Эмигрантка в Стране Вечного Праздника

скачать книгу бесплатно


Итак, представьте себе, что вас не оставляет в покое какой-то мужчина, а устраивать из-за этого скандала на глазах у своих коллег по работе вы не хотите. Что же в таком случае делать? Попробуйте «признаться» в своей лесбийской ориентации, но только не заявляйте об этом в присутствие всего коллектива. Мол, да, мне нравятся представительницы слабого пола, и я этим очень горжусь! Вам могут не поверить, поэтому лучше всего поступите, как умные герои, которые всегда идут в обход. Прежде всего, вычислите среди своих сотрудниц самую отъявленную сплетницу, установите с ней доверительные отношения, а затем поведайте ей об «особенностях своей сексуальной ориентации», причём наедине, по секрету и таким тоном, чтобы у неё не возникло никаких подозрений в обратном. Выглядеть ваше «достоверное признание» должно приблизительно так. Выдавливая из себя каждое слово, спотыкаясь и периодически замолкая, тихим, а ещё лучше, очень тихим голосом, вы должны произнести что-нибудь наподобие: «Я даже не знаю, как тебе об этом сказать… В общем, ты понимаешь… я очень надеюсь, что это останется между нами… потому что… то, о чём я тебе сейчас сообщу, в некотором роде может дурно повлиять на мою карьеру… А мне бы этого не хотелось… несмотря на то, что я работаю здесь сравнительно недавно… мне важно мнение сослуживцев…» Только, когда офисная сплетница завоет от нетерпения: «Ну, ну, говори же!», – выдайте ей в лоб: «Я люблю одну девушку, и мы с ней проводим всё свободное время вместе». Уверяю, что после такого «признания» ни один рукастый сотрудник к вам уже не полезет, решив, что вы не его поля ягода. А если мужчина, замучивший вас сексуальными домогательствами, к тому же ваш шеф, то не забудьте в самом конце своего рассказа добавить: «Кстати, эта моя близкая подруга – мастер спорта по восточным единоборствам, и в настоящее время работает инструктором в школе для полицейских».

Другая типичная ситуация: вы – отличная работница, у всех на хорошем счету, несколько лет ждёте повышения в должности, а ваш начальник не торопится этого сделать, полагая, что в данный момент вы пребываете в том самом возрасте, когда большинство людей стремится вступить в брак и обзавестись потомством. Иначе говоря, его останавливает то, что в ближайшем будущем семейные заботы могут полностью вас поглотить в ущерб производительности труда. Так вот, для успешного карьерного роста вам нужно лишь поставить своего босса перед фактом, что вы – лесбиянка, и никакой семьёй обзаводиться не собираетесь, поскольку вам и так хорошо. Вряд ли после такого признания у него возникнут сомнения в вашем рабочем энтузиазме. А если через годик-другой вы всё-таки надумаете выйти замуж за представителя сильного пола, то можете объяснить разгневанному шефу свой поступок очень мило и по-женски: «Просто мне наскучило быть лесбиянкой. Подумаешь… что в этом такого?». Между прочим, узаконенный в некоторых европейских странах факт нетрадиционной сексуальной ориентации позволил выделиться и, в отдельных случаях, даже зарекомендовать себя, как интереснейшую и разностороннюю личность, людям, до того считавшимся заурядными «серыми мышками». «Случайно уроненная» фраза: «Моя давняя подруга – лесбиянка» или: «Треть моих соседей по подъезду придерживаются нетрадиционной сексуальной ориентации, и все они – удивительно милые люди», – как по мановению волшебной палочки, повышала рейтинг «серых мышек» в глазах абсолютно всех знакомых и сослуживцев, особенно тех, чьи сексуальные предпочтения были нетрадиционными и тщательно скрываемыми от окружающих.

******

В то время как в приграничных регионах Страны Вечного Праздника коренные жители испытывали эстетическое наслаждение, наблюдая за приезжими, освоившими местный язык, а еще извлекали из этого политическую выгоду, в центральной части этого государства происходило всё с точностью до наоборот. Местное население воспринимало эмигрантов исключительно, как обузу и фактор, тормозящий развитие их страны, и это, по существу, являлось традиционным, девственно европейским отношением к эмигрантам. По стечению обстоятельств, именно в таком регионе очутилась я.

По приезду в Перепёлки мы с мужем арендовали в одной из новостроек просторную трёхкомнатную квартиру, с блестящим паркетом и встроенными в стены шкафами. После многолетнего проживания в малогабаритных квартирках с низкими потолками на территории другой европейской страны это жильё показалось мне подарком судьбы. Но, к сожалению, долго радоваться там не пришлось, поскольку одно из достоинств нашей квартиры вскоре стало её чудовищным недостатком. Располагалась она на первом этаже и сдавалась в аренду вместе с небольшим участком земли, размером приблизительно в сотку, который, по задумке застройщика, одними жильцами мог использоваться в качестве летней террасы, а для других стать небольшим садиком или огородиком. По иронии судьбы, как мне, так и моему мужу, садово-огородные радости были совершенно чужды, а использование этой территории в качестве террасы было сомнительной затеей, поскольку на небольшом расстоянии от нее высился четырёхэтажный жилой дом. Иначе говоря, никому не придет в голову усесться на террасе с чашкой кофе и газетой в руках в присутствии целого дома напротив. К сожалению, мы с мужем слишком поздно сообразили, что этот садово-огородный придаток нам совершенно ни к чему. В итоге, не востребованный и не использованный нами ни в каком качестве участок земли в течение года медленно, но верно зарастал травой, и это обстоятельство вызвало нешуточное возмущение у наших соседей.

Я неоднократно пыталась предотвратить такое развитие событий, уговаривая мужа арендовать газонокосилку или попросить кого-нибудь из местных крестьян пройтись косой по нашей заросшей травой террасе. В ответ он лишь отмахивался от меня как от назойливой мухи: «К чему это? Мы же всё равно ею не пользуемся. Пусть себе зарастает!» Однако мнение наших соседей было прямо противоположным. Застав меня в подъезде или на подходе к дому, один за другим они чуть ли не ежедневно стали требовать очистки террасы от разросшейся травы. «Во-первых, постричь мне её нечем, так как у нас с мужем нет газонокосилки, – отвечала я. – А, во-вторых, у соседей слева и справа от нас она уже по пояс, но к ним, как я понимаю, никто из вас подобных претензий не предъявляет». «Ты себя с ними не сравнивай! – аргументировали свою позицию соседи. – У них есть право делать со своими террасами то, что душе угодно, потому что они – местные, мы их уже давно знаем, а ты взялась здесь непонятно откуда! Вот и делай, что тебе говорят!» С каждым днем мне все труднее становилось выдерживать давление со стороны соседей, поэтому я прокомментировала содержание их разговоров мужу. Сначала он искренне удивился: «А с какой стати они вообще с тобой это обсуждают? Ведь ответственный квартиросъёмщик – я, а не ты, ты-то здесь совсем не причём…», – и подытожил: «В общем, каждого, кто в очередной раз заведёт с тобой разговор на эту тему, отправляй ко мне. А что касается террасы, то я решил там траву пока не косить. Ведь в контракте об этом ничего не сказано, значит, пусть себе растёт на здоровье». Через пару месяцев соседи поняли, что предпринимать с травой-муравой мы ничего не собираемся, и разом ополчились против меня. «А почему не против мужа?» – спросите вы. Задам встречный вопрос: «А кто из нас двоих эмигрант?» или ещё точнее: «Кто из нас двоих выглядит наиболее слабым и беззащитным, поэтому вероятнее всего проглотит обиду и не станет вступать в споры?» Правильно, я. Именно к такому выводу пришли наши соседи. Они сговорились меж собой не давать мне проходу, и, как следствие, при очередной встрече с кем-нибудь из них на лестничной клетке я вынуждена была выслушивать в свой адрес целый ряд таких нелицеприятных эпитетов, как приезжая свинья, грязная эмигрантка, мерзкая бомжиха, и т.п.

Каждый раз я пыталась им втолковать, что, не являясь ответственной квартиросъёмщицей, по существу не могу отвечать за решения своего супруга, и что с этим вопросом им нужно обращаться к нему, а не ко мне. Однако мои разъяснения не возымели никакого эффекта, и в какой-то момент дело дошло до того, что я стала бояться выйти из квартиры, чтобы ненароком не встретиться с разгневанными соседями. Иногда, слыша у себя за спиной их злобное скрежетание и оскорбительные высказывания в мой адрес, я живо представляла себе, как они, будто стая шакалов, вдруг всей толпой налетят на меня и порвут на куски. К несчастью, приблизительно это вскоре произошло. Удивительным было то, что с моим мужем соседи ни разу не попытались обсудить тему нашей слегка одичавшей террасы. Именно поэтому он искренне удивлялся моим рассказам об их нападках до тех пор, пока я не вернулась домой в слезах. В тот день, как только я зашла в подъезд, соседи окружили меня плотным кольцом и принялись оскорблять и запугивать тем, что если я не наведу порядок на террасе, то они напишут на меня заявление в полицию, причем придумают что угодно, лишь бы упрятать меня за решётку. На почве этого нервы у меня окончательно сдали, и, придя домой, я разрыдалась. Только тогда мой супруг наконец-то понял, что все предыдущие рассказы о регулярных стычках с соседями не были преувеличением с моей стороны. Это событие подвигло его на аренду газонокосилки, и буквально через пару дней наш сад был приведён в божеский вид.

Позже я поняла, что причина проблемы заключалась не столько в заросшей травой террасе, сколько в необходимости найти себе козла отпущения, на котором можно было бы с лихвой отыграться за все свои комплексы и неудачи, а его место у европейцев отводилось ущемлённому в правах, безответному эмигранту. Некоторое время спустя мы с мужем переехали на другую квартиру в Перепёлках, однако, и там новая соседка приняла меня в штыки. Хотя, казалось бы, с одним человеком договориться гораздо проще, нежели с целой толпой. Тем не менее, этого не произошло, поскольку ей не пришлось по душе моё эмигрантское происхождение. В том трехэтажном доме было всего четыре квартиры. В двух из них никто не проживал, а третью, расположенную этажом ниже, прямо под нами, занимала женщина средних лет. Подъездная дверь в этом доме давно рассохлась и не закрывалась, поэтому на лестничную клетку ветром заносило уличный мусор. Спросите, кто его убирал? Кто же, кроме меня… Правда, перед тем как это стало моей обязанностью, я попыталась договориться с нашей единственной соседкой об очерёдности уборки. «Ф-ф-фи, ещё чего?! – брезгливо сморщилась она. – Я тебе уборщица что ли? С какой это стати я должна за всеми грязь убирать?» Мне захотелось возразить: «Почему же это за всеми? И за собой тоже! Ты же не Питер Пэн, по воздуху не летаешь». Впрочем, я во время сдержалась и промолчала, понимая, что худой мир лучше доброй брани. К тому же эта женщина, прослывшая на весь посёлок большой склочницей, доводилась дальней родственницей нашей квартирной хозяйке, поэтому обострять с ней отношения было не в моих интересах.

Зато однажды мне представилась возможность над своей соседкой от души посмеяться, и я не преминула ею воспользоваться. Как было сказано выше, жила она прямо под нами, на первом этаже, мы же, соответственно, на втором, а весь третий этаж занимало просторное чердачное помещение. Как-то раз соседка заметила, что чердачные двери перестали закрываться. Она вызвала плотников, те провели осмотр и заключили, что двери надо менять, так как они усохли от старости и перестали прилегать к дверному проёму. Очевидно, их замена стоила недешево, поскольку наша соседка отказалась это делать за свой счёт. Пока она пыталась договориться с остальными владельцами квартир этого дома, чтобы в складчину оплатить ремонтные расходы, всё это время чердак, битком набитый разным хламом, оставался доступным для всех желающих его посетить, что в значительной мере упрощала постоянно открытая подъездная дверь. Кстати, если вы полагаете, что наша соседка, вооружившись двустволкой, ночами напролёт просиживала около входа в подъезд в ожидании грабителей, то вы ошибаетесь. Праздно шатающееся по посёлку в жажде лёгкой наживы жульё нисколько эту женщину не интересовало, поскольку её внимание было приковано ко мне и моим предполагаемым коварным воровским действиям. В этом я очень скоро убедилась.

Однажды я вышла на лестничную клетку, чтобы полить пару стоявших там растений, затем вернулась в квартиру, закрыла за собой дверь, и тут услышала внезапно раздавшийся на лестнице сильный топот. Взглянув в дверной глазок, я увидела промчавшуюся вихрем на чердак соседку. «Что это с ней? – пронеслось у меня в голове. – Пожар там что ли случился?» Буквально через пару минут у меня над головой раздался осторожный скрежет половиц, будто соседка играла на чердаке с кем-то в прятки, и ей выпало водить. «Странно, почему она передвигается по чердаку медленно и крадучись? И кого планирует там поймать? Не мышей же…» – подумалось мне. И вдруг – стоп, эврика! – меня осенило: «Кого, кого? Да меня! Когда я отправилась поливать цветы, то с шумом открыла дверь, а закрыла её практически беззвучно. И поскольку соседка не услышала моих шагов по лестнице, то решила, что если я не прошла мимо её квартиры вниз, то, соответственно, отправилась наверх, на чердак, двери которого не закрываются. Зачем? А-а-а… Разумеется, чтобы оттуда что-нибудь стащить». Для подтверждения правильности своей догадки этот эксперимент мне пришлось повторить ещё несколько раз. И точно, услышав, как я открываю квартирную дверь, но, не услышав, как я её за собой закрываю, соседка прытью бросалась на верхний этаж, к чердаку, а потом долго и старательно обследовала его, половица за половицей и шкаф за шкафом. Дверные замки на чердаке оставались сломанными на протяжении нескольких месяцев, и мне удалось неоднократно вот так от души повеселиться. Зная, что соседка всегда обедает дома, именно в это время я проводила свой эксперимент и долго покатывалась со смеху у себя в квартире, заслышав её громкий топот на лестнице и сразу же вслед за этим – крадущиеся шаги в чердачном помещении.

*****

Возвращаясь к описанию нашего первого жилья, арендованного в Перепёлках, признаюсь, что никому бы не пожелала поселиться в новом доме, где жильцы ещё не обосновались. По количеству шума, производимого с семи утра до девяти вечера, наш подъезд запросто мог бы посоревноваться с крупным металлургическим цехом. Каждый новосёл сутками напролёт у себя в квартире что-нибудь доделывал или переделывал, стараясь придать стандартной цементной коробке вид уютного гнёздышка. Кто-то клал паркет, кто-то развешивал по стенам картины, кто-то устанавливал новую сантехнику. При этом спастись от многочасового визгливого звука работавших за стенами дрелей и стучащих тут и там молотков было практически невозможно. Не помогали даже наушники и бируши. В тёплые времена года, чтобы избавиться от шума и гама, я отправлялась на прогулку по горным тропам либо подолгу просиживала с книгой или компьютером в местном парке, но когда холодало, и шёл дождь, оставалось лишь медленно сходить с ума от шумовой атаки соседей. Другой неожиданной неприятностью в арендованной нами новой квартире стали квитанции с запредельными ценами за газ, на оплату которых в первый зимний месяц ушла ровно половина зарплаты моего мужа. Сразу после этого мы предпочли обходиться закутыванием в большое количество одежды, наподобие капустного кочана, и, в качестве альтернативы центральному отоплению, приобрели пару небольших газовых обогревателей на колёсиках, которыми грелись, устанавливая их у ног.

Три года спустя нам представилась возможность переехать на другую квартиру, расположенную в старом доме и сдаваемую за более приемлемую цену. Мы оповестили владельца прежней, которого звали Бенджамином, и приступили к сбору своих вещей. Через пару дней он неожиданно нагрянул к нам с визитом и предупредил, что мы должны оставить ему жильё в идеальном состоянии, поскольку в противном случае он не вернёт нам залоговой суммы, внесённой три года назад и равной двум месяцам арендной платы. В наших интересах было получить назад эти деньги, а потому я приступила к интенсивной уборке и за пару недель отмыла всё до последнего пятнышка. Наконец, когда наши вещи были упакованы и перевезены в другое жильё, подошёл момент окончательной сдачи прежней квартиры её владельцу. Бенджамин не заставил себя долго ждать. Появившись на пороге без опозданий и холодно бросив в нашу сторону «здрасьте», он прошагал в одну из комнат. При ходьбе этот домовладелец расставлял ноги так, что казалось, будто в пространстве между ними у него свисал длинный и тяжеловесный хвост, на который он старался не наступать. За эту особенность я мысленно окрестила его Хвостатым. Если воображаемым хвостом Бенджамин походил на мартышку, лемура или снежного барса, то головой, однозначно, на быка. Черепная коробка у него была настолько крупной, что создавалось ощущение, будто она мешала ему самому. Каждое движение шеи у Бенджамина напоминало борьбу с громоздкостью головы, в которой последняя всегда одерживала победу. Во время разговора он медленно и невпопад её поворачивал, удерживая в слегка наклонённом положении и переводя угрюмый и несколько отрешённый взгляд с одного предмета окружающей обстановки на другой. На людей Бенджамин почему-то смотреть не любил и при общении фиксировал взгляд на какой-нибудь пространственной точке, удалённой от собеседника. При этом лицо домовладельца казалось неестественно застывшим, отчего догадаться о его настроении можно было исключительно по интонации. Когда же он молчал, понять, что происходило в его голове, было совершенно невозможно.

