Феномен зяблика

Даа-а, самый прикладной вид спорта это бег. И лучше сразу с препятствиями. И я начал вспоминать, как однажды чуть было не попал в беговую секцию. С детского садика у меня был друг Илья. Илюшка был толстый, и с ним никто не дружил. А я дружил. Ко мне почему-то всегда тянулись представители второго эшелона в классе: не законодатели мод, дети неблагополучных родителей, олени без пантов и просто одинокие ребята. Ботаны, лохи, аутсайдеры – так сказали бы сейчас. Наша учительница, Нина Николаевна, во втором классе устроила закрытое голосование: «С кем бы ты хотел дружить?» и «С кем бы ты хотел делать уроки?». К ее глубочайшему удивлению я занял верхние строчки обоих хит-парадов. Для меня это тоже было неожиданно. Но мне было приятно. И я до сих пор помню то чувство, с каким я оглядел своих одноклассников в тот момент: мы любим их, когда они любят нас. А феномен моей тогдашней популярности так и остался загадкой для меня – заводилой я никогда не был.

Так вот. Продолжаем про друзей. Мама Ильи по великому знакомству договорилась устроить его в секцию метателей молота, для коррекции фигуры. А так как ему не хотелось идти одному, он уговорил меня. Мы пришли на какую-то лужайку с сарайчиком на краю. Народу занималось немного – человек 5 или 7. И все, как на подбор: пончики и пузаны, как мой друг. Я же, со своей фигурой, конституцией и весом, вместе взятыми, смотрелся среди них как глиста среди какашек. Сначала мы разминались, делали упражнения, потом стали швыряться пушечными ядрами. Мне не показалось, что я кидаю совсем уж хуже остальных. Но когда мы стали бегать по секундомеру на короткие дистанции, я их всех… толстых… сделал! В целом занятие мне понравилась – я бы походил. А уж чего там метать: утюги, молотки и молоты – мне было все равно. Но в конце тренировки «тренер мне сказал на прямоту», мол, я не подхожу. Но он готов записать меня в легкую атлетику, к своему другу, мол, я хорошо бегаю. Я чуть не расплакался от обиды. Или расплакался? Но на лесть тоже не поддался – любой бегает хорошо по сравнению с этими пузырьками, поэтому в бег я не побег.

Много позже, я узнал, что на этой лужайке, с сарайчиком на краю, вырастили не одну олимпийскую чемпионку – метательницу молота, и ни одного мужика – Илюха без меня тоже заниматься не стал. Вот, что значит настоящий друг. Не променял дружбу на олимпийское золото!

А еще у меня был друг Гоша, который тоже чуть не стал олимпийским чемпионом. Только тут уж я не причем. Гоша участвовал в каком-то военизированном биатлоне от военной кафедры школы. И в тот момент, когда он победоносно выкатился на огневой рубеж, без раздумий повалился в сугроб и прицелился из мелкашки, какой-то арбитр полез проверять мишени. Взрослые всегда ведут себя одинаково – они несерьезно относятся к подрастающему поколению. Гоша не мог ждать – секунды бегут, бегут, бегут – спорт есть спорт! Он выстрелил. В консервную банку он попал. Но судья сходил по крупному, но жидко, и прямо на огневом рубеже. Гошу сняли с соревнований, он обиделся и ушел. Ушел навсегда. И без него отечественный биатлон перешел на таблетки.

Слава богу, среди моих друзей не было ни одного футболиста, так что мне не в чем себя упрекнуть, но и надежды теперь никакой.

А еще с неудавшимся биатлонистом мы угодили в пожарно-прикладной спорт. Когда угодили, только тогда и узнали о его существовании. Району нужно было выставить команду на областные соревнования, а откуда ей взяться в таком куртуазном виде спорта. Вот и создали команду из отважных представителей нашего класса. Почти все были отважные, так как это сопровождалось освобождением от уроков. А за это мы – хоть в космонавты!

