Непонятно одно. Кто и какими словами сумел убедить европейцев в том, что впоследствии они сумеют выплатить банкам долги по ипотечным кредитам? Хотя на самом деле этого и не требовалось, поскольку в их сознании сработало: будь что будет, «я сам обманываться рад…», как сказал один из классиков. А можно было перед подписанием банковских бумаг подумать? Просто сесть и немного поразмышлять на тему возможного неблагоприятного развития событий? Ведь именно этим взрослый человек отличается от малого дитя: способностью оценки не только того, что здесь и сейчас, но и того, что будет завтра и послезавтра. Любой взрослый должен предвидеть последствия собственных поступков. Но если кто-то этой способности развить у себя не сумел, то и нечего валить с больной головы на здоровую! Эмигранты в их кризисе виноваты… Да ни один эмигрант на свою мизерную зарплату не смог бы приобрести такого количества жилья!

Что же касается внутриевропейской эмиграции, то одной из самых болезненных тем в период кризиса стало массовое «оккупирование» Старой Европы представителями румынской национальности, от которых, судя по многочисленным сообщениям в прессе, она затрещала по швам. Не в состоянии справиться с этой проблемой, президент одной европейской страны прямо на пресс-конференции упал в обморок, другой запретил в публичных местах разговаривать на румынском языке, третий в порыве гнева издал приказ ни под каким предлогом не пускать румын в свое государство. При чтении многочисленных газетных статей, посвящённых румынской теме, создавалось впечатление, будто в страны Старой Европы их перекочевало такое количество, что в самой Румынии уже никто не живёт. Даже Дракула продал свой замок и зарегистрировался по новому месту жительства, где-то на Пикадилли. Слово «румын» стало сродни слову «разбойник». Детей, которые долго не засыпали, европейские родители запугивали: «Давай спи, а не то заберет тебя румын!» или «Смотри, не балуй, а не то румын приснится!». Из тех же газетных статей следовало, что румыны рассредоточились по территории стран Старой Европы с исключительно варварскими целями. Пока одни румыны грабили и убивали местное население, другие в это время отнимали работу. Вообразите себе такую картину. Белокурая тощая англичанка, с вытянутым лицом, породистым носом укороченной формы и красной помадой на губах, одетая в деловой костюм и туфли на высоких каблуках, дерётся мокрой шваброй с коренастой темноволосой румынкой в синей спецовке. «За что бьётесь, девчонки?» – «За работу уборщицей, уйди, не мешай!» В считанные месяцы от начала кризиса европейские средства массовой информации настолько запугали местное население «румынским вопросом», что даже румыны, проживавшие на территории этих государств, стали сами себя ненавидеть. Они разом прекратили обучать своих детей родному языку, расформировали народные ансамбли песни и пляски, выбросили написанные на румынском языке книги, и, если кто-то обращался к румыну с просьбой рассказать о традициях своей страны, то он, скривив лицо в недовольной гримасе, сразу переводил разговор на другую тему. Как говорится, от греха подальше!

Несмотря на то, что вышеизложенное является гротескной формой описания происходивших в кризисный период событий, однако, в каждой шутке есть доля правды. Вряд ли кому-нибудь из румынских эмигрантов пришлось по душе скептически-негативное восприятие европейцами их нации, как что-то вроде болезнетворного вируса, поразившего всю Европу. Впрочем, даже этот факт не исключал наличие среди румын истинных альтруистов. В подтверждение своих слов опишу происшествие, о котором мне рассказал его очевидец – житель небольшого прибрежного городишки. В числе прочих любителей острых ощущений, ему очень нравилось любоваться с причала морскими штормами, наблюдая за тем, как волны одна за другой взмывают ввысь на несколько метров и с грохотом разбиваются о камни на миллионы белых капель. По своему опыту скажу, что этот морской фейерверк захватывает дух и завораживает. Создаётся ощущение, будто всё вокруг окутано в бурлящую и пенящуюся синеву, а вы находитесь в эпицентре этого природного катаклизма. Праздные зеваки, желавшие насладиться указанным зрелищем, собирались в непогоду на причалах и, глядя на разбушевавшуюся морскую стихию, подолгу охали и ахали. В тот день, в числе прочих, на шторм пришла полюбоваться семья местных жителей – родители с семилетним ребёнком. Их мальчуган расшалился, в мгновение ока вскарабкался на перила, и, поскользнувшись на них, упал прямо в бушующее море. Родители мальчика пришли в ужас и пронзительно закричали, взывая о помощи, однако, за своим ребёнком в море не бросились. Пока они бегали по причалу и истошно вопили, на месте происшествия собралась толпа людей, с ужасом наблюдавших, чем это закончится. Наконец, от толпы отделился молодой парень лет двадцати пяти, как выяснилось позже, румынской национальности, быстро скинул с себя верхнюю одежду, прыгнул в бурлящее море и поплыл по направлению к тонущему ребёнку. В считанные минуты румыну удалось до него доплыть, и тогда отважный пловец схватил уходящего под воду мальчугана, водрузил его себе на плечо и сумел догрести до самого причала, а там, на небольшой глубине, приблизительно по грудь, насмерть перепуганные родители приняли на руки своё несчастное чадо. В тот момент все были настолько заняты ребёнком, что про самого спасателя забыли, а он, наглотавшись воды и обессилев, камнем пошёл на дно. Наконец, очевидцы описываемых событий спохватились и принялись один за другим нырять в поисках спасителя мальчика, но, когда им удалось вытащить его из воды, он уже не дышал. Ни в одной из местных газет не было рассказано про этот случай. Только родители спасённого мальчика, в благодарность за героический поступок румына, поместили о нём краткую хронику в некрологическом разделе.

