Каждый день

Глен заверил Фрэнка, что никаких нападений не было, и что тот просто упал, больно ударился и у него уже привычка кричать. А вот Фрэнк сказал ему одну любопытную фразу – ладно, только смотри, никогда не лги!

– Интересно, о чем это он… – думал про себя я.

Диалог Фрэнка и Глена продолжился и затянулся слишком долго, я уже стал думать, что усну, пока дождусь окончания. Наш уборщик любил говорить, и надо признать, делал он это всегда с изяществом. С него можно было писать роль для какой–нибудь пьесы или попросить его составить речь для своего резюме. Что называется чистая американская речь, даже без слов паразитов. Потрясающе.

4 ноября 1999 года, еще один из немногих четвергов. Погода стремительно говорит, что на улице старая добрая осень, всего 19 градусов, если верить школьному градуснику, что на окне у директора висит. Плюс дождь, сегодня очень мокрая погода, а когда дождь пронзает тебя, потому что ты не материален, это, скажу я вам сильное удовольствие. Хотя один раз в меня ударила молния, я за столб металлический держался. На миг в моих глазах был один сплошной голубой неоновый свет, а потом все, ни боли, ничего. Вероятно, наука и потусторонние существа как то странно взаимосвязаны.

Сегодня Глен придет, вооруженный кисточками, красками и огромным холстом. И на этом полотне, согласно его теории появится мой портрет. А пока, я как всегда хожу по школе, здороваясь с каждым. Настолько привычное занятие, что я стал считать свою тюрьму домом. Все в этом, домике, хорошо, если не считать курящих старшеклассников, закрывшихся в душевой футбольной команды. О, что я чувствую, а сигареты то не простые, какая–то неизвестная мне ерунда, но точно не наркотики, эти малолетки их бы просто не достали, иначе их достала бы полиция. И какой уважающий себя «наркобизнесмен» будет еще и со школьниками связываться, в Техасе, где каждый второй родитель носить с собой букет из двустволки и патронов.

– И как вы еще не сдохли от этого противного запаха…черт бы вас пробрал! – ворча, захожу я в душевую.

Трое молодых людей сидели у открытого окна, о чем то, видя диалог, а я стоял напротив и думал – как бы мне их проучить. Н–е–е–т, такой шанс упустить я не могу, мне абсолютно все равно на то, кто они, хорошие или плохие, они портят мне настроение своим дымом.

– И чего я думаю…все же просто! – с довольной и злобной улыбкой сказал я.

Вдруг сигарета в руке одного из парней вспыхнула, словно была заполнена хорошим бензином. Огонь каким–то чудом не причинил серьезного вреда руке юноши, кроме небольшого ожога. Все зрелище напоминало скорее взрыв испорченного фейерверка или подожжённого патрона. Перепугавшись, парнишка повернулся в сторону своего друга в очках и стал кричать на него высокими и истеричным звуком, напоминавшем пожарную сирену – какого черта?

– Как…т–а–а–а–к вышло!? – с трусостью стал оправдываться очкастый.

– Это я тебя хочу спросить Янис! Какого черта?? Что ты за дурь?! Ты что ее из пороха сделал? Или из петард!? – сердито кричит пострадавший.

– Я!Я…я…я…я…

– Очень красноречивое объяснение, идиот… Теперь из–за тебя рука болеть будет.

– Клянусь, я понятия не имею! Тут нет ничего…взрывоопасного…

– Зато курить может, перестанешь! Может у тебя мозги появятся, наконец! – иронично смеясь, говорю я. – Хотя, тебе вряд ли мозги помогут.

Оставив своих дымящихся спутников, я вернулся обратно в свой пятизвёздочный номер в отеле Плаза–Винсенс, где я бесплатно прописался уже 38 лет. Тем более, мой друг должен, наконец, уже прийти, а может он и вовсе уже там. Хотя через пять минут, оказавшись в коморке, я понял, что Глен тут отсутствуют еще.