Пожарно-прикладной спорт обогатил меня по жизни. Хотя мы участвовали всего в одном соревновании, и больше нас не собирали. Мы тренировались на территории пожарной части: разматывали рукава, закатывали рукава, к чему-то их подключали; с приставной лестницей взбирались на третий этаж тренировочного здания. Это было особенно весело. Подбегаешь к стене, на ходу забрасываешь лестницу в проем окна. Пулей взбираешься по ней, садишься на подоконник, свесив ноги вниз, поднимаешь лестницу и, перебирая ее двумя руками, закидываешь ее в проем окна следующего этажа. И лезешь выше. Лестница алюминиевая – очень легкая. Наверху от нее почти под прямым углом отходит металлический крюк с зазубринами как у гарпуна, чтобы цепляться за проем окна. Если не смотреть вниз, таким способом можно добраться хоть до девятого этажа. Но суть упражнения не в том, чтобы выше, а как можно быстрее. В нашей «пожарке» нам не разрешали взбираться на верхний этаж, так как не было страховки. А на соревнованиях каждый из нас должен был забраться на самый верх как можно быстрее, но там нам цепляли страховочный трос.

Я вспомнил про эту лестницу, когда несколько лет назад на заводе проходил инструктаж по пожарной безопасности. Лектор был боевым пожарным и рассказывал про пожары без прикрас и без шансов на спасение. И продемонстрировал нам совершенно шоковое видео, как женщины выпрыгивают из верхних этажей горящего Сбербанка, а внизу стоят мужики-пожарные и наблюдают, как они разбиваются о землю. Вот тогда я и вспомнил про эту лестницу – алюминиевую лестницу в небо. Или слава, или смерть!

Заключительная часть соревнований – это эстафета, где каждый участник совершает свое противопожарное действие. У меня последний этап – я тушитель: тушу огонь в корыте и финиширую. Сначала мы исполнили эстафету в парке Культуры и Отдыха. Что там было я не помню: то ли подобие районных соревнований, то ли пожарные демонстрировали свое умение. В любом случае, мы выступали вне конкурса, нам просто дали попробовать. Я подбежал с огнетушителем к столбу пламени высотой с двухэтажный дом и лихо его затушил. Мне понравилось.

Перед самыми соревнованиями мне еще разок дали попробовать. Я уверенно подбегаю к «очагу возгорания» … Тушу-тушу, тушу-тушу, а он горит! У меня уже огнетушитель почти кончился. Я сбил основное пламя, а внутри корыта все равно горит!!!

Целую неделю перед соревнованиями я переживал. Когда уже ехали в автобусе, я трясся. Я по жизни – трус. Я боялся подвести команду – я не умею, у меня не получится.

Как я сподобился, как я решился – до сих пор не могу понять! Но, несмотря на свою скрытность, я поделился своими сомнениями с женщиной, которая нас курировала. «Да ты что! – сказала она. – Второй раз у тебя огнетушитель был заправлен обычной водой».

На соревнованиях в командном зачете мы выступили совсем неплохо. И, несмотря на то, что тушителя из команды, выступающей непосредственно перед нами, увезли на скорой помощи – организаторы попутали пропорции бензина и керосина. Я затушил свое корытце отважно и без тени сомнений в своих способностях. Но с тех пор я ненавижу людей, которые пытаются по жизни подсунуть мне огнетушитель, заправленный водой.

Однажды, когда работал учителем в сельской школе, я привез своих «умниц» на районную олимпиаду по химии. А там задания оказались далеко за пределом школьного курса. И ни умом, ни сообразительностью мои «лучшие» с ними справиться не могли. И я понял – невольно я им подсунул огнетушитель, заправленный водой.

С четвертого класса я пошел в секцию ориентирования на местности при школе. Это не так позорно как бадминтон, и не так безнадежно как футбол, но тот еще спорт! Я продержался почти два года, но смысл его понял, только когда вырос. Мы занимались общефизической подготовкой, бегая по спортзалу, и изредка выезжали в лес на лыжах разглядывать фотоснимки топографических карт. То ли я был такой тупой, то ли мне никто и не пытался объяснить смысл происходящего, но зато компас был красивый! С линеечкой и встроенной лупой для слепых. Только для глупых там не было никаких приспособлений. Однажды меня даже выпустили с ним на серьезные соревнования. Без надежды, а так, чтобы опыта поднабрался. Понятно, что я выступал в самой мелкой категории. Ну, надо так надо. Убежал я со старта отчаянно в лес, а что дальше делать понятия не имею. Вернуться обратно, как-то рано, а главное стыдно. Вот я и колесил бездумно по лесу, даже пару раз случайно зарулил на контрольную точку, отметился. Как я до финиша добрался, для меня до сих пор загадка. Но тренеры, видимо, самые отчаянные взрослые – ничего не боятся! Ну и опыта я тоже поднабрался. На лесной дороге, трое дяденек, догнали другого дяденьку. Набили ему морду, чтобы тот слишком не торопился, и убежали дальше. После этого я с ориентированием завязал – «бить человека по лицу я с детства не могу». Сказывается отсутствие американских фильмов в детстве. А бегать по лесу с компасом и молотком в руках – это какой-то странный вид спорта.