В назначенное время Бенджамин появился на пороге нашей квартиры, прошёл внутрь раскачивающейся походкой и сразу приступил к делу. Осматривая комнаты, он подолгу приседал, пыхтел, наклонялся к мебели, открывал шкафы, заглядывал под кровати, пока, наконец, не озвучил окончательный вердикт: «Залоговых денег за два месяца я вам не верну. Да и вообще, пожалуй, подам на вас в суд за то, что вы испортили моё имущество». «Что?!» – хором воскликнули мы с мужем. А я с совершенно обалдевшим видом добавила: «Это за что же?!» Бенджамин медленно повернул голову в мою сторону и, мимикой выражая желание плюнуть, выдавил из себя: «С тобой, женщина, мне вообще не о чем разговаривать. У меня твой муж арендовал квартиру, а не ты, поэтому не суй нос не в своё дело!» Ещё больше опешив, я ничего ему не ответила, и, повернувшись спиной, удалилась в соседнюю комнату, а там присела на диван в ожидании результатов переговоров. Через стенную перегородку до меня стали доноситься обрывки их разговора, походившего на бурное выяснение отношений, а не спокойное урегулирование конфликта. Через некоторое время всё стихло, затем послышалась тяжёлая поступь Бенджамина, зашагавшего по коридору и хлопнувшего входной дверью с такой силой, что я аж подпрыгнула на диване. Сразу после этого ко мне в комнату зашёл побледневший муж. «В чём дело?! Что ему не понравилось?!» – набросилась я на него с расспросами. В ответ муж тяжело вздохнул, взял меня за руку и повёл в комнату, которая ещё недавно была нашей спальней. Там он указал пальцем на слегка пожелтевшую краску над изголовьем кровати и сказал: «Вот это». «Что краска немного потемнела? – переспросила я. – Так это же не по нашей вине произошло, здесь стена всегда была влажной. А ещё что?» – «Ничего. Всё остальное вроде в порядке». – «И из-за этого он подаст на нас в суд? Бред какой-то!» – «Ну да, он так сказал, а, вообще, там видно будет. Может, ещё передумает…» От души посмеявшись над безумной выходкой Бенджамина, я посоветовала мужу не принимать это близко к сердцу, и в тот же день мы навсегда покинули доставившую нам столько хлопот квартиру. Однако её владелец, несмотря на абсурдность обвинения, своё слово сдержал. Он не только не вернул нам двухмесячный залоговый взнос, но и написал в полиции заявление, в котором обвинил моего мужа в нанесении ему материального ущерба. Впрочем, до суда дело не дошло. Нанятый нами адвокат по горячим следам организовал осмотр квартиры, и, поскольку никаких дефектов там не было обнаружено, жалоба Бенджамина была аннулирована, как необоснованная.

******

В то время как в Министерстве образования Страны Вечного Праздника решался вопрос о легализации моего российского университетского диплома, с биржи труда мне поступило предложение отправиться на курсы воспитателей групп продлённого дня. Согласилась я на него из-за отчаяния и безуспешных попыток устроиться на работу. Решила, что для трудоустройства лишний диплом, как говорится, никогда не лишний, и, как знать, возможно, в Стране Вечного Праздника придется попробовать себя в новом педагогическом амплуа. Так в течение нескольких месяцев я стала слушательницей указанных курсов в составе группы из двадцати учеников и учениц. Представительниц женского пола, включая меня, там было пятнадцать, мужчин – пять, а из их числа типичных мужчин – всего три, поскольку один впоследствии оказался геем, а другой— ужасным плаксой.

Попутно разъясню, что представляли собой курсы профессиональной ориентации. Начну с того, что учредить какие-либо курсы в Стране Вечного Праздника было проще простого, даже не имея ни малейшего представления о профессиях, на которые вы собрались бы обучать других. Подобным образом осуществлялась подготовка сварщиков, надомных сиделок, поваров, строителей высшей квалификации, швей, секретарей-референтов, официантов, помощников библиотекарей и прочих специалистов. «Как же некомпетентные устроители курсов умудрялись легализовать свои услуги?» – спросите вы. Гораздо проще, чем это может показаться на первый взгляд. Для начала им предстояло составить план учебной работы или его где-нибудь скопировать. После этого через своих родственников, друзей или знакомых нужно было найти в региональном отделе Министерства образования чиновника, который бы этот план быстренько утвердил. Наконец, оставалось набрать через биржу труда группу учеников, зачитать им теоретическую часть обучения, свозить куда-нибудь на практику, и всё – берите свои дипломы и работайте по полученной специальности, если хотите.

Следуя этой схеме, два коренных жителя Страны Вечного Праздника, не имевшие не только педагогического, но и никакого другого образования, за исключением обязательного школьного, организовали курсы воспитателей групп продлённого дня и приступили к проведению трёхмесячной обучающей работы. Одного из них звали Марком, а другого Эрнестом. Первый шеф, Марк, обладал гигантскими пропорциями, как в рост, так и в ширину, и при этом выглядел исключительно неряшливо. Он был вечно небрит и непричесан, независимо от погоды носил бермуды, длиной чуть ниже колен, обнажавшие его толстенные волосатые икры с узловатыми венами синюшного оттенка, а когда говорил, постоянно подёргивал какой-нибудь частью тела, будто бы к ней были подключены электроды. Второй шеф по имени Эрнест следил за собой чуть больше. Особое внимание он уделял своей широченной бороде, напоминавшей начищенную до блеска лопату. Роста Эрнест был невысокого, коренастого телосложения, с короткими кривыми ногами и сутулой спиной. Замечу, однако, что, несмотря на огромную разницу в пропорциях, Марк с Эрнестом во многом были схожи: возрастом в районе сорока пяти лет, вечным запахом алкогольного перегара изо рта, а из подмышек – телесной немытости, взглядом, сфокусированном при разговоре с женщинами на их бюстах, поразительной малограмотностью, отсутствием чувства юмора, деликатности и много чего другого, в некоторой степени скомпенсированного наличием большого стажа работы воспитателями детских летних лагерей. Так бы Марку с Эрнестом на этой должности и работать до самой пенсии, играя с малышнёй в догоняшки и организуя ночные пляски вокруг костра, если бы не случайное знакомство с каким-то высокопоставленным чиновником, который помог им создать фирму по организации детских праздников. Набив на этом руку, бывшие воспитатели пошли ещё дальше и приступили к реализации следующего проекта – курсов по подготовке аниматоров. Попутно поясню, что аниматоры – это артисты, изображающие на детских развлекательных мероприятиях персонажей из известных сказок, мультипликационных и художественных фильмов: разбойников, пиратов, волшебников, принцесс, рыцарей, различных животных, и т.п. Ничто не вечно под луной, и в какой-то момент интерес к курсам аниматоров пошел на убыль. Тогда Марк с Эрнестом переименовали их в курсы подготовки воспитателей групп продлённого дня, оставив содержание обучения прежним. Ничего иного, кроме как прыгать перед детьми в костюме какой-нибудь обезьяны, так называемые «педагоги» не умели, а обучаться чему-то новому в их планы не входило.

Все свои лекции Марк с Эрнестом читали по бумажке, спотыкаясь на каждом слове и озвучивая смысловые паузы протяжным мычанием. Было бы лучше, если бы они ни на минуту не отрывали от неё взгляда, поскольку, когда это происходило, оба преподавателя начинали нести ужасную ахинею, противоречащую не только базовым правилам педагогики, но и обычному здравому смыслу. Аналогично директорам курсов, такими же образовательно-воспитательными навыками отличался набранный ими преподавательский состав. Одну из преподавательниц, по имени Алекса, при первом же знакомстве я мысленно окрестила Трындычихой. На занятиях она трещала без умолку, путаясь в своих же собственных объяснениях, и, как следствие, разобраться в том, что эта преподавательница пыталась донести до слушателей курсов, было совершенно невозможно. Хотя сторонний человек, не имеющий никакого отношения к педагогике, наверняка решил бы, что говорливость Алексы свидетельствовала о её преподавательском рвении. На это, по-видимому, Трындычиха и рассчитывала. На одном занятии она говорила, говорила, говорила и договорилась до того, что забыла отпустить нас на положенный перерыв. На следующий день из-за её невнимательности приключился другой казус. Не обратив внимания на то, что один из учеников отправился в помещение туалета, расположенное в боковом отсеке аудитории, она закрыла её на ключ и ушла вместе с нами на перерыв. Когда же спустя двадцать минут Алекса открыла аудиторию и застала его одиноко сидящим в зале, то, ехидно хихикнув, разрешила этому парню отправиться на положенный перерыв и даже не извинилась перед ним за допущенную ею оплошность. Кстати, в тот день Трындычиха читала нам лекцию под названием: «Методы коррекции невоспитанности у подростков».

Другим из ряда вон выдающимся членом преподавательского состава был Хэги. Полагаю, что многие из вас видели представителей готической субкультуры, или коротко, готов. Их нетрудно узнать по одежде чёрного цвета, макияжу в стиле вампира, специфическим татуировкам с мотивами летучих мышей и смерти, большому количеству серебряных украшений и прочим аксессуарам. Всё это для Хэги было совершенно излишним, поскольку любой человек, бросивший на него беглый взгляд, понимал, что перед ним – типичный гот. Странная всё-таки штука – жизнь! Кто-то, пытаясь выделиться из толпы, примеряет на себя имиджи панка, заядлого рок-н-рольщика, байкера или того же самого гота. В то же время есть люди, которым стать одним из этих персонажей, как говорится, сам бог велел. Другими словами, образ Хэги был детально продуман и воплощён в жизнь самой матушкой-природой. С уверенностью можно сказать, что даже в большом и плотно населённом городе было бы непросто обнаружить другого такого высокого и худого черноволосого мужчину, с длинными кистями рук, чрезвычайно бледными чертами лица, красноватыми подглазьями, тонкими как ниточки губами и грустным, по-философски задумчивым взглядом, направленным в никуда. Однако Хэги с подобной трактовкой самого себя был категорически не согласен и всем своим поведением старательно противостоял генетическому имиджу гота. К слову сказать, на курсах он преподавал предмет под названием: «Оказание медицинской помощи детям, пострадавшим на развлекательных мероприятиях». Каждую лекцию Хэги начинал с чёткой постановки проблемы: «Наверное, кто-нибудь из вас думает, что если на ребёнка в большом количестве садятся мухи, то это потому, что он – сладкий?» Не ожидавшие такого вопроса слушатели курсов, как правило, замолкали и недоуменно таращились на преподавателя, а он поднимался со стула и, шарахнув со всей силы кулаком по столу, громовым голосом заявлял: «Враньё! Сказки папы Карло и мифы Древней Греции!», – а потом вновь водружался на стул и умиротворённым, и даже меланхолическим, тоном разъяснял, почему данное утверждение является в корне неправомерным. На каждом занятии Хэги по нескольку раз подпрыгивал, разражался на всю аудиторию дикими криками и с грохотом приземлялся на сиденье стула. Такой грозностью и порывистостью он, скорее всего, пытался продемонстрировать собственную антиготичность, то есть твёрдость и крутизну характера, но любой сторонний наблюдатель воспринимал это, как эмоциональную нестабильность, присущую типичным готам.

Следующим преподавателем, который стоил того, чтобы о нём упомянуть, был Лукас. Он вел сразу несколько предметов с довольно странным содержанием. Его практические занятия по теме «Роль рекламы в жизни общества» проводились в виде конкурса «Угадай-ка», в котором перед слушателями курсов выдвигалась следующая задача: прослушав начало какой-нибудь известной телевизионной рекламной заставки, нужно было вспомнить и пропеть от начала до конца весь её текст. Для меня до сих пор остаётся загадкой, какая при этом преследовалась цель и какие навыки приобретал во время такого упражнения воспитатель продлёнки? Тем не менее, петь нам приходилось помногу, аж до хрипоты. Другой предмет Лукаса имел напыщенное название: «Роль развлекательных игр в воспитательном процессе». Оставив в стороне вопрос о роли этих игр, могу сказать, что роль Лукаса на уроках по данному предмету заключалась в том, чтобы, выпучив глаза, вопить на слушателей курсов: «Так что?! Никто из вас не сумеет ответить, какова роль народных игр в жизни общества?!» В ответ мы лишь испуганно хлопали глазами, и вся аудитория погружалась в гробовую тишину. По мере того, как массовый испуг постепенно начинал проходить, в зале раздавались облегчённые вздохи, перемежающиеся шуршащими звуками шёпота, почёсывания и перекладывания тетрадей с одного места на другое. Тогда Лукас вновь набрасывался на нас с яростным криком, задавая следующий вопрос такого же абстрактного содержания, ответить на который никто не отваживался по причине элементарного страха. Ведь если сам вопрос задавался, мягко говоря, грубым тоном, то казалось совершенно логичным получить от Лукаса за неправильный на него ответ крепкую оплеуху. Вдоволь накричавшись, в конце каждого занятия он подводил итог: «В общем, так и знайте: я остался вами очень недоволен! Сегодня же найдите у себя дома ответы на все мои вопросы в какой-нибудь энциклопедии!» Наконец, третьим «коньком» Лукаса был предмет под названием: «Искоренение дискриминационных тенденций в детском коллективе». На этих занятиях он организовывал игры, в процессе которых мы должны были уяснить неправомерность такого явления, как дискриминация. По команде Лукаса мы вставали в круг, а он, приближаясь к каждому из нас, с налёту заявлял: «Ты, парень в синей футболке! Я к тебе обращаюсь! Представь, что ты стал негром! Р-р-раз так, и почернел весь, как уголь! Расскажи всем остальным, как ты себя ощущаешь, и как к тебе будут относиться другие люди?» Остальным участникам игры с лёгкой руки Лукаса отводилась роль китайца, лесбиянки, гея, бродяги и прочих жертв общественной дискриминации. К сказанному добавлю, что, когда кто-нибудь из моих коллег по курсам грубил мне или обращался по национальности, к примеру: «Э-э, ты, русская, рот закрой!», – то Лукас не только не делал ему замечания, но и, казалось, вообще, не считал подобную выходку достойной своего преподавательского внимания. Для справки, среди слушателей курса неместной национальности была только я.

******

В общем и целом непонимание того, какие знания необходимы педагогу, отличало всех без исключения преподавателей этой шарашкиной конторы. Причем, чтобы прийти к такому умозаключению, совершенно не требовалось наличие высшего педагогического образования. Данная проблема усугублялась абсолютным незнанием содержания преподаваемых предметов. Как-то раз у одного из преподавателей сломался настенный проектор. В результате наша группа целый час посвятила общению друг с другом, пока не пришёл техник и его не отрегулировал. Наконец, занятие возобновилось, и оставшееся время преподаватель посвятил чтению вслух появившегося на проекторе текста, будто мы сами не сумели бы с этим справиться. Кстати, вопрос на засыпку: нужны ли воспитателю групп продлённого дня акробатические умения? Я не шучу. В программу указанного курса входило шесть двухчасовых практических занятий по тренировке в жонглировании мячами, кеглями, диаболо, тарелками на длинных деревянных палочках и кое-что ещё из акробатики. Следуя этой логике, почему бы не обучить нас дрессировке слонов или тигров? А что? Очень даже интересное занятие! Единственное сомнение, нужно ли это воспитателю продлёнки, равно как и акробатические навыки?

В вопросе тематической целесообразности предметов сами устроители курсов недалеко ушли от набранного ими преподавательского состава. Одному из них – необъятных телесных пропорций Марку – региональным отделом министерства образования было поручено расширить раздел законодательства, посвящённый правам и обязанностям воспитателей продлёнки. Он, недолго думая, включил эту тему в свои лекции и излагал юридический материал следующим образом: «Уважаемые ученики и ученицы, представьте себе обычную ситуацию: ребёнок упал со стула и внезапно умер. С одной стороны, ответственность за произошедшее лежит на плечах его родителей, которые не предупредили воспитателя продлёнки о том, что их ребёнок не должен падать. С другой стороны, ответственность возлагается на детей, которые могли его с этого стула столкнуть, а оставшаяся часть ответственности лежит на самом воспитателе. Вот о том, какова она, мы с вами сейчас и поговорим». Далее следовало длиннющее и зануднейшее чтение соответствующего законодательного положения с употреблением ряда юридических терминов, значения которых слушатели курса, разумеется, не знали. Впрочем, судя по безотрывному чтению с листа, их смысловое значение было неизвестно и самому преподавателю этого предмета.

