Каждый день

Про это поместье можно смело сказать, не дом, а дворец. Бывшая плантация основателя города прекрасно подошла под дорогую и роскошную резиденцию богатой семьи. Повсюду предметы роскоши, куча бесполезной ерунды, которая, думаю и моему дяде то не нужна, но это как дань традиции богачей. А вот некоторые вещи явно были из старого дома моего отца, включая фортепиано. И самое трогательное, что я смог обнаружить – семейные фотографии. Все вещи, связанные с одной большой семьей Хейли удостоились своих почетных мест в кабинете дяди Луи, включая даже мой снимок, стоящий под гитарой, висящей на стене. Поразительно, на этом снимке мне лет двенадцать, а я этот момент помню, словно он был вчера. Фотография сильно выцвела, но вполне хорошо выглядит. Рядом стоит мой престарелый отец, он на фото рядом с братом, правда Луи улыбается, а папа был крайне грустным, хоть и пытался выставить улыбку. Пыли очень много, давно его тут не было.

– Эх дядя, как же ты давно здесь не появлялся… Здесь надо убраться, пыль даже на книгах… Кошмар! – говорю про себя я, пока осматриваю вещи в семейном поместье.

После осмотра домика своего дяди, я решил посмотреть, где похоронен отец. Одновременно, я был в бывшем доме родителей. Музей получился неплохой, однако, между нами, из такого помещения получился бы отличный мотель, раз уж передали дом в фонд города. Отдельным экспонатом был стеллаж с изображениями моих родителей и историей Хейли–шоп, как–никак, главная достопримечательность города, после особняка Холланея–Хейли и старой разрушенной мельницы у озера. Если так подумать, не очень–то у нас интересная история.

Кладбище было недалеко, я добрался довольно быстро пришел на место. Рядом с моим нелепым, абсолютно безвкусным камнем, был камень и отца. На нем было написано «Любящему мужу, отцу и дорогому брату. Итан Лоуренс Хейли» и даты его жизни – 1921–1995. Ну а я, с нелепыми датами – 1943–1960, паршивые даты жизни и даже ничего не смог сделать. Сам на себя зол, а сейчас еще хуже стало, стал еще больше ненавидеть себя. Волосы бы на себе рвал бы, если бы мог, а пока что, просто стою и смотрю на собственный идиотизм. Невероятно противно и обидно осознавать то, что всего этого не было бы.

Неприлично долго я задержался на кладбище, забывая, что время летит незаметно, а устать стоять возможности не имею. Однако мое внимание привлек странный предмет, который своим блеском сбил меня с толку. Согнувшись, чтобы увидеть, что за вещь попалась мне на глаза. Я не поверил своим глазам, но это был медиатор на брелоке в виде гитары. Обычно, я вешал свой мини–инструмент на браслет из синих ниток и носил его на руке. Но тут, он был на хорошем брелоке с гитарой красного цвета, на которой написано «Элвис». Удивительная вещь, интересно, кто его тут оставил. Хотя, я сейчас этого уже не знаю. Ну, брелок, старый, слегка проржавел тут и врос в землю, медиатор правда не ржавеет, Ив мне его на заказ заказал. Конечно, ведь прошло тридцать девять лет. Может его дядя положил, в один день пришел проведать и оставил подарок, либо отец, либо еще кто–то. Мне на глаза попался лишь маленький краешек ржавой металлической штуки, пожалуй, медиатор я заберу с собой, поиграю. Пальцам, правда все равно, играю я плектром или ими самими, но все же…

– Ой, черт…а не дыхание ли солнца я ощущаю сзади!!! – оторвавшись от своего «именного камня», я заметил, что небо стало светлее, очень скоро восход.

Мгновенно, я решил переместиться назад в школу. Это у меня получилось, но оказавшись в школе, я обнаружил непомерно дикий взгляд Глена. Смотрел он на меня с открытым ртом, будто в первый раз видит меня.

– Глен…а ты чего…призрака увидел? А–а–а! Стоп! Что ты тут делаешь, солнце восходит в пять или шесть утра…уже не помню, но не важно! – я осознал, что моего друга тут быть не должно, как и не должно быть тут и других учеников, мне стало интересно, что произошло.

Потом только до меня дошло предположение. Взглянув на солнце, я заметил факт – восход уже был. Быть может, Глен смог заметить мое быстрое перемещение с улицы в школу? Ведь я, судя по восходу, делал все эти манипуляции часа два. Только солнце меня не тронуло, я все еще в своем месте заточения.