******

Во время кризиса кое-кто из коренных европейцев лишился возможности приобрести очередную квартиру, кто-то не смог провести отпуск в далёком зарубежье, кто-то отложил на потом покупку дорогостоящего транспортного средства, кто-то определил своего отпрыска на учёбу в государственный университет вместо запланированного частного. Между тем эмигранты, проживающие в европейских странах, лишились всего, поскольку зарабатываемых ими средств с трудом стало хватать даже на еду. Ни для кого не секрет, что экономический кризис сопровождается снижением количества рабочих мест и уменьшением размера заработных плат. Принимая во внимание, что оплата труда у эмигрантов и в докризисный период была значительно ниже, чем у коренного населения, нетрудно догадаться, что в разгар кризиса её ещё больше урезали, и, как следствие, прожить на эти средства стало практически невозможно. «Как же такое допустила законодательная власть европейских государств, призванная защищать права эмигрантов?» – спросите вы. К сожалению, когда коренные жители остаются без работы, до эмигрантов попросту никому нет дела: ни политикам, ни законодателям, ни социальным службам. В смутные времена незащищённая часть населения для государственных властей перестаёт существовать как таковая. А что же тогда делать эмигрантам? Два варианта: уехать в другую страну либо пуститься во все тяжкие, добывая себе средства на существование каким угодно способом.

Как-то раз на бирже труда в длинной очереди безработных я разговорилась с эмигранткой, прибывшей в Страну Вечного Праздника с Кубы. Вид у нее был поникший, удручённый, и поначалу она не стремилась к общению, но постепенно эта девушка прониклась ко мне доверием и рассказала о том, что с ней произошло. Ситуация у Долорес была сродни моей. У себя на родине она получила высшее педагогическое образование, и, эмигрировав в Страну Вечного Праздника, решила привести свой диплом в соответствие с европейским по той же специальности. Этот процесс затянулся на долгие месяцы, поэтому ей пришлось задуматься о том, как добывать себе средства к существованию. Долорес расклеила на окрестных столбах объявления с предложением себя в качестве няни, и спустя пару недель ей позвонили. Так она познакомилась с Эвелин, матерью четырёхлетнего мальчика, которая сразу же предупредила ее о том, что оплачивать услуги няни будет неофициально, без оформления, то есть в руку, поскольку не имеет ни малейшего желания отчислять государству положенный в таких случаях налог за нанятую работницу. «Надеюсь, ты понимаешь, что этим я делаю тебе огромное одолжение, – аргументировала свою позицию Эвелин. – Ведь я же не знаю, что ты за человек, а доверить собственного ребёнка незнакомке далеко не каждая решится». Другого предложения о работе к Долорес не поступило, поэтому она согласилась на условия, выдвинутые Эвелин.

После развода с мужем эта дама воспитывала их совместного ребёнка одна. Она была очень занята, поскольку руководила собственным бизнесом – большим магазином женской одежды. Там она пропадала с утра до вечера, между тем как её мальчик находился под присмотром у Долорес, которая старательно выполняла возложенные на нее обязанности. Она развлекала ребёнка чтением книг, настольными играми, рисованием, прогулками и просто болтовнёй на разные темы. Все три месяца его мать, Эвелин, демонстрировала по отношению к новой няне исключительное дружелюбие и, казалось, была очень довольна её услугами, пока в конце третьего месяца не отказалась выплатить причитающуюся ей заработную плату. «Это почему же?» – остолбенела Долорес от такого заявления. «А потому! Не хочу тебе платить и не буду! – отрезала Эвелин. – С тебя и двухмесячной получки достаточно! Если вы, эмигранты, станете хорошо зарабатывать, то скоро на общественном транспорте некому будет ездить. Вам тогда на собственные автомобили денег хватит. Ну что ты на меня уставилась? Давай, двигай отсюда! И попробуй только открыть свой рот и кому-нибудь на меня донести! К твоему сведению, мой родной брат – начальник полиции. Он тебя тогда быстро за решётку спровадит!» Не ожидавшая такого поворота событий Долорес возмутилась: «Меня?! За решётку?! Это за что же?!» «Да какая разница за что? – хладнокровно завершила свою мысль Эвелин. – Напишет заявление, что ты плюнула в него или толкнула, и уж поверь мне, дорогая, этого основания будет вполне достаточно, чтобы лишить тебя свободы как минимум на пять лет!» Так и пришлось Долорес уйти от Эвелин не солоно хлебавши.