В отличие от Марка, в обязанности которого входило преподавание теоретической части по профессии воспитателя продлёнки, его напарнику – Эрнесту – выпала роль оттачивания практических умений и навыков у будущих педагогов. Курс его занятий назывался: «Поиграй-ка!» и был рассчитан на то, чтобы мы разучили как можно больше традиционных детских игр и впоследствии применяли их на практике в группах продлённого дня. Почему-то Эрнест не умел разъяснять понятным языком их правила. Коротко буркнув себе что-то под нос, он тут же призывно вопил: «Бежать!», – и при этом громко свистел в свисток. Все мы, так и не разобравшись в правилах, прежде всего потому, что не сумели их расслышать, продолжали оставаться на местах, переминаясь с ноги на ногу и удивлённо переглядываясь между собой. Однако Эрнест не унимался, вопя и топая на нас ногами: «Бежать! Сейчас же! Я кому сказал?!» Тогда слушатели курсов бегом рассредоточивались по аудитории, а Эрнест, увидев это, окончательно выходил из себя и принимался орать как резаный: «Стоять сейчас же! Вы что разбегались, как куры по двору?! Опять правил не поняли?»

Раз уж я заговорила о движениях, не могу не упомянуть о преподавательнице физкультуры по имени Джессика, которая позволила обращаться к ней попросту Джесс. Шутка ли сказать, но уже на первом занятии она появилась, волоча за собой правую ногу. Пока мы выполняли под руководством этой преподавательницы гимнастические упражнения, она стояла, облокотившись на шведскую стенку, и старательно нас подбадривала. На следующий урок Джесс пришла с тремя забинтованными пальцами рук и лейкопластырем, приклеенным к щеке крест-накрест. Ещё через неделю преподавательница по физкультуре попросила одного из учеников дуть в свисток на каждый взмах её руки, поскольку сама не могла этого сделать по причине внезапной охриплости, а на последнем занятии бедняжка предстала перед нами с загипсованной рукой. Между прочим, истинной причины нарастающего травматизма у Джессики никому из моих коллег по курсам выяснить не удалось. В результате любопытствующие разделились на две группы. Одни уверяли, что в своё свободное время она выступает на боксёрских рингах, а другие – что занимается дрессировкой диких животных.

В этом смысле полной противоположностью Джессике был Мартин, преподаватель предмета под названием «Ориентировка на горной местности». В молодости он работал гидом в горах и, надо сказать, так на этом занятии поднаторел, что, казалось, любая физическая нагрузка была ему по плечу. Всё свободное от работы время Мартин посвящал пешим экскурсиям по горам, с тяжёлым рюкзаком на плечах, чтобы не утратить полученных ранее навыков. «А почему тяжёлым?» – спросите вы. Потому что за долгие годы хождения по горным хребтам он накрепко усвоил основные правила безопасности. Одним из них являлось ношение предметов, без которых горная экскурсия имела все шансы завершиться плачевно, поэтому в его рюкзаке постоянно лежала длинная верёвка, двухлитровая бутыль с водой, еда, тёплая одежда, дождевик, не говоря уже о карте, компасе, телефоне, солнцезащитных очках и прочих необходимых в горах предметах. В отличие от большинства походников, Мартин носил рюкзак с полным объёмом содержимого даже тогда, когда его горные подвиги ограничивались двухчасовой прогулкой по ближайшим окрестностям. Внешностью он напоминал снежного человека средних размеров: крепкого, ловкого и на редкость шерстистого. На первых занятиях Мартин водил нас на экскурсии в горы, а все последующие долго и нудно разъяснял в аудитории, как правильно пользоваться разными компасами и картами. Эмоциональное состояние этого преподавателя отличалось крайней устойчивостью, поскольку эмоций у него было всего две. Большую часть времени он пребывал в меланхолическом настроении, воркуя о чём-нибудь тихим голосом, одновременно с этим ковыряя в носу и почёсывая промежность. Но если кто-нибудь из нас не сразу понимал его объяснений, к примеру, как правильно пользоваться компасом, то он буквально захлёбывался в приступах гнева. В такие моменты Мартин принимался размахивать руками в разные стороны и с криками «о-о-о!» и «а-а-а!» бегал по аудитории. Совершив несколько кругов, он успокаивался и вновь приступал к монотонному воркованию. «А зачем воспитателям продлёнки ориентироваться на горной местности?» – совершенно логично спросите вы. Полагаю, что это им совершенно ни к чему. Просто Мартин доводился родным братом учредителю курсов – Эрнесту, и это явилось достаточным основанием для того, чтобы подключить его к образовательному процессу. И, слава богу, что Мартин оказался гидом, а не мясником, техником-ассенизатором, стриптизёром и т. д. А не то бы пришлось нам на этих курсах заниматься… сами догадываетесь чем.

******

Лучших представительниц преподавательского состава курсов на воспитателей продлёнки звали Карла и Ванесса. В педагогический багаж этих девушек входило университетское образование и пара-тройка лет работы с детьми, что, с их точки зрения, значительно выделяло их из среды остальных преподавателей, ровным счётом ничего не смысливших в педагогике, и давало право почувствовать себя высококлассными специалистками. В отличие от своих коллег по работе, Карла и Ванесса преподавали на курсах только то, что им самим казалось наиболее уместным и актуальным. Однажды Карла решила продемонстрировать устроителям курсов и ученикам свой педагогический уровень «экстра-класса» и внесла в программу обучения предмет, преподаваемый на последнем курсе университета. Он назывался: «Психологические техники развития группового межличностного общения». По сути, это было равнозначно тому, как если бы на первом курсе медицинского университета студентам доверили самостоятельно провести операцию по пересадке сердца. Сначала Карла зачитала нам теоретическую часть, а затем приступила к организации практических занятий.

Чтобы прояснить картину происходящего, внесу небольшое дополнение. За исключением меня, ни у кого из слушателей курсов не было высшего образования. Да и в целом, положа руку на сердце, культурный уровень моих напарников по учёбе правильнее всего было бы охарактеризовать на «троечку с минусом» по пятибалльной системе. По этой причине с самого начала возникла проблема с пониманием того, что именно хочет от них преподавательница. С одной стороны, мои коллеги по группе и сами не умели меж собой культурно общаться, а с другой, этот предмет, взятый с заключительного курса университетского обучения, предполагал наличие знаний всех предыдущих курсов, которым у моих напарников взяться было неоткуда. Однако Карла задалась целью нести свет своих знаний народу и решила не отступать от неё ни на шаг.

В первой, предложенной ею игре на тему межличностного общения, никто из слушателей курсов так и не понял, какая роль в ней отводится педагогу. Со второй разобрались чуть больше. А на третьей, в буквальном смысле этого слова, все передрались. Полагаю, ситуация стоила того, чтобы её детально описать. Сначала Карла, нахлобучив на нос очки, зачитала нам правила игры, предназначенной для проведения с группой подростков, а затем предложила осуществить это на практике. Один из участников игры, Уго, покинул на время помещение аудитории, а все остальные стали договариваться, о ком из них пойдёт речь, то есть чьё имя предстоит угадать стоявшему по ту сторону дверей Уго. Затем он вернулся в аудиторию и расположился на стуле, установленном в середине круга, а сидящие вокруг него коллеги по курсам, согласно правилам игры, по очереди пытались всего одним словом наиболее точно охарактеризовать другого ученика, чьё имя было ими загадано – Рудольфа. Уго, естественно, сразу догадался, о ком идёт речь, однако, решил не подавать вида. Это было яснее ясного, поскольку отличительной чертой поведения Рудольфа являлась повышенная нервозность. Целыми сутками он был как на иголках, постоянно почёсывался, ёрзал, тряс ногой, щипал себя за ухо, щелкал суставами пальцев, скручивал какие-то бумажки, грыз ногти, ручки, карандаши… Даже подолгу смотреть на него никто из нас не мог из-за непрерывного мельтешения перед глазами. В итоге один за другим все именно так его и охарактеризовали: беспокойный, нервный, судорожный, заполошный, неугомонный, чесоточный и т.д. Всё это время, выслушивая нелестные характеристики, отпущенные сокурсниками в свой адрес, Рудольф краснел и надувал щёки, а Уго, упиваясь происходящим, даже не думал называть его имя, желая как можно дольше растянуть моральную пытку своего коллеги. На этом преподавательнице нужно было бы прекратить принявшую нежелательный оборот игру, однако, желание продолжить обучающий процесс взяло в ней верх. Карла скрестила на груди руки и молча наблюдала за тем, чем закончится это противостояние. К слову сказать, ждать ей пришлось недолго.

Наконец Рудольф, до глубины души оскорблённый тем, как его характеризуют коллеги по курсам, не выдержал и гаркнул в сторону Уго: «Только не делай вид, что ты не понял, чьё имя они загадали!» Уго едва сдержал злорадную улыбку и хитро прищурился: «А ты сам-то знаешь? Тогда скажи!» Побагровев от злости, Рудольф, молниеносно соскочил со стула, набросился с кулаками на Уго, повалил его на пол, и между ними завязалась нешуточная потасовка. «Ребята, ребята, вы что?!» – взвизгнула Карла, никак не ожидавшая такого поворота событий, прикрывая лицо руками и трусливо отступая назад. В отличие от нее, ученики и ученицы ринулись растаскивать в разные стороны дерущихся, но это оказалось не так-то просто. В попытке их разъединить, слушатели курсов падали на буянов сверху, и тогда им самим крепко доставалось не только от дерущихся, но и от остальных разнимающих. Вскоре на полу образовалась большая куча из парней и девчонок, вопящих, рычащих и мутузивших друг друга почём зря. Впрочем, минут десять спустя их воинственный настрой пошёл на убыль, а затем окончательно иссяк. Позже все мы, сидя на стульях учебного зала и вперившись взглядом в пол, выслушивали нотации воспитательного характера от разгневанной нашим поведением преподавательницы. Все это время я размышляла о том, что сама по себе игра была не так уж плоха, в том числе для развития межличностных отношений в группе подростков. Единственное, чего ей не хватало, это твёрдой установки преподавательницы на то, чтобы ученики не воспользовались данной ситуацией для сведения личных счётов. Проще говоря, при первой же попытке слушателей курсов выйти за рамки дозволенного Карла должна была прервать игру и ещё раз акцентировать их внимание на том, что согласно правилам в ней запрещается употреблять обидные эпитеты. Словом, если бы она сумела проконтролировать ситуацию, то ничего подобного бы не произошло, однако, вряд ли она отдавала себе в этом отчёт.

Другая преподавательница с высшим педагогическим образованием, по имени Ванесса, бросила все свои силы на то, чтобы максимально упростить обучающий процесс, заменив высокие материи азами рукоделия. На своих занятиях она задавала такой спринтерский темп, что изготовление под её руководством поделок, игрушек, аппликаций, а также вышивка, раскрашивание, лепка и гончарное ремесло – напоминало чудовищную дискриминацию азиатских рабочих, добывающих себе средства на пропитание тяжёлым ручным трудом. Вырезая, вышивая, вылепливая, скручивая и склеивая второпях, мы то и дело резали себе руки ножницами, кололись иглами, обжигались о горячую керамику и даже не успевали смахнуть пот с лица, который в процессе скоростного рукоделия лил с нас градом. Однажды, на почве сумасшедшего ритма и неподдающегося описанию объёма ручного труда, одного из учеников – пятидесятисемилетнего Бруно, хуже всех переносившего физические нагрузки, чуть инфаркт не хватил. Хотя, может быть, это произошло не по причине стресса, а из-за сильного испуга. В тот день Ванесса обучала нас изготовлению поделок из воздушных шаров продолговатой формы. Сначала мы их надували, а затем закручивали в разных направлениях, чтобы получились фигуры собаки, утки, домика, лестницы и т.д. Ванесса скрутила в очередной раз шарик и ударом кулака лопнула его прямо над ухом несчастного Бруно, который в ту же секунду резко побледнел, обмяк и, схватившись за сердце, стал медленно съезжать со стула. К счастью, самого плохого не произошло. Бруно посидел на другом конце аудитории около получаса, окончательно пришёл в себя и вновь приступил к изготовлению никому не нужной всякой всячины с целью оттачивания навыков скоростного рукоделия. Сначала я полагала, что Ванесса взваливает на нас такое количество работы для того, чтобы научить разнообразным приёмам ручного труда и тем самым хорошо подготовить к предстоящей работе в группах продленного дня. Каково же было моё удивление, когда она призналась, что точно в таком же темпе проводит занятия с детьми! «А вы что думали? – гордо произнесла Ванесса. – К труду надо приучать с детства! Мне ребята потом сами спасибо за это скажут. Кстати, один мальчик, который попал ко мне с ожирением третьей степени, после года этих занятий похудел на двадцать пять килограммов и стал выглядеть, как спортсмен. А ещё говорят, что рукоделие не укрепляет физически. Глупости! Ещё как укрепляет!» В этом она была стопроцентно права. Вне всякого сомнения, занятия Ванессы развивали силу рук и точность движений, правда, при этом навсегда отбивали охоту рукодельничать, что, впрочем, не имело для нее никакого значения.

******

В отличие от меня, все мои коллеги по учёбе попали на эти курсы не по своей воле, так как в Стране Вечного Праздника пособие по безработице выплачивалось только, если неработающий гражданин посещал курсы профессиональной подготовки. Подобная мера, с одной стороны, была направлена на расширение трудовых перспектив безработных граждан, а с другой, на обеспечение стабильного притока денежных средств устроителям разных курсов. К счастью, для безработных эти курсы были бесплатными, так как все, связанные с ними, расходы покрывало государство. Надо заметить, что на тот момент список курсов для безработных не отличался большим разнообразием. В противном случае моим напарникам предстояло выучиться на официанта, швею-мотористку, фрезеровщика или механика по ремонту стиральных машин. На фоне этих профессий воспитательское ремесло выглядело гораздо более интересным занятием, поэтому они его и выбрали.

Возраст моих коллег по курсам, за исключением пятидесятисемилетнего Бруно и сорокашестилетней Эрики, был от двадцати до тридцати лет, а уровень культуры – существенно ниже среднего. До того, как очутиться на курсах по подготовке воспитателей продлёнки, эти парни и девушки трудились на стройках, фабриках и заводах, то есть были истинными представителями рабочей молодёжи. Если кто-то увидел в последней фразе нотки подтрунивания над данной категорией людей, то хочу сказать: «Вы заблуждаетесь!» Это всё равно, что разразиться диким хохотом при виде лежащего на тарелке куска мяса. Никто же так не поступает, правильно? Потому что любой нормальный человек понимает, что попал этот кусок на его тарелку благодаря нелёгкому труду животноводов и работников мясной промышленности, которые сначала животное вырастили, а потом его должным образом переработали. Благодаря этому появился вкусный и питательный продукт, которым кто-нибудь может с удовольствием поужинать или отобедать. Иначе говоря, дико и абсурдно насмехаться над рабочими профессиями людей, которые создают то, без чего существование современного общества было бы невозможно.

К прискорбию, мои отношения с рабочей молодёжью не были теплыми по той же самой причине, что и в предыдущих европейских коллективах, в которых мне довелось побывать. Я относилась к числу эмигрантов, не похожих на изобретённый европейскими средствами массовой информации стереотип беженки, когда на вопрос: «Нравится ли тебе у нас?», – нужно незамедлительно отвечать: «Конечно, вон у вас сколько еды! Можно наесться досыта! Не то, что у меня Родине, где сплошная разруха и голодуха!» Вообще-то говоря, больших проблем в общении с коллегами по группе у меня не возникало, за исключением нескольких стычек с девушкой по имени Маримар. Не заметить её в нашей группе было также невозможно, как жилет сигнальной расцветки на рабочем. Эта на редкость невоспитанная и вульгарная девица двадцати двух лет красилась до такой степени ярко и вызывающе, что своим видом напоминала героиню дискотек времён восьмидесятых. Когда на занятиях Маримар хотела высказаться, то вместо того, чтобы сначала поднять руку, кричала прямо с места, обрызгивая слюной и оглушая всех рядом сидящих. Всё остальное время она пребывала в одой и той же позе: развалившись на кресле и широко расставив ноги, периодически вытирая рукавом текущие из носа сопли, лихорадочно почёсываясь и поправляя на себе макияж длиннющими и забитыми грязью ногтями.