– Эй, Ен! – помешал ответить ему Палмер, держащий пакет для завтрака. – Ты чего застыл…как будто Анну–Марию увидел, и куда ты все время таращишься?!

– А–а–а–а! Да…я…т–а–а–а–к…задумался. На чем мы остановились?! – отвлекаясь, вернулся в беседу со своим другом Глен.

– Анна–Мария планирует сходить на выставку твоих этих…живописцев. Мой совет, действуй, пока вон тот вероломный змей не пустил в ход свои серебряные и отточенные клыки! – указывая на Уильяма, который стоит в 20 метрах от «нашей» компании и беседует с какими–то девчонками, наставляет Глена его лучший друг.

Ен неуверенно посмотрел на павлина, что зовется Уильямом, прочертил взглядом все движения его богатой мимики лица и жестов его рук. Я заметил, как мой невольный собеседник вдруг резко вспотел. Причем вода на его лбу была не очень теплой.

– Ты что, объелся сэндвичами моей мамы? Это на тебя мексиканский соус так действует!? – стал громко упрекать Палмера Глен, периодически переходя на истерический фальцет.

– Не, ну, а что тут такого?! Взял и позвал на прогулку! – говорит Палмер, издевательски поедая второй сэндвич.

– Хватит! Ну, ребят! Не надо говорить про мексиканскую еду…про еду вообще! Я не ел 38 лет! И вряд ли смогу когда нибудь снова ощутить вкус еды… – вставляю свой жалостливый комментарий я. – Да и твой друг прав!

– Но ты то вообще заткнись!

– Что?!

– Что?!

– Что?! – мы синхронно, начиная с Палмера, повторили одно и то же слово–вопрос, в надежде получить какой–то ответ.

– Ты к кому сказал, заткнись!? – спросил раздраженный Палмер.

– Тебе конечно… И ты надоел уже со своей Анной Марией! Постоянно одно и тоже, на другие темы что–ли не поговорить?! – слегка истерически и противно спрашивает Глен.

– Мммм....Нет… – невозмутимо и слегка наиграно отвечает друг. – Слушай ты, нытик! Живо пригласи Анну Марию! Либо я расскажу твоей маме, что ты не съедаешь все ее бутерброды! Ты же знаешь, какую казнь она тебе устроит…

Я стоял и долго смеялся над тем, как лучший друг шантажирует лучшего друга. И я вспомнил, как шантажировал также Гордона в свое время. Один раз, он едва не спалил ковер в своем доме, когда мы с друзьями пробовали создать бомбочку из хлопушек. Ох, как я долго ему это припоминал, его мать в таком случае отобрала бы у него эту здоровенную скрипку с грубым звуком. Для нашей группы это была бы не сильная потеря, а для него это был бы сильный удар. Чтобы Гордон и без контрабаса, смотрит на наши прогоны. Ха! Не в жизнь! А однажды, Гордон стащил пистолет отца, чтобы мы поиграли в охоту на уток. Итог – мы чуть не утопили его в болоте, а отец едва не убил его. Пришлось убеждать, что остатки тины в патроннике – это результат того, что мы пролили воду с рыбалки на него, когда Гордон достал его показать. Было нам лет 11 точно, уже не помню. Но было весело наблюдать, как папа Гордона кричал на него. И таких воспоминаний у меня очень много, пока мой омут памяти еще что–то может воспринимать, я буду долго хранить в себе картину этих прекрасных событий из моей жизни.

Пока я вспоминал свою молодость, глядя на этих друзей, я не заметил, как дурацкий сигнал к началу урока дал о себе знать. Глен и Палмер отправились на уроки, но спорить по дороге не закончили. Шли и болтали так громко, словно все должны были это слышать. Будто они не в школе, а на сцене и играют спектакль для всех. Этот дуэт действительно смотрели все, в коридоре было очень много людей, а их громкие голоса не могли быть потеряны в толпе. Масса из детей помладше, старшеклассников и здоровающихся с детьми учителей стали хором, который подыгрывает двум артистам.

Пока это все происходило, я незаметно проскользнул в коморку. Такое странное ощущение пришло ко мне, как только я переступил порог моей «персональной резиденции». Теперь я буду находиться здесь как всегда, но при этом во мне что–то изменилось, ощущаю какую–то легкость. Первый раз за три десятилетия я чувствую легкость, свободу и ко мне впервые вернулась надежда. Может быть, я и останусь здесь навсегда, даже когда школу закроют, сожгут и построят на ее месте небоскреб как в Нью–Йорке, но все равно чувствую надежду. Даже не знаю, как поступить дальше: продолжить радоваться или вернутся к тому, что я все равно заперт здесь, не могу попробовать сэндвичей мамы Глена и лимонных пирожных? Что делать? Понятия не имею, думаю, все же, пока есть возможность, порадоваться, я займусь этим.