******

Вообще-то, Эвелин нисколько не преувеличивала того, что в Стране Вечного Праздника толчок или плевок в сторону блюстителя правопорядка расценивался в качестве уголовного преступления, за совершение которого можно было провести несколько лет в местах не столь отдалённых. Представьте себе следующую ситуацию. В прекрасный солнечный день вы в приподнятом настроении прогуливаетесь шустрой ходьбой по улице какого-нибудь европейского городишки, слегка размахивая руками из стороны в сторону. Или возвращаетесь от стоматолога со ртом, полным слюны после проведенного лечения, и в какой-то момент вам хочется всё это сплюнуть. А сзади вас идёт полицейский, который к тому же не в духе. При этом в первом случае, вы совершенно случайно задеваете его рукой, а во втором, ещё хуже, ваш плевок приземляется ему на униформу. Хотите знать, чем в Стране Вечного Праздника эта история может для вас закончиться? В лучшем случае, длительными объяснениями, извинениями и раскланиваниями перед блюстителем порядка, а в худшем – судом со всеми вытекающими последствиями.

В продолжение темы о полицейских Страны Вечного Праздника расскажу историю из личного опыта. Поскольку посёлок Перепёлки располагался в живописном горном ландшафте, неподалёку от моего дома проходили маршруты сразу нескольких пеших экскурсий в виде широких каменистых дорожек, ведущих на вершины близлежащих гор. Некоторые из них были излюбленным местом для прогулок, как местных жителей, так и приезжих туристов. Особенно в летний период там собиралось большое количество разношёрстной публики, воодушевленной идти около часа на вершину горы, а затем, немного меньше по времени, спускаться вниз. Часто восхождение совершалось целыми семьями, с детьми и собаками, при этом одни на горной дорожке испражнялись, а другие разбрасывали пустые бутылки из-под минеральной воды и фантики от конфет и жвачек, поэтому в период массового наплыва туристов она имела замусоренный вид. С одной горы открывались поистине восхитительные виды, поэтому мне, в числе других желающих на них полюбоваться, очень нравилось совершать этот маршрут. Однажды при спуске с той горной вершины меня грубо схватил за руку какой-то мужчина, рядом с которым вышагивало его семейство в составе жены и ребёнка. «Стой! – приказным тоном крикнул он мне, и, указав на лежавший на земле бумажный носовой платок, добавил: – А ну-ка подбери это безобразие!» Удивившись его требованию, я переспросила: «Это Вы мне?!» «А кому же ещё?! – гаркнул он. – Кроме тебя, здесь намусорить некому!» «Как? Совсем-таки некому?!» – оглянулась по сторонам я, сопроводив свои слова указательным жестом руки. Вверх и вниз, с горы и на гору, около нас двигался непрерывный поток людей. Однако, судя по внешности и поведению этих шумных и говорливых брюнетов, все они были коренными жителями Страны Вечного Праздника. «Н-да, нет здесь натуральных блондинок с голубыми глазами, вот этот мужик ко мне и привязался, – подумала я. – С таким "камуфляжем" за километр видно, что я не местная». В этот момент блюститель чистоты и порядка, твёрдо решивший побороть во мне сопротивление, перешёл в атаку: «Ты со мной не спорь, а делай, что говорю! Если сейчас же это не подберёшь, я тебя за решётку спроважу!» От удивления у меня вытянулось лицо. «Как полицейский, имею на это полное право, – продолжил он самодовольным тоном. – Скажу, что ты здесь не только намусорила, но и, когда я тебя по-хорошему попросил за собой убрать, оказала мне сопротивление: набросилась на меня с кулаками. А они, – мотнул он головой в сторону своего семейства, – это подтвердят». Внимательно посмотрев в глаза его жене и ребёнку, кроме панического страха, ничего другого я не заметила, а это означало, что они действительно подтвердили бы то, что он сказал. Да и не только это, а вообще всё, что он заставил бы их подтвердить. Придя к выводу, что другой альтернативы у меня просто нет, я нагнулась и двумя пальцами подняла тот злополучный, разбухший от влаги бумажный носовой платок сопливой консистенции. А когда прошла несколько метров по горной тропе вниз и окончательно исчезла из поля зрения полицейского, то с чувством глубокого омерзения швырнула платок в близлежащие кусты.