******

Немного прервусь, чтобы рассказать о технике эмигрантской предосторожности, которую я развила у себя в период работы в предыдущем европейском государстве. Её целью было распознать среди сотрудников потенциально опасных для себя личностей. В основе этого быстрого и доступного в применении психологического приёма лежали приобретённые ранее знания. Когда я была студенткой московского университета, на занятиях по психологии нас ознакомили с тестами, направленными на выявление неосознанных реакций. Для сравнения, осознанные всегда находятся под контролем. К примеру, если спросить у кого-нибудь: «Вы – расист?», – то последует ответ: «Нет, конечно». Но если подобный вопрос завуалировать в тексте, вроде бы не имеющем никакого отношения к теме дискриминации, то результаты подобного опроса могут быть весьма неожиданными и впечатляющими. Приведу в качестве примера текст, описывающий проблемную ситуацию: «В кассе супермаркета обнаружена крупная недостача денег. Известно, что в эту смену работали три кассирши, две из которых – местной национальности, а третья – недавно прибывшая в страну эмигрантка». Далее психолог просит участника эксперимента представить, что он оказался на месте директора супермаркета, которому необходимо выяснить, что же на самом деле произошло, и прокомментировать, на кого из указанных кассирш в первую очередь пало бы его подозрение. Таким образом, негативное отношение к представителям другой национальности выявлялось не напрямую, а косвенно, в контексте беседы на тему воровства. Как правило, тестируемые не догадывались о том, что этот вопрос направлен на выявление у них расистских тенденций, поэтому не испытывали психологического неудобства, указывая на эмигрантку в качестве главной подозреваемой. Добавлю, что данные этого эксперимента, проведенного в своё время психологами, позволили выявить у большей части его участников наличие расистских предрассудков.

Применяемый мною психологический приём тоже основывался на принципе неосознанных реакций и, надо заметить, доказал свою эффективность во всех европейских коллективах. На практике это выглядело так. Заступив на новое рабочее место, я сообщала о себе коллективу две разные новости, одна из которых имела ярко выраженный позитивный характер, а другая, наоборот, негативный. Хорошей новостью могло быть приобретение какой-нибудь красивой и полезной вещи, удачно проведённые выходные дни, интересная поездка, и т.д., комментируя которую, я следила за эмоциональной реакцией своих новых сотрудников и сотрудниц. Если кто-нибудь из них начинал морщить лицо в недовольной гримасе, то меня это настораживало. Как вы понимаете, описываемые мною факты не всегда отличались достоверностью, поскольку служили лишь для выявления потенциальных врагов. Наблюдение за реакцией своих коллег по работе мне помогало обнаружить тех, кому из них я сразу не пришлась по душе. Ведь ненависть, как и любовь, столь же мощна и взрывоопасна, к тому же часто зарождается в человеческих сердцах с первого взгляда, поэтому игнорировать этот факт по меньшей мере не предусмотрительно. Некоторое время спустя я описывала негативное событие своей жизни и наблюдала за эмоциональной реакцией коллег по работе. Это могла быть потеря чего-нибудь ценного, внезапная поломка автомобиля, разболевшийся зуб, и т.д. Если, услышав об этом, у кого-нибудь из сотрудников прорывалась злорадная улыбка, то это являлось для меня мотивом, чтобы всерьёз насторожиться. В итоге я мысленно благодарила новых коллег по работе за проявленную откровенность, а сама делала соответствующие выводы. Выявив у кого-то негативное к себе отношение, в дальнейшем я старалась общаться с этим человеком с изрядной долей осторожности.

******

Вышеописанная техника, в том числе, дала результаты на курсах воспитателей групп продлённого дня. В первые дни я протестировала своих коллег и заметила, что Маримар меня за что-то сильно недолюбливает. Понимая, что самым умным с моей стороны будет: постараться избежать конфликта, я приготовилась свести общение с ней к минимальному, как вдруг она пошла на меня в атаку. Бурлящая в ней агрессивность по отношению к людям другой национальности, вкупе с выраженным бескультурьем, не замедлили проявиться. Произошло это на одном из занятий, когда нас попросили письменно изложить своё мнение по какой-то педагогической теме, а затем обменяться листками с сидящими рядом соседями. По стечению обстоятельств моей соседкой стала Маримар, поэтому мне достался её листок, а ей – мой. Слушатели курсов стали по очереди подниматься со своих мест и зачитывать вслух взятые друг у друга письменные изложения, а потом я озвучила пару фраз скудного содержания, написанные моей соседкой. Сразу после этого со стула поднялась Маримар с моим листком в руке и заявила: «А тут ничего нет». «Как это ничего?!» – возмутилась я. Не понимая, что происходит, преподаватель подошёл к Маримар и вырвал у неё из рук мой лист. Бегло пробежав по нему глазами, он осадил лгунью: «Маримар, ты что, не в себе? Да тут целый лист исписан! К тому же всё со смыслом и по существу». Маримар метнула в мою сторону полный ненависти взгляд и, опустив голову, забубнила: «Я… когда её лист, подумала… эта русская сумела столько написать по теме, а я почти ничего… У неё вышло, а у меня нет… Это неправильно, это несправедливо, этого не должно быть! Она не может быть лучше меня! Ведь она же из этих, как их там… приезжих голодранцев, она же эмигрантка!»

После этого инцидента Маримар уже не пыталась скрыть разгоревшейся по отношению ко мне лютой ненависти. Данную ситуацию усугубило еще и то, что она взяла на себя роль группового лидера. Впрочем, в этом не было ничего странного, поскольку в коллективах людей с минимальным уровнем образования, как правило, лидером становится тот, у кого запасы наглости и ярости оказываются поистине безграничными. Такого типа предводители не ищут поддержки у остальных членов группы, а авторитарно выдвигают себя на эту роль сами, поддерживая свою репутацию постоянными конфликтами с кем бы то ни было. В то же время не думаю, что среди слушателей курсов кто-то по-настоящему боялся Маримар. От неё просто-напросто отмахивались как от назойливой мухи, за исключением тех ситуаций, когда свою неуёмную агрессию она выплескивала в мою сторону. Тогда весь коллектив будущих воспитателей продлёнки единогласно поддерживал Маримар, что бы она ни вытворяла, а основанием этому служил один-единственный фактор: моё неевропейское происхождение. С точки зрения психологов, подобное поведение объясняется коллективным инстинктом, или попросту – «стадным чувством». Стараясь сохранить внутригрупповую идентичность, пассивное большинство следует за лидером либо активной частью группы, ее меньшинством, и действует в их интересах. Множество раз испытав на собственной шкуре проявления дискриминации по национальному признаку, я не могу дать этому оправдания, а, вспоминая следующую историю, у меня до сих пор мурашки ползут по коже.

В тот день преподаватель по имени Мартин решил обучить нас простейшей технике скалолазания, и на помощь ему пришли устроители курсов: Марк с Эрнестом. Некоторое время они по очереди нас страховали, а затем доверили это нам самим. После того, как я несколько раз вскарабкалась по импровизированным горным выступам, благополучно добравшись до самого верха, на мою долю выпала участь страховать Маримар. Первые несколько минут она упорно не желала лезть на тренировочную стену, мотивируя это тем, что я не устраиваю её в качестве страховщицы. «С русской внизу я наверх не полезу! – тыча в меня пальцем, истошно вопила Маримар. – Не хочу, чтобы она меня страховала! Вдруг она отпустит верёвку и нарочно меня уронит!» Переглянувшись между собой, оба шефа принялись её уговаривать: «Чего ты испугалась? Разве можно так нервничать по пустякам?! Какая разница, кто тебя внизу подстрахует?» «Эта русская обязательно меня уронит! Вот увидите! И я переломаю себе все кости!» – не унималась Маримар. Наконец Эрнесту надоела её истеричность, и тогда с упрашивающего тона он перешёл на твёрдый, приказав ей лезть наверх, а я осталась стоять внизу, крепко удерживая страховочную верёвку, на которой она висела. Недовольно запыхтев, Маримар начала карабкаться по стене, неумело цепляясь за выступы и через каждый второй соскальзывая вниз, и всё это время сыпала в мою сторону угрозами: «Слышь, ты, русская, если выпустишь верёвку, я тебе морду расквашу! Ты меня поняла?! Я тебя урою! Я тебя с говном смешаю! Только попробуй меня уронить, эмигрантка сраная!» Я с трудом сдерживалась, чтобы не ответить ей так, как она того заслуживала. Хоть и раньше Маримар отпускала в мой адрес обидные комментарии, однако, до такого откровенного хамства дело ещё не доходило. Немного поразмыслив, я решила, что будет лучше, если ей сделает замечание кто-то из преподавателей. Ведь им, как говорится, сам бог велел принять в происходящем должное педагогическое участие. Не сходя с места, я попыталась установить визуальный контакт с шефами курсов, выразительной мимикой лица ища у них защиты от потока сквернословия, исходящего от Маримар. Но все они разом от меня отвернулись, сделав вид, что не слышат её слов.

Между тем висящая на страховочном канате коллега по курсам не прекращала хамить, а её высказывания и прямые угрозы с каждым разом становились всё более скверными и оскорбительными. Когда стало ясно, что за меня так никто и не вступится, я самостоятельно её оборвала: «Слушай, может, хватит?! Ты чего своим хамством вообще-то добиваешься? И вправду хочешь, чтобы я выпустила из рук верёвку? Смотри у меня: полетишь вниз – быстро себе язык прикусишь!» В ту же секунду на площадке установилась гробовая тишина. Все занятые до этого беседой друг с другом сокурсники разом замолчали и сфокусировали на мне не на шутку встревоженные взгляды. А дальше было вот что. По художественным фильмам всем хорошо известен сюжет, когда доблестная полиция обезоруживает серийного убийцу или грабителя. В ходе этих событий главный герой – опытный полицейский – маленькими шажками приближается к криминальному элементу и утрированно-умиротворённым тоном предлагает ему сдаться в руки правоохранительных органов. Все это время полицейский старается не потерять контакта с бандитом и несколько раз подряд повторяет стандартный набор фраз, заранее заготовленных для подобных случаев: «Поверь, я не хочу тебе сделать ничего плохого. У меня в руках ничего нет, видишь? Я только хочу с тобой поговорить, но для этого ты должен оставить пистолет вот здесь, на земле, прямо перед собой. Положи его, пожалуйста, вниз. Вот та-а-ак… Молодец».

Когда шефы и напарники по курсам услышали о моём намерении выпустить из рук верёвку, то все разом решили, что нужно, пока не поздно, броситься на спасение «несчастной Маримар». При этом роль героя-полицейского взял на себя огромных размеров Марк. Чтобы предупредить «трагический» исход событий, он медленно, почти на цыпочках, направился в мою сторону и заговорил натянуто-приветливым и в то же время заискивающим тоном: «Слушай, ты ведь этого не сделаешь, правда?!» Я откровенно удивилась: «Чего?» «Того, что ты только что сказала. Ты не отпустишь верёвку, правда?» – продолжал выяснение моих намерений Марк, приближаясь ко мне малюсенькими шажками. «Да нет, конечно! – опешила я, не переставляя удивляться тому, как легко и быстро все в это поверили, и для пущей ясности добавила: – Точно также как Маримар вряд ли уроет меня или, как она только что заявила, смешает меня с говном. Но не могла же я на её оскорбления вообще никак не отреагировать!» В это время приблизившийся ко мне вплотную Марк крепко ухватился обеими руками за страховочную верёвку, на которой висела Маримар, и сквозь зубы процедил мне в лицо: «Немедленно отойти в сторону!» В ту же секунду виновница происходящего, до этого молча наблюдавшая за разворачивающимися событиями из положения обезьяны, висящей на лиане, разразилась такими ругательствами в мой адрес, содержания которых описывать здесь я не буду, поскольку считаю, что моя книга предназначена для чтения, а не для вытирания ею заднего места в качестве туалетной бумаги. Впрочем, ещё более отвратительным было то, что стоящие рядом сокурсники решили морально поддержать свою «пострадавшую» коллегу и разом принялись меня оскорблять. Если кому-то интересно узнать, какова была реакция присутствовавших там педагогов на массовое сквернословие, полетевшее со всех сторон в мой адрес, отвечу на этот вопрос – никакой. Марк, Эрнест и Мартин оставили меня на растерзание ревущей толпе. Только минут через пятнадцать разъярённые коллеги по курсам понемногу стали успокаиваться, и занятие возобновилось, но уже без моего участия, поскольку страховать кого бы то ни было мне не доверили.

******

В вопросе нетерпимости по отношению к людям другой национальности достойную конкуренцию Маримар составила слушательница тех же курсов по имени Аделина. Если Маримар походила на пещерную жительницу, каким-то чудом научившуюся воспроизводить у себя на лице аляповатое разноцветье, которое в её представлении было макияжем, то Аделина на её фоне выглядела исключительно образованной и разносторонне развитой девушкой. К тому времени она успела закончить дизайнерское профтехучилище и получить пару дипломов каких-то курсов, организованных биржей труда. Помимо того, что Аделина была толстой и неуклюжей девушкой, ей было свойственно настолько черное чувство юмора и такой набор комплексов, что любого, кто пробовал с ней заговорить, тут же бросало в дрожь, поскольку создавалось ощущение, что она ненавидела весь белый свет, каждый житель которого перед ней в чём-нибудь провинился. Нетрудно было догадаться, что Аделина не пользовалась популярностью у сильного пола, отчего, безусловно, страдала, и, как следствие, открыто недолюбливала симпатичных девушек, к числу которых относились некоторые её коллеги по курсам. Впрочем, за неимением вышеперечисленного или же в качестве компенсации такового, Аделину отличала гипертрофированных размеров гордость за свою принадлежность к тем слоям общества, в которых царил достаток и экономическое процветание. Учитывая её внешние данные, разумеется, ни о каких голубых кровях и речи быть не могло. Зато семейство Аделины, благодаря собственному бизнесу, приносившему неплохие доходы, проживало в красивом каменном доме внушительных размеров, с большим садом и летним бассейном. Все они ездили на автомобилях дорогих марок, на выходных питались в изысканных ресторанах, в отпуск отправлялись на тихоокеанские острова и могли позволить себе многое другое из того, на что у обычного люда не хватило бы денег. Всё это, с точки зрения Аделины, давало ей право поглядывать свысока на рабочую молодёжь, посещавшую те же самые курсы. Никто из них не мог похвастаться таким, как у неё, «купеческим» происхождением. Однажды, проезжая на машине рядом с Аделининым домом, я издали увидела её в окружении близких родственников: отца, матери, бабушки и дедушки – и при этом в глаза мне бросилось, что самый стройный из них весил порядка ста двадцати килограммов. Полагаю, именно это объясняло, почему бассейн около их виллы был заполнен водой менее, чем наполовину.

Теперь сделаю небольшое лирическое отступление на тему того, почему в провинциальных районах Страны Вечного Праздника около половины населения своими телесными формами напоминало гиппопотамов, моржей, тюленей и других животных с подобными габаритами. Как ни странно, виновата в этом была культура, но не в артистическом или интеллектуальном варианте, а так, как обычно её представляет себе население сельской глубинки. Так уж повелось, что, помимо посещения местных ресторанов, никакого другого развлечения у большинства сельских жителей Страны Вечного Праздника не было. Некоторые из них регулярно наедались от пуза, а другие в таком же объёме ещё и напивались. Те, кто побогаче, шли в дорогие рестораны, а те, кто победнее, трапезничали в заведениях рангом пониже. Систематическое переедание не могло не отразиться на телесных пропорциях «культурно» отдыхающего населения, и зачастую можно было видеть прогуливающиеся по селам семейства, в которых все от мала до велика казались беременными на седьмом-восьмом месяце, включая девяностолетних старух и малолетних детей. Выпятив вперёд круглые животы и громко пыхтя, они вышагивали по сельским улицам, двигая мощными бёдрами так, что, глядя на них, невольно вспоминались старинные паровозы.

К слову сказать, таким пониманием культурного времяпрепровождения у сельчан небезуспешно пользовались в своих корыстных целях некоторые политики. Одному из них даже удалось построить на этом многолетнюю политическую карьеру. Раз в год он устраивал для жителей своего региона самые настоящие праздники обжорства. Помощники этого политика отправлялись за город на природу, выбирали большую поляну, устанавливали на ней оборудование для жарки шашлыков и объявляли начало праздника. В назначенный срок туда подъезжало несколько фур, груженных коровьими тушами и бочками с вином, а два десятка поваров там же приступали к разделке мяса, которое резали на куски, нанизывали на шампуры, хорошенько поджаривали над раскалёнными углями и потчевали этим блюдом со стаканами вина всех желающих. Ежегодно на этот праздник приходило такое количество людей, что иногда за бесплатной порцией вина и шашлыка выстраивались длинные очереди. Когда съестные запасы подходили к концу, вышеозначенный политик, принимавший участие в этой народной трапезе, отдавал приказ доставить ещё столько же еды и выпивки, и тогда один за другим к поляне подъезжали грузовые машины, заполненные бочками вина и освежёванными коровьими тушами. Это празднование длилось целые сутки, поэтому количество выпитого и съеденного достигало гигантских масштабов. Шутка ли сказать, но за счёт организации массовых праздников обжорства этот господин приобрёл авторитет самого достойного политика региона и сумел удержаться на своём посту завидное количество лет.