Прибывая в объятиях хороших воспоминаний своей прошлой вылазки из особняка роковой ошибки всей своей жизни и смерти, я забыл, что сегодня последний день сдачи картины на конкурс. А уже послезавтра сам конкурс и лучшие работы будут висеть на всеобщем обозрении, на небольшой импровизированной выставке перед музеем. Глен обещал мне доставить это произведение искусства, списанное с натурщика призрака, куда следует, и мы все будем довольны. Я второй день его не вижу, а с учетом выходных вообще четыре и мне интересно, выполнил ли он свое же собственное задание или же нет. Не то чтобы я волновался, не хотелось бы, чтобы единственное мое «зрелое» изображение пропала просто так на чердаке или еще хуже, в качестве дров для барбекю, когда Глен, будучи уже тридцатилетнем занудой, решит экономить на дровах. В школе он вообще не появляется, для меня не проблема найти живого человека даже в толпе. Он другой способ знает – вовсе не приходить.

– Вот уж дудки! Либо он придет сегодня ко мне…либо я ночью приду к нему домой! Конечно, я не знаю…где ты живешь, Глен Петти! Но никто не запретил мне влезть куда следует, к директору и выяснить твой адрес! У тебя четыре часа! А потом…я начну действовать! – мысленно, сказал я себе.

Пробовав, еще несколько раз выйти ночью на улицу, за территорию школы – я обнаружил, что могу повторять свое ночное и темное рандеву по городу. А поскольку, в нашем городе совершенно не прибавилось ничего нового в плане застройки, кроме нескольких жилых домов, найти дом Глена, имея адрес, думаю, будет не проблематично.

Часов в моей коморке нет, пришлось сидеть в коридоре, чтобы дождаться Глена. Усевшись поудобнее, я, стал ждать истечения четырехчасового срока. Проводя свое время в публичных местах, а точнее в единственном таком месте нашей школе, коридоре перед входом, я частенько сажусь посередине. Зная логику людей и просматривая свой опыт в таких делах, я уверен, что все любят садиться с краю, либо слева, либо справа. Поэтому, сейчас я нахожусь посередине этого диванчика.

Ровно через полчаса прозвенел громкий звонок с урока. Поток детей хлынул в коридор, многие отправились на улицу гулять. Но одному из них приспичило сесть на скамейку, именно на меня. От веса этого старшеклассника, который проник сквозь все мое тело, мне слегка стало плохо. Вернее, огромный разряд тока прошел сквозь меня, чувство именно такое. Я когда рождественскую гирлянду чинил вместе с папой, меня током ударило, это неприятное ощущение очень быстрой вибрации во всем теле я на всю жизнь запомню. Плюс она еще взорвалась у меня перед глазами, и воздух пропитался запахом паленых волос и горящего пластика.

– П…п…п…по твоему…э–т–т–о приятно!? Черт…побери! Встань с меня, о боже…как неприятно…Ты что, налегаешь на китайскую еду?! – я продолжаю сидеть и, сидеть продолжают на мне, от этого парня чертовски пахнет китайской лапшой.

Тут подошел уборщик Фрэнк и внезапно крикнул – эй, вставай живо!

– Почему я должен вставать, эй вы! – раздраженно кричит на уборщика этот парень.

– Юноша! Эйкать будешь своей девушке, а если не хочешь получить от меня мокрой шваброй по голове, быстро встань! – грозно и смело заявляет парню мистер Каннинген.

– Вы не имеете права! Вас уволят и осудят!

– Если бы ты был черный, то тут другое дело. Но твоя итальянская физиономия тебя не спасет! Вставай, черт возьми!

– Как ты смеешь старик, я американец!

– Оу, неужели…особенно твой отец! Быстро вставай грубиян! – мистер Каннинген не стал церемониться с этим действительно грубым парнем, и быстро схватив его за шиворот, оттащил со скамейки.