Еще через три минуты, по моим ушам ударил неприятный звук упавшего человека, который кричит, словно напоролся на вьетнамскую мину – Глен пришел.

– Ты хоть раз в комнату зайти нормально можешь, без приключений, а?! – с диким сарказмом, склонившись над упавшим Еном, говорю я.

Парень посмотрел на меня и в выражении его лица, будто бы застыла фраза – какого черта ты тут зазвездился! Но он, с неестественной апатичной улыбкой тихо поднялся, встал с колен, отряхнулся и постучал в дверной проем.

– И кстати, это было в первый раз! В прошлый раз ты просто не хотел мне открывать дверь! – ехидно сказал Глен.

– Да я бы и не открыл… – прошептал про себя я.

– Что–что?

– Кхм…кхм…чего зашел?

– Ты забыл? Мне нужен новый набросок!

– Опять?!

– Не опять, а снова!

Глен сделал уже порядка пяти набросков только за один вчерашний день, на все вопросы, когда он уже будет писать картину, он мне ответил, что нужно иметь терпение. Лично я на такие фразы всегда спокойно и твердо говорю – ты достал уже меня со своим проклятым терпением!!!

– Сцена 0, дубль номер шесть! Мотор! Начали!

– Очень смешно…сядь прямо…! – Глен на мою шуточку ответил как–то очень холодно, я в первый раз вижу его таким серьезным и нацеленным.

Вероятно у каждого, даже самого активного "клоуна" существует то дело, за которым он строг при выполнении. Даже странно, что люди, порой самые комичные или самые слабые духом, благополучно выбрасывают свои эмоции и забывают про свою маску.

– Ты позу, в которой сидишь, сменил! – неожиданно кричит на меня Ен.

– Вовсе нет… – отмахиваюсь я.

– Вовсе да! Ты руки по–другому скрестил, это не то!

– И что с того? Ну в другую сторону руки и? Это как то испортит мой образ…?

– Господи…а обычно призраки мудрые…

– Я тебе не мистер Браун! Мотивационных лекций, мудрых слов и цитат великих деятелей от меня не жди! Я этой ерундой сыт по горло, читая это на протяжении 30 лет…

Парень посмотрел на меня и явно о чем–то задумался. Он снял свои очки и стал крутить ими в руках, параллельно смотря на меня, в поисках какой–то мысли или ответа.

– А кто–такой…мистер…Браун? – хотя я ожидал что он спросит другое, этот вопрос был вполне логичным.

– Я же тебе рассказывал про смерть.? Про наказание мое? Про книги? – спрашиваю в недоумении я.

– Ну…?

– Ну…? Это наш учитель музыки…черт возьми!

– А–а–а! Точно, ты как–то упоминал…

Очень быстро Глен переключился с разговора, на свой альбом, рисуя все больше и больше линий своим стертым, слегка погрызенным карандашом. И право признаться, он крайне весело выглядел, когда рисовал. Нет, ни когда думал о будущем рисунке, о фоне или позе, а именно когда водил карандашом по бумаге. Согнувшись поближе к листу, он периодически закрывал первый глаз, а параллельно с этим высовывал язык и был похож на Джозефа, когда тот пианино на слух проверял, хотя последний имел абсолютно не музыкальный слух.

– Все! Закончил! Можно, наконец, думать о самой картине! – с радостью сказал Глен.

– Заждались… – иронично комментирую ситуацию я. – 15 минут угробить на один карандашный рисунок, хотя у тебя их и так пять.

– А ты попробуй с одного раза сочини свою мелодию! Давай, бери гитару и в путь!

– Ха! Ха! Ха! Очень смешно…

Кстати о гитаре, уже дней пять, как я не держал ее в своих руках, взяв ее, чтобы поиграть, а не просто вспомнить о своем существовании. Да, время ее не хочет щадить, на датчиках уже легкая ржавчина проступает, а струны так вообще менять надо. Вокруг моей старой царапины уже следы появились, и все же, ее звук еще может порадовать. Даже без усиления, гитара воспроизводит тот знаменитый джазовый звук, настолько мягкий, что на ней можно играть Дебюсси, что я сейчас пытаюсь сделать.