******

Теперь настало время разъяснить, почему я завела речь об Аделине. Для этого уделю пару слов истории её взаимоотношений с эмигрантами. Несколько десятков лет назад родители Аделины узнали о пострадавших от взрыва на Чернобыльской АЭС детях и изъявили желание принимать их у себя дома каждое лето. У них самих была дочь, поэтому выбор подруги для неё остановился тоже на девочке. Сказано – сделано, и, начиная с того времени, ежегодно в начале июля на побывку к родителям Аделины социальные службы стали направлять по девочке Аделининого возраста, поначалу с Украины, а затем из российских детдомов и малообеспеченных семей. Нетрудно предположить, что ни одна из них не обладала крупными телесными формами. Иначе говоря, худенькая российская или украинская девчушка на фоне толстенной европейской подруги выглядела настоящей королевой красоты. Аделину это не на шутку раздражало, и, как следствие, она отрывалась на своей гостье по полной программе. На практике это выглядело так. «Купеческая дочь» уводила иностранную гостью на прогулку и знакомила со своими соседями и друзьями приблизительно так, как показывают подаренного щенка или котёнка. Аделина то дёргала её за подол платья, то разражалась диким хохотом, то крутила пальцем у её виска, а ни слова не говорившая на местном языке и не понимавшая, чего же от неё хотят, девчушка от этого ещё больше смущалась и замыкалась в себе. Этого-то и добивалась её разжиревшая европейская подруга. «Вы только посмотрите на эту забитую! Она небось там, в Сибири, в берлоге живёт и еловые шишки жрёт, ха-ха-ха!», – тыча в неё толстым, как сарделька, пальцем, ухахатывалась Аделина. Вдоволь навеселившись, она отстранялась от девочки, будто знать о ней ничего не хотела, и бедняжке, боявшейся потеряться в незнакомой местности, ничего не оставалось, кроме как следовать за Аделиной по пятам, как какая-нибудь собачонка. В конце концов, надменной «купчихе» и это надоедало, тогда она отводила иностранную гостью домой, а сама возвращалась в компанию сверстников, чтобы ещё раз обсудить с ними поведение «чудноватой дикарки». Что касается Аделининых родителей, то они более чем серьёзно подходили к вопросу питания, не только своего собственного, но и тех, кто оказывался у них в гостях. Чем только они не потчевали свою зарубежную гостью, расставляя перед ней огромное количество всевозможных лакомств, а ту с непривычки после первого же блюда клонило в сон. Когда в рот девочке больше ничего не лезло, довольная этим обстоятельством Аделина радостно уминала за обе щёки всё остальное. «Откуда мне об этом известно?» – спросите вы. Да от самой Аделины. Всё это она рассказала мне вот так просто, даже не по секрету, с нескрываемым удовольствием фашистки, от души поиздевавшейся над десятком российских и украинских ребятишек. Аделину чрезвычайно раздражало поведение этих детей. Как выяснилось, погостившие месяц-другой у неё дома девочки почему-то не изъявляли желания туда возвращаться. Когда родители Аделины пытались локализовать их через социальные службы, то некоторые совсем не отзывались на их обращение, а другие отделывались короткой фразой: «Спасибо, но мне что-то не хочется снова туда ехать». «Ты представляешь, какие свиньи?! – рассказывая это, таращила на меня тёмно-карие глаза Аделина. – Мы их тут кормим, выгуливаем, а они ещё и рожи корчат! Смотрите, какие гордые… Ну и пусть там у вас пухнут с голоду! А я тебе честно скажу. Лично мне все эти русские и украинские молокососы давно уже поперёк горла! Ненавижу я их, не-на-ви-жу! Ведь это надо, какое неблагодарное и омерзительное хамьё!»

А теперь предлагаю взглянуть на эту ситуацию глазами тех самых детей, отправленных на побывку в далёкие европейские дали. Нетрудно себе представить, как себя чувствует человек, а в данном случае – ребёнок с по-детски уязвимой психикой, над которым на не понятном для него языке регулярно потешается такая вот Аделина. Скажите, понравилось бы вам, если бы вас выводили на прогулку, как какую-нибудь собачонку, которая вынуждена бежать по пятам за своей хозяйкой? И что бы вы сказали по поводу культурного содержания семейки, которая прибывшему из другой страны ребенку не сумела предложить ничего, кроме усиленного питания? Будто никаких детских развлечений в европейских странах и в помине нет… И всё же больше всего поражает то, как родители Аделины умудрились не заметить регулярных издевательств своей дочери над гостившими у них девочками из других стран. Или они просто делали вид, что ничего такого не происходит? А самое главное, куда смотрели европейские органы опеки, ежегодно направлявшие в эту семью девочек из далёкого зарубежья?! Неужели квалифицированных психологов, участвовавших в распределении детей на летний отдых, не насторожил тот факт, что ни один ребенок не хочет возвращаться в Аделинино семейство? Вряд ли при таком подходе описанный случай единичен, а это в свою очередь означает, что подобный «отдых» в Европе для многих детей может закончиться глубокой психологической травмой. Факт остаётся фактом: иногда приёмные семьи не испытывают к своим маленьким иностранным гостям ни любви, ни жалости, ни уважения, а желание взять их к себе на время продиктовано лишь откровенным любопытством, с которым посетители зоопарка рассматривают диковинных зверушек. Но ведь дети абсолютно в любом возрасте подобное отношение к себе чувствуют и осознают, что парочка крупнотелых европейцев взяла их на потеху себе и своим невоспитанным и зажравшимся отрокам. Купить тарелкой супа искреннее расположение ребёнка не-воз-мож-но! Понимают ли это работники европейских служб опеки?

******

Между тем, на курсах по подготовке воспитателей для групп продлённого дня после трёх месяцев регулярных занятий, наконец, наступил долгожданный момент получения дипломов. В качестве последнего условия для достижения этой цели необходимо было сдать короткий экзамен и поучаствовать в анонимном тестировании на предмет содержательности прослушанного курса. Вопросы экзамена оказались очень простыми, и все мы быстро написали свои ответы на бумаге. Сразу после этого Марк с Эрнестом положили перед каждым из нас по экземпляру анонимной анкеты и попросили как можно подробнее изложить свою точку зрения о том, что нам больше всего понравилось на курсах и что нет. Нисколько не сомневаясь в искренности их намерений, я приступила к её заполнению, стараясь выразить своё мнение с позиции человека с высшим педагогическим образованием. В своём рассуждении я отталкивалась от конкретных фактов, и в итоге критики получилось больше, чем похвал. Впрочем, все свои замечания я изложила в предельно мягкой форме и в виде пожеланий на будущее, чистосердечно полагая, что сумею убедить устроителей курсов в необходимости преобразования содержательной стороны обучения. Пока я заполняла анонимную анкету, оба шефа пристально за мной наблюдали и о чём-то между собой перешептывались. Как только я поставила точку и перевела взгляд в окно, ко мне быстрым шагом приблизился Эрнест и рывком вытащил из-под моего локтя заполненный анкетный лист. Затем он отошёл к преподавательскому столу и, нисколько не стесняясь того, что всё это происходило у меня на глазах, вперился взглядом в мой листок с записями. Чем дольше Эрнест вчитывался в характеристику своего курса, тем больше багровел лицом и нервно сучил ногами. Закончив чтение, он со всей силы вдарил моей анкетой по столу и бросил в мою сторону ненавидящий и одновременно многообещающий взгляд. Что именно он обещал, я поняла уже на следующий день. Репрессия за правдивое высказывание не заставила себя долго ждать и состояла в том, что на заключительном собрании слушателей курсов диплома мне не выдали, объяснив это некоторым количеством недоработанных мною часов на практических занятиях. Я попыталась возразить, но устроители курсов поспешили меня заверить: «Не волнуйся, мы скоро наберём новую группу учеников, и тогда у тебя появится возможность отработать эти часы вместе с ними. Как только у них в расписании появится практика, мы тебе сразу же позвоним». Но, как вы уже, наверное, догадались, так они мне и не позвонили.

******

Вынуждена признать, что, несмотря на горький жизненный опыт, полученный в Европе, как это ни странно звучит, именно он научил меня бесконфликтности в отношениях с окружающими. Если закрыть глаза на дискриминационные высказывания моих европейских знакомых, в остальном они выглядели вполне нормальными людьми. Хотя назвать наши отношения настоящей дружбой было бы в корне неправильно, однако, жить совершенно изолированной от общества мне всё же не хотелось, как не хотелось оказаться на месте той женщины, о которой расскажу дальше.

Дело было весной в Стране Вечного Праздника, когда на морском побережье стали появляться желающие снять жильё на несколько летних месяцев. Как-то раз служащая агентства по недвижимости повела клиентов на осмотр трёхкомнатной квартиры, которую сама до этого никогда не видела. Незадолго до этого их контора приобрела указанные апартаменты на местном аукционе, и, как только вывесила объявление с предложением об аренде, желающие въехать туда на лето не заставили себя долго ждать. Предупредив клиентов, что, возможно, в квартире будет беспорядок, служащая агентства первой прошла в салон, а минуту спустя всё пятиэтажное здание огласилось её душераздирающим криком. Вообще-то положа руку на сердце было от чего закричать! В центре салона этой квартиры на диване, скрестив на груди обе ручки и уставившись огромными глазницами на незваную гостью, сидела самая настоящая мумия, частично прикрытая истлевшими тряпками. Как выяснилось, до обретения такого внешнего вида она была особой женского пола по имени Марта. К счастью, установить её личность оказалось проще простого, по документам из дамской сумочки, лежавшей там же, на столовой мебели, а чуть позже вызванные на место происшествия полицейские сумели докопаться до остальных деталей её жизни.

После выхода на пенсию Марта решила навсегда покинуть шумную столицу. С этой целью она продала имеющееся там жильё и поселилась на морском побережье, однако, денег на то, чтобы выкупить целиком новую трёхкомнатную квартиру, у неё не хватило. В итоге пенсионерке пришлось обратиться в банк и оформить ипотечный кредит. Мужа и детей у Марты не было, а в столице оставались какие-то двоюродные братья и племянники, отношения с которыми у неё были довольно прохладными, поэтому она не поставила их в известность о своём новом месте жительства. Свежая пенсионерка решила начать новый этап своей жизни, поселившись у самого моря, но, как известно, далеко не всем заветным мечтам и радужным планам суждено сбыться. Именно это, к сожалению, произошло в ее случае. Спустя несколько месяцев после переезда у Марты внезапно остановилось сердце, или по-другому – случился инфаркт. Во время сердечного приступа она присела на диван и с него уже никогда не поднялась, а, поскольку оконная форточка оставалась открытой, её усопшее тело не подверглось гниению, то есть засохло и засолилось под воздействием солнца и морского ветра. Так она просидела целых десять лет. К сожалению, друзей в прибрежном городке Марта завести себе ещё не успела, столичные родственники о ней не вспоминали, а новые соседи решили, что она со своей квартиры куда-то внезапно съехала. Шутка ли сказать, но единственными, кто забил тревогу, оказались банковские работники. Впрочем, не потому, что кто-то из них обеспокоился внезапным исчезновением Марты, а по причине того, что стоимость ипотеки на квартиру стала расти, в то время как пенсионные доходы квартирной владелицы оставались прежними, и в какой-то момент их перестало хватать для оплаты ипотечных взносов. Служащие банка несколько раз оповестили Марту об этом по почте, но, разумеется, не получили от неё никакого ответа. Затем служители закона предприняли попытку выйти на контакт с хозяйкой неоплаченного жилья, и, после того, как на многочисленные вызовы в суд она не отреагировала, ими было принято решение выставить её квартиру на торги, чтобы вырученные от продажи деньги вернуть банку в счёт не выплаченной до конца ипотеки. При этом никто не догадался, что продавать квартиру придётся вместе с её хозяйкой. Польстившись на низкую цену, какое-то агентство по недвижимости выкупило указанное жильё и тут же выставило его для аренды на летний период. А всё остальное вы уже знаете. Встретившись нос к носу с мумифицировавшейся владелицей квартиры, служащая агентства не на шутку испугалась. Оно и понятно. Такую ситуацию ординарной никак не назовёшь!

Наверняка некоторые приготовились дать по этому поводу дельный совет: «Если бы пенсионерка завела себе собаку, то ничего подобного с ней бы не произошло, поскольку оголодавшее животное принялось бы громко лаять, а соседи или прохожие на улице, заподозрив неладное, забили бы тревогу и вовремя обнаружили умирающую от инфаркта женщину». Может быть, а может, и нет. Как говорят в таких случаях: бабушка надвое сказала. Во-первых, пожилые люди обычно заводят себе собак небольшого размера, с уходом за которыми они в состоянии справиться. Однако за пределами квартиры лая такого животного можно и не услышать. Во-вторых, далеко не все домашние любимцы в критических ситуациях ведут себя достойно. К примеру, такую историю рассказал мне знакомый мужчина, долгие годы работавший спасателем в Стране Вечного Праздника. Как-то раз их бригада приехала по вызову граждан, обеспокоенных тем, что соседка преклонного возраста несколько дней подряд не выходит из дома. Взломав дверь, спасатели проникли в её квартиру и там обнаружили пожилую хозяйку, лежащую на полу в полубессознательном состоянии, с глубокими рваными ранами на ногах, а в дальнем углу одной из комнат, сверкая маленькими глазёнками, съёжившись и оскалив зубы, угрожающе рычали две маленькие собачонки. Спасатели попросили соседей поухаживать за этими животными на время госпитализации старушки, а сами срочно доставили парализованную женщину в больницу. К счастью, врачам удалось её спасти. Через несколько дней она окончательно пришла в себя и первым делом попросила медперсонал связаться по телефону со спасателями, которых от души поблагодарила за оказанную ей помощь. Затем пожилая женщина с удивлением посмотрела на свои перевязанные бинтами ноги и попросила объяснить, что с ней произошло. В итоге врачам ничего не оставалось, кроме как рассказать ей правду, от которой у любого стороннего слушателя по коже забегали бы мурашки. Когда у старушки произошло кровоизлияние в мозг, или по-другому, случился инсульт, то ей пришлось несколько суток пролежать на полу своей квартиры в обездвиженном состоянии, а всё это время её собачки хотели кушать. Попытки обеих псин обратить на себя внимание хозяйки, чтобы получить по миске сытной еды, оказались тщетными, а потому вскоре от лая они перешли к конкретным действиям и стали отгрызать от её ног кусочки мяса. Сама старушка на тот момент мало что соображала, к тому же по причине обширной парализации кожная чувствительность у неё была утрачена. Словом, если бы не соседи, вовремя забившие тревогу, то прибывшим к её трупу спасателям пришлось бы стать очевидцами чудовищного зрелища, напоминающего пиршество отвратительных зомби.

******

Основываясь на этих реальных историях, лично для себя я сделала следующий вывод: чтобы не остаться в одиночестве, необходимо ладить с людьми, даже когда это совсем непросто. А иначе в один прекрасный день, отправившись на тот свет, можно точно также превратиться в мумию или стать едой для своих собственных домашних любимцев. Что же касается европейцев, то они об этом не только давно догадались, но и научились устанавливать дружеские контакты разными способами, самым распространённым среди которых является улыбка. Понятное дело, что далеко не все и не всегда пользуются ею для достижения каких-то конкретных целей. Иногда это происходит спонтанно, по зову души. В других случаях она входит в набор необходимых человеку профессиональных качеств, например, это относится к работникам сферы обслуживания. Что касается европейцев, то они улыбаются друг другу с удивительным постоянством и довольно гротескно, обнажая сразу все зубы и сопровождая приветствие не характерной для искренней радости наигранной интонацией. Я бы сказала, что не стоит обольщаться проявлением их радушия, так как в подавляющем большинстве случаев это не более чем профилактическая мера, направленная на самозащиту от враждебных происков соседей по дому, сослуживцев по работе, некоторых родственников, особенно бывших, да и просто обычных знакомых. В данном случае уместно выражение: худой мир лучше доброй брани. Это о них сказано, о европейцах, улыбки которых зачастую не имеют ничего общего с откровенным выражением радости, любви, счастья или глубокой симпатии. Основной составляющей этой эмоции является желание предотвратить возможный конфликт, который, как известно, может произойти на ровном месте.

Вообще-то говоря, что правильнее: фальшивая улыбка или открытый протест, нужно ли в случае несогласия идти на конфликт или всем подряд миролюбиво улыбаться? Каждый решает это для себя сам. Другой вопрос: чем обусловлено проявление протеста? С одной стороны, насущной необходимостью заявить о своих правах, а с другой, отсутствием страха. Страх – это не готовая реакция в виде бурного всплеска эмоций: «а-а-а!!!» от внезапной боли или испуга, а состояние ожидания какого-то неприятного события. Как известно, далеко не все происшествия негативного характера оставляют в нас ощущение страха. Ведь прищемив себе однажды дверью палец, мы не пугаемся входных дверей всю оставшуюся жизнь. Вместе с тем, длительное психическое напряжение, когда невозможно отделаться от ощущения неотвратимости чего-то неприятного, зачастую принимает форму навязчивой идеи и мучит человека всю оставшуюся жизнь. Пример тому – люди, испытавшие жуткий голод в годы Второй мировой войны. Даже в мирное время, когда на еде уже никто не экономит, многие из них ругали своих детей за то, что те выбрасывают в мусорное ведро недоеденную пищу. Одним словом, пережитый страх иногда забирается так глубоко в подкорку, принимая болезненные формы, что справиться с ним бывает совсем не просто и порой даже невозможно.