В общем, спорт для меня, это не сила воли и сила духа, а всегда какие-то моральные переживания. Да и способностей у меня никаких, особенно в ориентировании. Зайдя в какое-нибудь учреждение, и один раз повернув за угол, я напрочь забываю, откуда я пришел. Найдя нужный кабинет по номеру, я потом до самого вечера брожу по зданию, пока не изучу его досконально и не пойму, что выход – есть вход, и я, наконец-то, свободен. Бывает, что сердобольные уборщицы за ручку выводят меня из лабиринта и западни.

А компьютерные игры, когда нужно бежать, убивая все на своем пути, желательно прямо из-за угла? И вот я, такой целеустремленный, выпятив скулы в квадратный подбородок Шварценеггера, выбегаю из-за угла… и бабах! Стреляю я аккуратно: в цель попадаю редко, но патроны берегу. Враг корчится от боли и оседает вниз. Но это меня не останавливает. Я снова делаю круг и опять выбегаю с подбородком Шварценеггера из-за того же угла. Враг от такой тупости не успевает собраться, снова корчится от боли и оседает вниз. На третий раз, я даже не успеваю выбежать из-за угла, как завидя квадратный подбородок Шварценеггера, враг корчится от боли и оседает вниз. Когда враги перестают корчиться от боли и оседать вниз за этим углом, я с презрительной усмешкой Шварценеггера «ай вилл би бэк» начинаю выбегать из-за другого угла. Но все напрасно, врагов уж нет. Враги уж умерли давно за предыдущим углом. Или программа включила защиту от дураков, потому как «за окном уже мерещится рассвет»… врагов уж нет.

Вообще, мы очень спортивная нация. Мужчины у нас ходят в трениках адидас, а женщины в горнолыжных штанах, и все встречаются в магазине. А спорт называется шопинг. Это новый для нашей страны вид спорта, но очень заводной. При этом все очень сексуальные, если не прет перегаром или куревом. Но это больше соответствует дворовому уровню, так сказать шаговой доступности. Серьезный шопинг – это всегда накрашенные губы, подведенные глаза, запах французских духов китайского происхождения и импортный автомобиль. Отечественные автомобили для настоящего шопинга почему-то не годятся. Видимо, в багажнике мало литров помещается или понты не влезают.

Глава 8. Способ молиться

Когда мои разборки со спортом закончились, и я вспомнил, как надо дышать, было уже половина девятого утра. Несмотря на то, что весь путь составил 10-12 километров, я потратил на него 4 часа. Финские трансекты и партизанские приемы борьбы с призраками поглотили такую кучу времени, что даже сайгачий удир от самоходного троллейбуса не повлиял на конечный результат.

Я понял, что на сегодня спорта уже достаточно, и через заповедник я больше не пойду. В магазин и спать.

Мне никогда не нравились жители Старого Яра: какие-то они были нелюбезные. С туристами. Но я решил, во что бы то ни стало найти крышу над головой. Пусть сарайчик, но без романтики. То есть без сена, соломы и куриного помета.

Вся надежда была на мое интеллигентное лицо – так меня еще в армии идентифицировали. Правда, в этом постулате я сильно сомневался. Какие могут быть черты интеллигентности на типично мордовской ро… фейсе? А вот сейчас и проверим.

Правда, я ношу очки – признак интеллигентности и начитанности. Или плохого зрения? Пол Пот, говорят, не сомневался – уничтожил всех очкариков, не раздумывая. Может очки-то все же снять?

Моя тактика, начать с магазина, продемонстрировать свою платежеспособность и таким способом втереться в доверие к аборигенам, не увенчалась успехом. Было еще слишком рано – магазин только что открылся и был пуст. Я набил полный рюкзак провианта. В основном это были консервы и лапша. Еще мне достались две буханки черствого хлеба. Я знал, что ниже по течению магазинов уже не будет, и постарался запастись надолго. По поводу хостелов продавщица ничего посоветовать не смогла, но предупредила: «К дачникам не суйся – бесполезно».