Одновременно с этим, в своих тетрадях и альбоме трудился над чем–то Глен. Разложив вокруг себя кучу бумаги, карандашей и ластиков, используя контрабас в качестве мишени для комков, он, заткнув карандаш за ухо, пытался думать. Швырнув очередной бумажный снаряд в контрабас, тот отскочил в мою сторону и парень впервые за долгое время раздумий обратил на меня внимание.

– Слушай… Ты ведь, на гитаре играешь? – слегка прищурясь спросил меня Глен.

Я сильно остолбенел, открыл рот и стал таращиться на своего друга, словно сейчас этой гитарой ему по голове и тресну. И раньше, я знал, что Глен слегка рассеян в области внимания и мало что из моих рассказов запоминает, но забыть такой факт, это надо уже постараться.

– Это ты так пошутил?! Мне кажется, что ты говоришь это серьезно!!! – возмущенно и громко произносил я слова, которые исходили из меня, словно я бью по басовым струнам контрабаса.

– Да нет, я к слову о том, что это можно использовать для сюжета картины!

– Поясни…!

– Ну смотри. Так, пока что, выглядит суховато. Похоже, скорее, на пародию портрета эпохи кризиса на Уолл–стрит. Но добавить тебе гитару – и это раскроет твою личность, оживит полотно, даст побольше нужных красок, создаст нужный колорит…

– Достаточно, я тебя понял. – прерываю пафосную и апофеозную речь своего друга.

– Воооот… Что скажешь?

– Согласен, но мне нужны новые струны! Этим скоро крышка, достань мне новые, и я позволю сделать из меня Да Винчи. – с легкой эгоистичной улыбкой говорю я. Что только не сделаешь, чтобы получить результат чего–то сведения.

– Что? Последнюю фразу не услышал…

– Я сказал, что мне нужны только качественные струны.

– Так. Погоди, а как новые струны на твоей гитаре помогут мне написать картину–победительницу?!

– Как ты, маэстро можешь так говорить! Любая деталь важна! – немножко лживо и пафосно говорю я. – А теперь не спорь, и отправляйся за новыми струнами, скажи для ES–175 Gibson…ммм…стандартные! Давай–давай, вперед!

– КАК! ЧТО? Оооох…но! – истерически, повышая тональность своего голоса до писка, кричал на меня Глен.

– Впере–е–е–ед! Иди уже, завтра увидимся! – кричу я, выпроваживая своего гостя со всеми своими вещами, захлопывая за ним дверь.

– Но ведь… – что–то пытается невнятно сказать Глен, но слышится это слабо, так как я уже закрыл дверь.

А сам же про себя, с огромной улыбкой, зажимая какой–то аккорд, кричу – Да! Есть! А парню не мешает хорошая работенка, пускай старается, девушки любят старательных. Особенно, если девушка любит искусство, счетчик повышается. Эх, этому парню бы уверенности больше, потому что талантом его Господь одарил. Я понимаю это, разворачивая один из его бумажных снарядов для метания в контрабас, на которых изображено нечто похожее на меня. Ведь он нарисовал это за несколько минут, весьма неплохо, для мальчика для битья.

Как по мановению волшебной палочки, в мою дверь снова постучал кто–то. Я нахмурился и сразу же провел свой старый тест на определение принадлежности возможного послания, крикнул – кого там черт принес!?

– Дэйв…это я! Я забыл тебе кое–что очень важное сказать! Срочно!!! Очень срочно!!! – шепотом, слегка нервно и практически крича, говорил мне сквозь дверь Глен.

– Ты застал меня врасплох… – вздохнув, я медленно встал и, указав на дверь, открыл замок. – между прочим я собрался спать!

– Хватит лгать! Ты не спишь!

– А ты, однако, запомнил! Браво!!

– Так вот, хотел сказать тебе – у нас нет музыкального магазина в городе, где я достану тебе проволоку для гитары?!