Парень, которого Фрэнк называет итальянская физиономия, как я его и буду называть далее, быстро изменился в голосе. Его говор стал более тоньше, показывая его слабость. Он быстро стал более вежлив, а его «патриотичная» и «элитарная» спесь быстро сошла на нет. От бывалой гордости не осталось и следа. Схваченный уборщиком юноша быстро встал с положенного места, а вернее, с меня, прикрикивая при этом – ай, ладно…ладно…встаю, мистер Каннинген! А Фрэнк улыбнулся и пошел за своей тележкой.

– А зачем вам вообще эта скамейка!? – спрашивает итальянская физиономия, поглаживая свою шею.

– Ах…я собираюсь ее протереть! А моющее средство сквозь тебя не проходит! – подмигнув, сказал уборщик, прикатывая свою тележку к месту прошлых действий.

– Это что…потому что я прозрачный! Идиот! – иронично крикнул я в сторону уходящего парня, который до этого сидел на мне, подобно на призрачном кресле.

Я вздохнул с облегчением, не спеша встал и, решив ожидать моего друга стоя, отошел подальше. И хотя, самое смешное, я легко мог бы встать и уйти, освободив себя от этой ноши. Но меня так пронзил разряд, что я не смог верно сообразить. Возможно это был импульс его мозга или нервной системе, понятия не имею. Чего только не узнаешь, когда читаешь книги в школьной библиотеке, до учебника по анатомии я добрался в начале 1970–ых, когда вся музыкальная, русская и художественная литература исчерпались и когда комиксы учеников стали повторятся. Столько смешных моментов было с этими комиксами, особенно когда я забывал их вернуть и их находили в моей каморке учителя или уборщики…

Второй час, третий час и наконец, четвертый. Нет, его действительно нет, он не придет. Глен прогуливает школу? Что–то слабо в это вериться, неужели у него какие–то проблемы! Может быть, дружки Родса его в конец достали, и он решил прятаться дома. Хотя, доучился же он как–то до последнего класса. Да и сегодня я Уильяма видел, Палмера тоже, ничего такого, его друг вообще ничего о нем не говорил, я бы знал, ведь я шпионил за ним весь день. Родс и подавно ничего не упоминал.

Ради интереса, я решил последить за Эн Мари, правда, ничего не нашел. Девушка мечтательная, рисует у себя в тетрадке точно также как Глен, правда последний, лучше рисует, разумеется. Не знаю, по мне так они идеально подходят друг другу. Думаю, мой статус позволяет мне лучше чувствовать связь людей между собой. Или, я переоцениваю себя…

А мистер Родс сегодня активен как никогда. Осыпая комплиментами, он пытался снискать внимание девушки, превращаясь в павлина. Как только он не изводился, и так практически каждый день, если с ней пересекался. Скажу вам, что этот, во всех отношениях «идеальный американский павлин», постоянно что–то предпринимает, чтобы склонить Анну Марию к свиданию. Один раз он ее даже позвал в кино.

– Я думаю, что не смогу пойти…к сожалению. – тактично и вежливо отшила парнишку Вилли девушка.

Не сказать, что это выбило его из колеи, скорее наоборот. Доводя до полного абсурда свои подкаты. Но Анну Марию это не впечатляло. Она спокойно и мило ему лишь улыбается, и в этой улыбке чувствуется лишь прохлада. Я долго ее изучал, она любит сидеть во дворе школы и читать, например, сегодня, девушка читает «Гордость и предубеждение», а в ее глазах я вижу мечты. К сожалению, эти искры из глаз пропадают мгновенно, когда появляются так называемые подружки, кроме Деборы, против нее я ничего не имею. Если они приходят, это все, типичные разговоры о парнях, плюс они спрашивают Анну, почему у нее нет парня и почему она до сих пор не с Уильямом. Короче говоря, об этом можно говорить вечно, разговоры одни и те же. А в этой школе я много не знаю, мне уже надоело запоминать все эти события, они из года в год одни и те же, поэтому в моей голове информация отрывочна.

И так, я отвлекся, Ена в школе не было. А это значит, что есть отличный шанс прогуляться по городу в поисках искомого объекта. Мне не составило труда порыться в бумагах, когда директор, как обычно курить выходил. Глен живет неподалеку от моего дома, то есть музея, буквально через три дома, судя по бумагам. Дойти туда пешком не составит особого труда.

– Что же…мистер Петти, принимайте поздних гостей…Ха–ха–ха! – сказал вслух я, в процессе разглядывая карточки с информацией о Глене.

К несчастью директор вернулся слишком быстро.