Скажу о себе: будучи эмигранткой в Европе, я стала испытывать мучительную форму страха, обусловленную дискриминацией по национальному признаку. Позднее её дополнило ощущение предвзятого ко мне отношения у окружающих и чувство собственной незащищённости. Моя проблема была не надуманной, поскольку имела под собой реальную почву – ряд ситуаций, заставивших меня почувствовать собственную бесправность. Начну с того, что получение первой пластиковой карточки, дававшей мне право на проживание в Стране Вечного Праздника, заняло в эмиграционном отделе целых два месяца. Спустя несколько лет у меня этот документ украли, и я вынуждена была отправиться в эмиграционный отдел, чтобы его восстановить. Каково же было моё удивление, когда оказалось, что изготовление копии этой карточки занимало по времени ровно столько же, что и выдача нового документа. Для сравнения, оказавшемуся в аналогичной ситуации европейцу на выдачу нового документа взамен утраченного у полиции уходил всего один день. Право слово, такая спешка понятна, так как без удостоверения личности невозможно решить ни одной насущной проблемы: не получится оплатить банковской карточкой покупку в магазине, горючее для машины на бензоколонке, не говоря уже о том, чтобы записаться куда-нибудь на учёбу или отправиться в зарубежное путешествие. Да и от остановившего на улице полицейского читательским билетом вряд ли отделаешься. Проще говоря, при отсутствии идентификационного документа человек связан по рукам и ногам.

Для чего европейские власти старались продержать эмигрантов как можно дольше на бумагах, не дающих стабильного статуса? Начну с того, что человек со свидетельством, в котором указано, что вопрос о легализации его положения в данный момент рассматривается в высших инстанциях (и ещё неизвестно, разрешится или нет в его пользу), не мог устроиться ни на какую работу, даже при условии очень приличного куррикулума. Исключение составляла лишь сфера домашнего сервиса, в которой приходилось трудиться за мизерный заработок неограниченное количество времени. Впрочем, иногда и таковой отсутствовал, а в качестве оплаты надомному работнику предлагалась еда и крыша над головой. На беду, в самый разгар весны ушлый воришка вытащил из моей сумки кошелёк, в котором лежало разрешение о виде на жительство. В итоге ни один из владельцев коммерческих точек не пожелал принять меня на работу в летние месяцы, так как выданное мне эмиграционным отделом временное удостоверение личности было для них чем-то вроде филькиной грамоты. Как сговорившись, работодатели повторяли одну и ту же, не оставлявшую никаких надежд на трудоустройство, фразу: «Ты мне нормальный документ покажи, а не эту писульку! Вот получишь его, тогда и приходи!» Все мои попытки объяснить, что вид на жительство у меня уже есть, а копию украденного документа мне выдадут через два месяца, не увенчались успехом. Вне всякого сомнения, в полицейской базе данных Страны Вечного Праздника, равно как и любого другого государства, содержались сведения о каждом жителе местного и неместного происхождения. Так почему бы, как это происходит в случае коренного населения, всего за сутки не распечатать утраченные эмигрантами – испорченные, потерянные или украденные документы? Наверное, для того, чтобы приезжий с такой справкой на руках сумел почувствовать разницу между собой и европейцем, а впоследствии, получив вид на жительство, отправился бы на работу туда, куда местных и палкой не загонишь, и при этом, чтобы не вздумал перечить начальству.

Не секрет, что дискриминация эмигрантов начинается с государственной системы, а затем ширится, множится и разрастается в самом обществе, в сознании каждого её конкретного представителя. Основываясь на собственных ощущениях, добавлю, что страх перед системой государственной власти и её представителями возникает у человека во время конкретных эпизодов его дискриминации. Никогда не забуду своего угнетённого состояния, когда мне пришлось обходиться временным удостоверением личности, выданным эмиграционным отделом. Всё это время кассиры в магазинах отказывались принимать оплату по кредитной карточке, и мне приходилось оплачивать покупки наличными. Бросив взгляд на моё временное свидетельство о виде на жительство, они заявляли: «Я не верю в подлинность этой бумаги, предъявите мне настоящий документ!» В итоге, когда эмиграционная служба одарила меня пластиковой карточкой, я не спускала с неё глаз. Бывает, знакомые просят друг друга присмотреть за сумочками во время кратковременного отсутствия. Я же не делала этого никогда, но не из-за боязни случайно лишиться денег, а из-за одной только мысли о том, что вместе с сумкой у меня могут украсть основной документ, и тогда мне снова придётся его восстанавливать, испытывая в течение всего этого времени постоянный страх и унижение.

******

Вне всякого сомнения, каждому из нас свойственно эгоистическое отношение к собственной персоне, и это вполне естественно. Любовь к самим себе является генетически встроенным в нас чувством. К слову, если бы его не существовало, то никого бы не затруднило броситься грудью на амбразуру или без душевных терзаний оставить при разводе своему бывшему супругу всё движимое и недвижимое имущество. Но ведь это не так уж часто случается, правда? Можно сказать, что таких личностей в обществе – минимальное количество, в то время как подавляющее большинство любит себя и бережёт. Кроме того, люди, как правило, не склонны испытывать прекрасных чувств по отношению друг к другу просто так, ни за что. Исключение составляют лишь собственные дети, которых родители любят только потому, что они есть. В данном случае речь идёт о любви врождённого характера. Точно также поступают самки животных, готовые ценой собственной жизни защищать своих детёнышей. Что же касается взрослых людей, то любовь они должны заслужить своими поступками и хорошим отношением. Вряд ли какой-то человек станет любить и оправдывать тех, кто его постоянно критикует, унижает, обманывает, обирает, манипулирует, и т.п. Это противоестественно, поскольку вступает в противоречие с инстинктом самосохранения и чувством самоуважения. Помимо детей, другим объектом нашей, непонятно как поселившейся в сердце, любви, бесспорно, является родина. Хотя и тут есть исключения – люди, которые в родных пенатах подверглись гонениям, пыткам и издевательствам. Достаточно вспомнить известных российских диссидентов: И. А. Бродского, А. А. Галича, Г. Н. Владимова. Родина, она же, как мать, а если мать от вас отказалась, оставив в роддоме или детдоме, то у вас есть такое же моральное право навсегда от неё откреститься.

Как бы то ни было, навязывание государством негативного отношения к эмигрантам оказалось тем самым фактором, который медленно, но верно, на протяжении нескольких лет разрушал мои взаимоотношения с коренными жителями страны, в их числе, друзьями моего мужа. Пропаганда того, чего на самом деле не существовало, а именно, счастливой и беззаботной жизни эмигрантов в Европе, отразилась на нашем общении, мягко говоря, не лучшим образом. Всё это время друзья моего мужа настойчиво пытались добиться от меня признания в том, как мне замечательно живётся в их цивилизованном государстве, а я это утверждение либо опровергала, либо оставляла без ответа. Коренные жители Страны Вечного Праздника, обращаясь ко мне, неутомимо повторяли сладкие их сердцу «истины»: «Я вижу, тебе наш окорок очень нравится. Да ты, наверное, без него и жить уже не можешь!», или: «Ты была в столичном кинозале с экраном “Омнимакс”? Вот какие у нас кинотеатры! А ведь там, где ты жила раньше, ничего подобного нет!», или: «Какая прекрасная погода на этой неделе! Да уж, это тебе не Россия! У вас небось зимой люди по дороге на работу гибнут от холода! А у нас в декабре – пятнадцать градусов тепла!» Мне же хотелось на это ответить: «Да бросьте Вы нести всякую ахинею! Что без ваших мясопродуктов и кинотеатров я бы не прожила, и что у себя на Родине рано или поздно умерла бы от обморожений… Чушь какая-то! Навязанная вашими же средствами массовой информации абсолютная и абсурднейшая чушь!» Это всё равно, что какой-нибудь иностранец признался бы россиянам в любви и уважении, основываясь лишь на том, что у нас умеют готовить вкусные пироги с начинкой, или стал бы от души благодарить нас за то, что мы производим несметное количество матрёшек. Нигде больше матрёшек нет, а у нас хоть завались ими! Вон их сколько – лежат горами во всех сувенирных магазинах! И за это мы достойны искренней любви иностранцев! Согласитесь, что такое утверждение глупо.

В разговоре со мной европейцы постоянно подчеркивали гастрономические, технологические и прочие достоинства своей страны с тем, чтобы направить мои мысли в «правильное русло», ожидая последующего объяснения в любви им самим и их Родине. Впрочем, они от меня этого не дождались, поскольку подобное было бы вопиющей ложью. Данная ситуация напомнила мне другую, аналогичного характера, когда родители уговаривают своего ребёнка отправиться к кому-нибудь в гости и за это обещают ему вознаграждение: «Пойдёшь со мной в воскресенье к тёте Кате? Она подарит тебе плюшевого мишку (испечёт вкусные пирожки, даст поиграть с конструктором, позволит тискать своего Барсика и т.д.)» Разумеется, аргументы по типу еды или игрушек имеют значение только для детей, в то время, как критериями, определяющими комфортность взрослого человека, является уважительное отношение окружающих, равенство в правах, стабильный заработок, работа в соответствии с полученным образованием, и т.д. Всё это чёрным по белому было написано в любой европейской программе, направленной на интеграцию эмигрантов, но на деле оставалось только словами. Как и в предыдущие десятилетия, работодатели платили приезжим намного меньше, чем местным жителям, а требовали гораздо больше. К этому надо добавить отсутствие уважительного отношения со стороны окружающих, а также тех социальных благ, которыми наделено коренное население. Учитывая, что среди местных было немало проходимцев, которые, не проработав ни одного дня в своей жизни и не являясь инвалидами по здоровью, умудрялись вести вполне безбедное существование за счёт многочисленных субсидий.

******

Тем не менее, было в Стране Вечного Праздника то, чего мне не хватало во все предыдущие годы, а именно: моря, с его длиннющими песчаными побережьями и ласковым, пахучим, солёным бризом. К слову сказать, морской отдых в моем представлении всегда ассоциировался не с длительным лежанием на песке, а с плаванием, купанием и прогулками по нагретой солнцем песчаной косе. Если в студенческие годы к водному пространству меня тянуло, прежде всего, как к здоровой альтернативе загрязнённому выхлопными газами столичному воздуху, то в период эмиграции пляжный отдых приобрел ещё один дополнительный смысл. Скажу, что в Стране Вечного Праздника я предпочитала бывать только на тех пляжах, которые отделялись от прибрежных микрорайонов высокими песчаными дюнами, создававшими ощущение отгороженности от остального мира. За этой песчаной стеной мне удавалось на время почувствовать себя так, будто я была вовсе не эмигранткой, а прогуливавшейся туда-сюда обычной местной жительницей. К слову сказать, существуют другие виды времяпрепровождения, позволяющие дискриминируемому обществом человеку получить положительные эмоции. Например, футбол, баскетбол, волейбол и прочие групповые виды спорта, а также зрелищные мероприятия: цирк, концерты, театральные представления, фестивали, а ещё кружки, хоры и т.д. Для меня же полезным и приятным времяпрепровождением стала регулярная пешая прогулка по пляжу. Естественно, ходить по нагретому солнцем песку нравилось на только мне. В Стране Вечного Праздника пляжное шествие было поистине народным, а летом, в отдельных случаях, ещё и нудистским, но при этом никто ни на кого не обращал абсолютно никакого внимания. Сосредоточившись на собственной релаксации, все отдыхали в своё удовольствие душой и телом. Выражения лиц гулявших по пляжу были настолько аполитичными и умиротворёнными, что это не раз наводило меня на мысль о том, что только за счёт регулярного созерцания позитивно настроенной пляжной толпы мне удалось морально не расклеиться и не дойти до ручки в дискриминирующих на каждом шагу условиях европейской реальности.

Во время этих прогулок состояние гармонии с окружающим миром было всеобщим и распространялось на всех без исключения любителей побродить по песчаной косе. Не раз я становилась свидетельницей того, как мужчина и женщина, скорее всего, доводившиеся друг другу супругами, по дороге к морю громко о чём-то спорили и пререкались. Но только они ступали на нагретый солнцем песок, как обоюдное желание выяснять отношения исчезало и, словно по мановению волшебной палочки или стрелы, выпущенной Амуром, эти двое принимались ворковать друг с другом, как парочка влюблённых голубков. Да что там супружеские пары! Даже потёртые и побитые жизнью, а впоследствии раскормленные пенсионным ничегонеделанием старухи, будучи то ли родственницами, то ли подругами, ошеломляли случайных свидетелей их разговора комплиментами следующего содержания. Одна: «У тебя, милочка, фигура в районе таза не только сузилась, но и совсем внутрь запала. Молодец, стройнеешь не по дням, а по часам! Так держать! Ещё немного и будешь, как заправская балерина!» Я мимоходом бросила взгляд на вышеозначенное старухино место, но, помимо крупных пропорций странной формы, напоминающей трапецию, никакого западения в нём не обнаружила. В тот же момент до моих ушей донёсся ответный комплимент «балерины»: «Да и ты тоже молодец! Я смотрю, времени даром не теряешь! Самую большую бородавку у себя на носу уже чем-то вывести сумела!» Не удержавшись, я перевела взгляд на другую старуху и, бегло оценив её внешность, подумала: «Если большая бородавка у неё исчезла, что там делают остальные пять штук, тоже, кстати сказать, не маленькие? Или она только самые большие удаляет, а те, что поменьше, оставляет на развод?» Впрочем, морская обстановка не позволила мысленно докритиковать пожилых дам, так как моё сознание было нокаутировано приятнейшим расслаблением от окутавших всё тело солнечных лучей и тёплого, слегка щекочущего, рассыпчатого песка под ногами.

Если вы настроились на заданную волну, повествующую о том, что солнце, воздух и вода – наши лучше друзья, считаю своим долгом вас предупредить о некоторых пляжных опасностях. К первой из них можно отнести ту категорию рыб, которые обитают практически во всех морях и океанах, омывающих европейские побережья, а их плавники снабжены тонкими иглами с ядом на конце. Размером эти рыбёшки всего в несколько сантиметров, а их плавниковые иголки, соответственно, и того меньше. Поэтому, прогуливаясь по рыхлому песку и не подозревая о таящейся в его недрах опасности, вы запросто можете наступить на одну из таких игл и, как следствие, моментально завоете от боли. Кстати, возможно кому-то уже приходилось видеть взрослого человека, лежащего на морском побережье на спине, с лицом, искажённым гримасой боли и ужаса, к тому же дуром орущего и вращающего в воздухе ногами с такой скоростью, будто он старательно выполняет гимнастическое упражнение под названием «Велосипед в положении лёжа». Кто-то подумает, что это он так тренируется, отрабатывая реакцию паники на случай, если его покусает акула. Ведь проводится же пробная эвакуация, во время которой люди, услышавшие протяжный звук сирены, все разом выбегают на улицу, несмотря на то, что реальной опасности на тот момент не существует. Однако в случае с рыбьими иглами плач и крик обусловлены нешуточной болью. Исходя из этого, мой вам совет: если увидите на пляже такого страдальца, то срочно бегите за помощью к спасателям или в ближайший медпункт, а если страдалец – вы сами, то кричите, как можно громче! Кто-нибудь обязательно вас заметит, позовёт медиков, а они введут обезболивающее и вытащат из ноги злополучную иглу.

Другим фактором риска в морской воде по праву считаются медузы. Интересно, что если покачивающийся на волнах человеческий экскремент непременно вызвал бы тошнотворную реакцию, то при виде медузы, напоминающей не что иное, как массу соплей омерзительного вида, многих почему-то тянет дотронуться до неё рукой, а затем раздаётся громкое: «А-а-а-а-а-й-й-й-й!» Кстати, не исключено, что в это самое время к другой руке любопытного пловца успела подобраться ещё одна медуза, и тогда морское побережье вновь огласится криком: «А-а-а-й-о-о-о-й-а-а-а-й!» А теперь представьте себе, что это произошло вдали от берега, и что беспощадные медузы набросились на несчастного пловца со всех сторон, жаля его буквально во все части тела. Уже не смешно, правда? Так вот, чтобы этого не случилось, не забывайте о двух важнейших правилах. Во-первых, если в море кто-то орёт как резаный, то ни в коем случае не спешите спасать его вплавь. Если в это время его жалят медузы, то и вам от них достанется. Пусть этим занимаются профессионалы – пляжные спасатели, у которых для таких целей есть лодка и соответствующее снаряжение. Вот их-то и зовите на помощь. Во-вторых, прежде чем отправиться на пляж, почитайте местную газету или посмотрите программу новостей. Там наверняка будет сказано о надвигающихся на побережье полчищах медуз. Признаться, я не в курсе, как в других европейских государствах обстоит дело с информированием туристов, не владеющих местным языком. Скажу лишь, что в Стране Вечного Праздника курортников-иностранцев о медузьем нашествии, как правило, никто не оповещал. Осведомиться о массовом приближении к побережью медуз можно было только из местной прессы, но, если приехавший на отдых гражданин не знал языка, то узнать об этом ему было неоткуда. Бывало, обосновавшийся в прибрежном отеле иностранный турист с утречка натягивал на себя плавки, водружал на нос солнечные очки, брал сумку с прохладительными напитками, арендовал моторную лодку или катер, отъезжал на нём на приличное расстояние в море, прыгал с разбега в воду и… морские просторы оглашались его криком: «Ма-а-а-м-а-ама! Ма-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а!» Как вы уже догадались, акулы тут совсем не причём.