– Как это нет!?

– Объясняю! Нет, это значит, нет. Отсутствует, не существует, не открыт, там ничего не продают…

– Спасибо! Я и сам знаю значение этого слова…не поверишь! – перебил я Глена. – А лавка Ива Эссекса тебе помочь с поиском не может?

Ен взглянул на меня так, словно я сказал ему какой–то термин из астрофизики, нежели о реальном городском учреждении.

– Лавка…кого? Чего? – спрашивает Глен.

– Ив Эссекс держит…вернее, уже, наверное…держал лавку рядом с кинотеатром. Разве сейчас ее нет? – говорю я, параллельно спрашиваю интересную для себя тему.

– Рядом с кинотеатром…м–м–м…игровой клуб стоит.

– Какой…на хрен…игровой клуб?! Ты смеёшься…

– Ну там компьютеры стоят и люди, преимущественно дети, приходят туда чтобы в них поиграть. А некоторые ходят туда прятаться от своих жен, это мне так папа говорил.

– Господи…ты отправил меня в ад! Вместо музыкального магазина тут открыли клуб, чтобы прятаться от своих жен! Дожили…

– Эй! Насчет жен я утрирую!

– А лучше не стало! Ты расстроил меня…

– У нас даже и музыки то толком в городе нет, не самый музыкальный у нас город. Мой отец владел гитарой, она где–то в сарае валяется. Вот и все, а так: наушники и плееры. – разводя руками говорил Глен, попутно осматривая старый контрабас.

– А городок то умирает…

Глен снова стал размахивать руками и слегка виновато смотреть на меня. Он ничего к моему комментарию не добавил. Потом он стоял, положив руку за затылок, обсматривая фортепиано, на котором я сидел.

– А ты, любитель Джона Леннона, что никогда не хотел научиться играть? – убрав руку со своего лба, улыбнувшись, спросил я.

– Да…н–е–е–е–т… Не особо меня тянет на это. Мне нравится лишь его слушать. – отвечает мне Глен

– Ну тут я соглашусь, слушать это приятно… особенно песню про солнце…

– Это Джордж Харрисон…

– А…кто? А–а–а–а…Джуд?

– Это Маккартни…

– Let it be?

– Маккартни… – продолжил с угрюмым выражением лица пояснять мне Глен.

А меня обуял интерес, что из нескольких песен, что он дал мне послушать, только в 2–3 в каждом альбоме пел его любимый Джон Леннон.

– Imagine!? – с надеждой продолжаю спрашивать я.

– А вот это Джон. – с легким воодушевлением сказал Ен.

– Чего это в его группе поет не он?

– Ну…это не совсем его группа…Не то чтобы он лидер…они скорее на равных.

– И все–таки…рокабилли – лучшая музыка! А все остальное лишь жалкая пародия!

– Отста–а–а–нь…сноб старомодный! И где ты только просидел эти тридцать лет!

Чего–то я не понял, ты какого черта мне такую претензию кидаешь? Задаю я в своей голове вопрос Глену. Где я мог еще просидеть, довольно смешной вопрос, который не требует слишком умного ответа.

– Ах да…забыл… – сам отвечает на свой вопрос Глен, видимо, как и я, обдумав все в голове.

На часах наступает время, когда вот–вот уйдет последний ботаник и школа начнет потихоньку закрываться: завершит обход Фрэнк, допишут свои бумажки учителя и докурят последние сигареты наши дорогие футболисты и их дружки хулиганы. И я ловлю себя на мысли, что моему другу, у которого нарушен музыкальный вкус, пора уже домой. Хотя мне должно быть абсолютно до лампочки, но отправить домой хотелось. Плюс ко всему, ему еще дома этот чертов портрет рисовать. Жду не дождусь этого зрелища, портрета старого призрака с гитарой, Дориан Грей не иначе.

– А–а–а–а…Ну…ясно, я тогда…пошел. – Резко и как раз вовремя сам сказал мне Глен.