Возможно, кто-нибудь захочет возразить: «То же мне новость! Во всех странах люди побаиваются полицейских». С этим утверждением, пожалуй, стоит согласиться. Тем не менее, существует разница между понятиями «бояться» и «побаиваться». Не секрет, что все мы кого-нибудь да побаиваемся: строгого шефа, сотрудников по работе, бывших супругов и их родственников, политиков, чиновников-бюрократов, скандальной соседки по лестничной клетке, старшего по подъезду и т.д. К этой же категории относятся полицейские. Однако в Стране Вечного Праздника местное население не побаивалось, а панически боялось всех без исключения представителей закона, и для этого имелись веские основания. В частности, в последней четверти XX века, одним из самых демократических правительств, стоявших когда-либо у руля власти этого государства, была проведена операция по поимке и убийству без суда и следствия местных террористов-националистов, взрывавших бомбы в общественных местах. По заданию президента и его ближайшего окружения доблестные полицейские принялись собирать секретные сведения о жителях небольших регионов с национальными языками и разыскивать тех, на кого было составлено больше всего доносов и компромата, после чего отвозили их в ближайший лесок и расстреливали там пистолетами с глушителями. Затем на это место прибывали следователи уголовного розыска и «раскрывали» преступления, списывая их на мафиозные группировки. Невольно вспоминается средневековая охота на ведьм. Так в Стране Вечного Праздника история обрела цикличный характер. Вдобавок ко всему прочему, среди расстрелянных полицейскими оказались люди, не имевшие никакого отношения к террористическим актам. В числе убитых были даже те, чьи паспортные данные не совпадали с данными разыскиваемых лиц. Иначе говоря, вместо Дмитрия Петрова полицейские довольствовались расстрелом Евгения Сидорова, а, не обнаружив по месту жительства Дарью Семёнову, отправляли на тот свет Светлану Макарову. Нетрудно догадаться, какая при этом преследовалась цель. Таким способом полицейские улучшали отчётность по поимке преступников. К сказанному добавлю, что когда секретных карателей судили, то объяснение своим криминальным действиям с их стороны выглядело ни больше ни меньше: «Просто мы не знали, что так не делается».

******

Отношение европейских служителей правопорядка к эмигрантам было как минимум предвзятым. Впрочем, чтобы не быть голословной, расскажу об одной истории, случившейся в Стране Вечного Праздника то ли в 2007, то ли в 2008 году, главным действующим лицом в котором оказалась эмигрантка из России. В те дни средства массовой информации кипели от негодования: «Что несёт эта русская?! Какая чушь! Какая несуразица! Да как она посмела нас опорочить?!» Весь этот шум и гам поднялся из-за того, что накануне в программе новостей государственного телеканала показали девушку-россиянку, подавшую в суд на полицейских столичного отделения Страны Вечного Праздника за зверское избиение. В камере для арестованных она очутилась по обвинению в общественном беспорядке. Как-то раз, отмечая в квартире день рождения, молодёжь расшумелась, а соседи увидели в этом угрозу публичному спокойствию и вызвали полицейских. Блюстители порядка незамедлительно прибыли на место происшествия, приказали участникам праздника предъявить свои документы и из всей толпы молодых людей забрали в участок только россиянку. Затем пара здоровенных полицейских попытались заставить девушку признаться в правонарушениях, которых она не совершала, а когда та отказалась, они принялись её зверски избивать. Пострадавшая каким-то чудом сумела выдержать побои и не подписала бумаг, на основании которых её впоследствии могли бы осудить. В итоге полицейские прекратили избиение и отпустили россиянку домой, а она не растерялась и подала в суд. Кроме того, девушка рассказала о произошедшем телевизионным журналистам и в качестве доказательства показала громадные синяки и ссадины у себя на теле. К несчастью, показаниям эмигрантки никто не поверил, и уже через сутки на главных телевизионных каналах появилось интервью с каким-то официальным лицом, опровергнувшим всё ею сказанное. Вообще-то, его заявление выглядело очень странно: «Понятия не имеем, откуда у этой российской гражданки взялись множественные гематомы. Может, шла она себе по улице, шла, споткнулась и упала на рассыпанные кем-то гвозди или бутылочное стекло, потом встала на ноги, опять поскользнулась, на них сверху грохнулась, и так десять раз подряд… Чего только в жизни не бывает!» С тех пор прошло несколько лет. Только когда настало время очередных президентских выборов, лидер оппозиционной партии придал этой истории огласку с тем, чтобы повысить свой рейтинг в глазах избирателей. Именно тогда выяснилось, что служители закона, на которых россиянка подала в суд, имели привычку издеваться над задержанными и особенно жестоко – над эмигрантами.

Вместе с тем, оказалось, что органам внутренней службы полиции вот уже несколько лет было достоверно известно, что обратившаяся в суд и на телевидение россиянка говорила правду. С чьей-то лёгкой руки выдвинутые ею обвинения были опровергнуты, и их сочли не в меру разбушевавшейся фантазией девушки, перебравшей на празднике алкоголя. Между тем служащие внутренних дел полиции были в курсе происходящего, наблюдая за избиениями задержанных из скрытых видеокамер, установленных в помещениях для допроса. Их разместили там после того, как один полицейский рассказал о телесных пытках со стороны своих сослуживцев, свидетелем которых ему пришлось стать. Однако сами полицейские-каратели понятия не имели, что за ними установлена слежка, и на протяжении нескольких лет продолжали избивать свои жертвы, в числе которых оказалась эмигрантка из России, подавшая на них в суд за физическое насилие. Только когда главный кандидат в президенты счёл нужным придать общественной огласке детали этого дела, в Интернете появилось видео, подтверждающее факт издевательств над россиянкой. Приказав ей раздеться до пояса, полицейские повалили девушку на пол и стали бить ногами по лицу и телу, сплевывая на неё и выкрикивая грязные ругательства. Словом, если бы не предвыборная кампания, пострадавшая так бы никогда и не доказала своей правоты в суде.