«Еще бы, – подумал я. – Я сам дачник и хрен кого пущу. Иди по тропе и никуда не сворачивай. Минут через тридцать дойдешь до автобусной остановки. Если успеешь на автобус, доедешь до железнодорожной станции. Там сядешь на электричку до города. К ночи точно доберешься. В городе и переночуешь. А завтра, милости просим! Приезжай! И продолжай свой путь».

После того, как на Старый Яр построили новую дорогу, село преобразилось. Дачники скупили все, а кому не хватило, начали новое строительство.

Люди всегда селились вдоль рек. И не потому только, что река – источник воды, может быть рыбы или купания. Река – это категория времени и символ не замкнутости пространства. По ней время притекает к тебе и утекает от тебя. А ты сидишь на берегу и онанируешь мыслью, что когда-нибудь придёт день, и наступит час. Ты оттолкнёшься от обрыбленного берега и поплывешь вниз по течению. Река всегда дает иллюзию выбора: двигаться уже или подождать еще.

Но торопись, товарищ! Переваренный продукт, конечно, еще не тонет, но плывет уже без энтузиазма.

Я шел по улице вдоль глухих заборов из кровельного железа и невольно ждал, когда над очередным забором появится вышка с прожектором и автоматчиком наверху. Вот тут и самое время будет спросить: «Простите, а огоньку не найдется?».

Ну а потом, если прокатит, и ночлегом можно поинтересоваться.

Я, как городской житель, прекрасно понимаю, как реально здорово оказаться внутри такого забора под солнцем. Ходи голый, напейся в сраку – лучше не один… и занимайся, чем хочешь. А заниматься чем хочешь лучше с женой! И никто тебя не видит, никто тебя не слышит и в стену не стучит. Если, конечно, «огород» большой. Только при чем тут река? Или нас можно и в персональную зону, только чтобы соток было достойно? Я думаю, тридцать – в самый раз.

Улица закончилась обычным деревенским домом с небольшим огородом, огороженным деревянным частоколом. Участок был расположен не за домом, а вдоль улицы, и просматривался насквозь. После тюремных заборов взгляд отдыхал на кустах смородины и крыжовника, расположенных среди аккуратных грядок. «Сотки две или три?» – прикинул я. Но пасторально классическая картинка – как в детстве, вызвала чувства, защемившие сердце.

Я обошел участок и постучался в дом с другой стороны. Дверь открыла женщина неопределенного возраста. С лицом, не обезображенным непосильным физическим трудом на свежем воздухе. Но это мне не помогло. Просьба пустить меня на ночлег в полдесятого утра родила в ее голове такой оксюморон, что она категорически решила со мной не связываться. И крайне вежливым тоном предложила подвесить меня за совсем еще не бесполезные органы, призвав на помощь несуществующего мужа. Вот вам и пастораль из колючего крыжовника.

Вторая улица была обращена непосредственно к долине реки, но русла не было видно. Вообще, все постройки Старого Яра исторически не подходили близко к берегу: река – это еще и угроза вторжения очередного монгольского ига. На этой улице дачников было меньше, но один дом вызвал во мне слюни зависти. Дом стоял на возвышении. Выстроенный совсем недавно, с пластиковыми окнами и стильными занавесками, он поражал оптимальностью своих размеров. Прямо перед домом была выложена широкая отмостка, на которой уместились садовые качели и круглый мангал на колесиках. Ниже отмостки начиналась достаточно крутая терраса, спускающаяся к улице. Склон был длиной метров пять, и весь усажен цветами. Пока здесь цвели только тюльпаны, гиацинты и крокусы. Я представил, какой шикарный вид открывается с крыльца этого дома или с качелей на долину реки и противоположный берег. Сетка-рабитца, отделявшая частную собственность от улицы, придавала всему участку прозрачность и объем. Глухой забор в данном месте убил бы все: и простор, и уют, и сказочный вид. А дом бы просто скукожился, стал тесным и неинтересным. А так он сохранился в памяти, как домик моей мечты, что дороже любого коттеджа, где хозяева годами не поднимаются на второй этаж.

Понимание того, что дом не должен быть большим приходит только с возрастом. «Если бы я знал, что дети не останутся с нами жить, я бы не стал строить такой большой дом», – всегда произносится обиженным тоном, как будто кто-то кого-то обманул.

А сам-то ты, дядя, хотел бы жить со своими родителями? Ну, а фигли, тогда?!