– Ну что же…удачи тебе, друг мой! Смотри кисточки не потеряй! – прощаюсь я.

На сей раз Глен попрощался еще раз и сегодня не возвращался, стуков не было, и криков я не слышал. Я закрыл за ним дверь, пожелал удачи и попытался снова усесться за гитару, но поздно. Настроение упало на уровень расстроенного старого контрабаса. Для меня мысль, что старый Ив не сохранил свою лавку, выглядит трагичной, а еще хуже мне представляется этот клуб. Ну что же, придётся просить Глена ехать в другой город, слезно умалять его, стоя на коленях, может быть поможет. А до тех пор, придётся мало того, что позировать с расстроенной гитарой, так вообще сам факт игры в модель мне не очень нравится.

Последние лучи солнца еще пробивались сквозь окна спортивного зала, слегка освещая его, создавая блеск яркой краски на полу. Фрэнк сидел в своем «кабинете» и читал книгу по истории американского капитализма, он весьма интеллектуален как всегда. А я прогуливаюсь по своей школе, которая стало моей обителью. Эту мысль я вновь прокручиваю в своей голове каждый вечер и каждую ночь. Но при этом, глядя на закат сквозь душевой спортивной команды, я невольно улыбаюсь, глядя как все–таки этот мир может быть прекрасен. Вряд ли людям, что здесь моются, понравился бы факт наличия невидимого гостя, особенно девушкам.

– Вероятно…в этом что–то есть! – в очередной раз смотрю в окно я.

Такой момент может испортить только Фрэнк, который опять прошел сквозь меня. На него за это я сердится, не могу, также как и привыкнуть к тому, что он– мистер Каннинген. Никогда бы не подумал, что уборщика зовут Фрэнсис Каннинген и что он разбирается во многих темах лучше, чем учителя в мое время.

Глава VI. Эффект ночных огней

На Глена и правда, можно рассчитывать, он настоящий друг, не забыл про меня. Мигом достал мне струны. На вопрос, где он их достал, Ен ответил, что ему помог отец. Тот уехал в большой город ненадолго, по работе и в процессе пребывания купил мне, точнее Глену, ценный товар. Качество у этих струн высокое и результатом я доволен. Но не все было так безоблачно, как мне показалось на первый взгляд.

– Вот сегодня…а нет…нужно еще пару штрихов… Прости!

– Думаю, вот сегодня! Черт…я забыл, нужно еще пару деталей.

– Ну встречай свой…а нет! Прости, это еще совсем не то. – вот такие фразы теперь яслышу постоянно, когда Глен заходит ко мне в каморку. И эти красноречивые объяснения касались портрета.

И главное, я ведь даже не спрашиваю, он сам эту тему начинает, словно нарывается на очередное поучение или грозный взгляд. Может быть, ему захотелось полетать, или он не видел, как я виртуозно играю на огне. Сроки уже поджимают, сегодня 12-ое, а этого, так называемого, произведения искусства до сих пор нет.

Сегодняшний день я встречал с мыслями, что хоть сегодня будет какой-то прогресс. И о чудо, я слышу до боли знакомые неуклюжие шаги, которые все ближе и ближе к моей двери. Глен вошел в мой бункер так, словно уже к себе домой. Он по привычке знает, что дверь для него будет распахнута. Поэтому, входя в комнату, он не обременяет себя словами "привет" или "доброе утро"…

– Вообще, когда заходят, надо говорить добрый день! – упрекнул его я.

– Ой, прости…не вспомнил. – легко и быстро ответил Глен.

– Да ладно… – раздраженно пробурчал я, вспоминая, что хотел спросить. – Ах да! Как твой портрет?

– Слушай…(пауза), он еще не готов.

Мой пристальный взгляд уже сделал дыру в коробке с завтраком Глена, на что он еще не сумел обратить внимание. Он гневной волны с полки упала какая-то старая пластинка.