******

Возвращаясь к событиям собственной жизни, скажу, что в самом начале экономического кризиса, в конце зимы, наконец-то мне удалось устроиться на работу. Когда я увидела объявление о наборе персонала на фруктово-овощной склад, то, не теряя времени, отправилась на собеседование, и уже через неделю была принята туда в качестве рабочей. Директора этого склада звали заковыристо – Максимильян, а заведующую секцией складского помещения, в которую меня определили, Шилой. Директор отличался взрывным характером и выраженной способностью к интриганству, а моя непосредственная начальница своим поведением напоминала настоящее шило, либо какой-либо другой колюще-режущий предмет похожего назначения. Жёлчность, склочность и тупость настолько гармонично в ней сочетались, что в совокупности создавали цельный и законченный образ ненавидимой всеми начальницы. Ее внешние характеристики были весьма заурядными: женщина невысокого роста, коренастая, пучеглазая, длиннорукая, с редким пушком вечно всклоченных волосишек на голове, оттопыренными ушами, полностью закрывающей живот грудью и откляченной назад попой в форме вопросительного знака. На одной руке у Шилы красовался широкий вытатуированный браслет, напоминавший кандалы греко-римских рабов, а ровно половина зубов устрашали огромными дырами и чёрным цветом, въевшимся в них из-за непрерывного курения. В совокупности с хриплым голосом все это придавало ей вид рецидивистки, отсидевшей десяток лет в местах не столь отдалённых. На работе Шила смолила одну за другой сигареты и донимала своих подчинённых чаще всего беспочвенными претензиями. С утра она могла отдать нам приказ: рассортировать по ящикам большую партию яблок, так, чтобы каждое из них было аккуратно завёрнуто в тонкую обёрточную бумагу, а с обеда неожиданно заявляла, что понятия не имеет, откуда мы это взяли, и заставляла перекладывать всё заново, освобождая яблоки от обёрток. Впрочем, никто из работниц выходками Шилы не возмущался, поскольку это неминуемо выливалось в увеличение объёма работы, а иногда даже – в увольнение.

Всем на складе было хорошо известно, что наша начальница, как никто другой, чрезвычайно агрессивно реагирует на любые комментарии в свой адрес. Бывало, что Шиле, расхаживающей туда-сюда по складу между длинными и высокими рядами ящиков, удавалось краем уха расслышать в чьём-нибудь разговоре своё имя. Тогда, образно выражаясь, она трансформировалась в самое настоящее шило, вонзаясь по самую рукоятку в психику своей сотрудницы по работе, осмелившейся что-то про нее сказать. Шила решительно направлялась в сторону этой женщины и, приблизившись к ней вплотную, принималась угрожающе шипеть: «Ты что тут обо мне сплетни распускаешь?» «Я?! – испуганно отстранялась от неё сотрудница. – Да я ничего такого не говорила!» «Как это ничего?! – впивалась в неё Шила прищуренными глазёнками, блестевшими искоркой нескрываемого остервенения. – Я же слышала, как ты сказала: "Шила этого не знает, и вчера около мусорного бака…" Так чего я не знаю?» Понимая, что Шила просто так от неё не отвяжется, сослуживица неохотно признавалась: «Ты, наверное, не в курсе, что у нас Патриция беременная ходит, уже на четвёртом месяце, но она просила никому об этом пока не говорить». «Хм-м-м, да, я этого не знала, – отвечала Шила, чуть ослабив зверское выражение лица. – А что ты там сказала про вчера?» «Про какое-такое вчера? – растерянно хлопала ресницами проговорившаяся сотрудница и все больше морщила лоб, пытаясь вспомнить то, о чем ее спрашивала Шила. – А-а-а! Ну да, как раз вчера мы про её беременность и узнали». «А причём здесь мусорный бак? Ты что хотела этим сказать?» – никак не успокаивалась Шила. Уже не зная, как от неё отцепиться, напарница по работе лихорадочно старалась восстановить в памяти всё до единого слова из того, что ею самой было сказано несколько минут назад, и, наконец, ей это удавалось: «Так о беременности у Патриции мы узнали как раз вчера вечером, когда ящики со склада выносили, там, прямо у мусорного бака она нам об этом и сказала». «У какого из них?» – не унималась Шила. И она не шутила. Она действительно хотела это знать.