– Вот черт… – по старой привычке, я кинул бумажку в сторону и спрятался под стол, но затем понял, зачем я это сделал. – Секундочку…тьфу…я же мертв…а–а–а–а–у–у–у, зачем я это делаю! Пффф…

Я с уверенностью встал из подстола и, как ни в чем не бывало, присоединился к директору в его невозмутимости. Чуть позже директор, поставив кружку со своим кофе заметил, что у него в кабинете, слегка…погром.

– А–а–а–а! Что…что за…какого…?! Чертовы дети… – сказал раздраженно директор, поднимая с пола все разбросанные мною документы. – узнаю кто это, ей Богу, отчислю…

– Да действительно… Можете прямо сейчас. Слышите! Я…вот…я вот он! Вышвырните меня из школы! Давайте! – иронично, с глубоким сарказмом, стою прямо перед директором и выступаю я.

– Твою ж…как можно было все здесь разворотить то…А–А–А–А! Попадись мне тот, кто это сделал. – продолжал кричать директор, пока ему не постучали в дверь, тогда его голос резко изменился. – Да–да! Сейчас, одну секундочку…(пауза) входите, пожалуйста!

– Вежливый, ничего не скажешь… – иронично сказал я, медленно покидая кабинет.

Глава VII. Мир и мысли о нем

Ближе к девяти вечера, я, как и запланировал, двинулся в сторону дома Глен. Так сказать, в гости к своему другу, навестить, спросить, как дела. И главное, узнать интересующую меня вещь – где ты и твой чертов портрет, черт тебя подери!

Солнце скрылось за горизонт и мои ноги, в старых синих туфлях устремились к главным воротам школы. Вечером было тихо, город наш и тридцать лет назад не отличался силой бодрствования, а сейчас ничего не поменялось. Кроме ярких огней закрывающегося последнего магазина и новых фонарей в парке, улицы ничего не освещало. Хотя было еще не слишком поздно, город словно умер, люди только периодически появляются, раз в двадцать минут проезжали машины. Невероятно, но свернув направо с главной улицы, я увидел еще работающий ресторан, и там сидели люди, отдыхали и весело проводили время.

– Приятного аппетита, свободные граждане Америки! – крикнул я в сторону террасы ресторана, где сидели гости. – Эх, сейчас бы тоже поесть старой доброй, жирной и аппетитной американской еды…от чизбургера я бы не отказался! От хорошего прожаренного стейка тоже… Еще холодного лимонада…бррр…а–а–а–а! Какого…черта! Я не за этим сюда шел!

Мне было достаточно постоять пять минут рядом с этим заведением, где запах старого доброго жареного мяса сводил с ума даже такую потустороннюю субстанцию как я, чтобы в голову пришли мысли о голоде. Странное ощущение, тем более, что я не ел больше тридцати лет, это смешно звучит из моих уст. Нет, правда, это весело, вовсе не грустно как может показаться на первый взгляд. Ведь я, это я, без чувств. И все же, надо идти дальше, время идет…

Я проходил все по тем же улицам, мимо тех же домов, что стояли здесь, когда я бежал от дома до Гордона. Домики остались прежними, но честно говоря, некоторым из них не помешал бы хороший ремонт. Но кто знает, может лопнувшая и потрескавшаяся краска на домах – это хит сезона в будущем. К растениям, которыми заросли тропинки, и к деревьям, которые своими ветвями постоянно щекочут домам окна, это тоже относится. Были и очень красивые и ухоженные дома, я заметил также и новые, не все я успел осмотреть, когда был тут в первый раз. В последнее время я в основном в лес хожу, на озеро. Там еще спокойнее, очень красиво, тихо, кроме, все того же сверчка или лягушек.

Вот и музей, я стою перед ним, а теперь, осталась самая малость – обнаружить искомый объект. Оглянувшись, я нашел очень быстро, коричный одноэтажный кирпичный домик, я такие на картинках видел в журналах, бесконечное описание американской мечты, точь в точь, сошел с этих самых журналов. Аккуратный, ухоженный и чистый газон, видимо мать всем заправляет в семье. Правда, газонокосилку стоило бы убрать с дороги. Серьезно, я споткнулся. Даже легкое сияние света луны слегка обласкало испачканные в траве лезвия прибора.

– Моему отцу бы понравились такие компактные штучки… – сказал я, глядя на прибор для уборки сада. – А еще ему бы точно понравился сад миссис Хейли…так ладно, где Глен…

Войдя в дом, я сразу заприметил отличный интерьер дома. Не подумайте, я не стал ценителем дизайна и всего такого, как пишут в современных журналах. Просто моя каморка всегда одного цвета, бледные коричневые стены и темный пол, ох, да, хлам, которым забита эта комната буквально под завязку.