– Эй…ты чего завис? – стал щелкать пальцами и спрашивать юноша, параллельно проводя другие манипуляции с пальцами. Затем перестав что-то делать, он провел рукой около моего лица и что-то стал смеясь говорить. – Это не те дроиды, которых вы ищите…

– Ч–е–г–о?! – воскликнул я.

– Да расслабься, это из одного фильма… Боже! Ты что сжег мой завтрак!? – издевательским сарказмом пытался привлечь внимание Глен, показывая на свою коробку с едой.

– О чем это ты говоришь! Все претензии насчет завтрака…обычно…вручают женам. Уж прости, но ты не в моем вкусе!

– Ха. Ха. Ха. Это что, твой загробный юмор? Или ты этим шуткам тридцать лет учился?

– Опять насчет призраков остришь! Сколько раз повторять, я не загробная жизнь… Господи, сколько можно еще твердить! И ты…уже съезжаешь с темы! Где портрет, ты, чертов Пикассо!?

Глен угрожающе посмотрел на меня – в твоих же интересах, чтобы я не подражал Пикассо, иначе будешь похож на чертежи из этой коробки! – проговорил он.

Он указал мне на старую пыльную коробку. В ней был какой–то геометрический чертеж, скорее всего, для урока математики, где сине–красные квадраты с цифрами напоминают мне об учебе в первом классе. Тогда мама купила небольшую брошюру с занимательной математикой, с фразой "будь как папа".

– И все–таки, дружище, где твоя работа? Конкурс ведь скоро, через 6 дней! – слегка успокоившись, задал я, уже надоевший нам обоим, вопрос.

–Да…знаю я… – отвечает Глен, присаживаясь за табуретку. – У меня слегка…проблема.

– Какая?

– Уильям с дружками мне всю работу испортили. Пытались толкнуть…а там дожь…и тут…лужа…краски…эти придурки. Ну вот теперь твой портрет похож на какое–то произведение сюрреализма. Вряд ли я смогу написать новую… – разводя руками, торопясь и тараторя говорил свой монолог Глен.

Я решил, что надо его поддержать все-таки. Ситуация и правда противная, тут пару слов, думаю помогут.

– Не можешь…не успею…тьфу на тебя! Ты перестанешь ныть! Звук расстроенного пианино и то приятнее. Хочешь всю жизнь быть лишь псевдо–художником, м?! – с напором стал говорить я. – Ну…я жду от тебя ответа! Давай быстро!

– Нет… – тихо отвечает Ен.

– Я не слышу! Или Анна–Мария с Уильямом хорошая пара!? Так и будет, если ты останешься слюнтяем!

– А они тут причем?!

– Все твои хорошие мечты взаимосвязаны… Так ты хочешь, чтобы они сбылись?

– Да…

– Мне снова тебя к потолку прилепить? Я не слышу, черт тебя дери!

– Да!

– Чего да?

– Я нарисую картину! Я также хочу, чтобы мои мечты стали сбываться!

– М–о–л–о–д–е–ц! Вот и превосходно! Кисти в зубы и бегом рисовать! Конечно…если кто–то меня спросит, я даже под пытками буду отрицать сказанное мной!

– А еще я не хочу, чтобы ты когда либо использовал на мне свои способности! – с небольшой долей страха выдал Глен.

– Это еще надо обсудить…

Когда он завершит эту картину, мне не понятно. Чувствую, сегодня он заново написал основу, фон и части тела будущего меня. Он сам так сказал, не показав мне портрета, но успев заверить, что все успеет. Глен бы успел больше, да его спалила Анна–Мария, которая, подобно…мне, кокетливо появилась из–за угла с вопросом – а ты что делаешь и откуда у тебя ключ?

– Откуда она тут взялась?! – раздраженно спрашиваю я во весь голос.

– Не знаю… – тихо, но заметно, сболтнул он.

– Ты дурак!

– Что? – переспрашивает девушка.

– ОЙ…То есть…А…Фр–э–энк дал! Я тут…(пауза, слегка неуверенно) картину рисую… – бормотал Глен, в глазах которого, застыл какой–то страх.