Пять спален для гостей! Да, где ты, жлобный индивид, столько гостей найдешь? Строил бы тогда сразу гостиницу. Или турбазу.

Дом должен быть не большим, а уютным, а это уже искусство и свойство души хозяев. В таком доме друзьям никогда не тесно – на кухне тоже можно спать.

С такими возвышенными мыслями, я постучался в другой сельский дом на улице. Снова открыла женщина. Формулировку запроса я сменил. «Не подскажете, где можно было бы остановиться до завтра?». После непродолжительного диалога, смысл которого свелся к «живи, сколько хочешь», я понял – мне придется, как в притче, или забить козла, или изменить жене, или самое простое – выпить вина (в контексте привязки к местности, водка или самогон). А затем исполнить и первое, и второе; и снова третье. Я вежливо отказался, сославшись на нежелание стеснять. «Ну, иди к Митричу. Через три дома отсюда» – разочарованно послала меня женщина. И в ее презрительном взгляде я рассмотрел то же желание подвесить меня за причину. Какие-то воинствующие феминистки! Или наоборот? Лучше, на самом деле, к Митричу.

Митрич оказался тихим алкоголиком, как он сам себя представил. Поэтому мы с ним быстро нашли общий язык и обо всем договорились. Он выделил мне небольшое помещение с необычным названием, которое я не запомнил. Комната была пустой и поэтому чистой. Но содержала в себе окно, которое не открывалось, и деревянную кровать, видимо нары. После предыдущей бессонной ночи я пришел к выводу, что спать лучше днем. И завалился бы сразу, но по условиям контракта я должен был дождаться Митрича, который метнулся с предоплатой в магазин. И обязательно с ним выпить.

Чтобы не мять титьки, как выразился Митрич, и не затягивать обычное «после первой и второй», мы хряпнули с ним по стакану. «И в самом деле, чего тянуть?» – согласился я и отполз, чисто по-английски, не успев передать приветы тем, кто еще не подошел.

Пробудился я уже после обеда, чтобы пообедать. Митрича я нашел в позе лотоса, молящегося на образа. Перед ним на полу стояла бутылка и несколько стаканов. В каждом было понемногу налито. Видимо, старик продолжал пить. То ли с богом, то ли с демонами. Он шевелил губами. Иначе я решил бы, что он умер сидя. На меня он не реагировал и иных признаков жизни не проявлял. Я не обиделся. Иногда мне нравится интимное поглощение пищи.

После трапезы я снова улегся спать. И почувствовал себя своим собственным котом, который всегда выбирает место для безмятежного сна около меня. Я, как мой кот, чувствовал себя в полной безопасности: ни мертвяки, ни дикие троллейбусы на меня не нападут, пока старик молится. Люди называют это преданностью, на самом деле это примитивный инстинкт – вожак, или хозяин, не даст в обиду, под его защитой можно смело вытягивать лапы, не боясь за свои еще некастрированные яйца.

Перед тем, как окончательно лечь спать, я проснулся, чтобы посикать. Митрич сидел в той же позе, и снова был жив. Бутылки перед ним уже не было, но в стаканах еще плескалось. «Подливает, чтобы не испарялось», – решил я и уснул.

Ночью я еще раз вставал по той же нужде и новой причине – уже не спалось. Но Митрич как истукан продолжал сидеть в той же позе и медитировать. Стаканы перед ним были почти пусты – видимо духи тоже употребляют. Интересно, кто из них побежит в магазин, когда все закончится? И чтобы не послали меня, я решил до утра притвориться спящим.

С задачей я справился успешно и проспал до семи утра.

Глава 9. Клоуны, монголы и нефтепровод.

Поутру, я не застал Митрича на нашей планете. Во всяком случае, в доме его точно не было.

Завтрак у меня получился не авантажным. Я посеял зерна соли на кусочки черствого хлеба, обильно полил посадки растительным маслом нахаляву и,… не дождавшись всходов, отправил все в пищеварительный тракт. У меня там как раз была запланирована встреча с изжогой. Покидая дом, я доплатил за соль и оставил немного денег на просад. К восьми утра я уже был у конторы заповедника. Это было заново отстроенное здание. Около крыльца курили мужики. У каждого был оранжевый ранец с гофрированным шлангом. Шланг заканчивался ручным насосом, типа велосипедного, и раструбом на конце. Сначала я решил, что это опрыскиватели. Но представив, как лесовики опрыскивают чернику от парши и столетние сосны от короеда, я понял, что это чушь.