В общей сложности на том складе работало около сорока женщин, не считая директора Максимильяна, которого тоже можно было рассматривать в качестве полноправного члена дамского коллектива, поскольку у всех, кому довелось с ним познакомиться, его мужская сущность вызывала серьёзные сомнения. Возможно, она была им полностью утрачена в ходе длительного общения со своими подчинёнными слабого пола, а, может, у него просто-напросто её никогда и не было. Вдобавок к этому, в поведении Максимильяна бросалась в глаза выраженная невротичность. Застать его в статическом положении было практически невозможно. Он постоянно сновал по складу с какими-то папками в руках и обрывисто переговаривался по мобильному телефону. При этом Максимильян энергично жестикулировал, кряхтел, сопел, повизгивал, поправлял на себе резинку от трусов, расстёгивал и застёгивал ремень, пуговицы на рубашке, чесал абсолютно всё, что можно было на себе почесать, периодически подпрыгивал, приседал, крякал, постанывал, позёвывал, ковырял в носу, щёлкал пальцами, засовывал их в углубления предметов окружающей обстановки, а также совершал множество других хаотических движений, что в совокупности напоминало растянутый во времени судорожный припадок. Другой чертой характера у директора склада являлась совершенно не мужская способность к сплетням, которые он имел привычку распространять с невероятной скоростью и столь же невероятной запутанностью. Всего за пару-тройку минут Максимильян умудрялся подбежать сразу к нескольким сотрудницам, сообщив им по очереди, к примеру, следующее. Одной: «Слышала про Ноэлию? Оказывается у неё жених – аргентинец», другой: «Ноэлия-то жениха себе завела, говорят, он – женатый, а она об этом и не догадывается», третьей: «Мне из ваших кто-то сказал, что Ноэлия собралась выходить замуж. Ты, случайно, не в курсе?» Впрочем, в этой его манере поведения имелся один довольно существенный плюс. Когда Максимильян пытался сболтнуть что-нибудь, на его взгляд, интересненькое, то работницы склада получали долгожданную возможность разогнуть спины и немного отдышаться от утомительного перемещения ящиков и расфасовки овощей и фруктов.

Приняли меня на этот склад в качестве рабочей на тех же условиях, что и остальных сотрудниц, подписав трёхмесячный контракт, который по истечении этого срока возобновлялся в случае, если та или иная работница устраивала начальство. Около трети моих напарниц проработали там более десяти лет, и данное обстоятельство нисколько не отразилось на их профессиональном статусе. Каждые три месяца они отправлялись в кабинет Максимильяна, который подписывал им очередной контракт на тот же срок и ту же заработную плату. Эта мера была обусловлена тем, что, если у кого-нибудь из работниц происходило снижение производительности труда, то на таких условиях распрощаться с ней было проще простого. Тот фруктово-овощной склад был далеко не единственным частным предприятием Страны Вечного Праздника, нанимавшим персонал подобным образом. По законам этого государства, принятому на постоянную работу, а затем уволенному с неё человеку работодатель обязан был выплатить соответствующую индемнизацию, пропорционально отработанному там времени. Иногда она выливалась в круглую сумму, и, бесспорно, имела право таковой быть в качестве компенсации работнику за многолетний труд и затраченные усилия. Однако при найме по краткосрочному контракту ответственность работодателей перед нанятыми работниками была минимальной. Законами Страны Вечного Праздника разрешалось держать работников на краткосрочных контрактах в течение любого периода времени и увольнять с минимальной денежной компенсацией. Служащие частных фирм, работающие на таких условиях, понимали, что начальник в любой момент может распрощаться с ними без каких-либо выплат за отработанный стаж, и, чтобы подольше удержаться на рабочем месте, шли на целый ряд уступок, выполняя обязанности, не предусмотренные контрактом, и перерабатывая большое количество часов.

Работали мы на складе в таком сумасшедшем ритме, что порой не оставалось времени даже на то, чтобы сходить в туалет. Огромный и холодный ангар с виду напоминал муравейник, в котором одни работницы безостановочно сновали туда-сюда с тяжёлыми ящиками в руках, другие в это время расставляли в ряды громадные контейнеры, полные овощей и фруктов, а третьи занимались их расфасовкой. Лишь иногда этот монотонный индустриальный шум прерывал чей-нибудь вскрик, вызванный случайно прищемлённым пальцем или упавшим на ногу ящиком. Ввиду того, что выкроить времени на разговоры в рабочей обстановке было практически невозможно, работницам склада удавалось пообщаться лишь за несколько минут до начала смены. Эти беседы отличались лаконичностью. Общались мы коротко и по существу, а форма изложения напоминала митинги рабочей молодёжи из фильмов советской эпохи, когда на трибуну один за другим выходили революционеры-агитаторы и рубили с неё «правду-матку» про великое коммунистическое будущее российского народа. Аналогично этому, мои напарницы сбивались в большую толпу перед входом на склад и оттуда по очереди озвучивали свои обращения, объявления и пожелания. Приблизительно за пять минут до начала смены одна из них звонким голосом выкрикивала: «Девчонки, мне в среду с утра ребёнка вести к врачу. Выручайте! Нужно, чтобы кто-нибудь в дневную смену за меня отработал!», или: «Продаю тачку: белый Ниссан Сентра со ста тысячью километров пробега! Кому нужно, подходите! Поговорим!», или: «Сниму двухкомнатную квартиру где-нибудь здесь, неподалеку, и чтоб недорого! Кто в курсе, подскажите!» Так же сообщались основные события личной жизни сотрудниц по работе: «Лидия с баклажанов на следующей неделе замуж выходит!», «У Алисии из огуречной секции муж ногу сломал!», «Каталине больше контракт продлевать не будут! Чем она проштрафилась-то? Кто знает?»