– Вот как! Очень интересно, а что ты рисуешь? – спрашивает с улыбкой дружелюбно девушка.

– Портрет одного…

– Захлопни пасть…меня тут нет! – прерывая, стал нашептывать я, чтобы он не сказал, что рисует призрака, иначе это будет выглядеть странно.

– Портрет…рисую…одного человека из газеты 40–вых годов. – продолжает парень.

– 60–ых…кавалер… – шепчу я.

– А покажешь? – спрашивает Эн Мари.

– Да! Только…когда завершу эту картину. Там пока ничего нет, похоже на какую–то мазню…

– Ну тогда…увидимся на выставке?

– На выставке? А! Да… Ты идешь на выставку?

– Конечно! Ведь я обожаю искусство! Плюс, мне будет приятно увидеть и твою картину, Палмер говорил, что ты неплохо рисуешь.

– До встречи в таком случае…

– Пока!

– Ты мой друг, тот еще…смельчак. Она тобой интересуется, а ты? – из–за спины шепчу я.

– Знаешь как это не просто?! Мне и общаться с ней трудно. А уж признаваться кому–то в симпатии…! Это тебе не…контрольную написать по физике, тут любо будущее, либо хана!

– Представь себе, знаю! Но это…надо сделать. Разумеется, если тебя тянет именно к ней. А то мы можем поискать…

– Н-Е-Е-Е-ЕТ!

– В-о-о-о-т! Можешь в любой момент все бросить, только вот толку? Не сможешь сейчас с ней, а как с другой получится, если ты опыт не приобрел. Вот в чем ловушка.

Глену мои слова явно не по нраву пришлись, он резко изменился в лице и стал смотреть на меня с выражением лица, словно я сказал ему, что стать миллионером за день очень просто. Или можно одним солдатом выиграть войну.

– Вот скажи честно, если ты весь такой из себя мудрец, какого черта с собой покончил?! – скрыто упрекая, задает мне вопрос Ен.

– Как я уже говорил, все приходит с опытом. А мой опыт пришел ко мне после того, как я пулю в голову пустил. До того, я был таким же импульсивным недотепой как ты! – спокойно объяснил позицию я. – Имел бы такой взгляд, как сейчас, остался бы жив!

Меня до чего этот вопрос раздразнил, что в воздухе буквально на пять минут зависла старая карта штата Техас. Медленно, но верно она приближалась к парню и ни с того ни с сего ударила его по голове так, что очки на пол упали. Снова. Правда в этот раз я успел и подхватить и трещины на них не появилось. Затем я посмотрел на него и грубо, но очень спокойно сказал – и хватит со мной спорить, пока карта не поменялась местами с контрабасом!

– Весьма веский аргумент… – скептически пробормотал Глен, обматывая свою картину полиэтиленовой пленкой и собирая различные предметы себе в сумку.

Порой вечерами, глядя на свое старое, почему–то избегаемое Фрэнком окно, на ум мне приходит вопрос, а что такое смерть? Казалось бы, абсурдно, спрашивать такое человеку, который, грубо говоря, этот аттракцион уже посетил. Кому как не мне знать, как это происходит, но не все так просто. Я – не видел настоящую смерть. Это звучит очень дико, но я чувствую, что это происходит по–другому. Я знаю это, моя душа это знает. Много лет назад, после долгого дня, когда мы с парнями вернулись от очередного похода на озеро, я так быстро заснул, что мне сразу же приснился странный сон. В нем был я, который сидел за каким–то табуретом в центре зала, напоминающим зал заседаний конгресса США, весь украшен золотой лепниной и красным бархатом. А вокруг меня были люди, которых я любил, ненавидел и которым я что–то хотел доказать. Они мне аплодировали, улыбались, а те, кого я завистниками называл, сидели с такими лицами, будто я в золоте купаюсь. Самое интересное, за что и главное, почему они мне аплодируют, я не знаю, в этот самый момент я в эти грезы и попал.