Пожелав всем доброго утра, я поинтересовался, как мне пройти через заповедник.

– Если у вас есть направление, то без проблем – идите к начальнику охраны. А если вы – Чарлз Дарвин или, скажем, Карл Линей, тогда – к директрисе. Только ее сейчас нет, она в отъезде, – вежливо проинструктировал самый молодой и некурящий. Видимо, практикант или волонтер.

– Эта штука действительно тушит? – спросил я, кивнув на противопожарный ранец.

– Непотушенный костер, весенний пал потушить можно… А уж если разгорится, куда там, – ответил более пожилой, выпустив дым из ноздрей.

– Вода или пена? – с видом знатока спросил я, постучав пальцем по ближайшему ранцу.

– Вода-а…

– Понимаю, – сочувственно сказал я и прошагал в здание.

***

– Хэлло! Май нэймс Дарвин. Чарлз Дарвин! – произнес я первую фразу, которую знал по-английски. Я старался поприветствовать начальника охраны как можно радушнее, поэтому широко улыбался. Чисто по-американски.

– Гою ту жопа, сэар! – начальник охраны сразу меня раскусил, видимо мой английский был недостаточно хорош.

– Айм сорри, айм лейт, – произнес я последнюю фразу, которую знал по-английски. Дальше разговаривать было уже не на чем. Но контакт был установлен.

– Если у тебя направление от Пиквикского клуба или иной подобной организации, то давай сразу, и не трахай мне мозг, – начальник охраны перешел на исконно русские слова. (Это такие слова, которые появляются в языке «на любом этапе его развития».)

– Направления нет, зато я великий орнитолог. Вот только фамилию забыл. И мне надо пройти через заповедник. Мы с тобой, случайно, не на одном биофаке учились? – предположил я.

– Нет. Я закончил строительную академию, – ответил начальник охраны, и в его словах прозвучала гордость.

– Неужели?! Тогда это уже после меня, – я не удержался от иронии. – В мое время оно еще было строительным институтом. А потом, я слышал, открыли даже кафедру международных отношений?

Начальник охраны слегка насупился, и я понял, что выбранная методика не приведет меня к намеченной цели.

– Прости, коллега, – я попытался перейти на прямолинейную лесть. – Строяк даже в наше время был крут. А на архитектурный, вообще, невозможно было попасть – бешеный конкурс. Я быть может тоже туда бы пошел, да только рисовать и петь с детства не могу. Не дал бог талантов. А ты, на каком факе учился?

– Да я, вообще, проходил специализацию на кафедре возведения гальюнов и сортиров. Но биологов уважаю. Они невидимыми нитями как-то связаны с моей специализацией.

– А я строителей, вообще, люблю, – поспешно признался я. – Каждую весну я строю скворечник с мыслью о том, что хоть кому-то помогаю решить жилищный вопрос.

– Я подозреваю, что у вас на биофаке была сильна художественная самодеятельность? КВН, поле чудес, поле дураков? – с улыбкой предположил начхран.

– Ну, нет. Это в политехе. На автомобильном. Там, вообще, никто не учился. Автомобилестроение в нашей стране – это чистый смех! Вот они и ржали все пять лет. Очень талантливые ребята там учились.

– По-моему, кораблестроительный у них тоже был силен в КВН, – неожиданно поддержал меня начхран на нейтральной территории.

– Ну, про них я ничего сказать не могу. Правда, суда на подводных крыльях с наших рек исчезли как раз с тех самых пор… – я сам удивился неожиданно открывшейся причинно-следственной связи.

– Ты хочешь сказать, где нет науки – там КВН? А где нет инженерной мысли – там одни клоуны? – начальник охраны заерзал на стуле.

– Ничего такого я не хотел сказать. Само как-то вышло. Ты сам первый начал про биофак и самодеятельность. А у нас ничего такого и не было. День фака и все! Потому что у нас женский факультет! Нас в группе было всего двое: я и Юрка Рябокожушный. Остальные девушки. Сколько всего не помню, но Юра подсчитал все точно. «Андрей», – сказал он мне на 23 февраля, – если они нам подарят по машине «Волге», то на 8 Марта нам с тобой придется подарить им по мотоциклу Иж-Юпитер-С коляской».