******

Относительно опасности, исходящей от самого человека, можно сказать, что, помимо серфингистов и любителей кататься на катерах рядом с пляжами, периодически умудряющихся кого-нибудь покалечить, другими типичными возмутителями спокойствия являлись собаки. Бесспорно, вина за буйное поведение животных лежала на их хозяевах, но последних, к сожалению, не всегда удавалось обнаружить. Замечу, однако, что не все собачники спускали на пляжах своих четвероногих питомцев с поводка. Некоторые носили их подмышкой в течение всей прогулки. Хотя назвать таких животных собаками, честно говоря, язык не поворачивается. Тварями божьими, ещё куда ни шло! Большинство из них своим внешним видом напоминало большеухих и ужасно костлявых летучих мышей без крыльев. А если летучая мышь не умеет ни ходить, ни летать, то, разумеется, остаётся только носить её на руках. Всё же непонятно, зачем называть эту диковинную зверюшку собакой? Впрочем, подобное не имело никакого отношения к истинным представителям семейства собачьих, длиннолапым и мордастым псинам, которым иногда так хотелось порезвиться, что не в силах сдержать внезапно накатившего порыва, они срывались с места в погоне за зазевавшейся чайкой и протаскивали висевших на поводке хозяев буксиром на весьма приличное расстояние. Всё это время владелец собаки тщетно пытался затормозить ступнями обеих ног, а тянувшаяся за ним песчаная полоса представляла собой две огромные насыпи с глубокими бороздами внутри. Редкий внедорожник смог бы оставить после себя такую большую рытвину. На всю оставшуюся жизнь мне запомнилась одна рьяная собачница, прогуливавшая одновременно ротвейлера, добермана и лабрадора. Мысленно я окрестила её свору «птицей-тройкой». Когда эти собаки разом устремлялись в погоню за кем-то или чем-то, представлявшим для них явный интерес, то их хозяйка, дама преклонного возраста, в считанные секунды исчезала за горизонтом. Всё это время женщина, уносимая своими четвероногими любимцами в одному Богу известном направлении, не бежала за ними и даже не пыталась затормозить ногами, а ехала по песку, то на заднем месте, то на коленях, то на спине, то на животе, то крутясь как волчок, то застывая на несколько секунд в замысловатой позе, напоминающей синхронное плавание. Временами она приподнималась над поверхностью земли и парила в воздухе, затем, шмякнувшись вниз, садилась на шпагат и продолжала подпрыгивать и кувыркаться так, будто скакала по кочкам, но при этом ни разу не выпустила из рук собачьих поводков.

Реальную опасность для любителей размяться на пляже представляли те хозяева собак, которые имели привычку спускать своих четвероногих любимцев с поводка и совершенно не следили за их поведением. В итоге какая-нибудь псина могла не только наброситься и укусить, но и сильно напугать. Чтобы не быть голословной, расскажу историю, которая произошла со мной лично. Как-то раз траектория моей прогулки пролегала по пляжным просторам в районе мореходного клуба, членами которого были состоятельные местные жители, чьи катера и парусные лодки покачивались на волнах у причала соседней бухты. Помимо множества материальных благ, их объединял своеобразный взгляд на собственные права и обязанности, в котором графа прав была переполнена разного рода информацией, а графа обязанностей оставалась совершенно пустой. Иначе говоря, характерной чертой мировоззрения европейских богатеев являлась абсолютная вседозволенность.

Когда владельцы водных видов транспорта посещали мореходный клуб, то там же спускали своих собак с поводков, чтобы те вволю набегались на ближайшем пляже. Однажды я прогуливалась неспешным шагом по песчаной косе, расположенной неподалёку от мореходного клуба, и наслаждалась прекрасной летней погодой. Солнышко светило на всю катушку, а лёгкий бриз ласково лохматил мне чёлку. Ничто не предвещало опасности, а потому шла я себе, шла, радуясь жизни и любуясь на серебристую морскую гладь. В какой-то момент этот пейзаж настолько меня заворожил, что я остановилась и на несколько минут загляделась на далёкие синие горизонты. Только я приготовилась двинуться с места, чтобы продолжить пляжную прогулку, как что-то меня насторожило. Я ощутила чьё-то присутствие прямо у себя за спиной, и, чтобы в этом удостовериться, медленно повернулась назад. В ту же секунду я оказалась лицом к лицу, или точнее сказать, лицом к морде датского дога огромных размеров, и мы молча друг на друга уставились. Короче говоря, пока я любовалась морской гладью, эта псина неслышно приблизилась ко мне сзади и уселась на небольшую дюну. За счёт этого мы с ней абсолютно сравнялись по высоте, а когда я обернулась назад, её голова оказалась прямо напротив моей. Как у всех догов, глаза этой собаки были красного цвета, немного мутные, с поволокой, и, помимо глубокого пессимизма, ничего иного не выражали.

Наш обмен взглядами представлял собой мысленный диалог следующего содержания. Я: «Тебе чего надо-то?» Собака: «А тебе?» Я: «Мне? Ничего». Собака: «И мне ничего». Я: «Ну ладно, тогда я пойду». В этот момент «собака Баскервилей», по-видимому, решившая со мной попрощаться, встала на задние лапы, а передние рывком водрузила мне на плечи. Не выдержав внезапно навалившейся тяжести, я крякнула, пронзительно взвизгнула и рухнула на песок, опрокинувшись на спину, а громадная псина тяжёлой каменной глыбой упала на меня сверху и обхватила мою голову передними лапами. Первым из недр моей души вырвалось чуть слышное: «Мама!» Без единой мысли, вот так, коротко: «Мама!» Затем подумалось: «Ну всё, конец!» В то же время было очевидно, что эта зверюга не намеревалась меня съесть. Наверное, она хотела со мной поиграть или что-нибудь в этом роде. Придавив меня к земле всем своим весом, собака принялась старательно вылизывать мне лицо своим шершавым языком, не отдавая себе отчёта в том, что подобная мера нисколько не способствовала моей гигиене, поскольку в это самое время с ее морды на меня капала жидкая сопливая масса, свойственная, помимо догов, таким породам, как бульдог, боксёр, неаполитанский мастиф и т.д. Пока она старательно слизывала с меня всё, что с нее же самой на меня стекало, я собрала все силы в кулак и постаралась сдвинуть с себя огромную собачью массу. Однако не тут-то было. Свалить собаку не удавалось из-за того, что, помимо крупного веса, она обладала исключительно крепкой хваткой. Как бы я ни пыталась высвободиться из её объятий, ничего не получалось – настолько сильно она обхватила мою голову своими передними длинными и очень когтистыми лапами. Тогда я решила позвать на помощь, но из распластанной под собачьим весом груди вырвалось лишь сдавленное: «Х-х-х-хр-р-р-р!».

В следующий момент из-за чрезмерной мышечной натуги у меня «пулемётной очередью» вырвался смачный пердёж, а сразу же вслед за этим последовала удивлённая реакция собаки. Она вытаращила красные «вампирские» глазищи и тут же прекратила слизывать с моего лица свои же сопли, затем убрала с моей головы передние лапы, встала и принялась бешено мотать головой из стороны в сторону, так, будто её изжалили пчёлы. Обрадовавшись своему неожиданному освобождению и все еще не осознавая истинной причины того, почему догиня оставила меня в покое, я поднялась в положение сидя, пока до моего носа не дошла выпущенная собственным организмом большая порция неприятного запаха. Помимо того, что мне представилась возможность оценить её редкостную вонючесть, на ум пришло: «Глупая псина, сама напросилась, не надо было давить мне на живот!», – а потом меня посетила другая мысль: «Всё гениальное просто! Подобная газовая атака могла бы сослужить добрую службу несчастным женщинам, оказавшимся в лапах насильников. Вот ведь! Не владение приёмами восточных единоборств спасает в критических ситуациях, а обычный дедовский способ газового поражения противника!»

Впрочем, долго рассуждать на эту тему мне не пришлось, поскольку прямо у меня за спиной раздался зычный мужской голос: «Дона, ко мне! Сюда!» Догиня крутанула головой в сторону, но, видно, решив со мной ещё раз окончательно попрощаться, снова несколько раз лизнула меня в лицо, правда, уже из положения сидя. В следующую секунду прозвучал грозный оклик: «Девушка, сейчас же оставьте мою собаку в покое!» Угловым зрением я увидела стоявшего неподалёку мужчину приблизительно сорока лет, в дорогом пляжном костюме, с крупными часами на запястье и широкой золотой печаткой, красовавшейся на среднем пальце. Отбиваясь от псины-целовальщицы, я умоляюще простонала: «Да Вы сами заберите её от меня, господи!» «Дона, фу!» – рявкнул хозяин на собаку, набросил на неё ошейник и с силой от меня её оттащил. «Наконец-то!» – с облегчением выдохнула я. Обрадовавшись вновь обретённой свободе, я приподнялась и стала стряхивать с себя песок, а владелец собаки всё это время внимательно меня рассматривал. Завершив осмотр, он сказал: «Девушка, я должен Вас кое о чём спросить». «Спрашивайте», – миролюбиво откликнулась я. «Мне необходимо знать, – строгим голосом продолжил владелец догини, – нет ли у Вас каких-нибудь инфекционных заболеваний?» От неожиданности у меня вытянулось лицо и вырвалось: «А Вам-то это зачем?» Мужчина окатил меня с ног до головы тем самым взглядом, которым господа проводят границу между собой и так называемыми плебеями, и, чеканя каждое слово, произнёс: «Видите ли, милочка, моя собака привита от всех собачьих болезней, но не от людских. Как Вы уже успели убедиться, она у меня очень ласковая, иногда и самого возьмёт да лизнёт в лицо, поэтому я хочу знать, не подцепила ли она от Вас каких-нибудь вирусов или бактерий». Такого цинизма я никак не ожидала, а потому первым, что мне захотелось ему ответить, было: «Мне тоже интересно, любезнейший, не подцепила ли я от Вашей псины какой-нибудь болезни, и, вообще, скажите спасибо за то, что я не позвонила в полицию и не заявила на Вас и Вашу собаку!», или же коротко и ясно: «Да пошёл ты вместе со своей невоспитанной сукой, наглец!» Однако, подавив в себе справедливое негодование, я усилием воли сумела натянуть на лицо миленькую улыбочку и вежливым тоном озвучила окончательный, и, на мой взгляд, самый уместный вариант ответа: «Полагаю, уважаемый, что с моей стороны будет непозволительно скрыть от Вас, что вот уже несколько лет я являюсь носительницей ВИЧ-инфекции, и два месяца назад моя болезнь перешла в заключительную стадию, поэтому вероятнее всего Ваша собака, равно как и я, на этом свете долго не задержится». Затем я повернулась к нему спиной и неспешной походкой продолжила пляжную прогулку.

******

Так мы дошли до ещё одной байки о том, что коренные жители Европы – исключительно воспитанные люди. «Конечно, не все, но здороваются европейцы друг с другом на каждом шагу, а ведь здороваться, по существу, означает желать людям хорошего здоровья и отличного настроения!» – захочет возразить кто-нибудь. Действительно, так оно и есть. Приветствия в их лексиконе – довольно распространенное явление и в то же время абсолютно ничего не значащее, наподобие условного рефлекса. Увидел человека – сразу с ним поздоровайся! Даже с незнакомцем. Застукал супругу с любовником в собственной постели, – сначала вежливо с ним поздоровайся и только потом врежь ему со всей силы по наглой роже! Наткнулся на вора в своей квартире – не забудь пожелать ему приятного дня, а после этого, не мешкая, звони в полицию! С приветствиями у европейцев явный перебор, а потому не следует принимать это правило хорошего тона за нечто большее. К примеру, если на пробежке перед завтраком мужчина в спортивном костюме буркнет вам своё «здрасьте», и в тот же день вы попадете к нему на собеседование, то даже не надейтесь на то, что он вас узнает. Причем иногда стандартные проявления вежливости могут губительно повлиять на здоровье того, к кому они обращены. Вообразите, что вы заняты процессом поглощения пищи, неважно где: в кафе, ресторане, на пикнике или у кого-нибудь в гостях. Согласно устоявшейся традиции, любой заставший вас за этим занятием европеец должен пожелать вам приятного аппетита. Да и вы не захотите показаться невоспитанным болваном, а потому, скорее всего, попытаетесь с набитым едой ртом ответить: «Шпа-ши-бо». Вот на этом, сказанным по инерции «шпашибо» лично я неоднократно давилась пищей, а потом долго краснела, бледнела и откашливалась.

Другой аргумент, приводимый в качестве доказательства исключительной воспитанности европейцев, базируется на том, что они ведут себя прилично всегда, в том числе, умеют пить. Не то, что мы с вами, россияне, печально известные во всём мире непомерным употреблением алкогольных напитков. Как напьёмся, так сразу дебоширим. А европейцы? Ну что вы, нет, конечно. В отличие от нас, в нетрезвом состоянии они ведут себя, как воспитанные люди. Интересно, на чём основывается подобное утверждение? На непосредственном наблюдении за этой категорией граждан или кому-то просто хочется так о них думать? Хоть и не скажу за всю Европу, но в той её части, которую мне удалось посетить, местные жители выпивали алкогольных напитков ничуть не меньше россиян. К слову сказать, в Стране Вечного Праздника, в дополнении к общепринятому закладыванию за воротник по выходным, существовал традиционный молодёжный праздник «Большой бутылки». Проводился он еженедельно, по пятницам, когда взрослое население разбредалось на заслуженный алкогольный отдых по ближайшим барам и ресторанам, а молодежь и подростки в это самое время сбивались в группы и отправлялись на поиски подходящей для празднования территории. Ею, как правило, становилась удалённая зона городского парка или загородная поляна. Ближе к вечеру молодёжь подтягивалась туда на мотоциклах и машинах, груженных спиртным, а затем всю ночь напролёт они зажигали! Причём, как в переносном, так и в прямом смысле этого слова. Иногда результатом подобных празднований, организованных вдрызг пьяными и обкуренными детишками, были пожарища, взрывы и кровавые потасовки, а местность, на которой это происходило, была замусорена до неузнаваемости. Не исключено даже, что известный режиссер-постановщик заплатил бы неплохие деньги за использование такой громадной пост-праздничной свалки для съёмок фильма футурологической тематики, в котором происходящее датируется 3125 годом, а в самом его начале голос за кадром повествует о том, что планета Земля находится на гране исчезновения по причине экологической катастрофы. Это, что касается пьянства в глобальном масштабе, а в каждом отдельно взятом семействе праздновавшие ночь с пятницы на субботу взрослые и подростки на следующее утро встречались нос к носу за завтраком, который у некоторых из них по взаимному согласию начинался со стопки какого-нибудь сорокаградусного напитка или сразу нескольких. Данная мера была направлена на то, чтобы ускорить переход из состояния выраженного похмелья в состояние глубокого сна, и к понедельнику представлять из себя живое существо, способное выполнять учебные и трудовые задачи.

При употреблении алкоголя представителями разных классов европейского общества, то есть бедными и богатыми, единственное отличие заключалось в разной стоимости выпиваемых ими спиртных напитков. По этому поводу очень метко выразилась моя знакомая, инструктор по йоге, одно время работавшая в престижном спортивном клубе Страны Вечного Праздника. Когда я поинтересовалась, не сожалеет ли она о том, что перебралась оттуда в гимнастический зал рабочего района, основным контингентом которого были рыхлые целлюлитные тётки и небритые пузатые мужики в растянутых трико и несвежих футболках, то она лишь кисло улыбнулась: «Небритые, говоришь? У меня самой дома абсолютно такой же сидит перед телевизором с бутылкой пива в руках. Так что нет проблем, я привыкла. А знаменитости, которым я раньше преподавала йогу, помимо высоких гонораров и поминутного самолюбования, отличаются от обычного люда, пожалуй, ещё и тем, что пот у них попахивает не дешёвыми сорока градусами, а виски, джином, бурбоном и всякими новомодными коктейлями. На то они и богатые! Своё время ценят и не тратят по пустякам, пить – так пить! От тех, кто теперь ходит ко мне на занятия, несёт перегаром от алкоголя попроще, вот и вся разница».