Там же, перед ангарной дверью, чуть ли не еженедельно устраивались денежные сборы на подарки ко дню рождения, свадьбе, юбилею и прочим празднествам работниц нашего склада. Мне же при расставании с заработанными нелёгким трудом деньгами на подарок очередному новорождённому, бывало, что хотелось возразить: «К чему это?! Подумайте сами! Если первые двое-трое детей у этой женщины были приятной неожиданностью, то уж никак не пятый… Неужели вы действительно думаете, что она этой своей беременности страшно рада и твёрдо настроена отпраздновать рождение очередного младенца по полной программе? Это с её-то зарплатой, на которую непонятно, как живут и кормятся остальные дети?! Да лучше не лезьте вы к этой женщине ни с какими подарками для малыша (у неё их от четырёх предыдущих дома – целый мешок, наверное, уже складывать некуда), а просто от души по-человечески посочувствуйте!». К сожалению, отказаться от поборов было нельзя, и, начиная с первой недели работы на складе, на эти цели из моего кошелька перекочевала существенная сумма денег. Обычно перед началом работы старшая по смене обходила всех по очереди сотрудниц и, если кто-нибудь делал попытку этой подати воспротивиться, в ответ она тут же оглашала толпу грозным криком, по мощности напоминающим коровий рёв: «Это с какой стати ты не будешь платить?! Особенная что ли?!» А сгрудившиеся в плотную массу женщины принимались недовольно гудеть ей в поддержку: «Давай раскошеливайся, как все остальные!» Впрочем, когда дело дошло до даты моего дня рождения, никакого подарка от коллектива сотрудниц я не получила. Никто из них с этим событием меня даже не поздравил. Удивившись и, в то же время, немного обидевшись, я рассказала об этом своей напарнице по смене – эмигрантке румынской национальности по имени Габриэла. «У меня такая же история, – сочувственно покачала головой она, – семь лет работаю на этом складе и регулярно вношу деньги на подарки всем до одной девчонкам… И что ты думаешь, они мне за это время хоть что-нибудь подарили? Ага, держи карман шире! Даже поздравления в устной форме не дождалась. Но что поделаешь? Если мы для них никто, так себе, мусор какой-то, а не люди. Постарайся не расстраиваться и не обращать на это внимания».

******

В то время как моё настроение в период работы на фруктово-овощном складе периодически чем-нибудь омрачалось, физическая форма, наоборот, крепла не по дням, а по часам. Нисколько не увеличиваясь в размерах, с каждым днём я становилась всё сильнее, и за пару месяцев регулярного подъёма тяжестей сила рук у меня развилась до такой степени, что я запросто могла поднять человека весом в пятьдесят килограммов и пронести его на руках, наверное, метров сто. Для меня уже не составляло труда переставлять дома в одиночку шкафы, а когда при мытье полов нужно было забраться шваброй под диван, то я легко его поднимала вместе с лежавшим сверху мужем, и, закончив влажную уборку, также легко возвращала их обоих на прежнее место. Впрочем, иногда это сопровождалось неожиданными неудобствами. Натренировавшись на подъёме тяжёлых ящиков, я умудрилась переломить напополам зубную щётку, несколько карандашей, а во время нарезки овощей то и дело отламывала у кухонных ножей деревянные ручки. Причём происходило это не целенаправленно, а совершенно случайно, в процессе захвата и удержания пальцами указанных предметов. Бывало, возьму что-нибудь в руки, как оно вдруг «хрясь!» и сломается. Кульминационный момент развития моей непомерной ручной силы наступил, когда мы с мужем решили провести пару выходных в отеле соседнего горного региона. В том гостиничном номере, среди прочей мебели, стояло большое соломенное кресло-качалка, на которое мой супруг водрузился, чтобы посмотреть по телевизору программу новостей, а я ради шутки решила его тихонечко качнуть и, как мне показалось, легонько толкнула в коленку. В ту же секунду кресло-качалка вместе с взвизгнувшим от неожиданности мужем кувыркнулось назад. Сам он грохнулся навзничь, а кресло шарахнулось об пол, отскочило в сторону и, взмыв вверх, разбило вазу с цветами, часть которой отлетела к потолку и врезалась в люстру. От удара осколком вазы люстра тоже разбилась и рухнула на пол, вместе с разлетевшимися на мелкие осколки лампочками. Всё это время я с растерянным видом наблюдала за происходящим, стоя посреди комнаты, из угла которой доносились стоны мужа, а по всему паркету блестящей россыпью сверкали осколки разного калибра. До сих пор не понимаю, как мне это удалось. Ведь качнула я его всего двумя пальцами!