Для меня стало сильным открытием то, что я знал отца Глена. Ну конечно! Я вспомнил, где я слышал эту фамилию, Петти. Имя мальчишки первоклассника, который пнул меня, когда я отказался дать ему гитару поиграть. Причем этот маленький Генри Петти так больно меня ударил, что весь день хромал тогда. Маленький, а такой дерзкий и сильный. Черт, о чем же я, дети это такие маленькие существа, которым от природы дано все, что армия США успешно бы смогла использовать на полях сражения, благо конвенция о правах детей запретила подобное. Еще не поняли, что это? Так это просто: громкий и пронзительный голос, особенно у мальчиков, способный стекла разбивать; недюжинная сила, в этом я точно убедился; и пожалуй главное – полное отсутствие какой либо морали, им главное получить удовлетворение в своих потребностях. И как никто из великих злодеев не сообразил создавать армии из детей.

Генри Петти и его жена находились на кухне и о чем–то беседовали. Их разговоры слушать я не стал, мне это не особо интересно, но тут на кухне появился Глен. Я снова, второй раз за сегодняшний день упал на пол, опасаясь того, что меня не совсем вовремя заметит Глен. Пришлось даже быстро ноги прятать, кто еще, кроме как старого призрака из школы носит синие замшевые туфли времен поздних 1950–ых годов. Меня бы это сразу выдало бы. Самое смешное, о чем я никогда не задумывался – а какого черта у меня нет носков? Я что, когда пистолет у отца свистнул, носки забыл? Как вообще такое вышло! Нет, немного не правильная интонация и фраза, как я мог об этом вспомнить только сейчас, спустя тридцать с лишним лет, валяясь на полу дома Глена Петти? Многим это кажется смешным, а мне нет, меня это вгоняет в ступор, почему, как и зачем, что–то около того.

– Какой все–таки классный потолок у них дома, совсем не то, что в нашей школе! И деревом пахнет вкусно…мммм… – находясь на полу, я долго не мог пошевелиться, мне казалось, что я снова прячусь от отца на чердаке. – Не обращайте внимание, тут всего лишь я…

А что за история с отцом? Да так, один мы сигары у него взяли, чтобы проверить, что за занятие такое, курение. Честно скажу, отвратительное «хобби», меня вырвало. Гордон и Милз пытались продержаться дольше, но и их завтрак помахал рукой всем нам.

Целых полчаса мне пришлось прятаться в гостиной, дожидаясь момента, когда Глен пойдет в свою комнату. Не то чтобы я хотел его напугать, нет, у меня был другой план. И вот, наконец, все разошлись по своим комнатам, в том числе и Ен. А за ними последовал я, пока парень был в ванной, я поспешил в его спальню.

В комнате моего друга ничего не вызывало сильного интереса, плакаты Битлз, в том числе и огромный голубой постер с Джоном Ленноном в очках над кроватью, с надписью «Imagine». Ничего особенного, разбросанные кисточки и краски. Вдруг снизу, я услышал шаги, нужно срочно искать место, чтобы спрятаться. Мои глаза, бегающие вокруг комнаты, быстро наткнулись на чулан и я, тут же встал там. Тем временем, Глен вошел в свою комнату и включил свет. Обычно в таких вот неловких моментах, те, кто прячутся в шкафу, чихают или издают какие–то посторонние шумы, которые их выдают. Но, как следовало бы запомнить, сей физиологические черты, не могут быть созданы мною, поэтому, я стоял в чулане, в абсолютной тишине. Кроме того, Глен все равно меня бы не увидел, так как он лежал на диване, слушая свой плейер. По легкому бумажному треску, я узнал, что юноша свой блокнот открыл и скорее всего, рисует.

И тут неожиданно появляюсь я…

– И это не те роиды…что ты искал? – пройдя сквозь дверь чулана, сказал я, вернув фразу Глена ему же.

Парень с криком подскочил, отшвырнув собой и плейер и свой блокнот. На крик прибежала мама, с вопрос – все в порядке?

– Да…все в порядке… – с легкой дрожью в голосе, отходя от шока, ответил Глен.

– А чего ты кричал?

– Уронил плейер на ногу. Все нормально!

– Ну тогда ладно, доброй ночи!

– Да… – Глен тихо, буквально, выпроводил свою маму, но затем очень грозно посмотрел на меня. – Какого…какого…какого....?!