В рабочей среде Страны Вечного Праздника беспробудного пьянства никто не скрывал и ничуть не стеснялся. Судя по всему, оно было не внезапно накатившим капризом последних лет, а являлось стабильной составляющей привычного образа жизни. Трудовой день у строителей, сантехников, механиков и других представителей рабочих профессий, как правило, начинался с плотного завтрака и пары стопок анисовой настойки или коньяка. К полудню они отправлялись в какую-нибудь дешевую забегаловку, чтобы перекусить бутербродом с лёгким спиртным напитком, а на обед плотно ели и выпивали по паре бутылок пива, либо по полбутылки вина. Зато по вечерам после ужина происходило бесконтрольное употребление широкой гаммы всех подряд алкогольных напитков. Несмотря на то, что у этой категории населения процесс беспробудного пьянства считался абсолютно нормальным времяпрепровождением, в то же время практически каждый выпивоха руководствовался рядом трактовок относительно того, как нужно пить. Один мой сосед, коренной житель Страны Вечного Праздника, долгие годы работавший мойщиком окон, как-то раз признался мне в том, что пьёт не просто так, а в соответствии с принципами. «Надираться до чёртиков за ужином – это самое настоящее свинство! – громогласно заявлял он. – Зато после него – святое дело! Напиться после вкушения пищи можно и даже нужно. По существу, это самое что ни на есть благородное занятие! Так поступали средневековые вельможи и все последующие аристократы. А уж они-то умели правильно жить! Следовательно, так должен поступать каждый уважающий себя человек!» Шутка ли сказать, но привычка жителей Страны Вечного Праздника поглощать спиртные напитки по поводу и при отсутствии такового укоренилась в их образе жизни настолько, что без этого не обходилось даже такое мероприятие, как конференция на тему «Долой алкоголь из жизни общества!». По словам одного из её участников, по окончании выступлений докладчиков всем присутствующим предлагалось попробовать местного вина, причем никто из них от этого угощения не отказывался.

******

Перейду от общего к частному и наглядно продемонстрирую вышесказанное на примере посёлка Перепёлки. В вопросе отдыха за бутылкой его жители добились весьма ощутимых успехов. Судите сами, в этом населённом пункте площадью 32 км? проживало 2600 граждан, и для удовлетворения их потребностей в напитках служили 35 баров и 3 дискотеки. При таком раскладе было не совсем понятно, почему посёлком-побратимом Перепёлок стал аналогичный населённый пункт соседней страны, когда гораздо логичнее было бы побрататься с жителями региона Сахары или любой другой пустыни. Уж чего-чего, а напитков, хранящихся на складах этого европейского посёлка, с лихвой бы для всех хватило. Существование большого количества питейных заведений в Перепёлках объяснялось следующими причинами. Каждый совершеннолетний житель посёлка посещал бар как минимум два раза в сутки: с утра, чтобы выпить горячий напиток (чай, кофе, травяную настойку) или стопку вермута, вина, коньяка, а следующий раз вечером для принятия на грудь холодного напитка (вина, пива, виски, ликёра и прочих). При этом во всех барах традиционно установилась сезонная логика посещаемости: весной и летом народ ходил туда чаще и употреблял в основном лёгкие алкогольные напитки, а в зимне-осенний период – реже, однако, несмотря на меньшее количество посетителей, выпивали они помногу и, как правило, крепкие, сорокаградусные напитки. Другая причина функционирования большого количества питейных заведений в Перепёлках заключалась в том, что каждый житель посёлка руководствовался собственной иерархией баров: от никогда им не посещаемых до редко и средне посещаемых, и, наконец, самого любимого бара, в котором был завсегдатаем. Но если вы полагаете, что это зависело от внешнего вида заведения, то есть чистоты, особенностей дизайна и вежливости обслуживающего персонала, то вы глубоко заблуждаетесь. Главный критерий выбора питейного заведения у жителей небольших населённых пунктов Страны Вечного Праздника основывался на том, с кем там можно было случайно встретиться. Понятное дело, что речь идет не об известных актерах и политиках, а о тех, с кем по какой-либо причине сельчанам не хотелось общаться. К категории неприятных людей относились: бывшая супруга или супруг и их близкие родственники; уволивший когда-то с работы шеф; сосед, чья собака непрерывно лаяла за стеной или гадила перед входной дверью; почтальон, терявший газеты и путавший корреспонденцию; лавочник, однажды продавший испорченное мясо; сантехник, криво поставивший унитаз и впоследствии не пожелавший этого исправить, и т.д.

Обычно посетители питейных заведений придерживались железного правила: никого из своих знакомых публично не критиковать, зная, что любой стоящий поблизости сельчанин может запомнить услышанное, а потом разнести это по всему посёлку. Впрочем, не все в Перепёлках боялись общественного мнения. Были там и смельчаки, рубившие во всеуслышание правду-матку, касавшуюся той или иной стороны жизни своих соседей, которую последние тщательно скрывали от посторонних. Правда, когда кто-нибудь из сельчан решался пойти на столь отчаянный шаг, то перед этим непременно вдрызг напивался, а затем там же, в баре, еле-еле ворочающимся языком приступал к изложению пикантных деталей жизни жителей Перепёлок. Такое геройство было продиктовано не столько отвагой, сколько пониманием того, что все присутствующие в баре отнесутся к высказываниям заложившего за воротник соседа снисходительно и с изрядной долей насмешки. Ну какой с пьяного спрос?

По вечерам бары Перепёлок заполнялись мужчинами, большинство из которых вовсе не нуждалось в признаниях перебравшего лишку соседа. Всё внимание оккупировавшей барную стойку толпы, с бокалами вина и пивными бутылками в руках, было сосредоточено на экранах телевизоров, по которым чуть ли не ежедневно транслировались футбольные матчи. При этом выражения их лиц были точь-в-точь, как у пенсионерок во время просмотра телесериалов, главным содержанием которых является не кто и что сделал, а кто, что, когда и кому сказал. Другое сходство между любительницами телесериалов и футбольными болельщиками заключалось в том, что они постоянно беседовали вслух: в первом случае – с телевизионными персонажами, а во втором – с футбольными игроками. Замечу, однако, что высказывания футбольных болельщиков были более энергичными. «Ты с левого, с левого фланга зайди! – кричали наперебой вечерние посетители бара, неотрывно следившие за ходом матча по телевизору. – А сейчас куда помчался-то, дурачок?! Ну-ка, врежь ему угловой! Да смотри, а не то тебя атакующий полузащитник подрежет!» Собиралось мужское население Перепёлок для просмотра футбольных поединков именно в барах, поскольку там никто из домочадцев им не мешал. Несмотря на расслабляющее действие алкоголя, все внимание болельщиков было приковано к игре. Порой они настолько были захвачены просмотром матча, что пропускали мимо ушей всё, что происходило вокруг. Как-то раз в Перепелках произошло даже такое событие: в самый разгар ответственной игры у сельчанки, проходившей под окнами местного бара, начались роды. Как нарочно, в это самое время одна из футбольных команд начала забивать голы в ворота противника, и барные болельщики, кричавшие и громко аплодировавшие удачливым игрокам, из-за шума не расслышали криков несчастной роженицы. Только через два часа, по окончанию футбольного матча её обнаружили под окнами бара сидящей с младенцем на руках.

******

Преобладающий стиль питейных заведений Перепёлок правильнее всего было бы охарактеризовать, как современный вариант жилища Бабы-Яги. Пыль на полках с алкогольными напитками практически никогда не вытиралась, пол к концу дня покрывал плотный слой кожуры от семечек, которая сплёвывалась посетителями прямо на пол, а, отправляясь в туалет по нужде, не хотелось включать в нём света, чтобы не испугаться увиденного. Как-то раз, по ошибке перепутав двери, я попала в мужской туалет, в котором на тот момент никого не оказалось. Бегло осмотревшись вокруг, знаете, к какому выводу я пришла? Что, скорее всего, его посетители приходили туда помечать свою территорию. А иначе чем можно было объяснить огромное количество грязно-жёлтых разводов, покрывавших стены во всех направлениях?! Дополняли эту картину прогуливавшиеся по барной стойке большие рыжие тараканы и периодически садящиеся на бокалы с напитками жирные фосфорно-чёрные мухи. Наверняка по этой причине подавляющее большинство посетителей старалось как можно быстрее принять на грудь чего-нибудь горячительного – чтобы утратить бдительность к деталям окружающей обстановки. Для сравнения, в питейных заведениях крупных населённых пунктов Страны Вечного Праздника, по улицам которых прогуливались многочисленные туристы, поддерживалась исключительная чистота и порядок. Оно и понятно. Ведь нельзя же ударить в грязь лицом перед иностранцами!

Тем не менее, утверждать, что порядок в сельских барах напрочь отсутствовал, было бы в корне неправильно. Просто он был особым, наподобие того, который зачастую поддерживается на письменных столах у себя дома, когда всё свалено в огромную кучу, но при этом каждая вещица или бумажка лежит не просто так, а потому что, и это самое «потому что» носит отпечаток значимости и порой самого неожиданного смысла. Иначе говоря, эти вещи лежат на столе по какой-то причине, даже если таковая их хозяином уже давно забыта. По аналогии с этим, в сельских барах можно было увидеть открытку, датированную 1973 годом, стоявшую на полке с алкоголем и покрытую толстым слоем пыли; обрамлённую фотографию дальнего родственника хозяина бара, о котором последний не имел ни малейшего представления, равно как и о том, кто и зачем её туда поставил; огромный ворох журналов с оторванными обложками, лежащих в самом конце барной стойки, определить дату выпуска которых не представлялось возможным, хотя именно поэтому они никогда не переставали пользоваться у посетителей спросом, день за днём просматривавших давнишнюю прессу и всякий раз находивших в ней для себя что-нибудь новое и интересное. И всё же как ни крути главным предметом барной обстановки был телевизор – любого года выпуска и размера. Как правило, на желании телевизионных болельщиков посмотреть игру своей любимой футбольной команды это нисколько не отражалось. Как-то раз я зашла в один из сельских баров и наткнулась там на большую группу футбольных болельщиков, скучившихся перед телевизором модели восьмидесятых годов прошлого столетия, изображение которого было искажено толстыми белыми полосами, а звук прерывался надсадным треском, поэтому находившиеся сзади непрерывно интересовались у стоявших в переднем ряду: «Ну что там? Дали нашим дополнительное время или опять зажали? Кто будет подавать угловой? А левого защитника сейчас куда понесло?!»

К слову сказать, питейные заведения Перепёлок были не только местом массового просмотра футбольных матчей. Именно там, в глубине серого и темного туннеля зарождались отношения между противоположными полами, нередко заканчивавшиеся вступлением в брак. В сельских барах молодёжь встречалась, влюблялась, напивалась в стельку, выясняла отношения, устраивала кулачные бои, после чего вновь происходили объяснения в любви, страстные объятия, поцелуи, обещания, измены и расставания. Однако чаще всего барные заверения в любви заканчивались громкой свадьбой, поскольку отказываться от своих публично сказанных признаний было уже поздно, учитывая, что местные новости в рекордные сроки облетали весь посёлок. Да и родственники невесты изо всех сил старались ускорить процесс женитьбы, чтобы до этого события не случилось ничего такого, что могло бы скомпрометировать девушку в глазах поселковой общественности. Свадьбы в Перепёлках устраивались пышно, ярко и запоминающеся. Во всяком случае, пока приглашённые принимали на грудь первые пару бокалов вина. Далее свадебный пир в их слегка скосившихся глазах продолжал оставаться таким же зрелищным, ярким и пышным, но в значительно меньшей мере запоминающимся. При этом по окончании празднества гости никогда не расходились по домам, особенно молодёжь. Большая толпа непонятно как удерживавшихся в вертикальном положении гуляк требовала продолжения праздника. Чтобы отметить это событие до победного конца, они всей гурьбой отправлялись в местные бары, а когда в два часа ночи закрывался последний, то в полном составе переходили оттуда на дискотеку и энергично отплясывали вплоть до её закрытия, то есть до пяти-шести часов утра. Шутка ли сказать, но даже после этого об окончании празднования и речи не шло.

Однажды осенью, кажется, в октябре, я решила поутру выпить чашку крепкого кофе, открыла кухонный шкаф, достала кофейную банку, но, как нарочно, кофе в ней не оказалось. «Видно, муж допил перед уходом на работу, – подумалось мне, – а выпить кофейку надо бы, иначе до обеда не раскачаюсь». Тогда я решила сходить в бар. Сунула ноги в сапоги, набросила пальто и около восьми часов утра вышла на улицу. К моему огорчению, все бары в Перепёлках были закрыты, при этом около одного из них столпилась огромная толпа зомби… От этой группы, состоявшей приблизительно из двадцати человек, несло смрадным запахом перегара, легко уловимым с расстояния в несколько метров, а их внешний вид можно было описать, как устрашающе-плачевный. Лица у подгулявшей молодёжи были бледными, опухшими, с красновато-синюшными подглазьями и лишённым какой-либо мысли взором. У всех до одного представителей мужского пола рубашки свешивались поверх брюк, а скомканные галстуки наполовину вываливались из карманов одежды. К тому же у некоторых на пиджаках и рубашках не хватало чуть ли не половины пуговиц. Впрочем, и у дамского пола с опрятностью дело обстояло ничуть не лучше. Огромные дыры на колготках свидетельствовали о столкновении с множественными препятствиями, а сломанная диадема на голове наводила на мысль о дополнительном лобовом столкновении. Тушь у подавляющего большинства представительниц слабого пола расплылась по лицу, сделав их глаза похожими на огромные глазницы, тени с век переместились на щёки, а яркий контур губной помады выходил далеко за пределы губ. У одной из девушек она каким-то образом даже очутилась на кончике носа, что делало её похожей на клоуншу. Многие представительницы слабого пола явились на свадьбу с дамскими сумочками, и этот мелкоразмерный экипаж периодически выпадал у них из рук, а при наклоне за ним дополнительно выпадали наружу их груди, покидая бюстгальтеры и платья на бретельках. Замечу, однако, что толпа одетых в вечерние наряды молодых людей сумела простоять на улице при температуре около двенадцати градусов тепла целых два часа, и никто из них не зачихал и не закашлял.

******

А теперь предлагаю порассуждать по поводу смысла жизни. Подобные мысли в Стране Вечного Праздника не раз посещали меня при виде мёртвых китов и дельфинов, которых иногда можно было увидеть на местных пляжах. Эти удивительные морские животные приплывали к песчаным побережьям, чтобы умереть. В их поведении было что-то патриотически-грустное и, я бы даже сказала, сверхгуманное. Мы, люди, снаряжаем суда, отправляемся на них в открытое море и убиваем этих морских животных почём зря, совершенно не считаясь с их смыслом жизни – глубоким, осознанным и в высшей степени жертвенным. Истребляем их, а они приплывают на берег, чтобы умереть рядом с нами, прощая нам то, что мы сами никогда не сумели бы друг другу простить. К счастью, в жизни китов и дельфинов имеется один оптимистический и немаловажный момент. Благодаря своим крупным размерам им не страшен никто, за исключением человека, и, как следствие, большинство из них умирает естественной смертью, что среди рыб должно считаться редкостным фактом поистине счастливой судьбы, наподобие того, как у людей, всю жизнь проработать на должности высокопоставленного начальника. Ты уволить можешь, а тебя – нет. Так и кита никакие зверюги съесть не могут, потому что подавятся.

Подобно китам, на европейские пляжи частенько отправлялись умирать одинокие мужчины-пенсионеры. Большинство из них хотело уйти в мир иной не как-нибудь, а по-особому: в пьяном угаре во время дикой пляски под инструментальную музыку времён своей молодости, а ещё лучше – в объятьях молодой проститутки с пышными телесными формами. Для осуществления подобной мечты совсем не требовалось наличие огромного состояния. На пенсию средних размеров такой вид смерти многие европейцы вполне могли себе позволить. С той лишь разницей, что обычный пенсионер в пляжных забегаловках в рекордные сроки доводил свою печень до цирроза не бурбоном, а употреблением какого-нибудь дешёвого спиртного напитка, и заказывал себе в номер трёхзвёздочного отеля не обворожительных и ухоженных проституток, а тех, что попроще и подешевле. С каждым годом количество старичков, предпочитавших именно так провести последние годы своей жизни, неуклонно возрастало, поэтому отели пляжной зоны бросились разрабатывать систему услуг с учётом удовлетворения запросов данного контингента.

Об этом я узнала от российской соотечественницы, не сумевшей в Стране Вечного Праздника устроиться на работу по специальности и в итоге вынужденной отправиться на заработки в одно из таких заведений. Людмила имела диплом переводчицы московского международного университета имени Патриса Лумумбы и в совершенстве владела тремя языками, но, несмотря на это, на работу в приёмную отелей, в том числе ориентированных на российских туристов, её не брали. На эти рабочие места владельцы гостиничного бизнеса почему-то принимали только коренных европеек, с горем пополам выучивших на русском языке всего два слова: «здравствуйте» (и чаще, «привет», поскольку «здравствуйте» у них не получалось выговорить даже после длительной тренировки) и «спасибо», которое нередко произносилось ими по слогам: «спа-си-бо». К тому же зачастую оба эти слова озвучивались очень язвительным тоном, по-видимому, в качестве мести за необходимость упражняться в произнесении этого странного для них языка.