Рассказывая об этом, мне вспомнилась другая история, произошедшая у меня на глазах. Как-то раз на курсах воспитателей групп продлённого дня меня, в числе прочих учеников и учениц, отправили для прохождения практики в ближайшую зону детского отдыха – большой крытый павильон, оборудованный горками, тобоганами, качелями, шведскими стенками и т.д. Оказалось, что самым любимым развлечением у ребят был батут, поэтому около него выстроилась самая длинная очередь. Правда, прыгать на нём детям разрешалась только под присмотром взрослых. Меня с парой напарников по курсам поставили туда, чтобы следить за количеством детей, отправляемых на батут, иначе в случае перевеса он мог порваться. Согласно инструкции, мы запускали трёх-четырёх ребят, которые прыгали на нем минут пять, а затем на их место заступали следующие. Всё было нормально, пока очередь не дошла до мальчика лет восьми, весившего шестьдесят килограммов, а может быть даже и больше. Проще говоря, от мальчика у него было только лицо, а тело походило на огромную статую Будды с присущими ей округлыми и складкообразными формами. В то же время отказать в этом удовольствии крупному мальчугану мы не могли, поскольку он был ребёнком, а потому имел полное право повеселиться в своё удовольствие. Когда этот мальчик встал на упругую поверхность батута, то стоявшие рядом родители с детьми стали расступаться по сторонам, а минуту спустя бросились врассыпную, по-видимому, подозревая, что этот ребёнок плотного телосложения в прыжке может запросто перелететь заграждение и приземлиться на кого-нибудь из них сверху. К несчастью, именно это произошло. С первого прыжка он стартовал вверх наподобие космической ракеты, и та сила, которая сумела оторвать его от земли, существенно изменила его последующую траекторию. В считанные секунды буддообразный ребёнок вылетел за пределы батута и в падении грохнулся на пытавшегося отбежать в сторону невысокого и сухощавого мужчину. Раздался мощный хлопок, и когда мы подбежали к опрокинутому взрослому и пареньку, практически целиком закрывшему его своим грузным телом, то до нас, будто из недр земли, донёсся тихий и злобный шёпот пострадавшего: «Да кто же тебя так раскормил? Это же надо так… су…су…су… су-меть…» В то же время его собственный ребёнок принялся задорно хохотать над раздавленным беднягой-родителем: «Пап, ха-ха-ха! А ты ещё раз можешь так распластаться в лепёшку?! Ха-ха-ха! Ну сделай это ещё раз, па-а-ап!»

******

В завершении рассказа о фруктово-овощном складе скажу, что внезапно обрушившийся на Страну Вечного Праздника экономический кризис стал причиной моего увольнения. К концу третьего месяца работы надежды на то, что Максимильян подпишет со мной следующий краткосрочный контракт, рухнули в одночасье. Пригласив меня в свой кабинет и усевшись на крышку письменного стола, он скороговоркой выпалил: «Полагаю, ты в курсе, что у нас сейчас в стране творится с экономикой? Бедственное, скажу я тебе, положение. Спасайся, кто может! Вот и придётся мне наших девчонок спасать. Вчера ко мне две местные приходили устраиваться на работу, и я им отказать не сумел. Ведь они же отсюда, свои. Родились здесь, выросли, купили себе жильё, а ипотечные кредиты нужно оплачивать, чтобы не остаться без крыши над головой. В общем, я их пожалел. Но поскольку этот ангар не резиновый, то набрать персонала больше положенного я не могу, поэтому со следующей недели ты и румынка Габриэла можете считать себя освобождёнными от рабочих обязанностей. Я решил ваших контрактов больше не продлевать». От услышанного меня слегка пошатнуло и в голове каруселью закрутились невесёлые мысли: «Как же это?! Взять и рассчитать вот так просто, из-за национального несоответствия… мол, они свои, а я, получается, никто…» Обратив внимание на мой ошарашенный вид, шеф грубовато потрепал меня по плечу: «Ты только давай у меня не плачь! Да в чём проблема-то? Устроишься куда-нибудь, как все ваши, эмигрантки, пойдешь уборщицей, они везде нужны». «Мне, честно говоря, хотелось бы ещё какое-то время поработать у Вас на складе», – бросила я на него умоляющий взгляд в надежде, что это ещё не окончательный приговор. Но начальник к тому времени меня уже не слушал. Повернувшись ко мне спиной, он принялся лихорадочно копаться в лежащих на столе бумагах. «А, да, постой, – добавил он напоследок, – я Габриэле ещё не сообщал, что её заодно с тобой увольняю, поэтому подойди к ней и как-нибудь по-хорошему объясни, чтобы она не обиделась. В общем, ты неглупая, понимаешь, что я имею в виду. А в понедельник приходите сюда обе за расчётом, лучше вечерком, когда я буду посвободней». В глазах у меня колыхнулись накатившие от обиды слёзы, но, пересилив себя, я прошептала: «Хорошо, я ей об этом сообщу», – и на ватных ногах вышла из его кабинета.