скачать книгу бесплатно
Версия №8 – «Представление о начале войны и о войне Игоря Бунича»
Первым русским публицистом по вопросам военной истории в период «перестройки» и «гласности» выступил Игорь Бунич. В первую очередь поражала раскованность в стиле описания серьезных военных событий и в изображении больших государственных деятелей. На границе развитого социализма и недоразвитого капитализма. Увлекся мало проверенными фактами. Упор на сотрудничество Сталина и Гитлера. Попытки психологического проникновения в суть событий. Бунич в азарте новых возможностей для исторической правды определил главных действующих лиц трагедии 22 июня как безумцев. Однако цели и задачи, их помыслы, устремления внятно не определил. Конечно, можно считать безумцами и Сталина, и Молотова, и других. Безумцы в контексте того, что мир всегда был безумным, безумным и остался. Но официальная историческая наука этот тезис не развивает. Разглядывая смутную мутную историю начала Второй мировой войны, понимаешь, что из всех тогдашних политиков высшего ранга не было никого более рационального, чем Сталин. А вот с ошибкой в третьем знаке Бунич угадал верно. Законы истории земного сообщества еще не открыты, и предугадать что-либо далее третьего знака невозможно. По прошествии времени, после того как появились серьезные углубленные исследования многих профессиональных историков и других разного рода исследователей, сочинения Игоря Бунича «Операция «Гроза», «Лабиринты безумия», «Ошибка в третьем знаке» читаются как художественная литература, с интересом, но для исторического понимания сути вещей дают очень мало.
Версия №9 – «Адольфа Гитлера», Имперского канцлера Германии (1933—1945 г.г.), Главнокомандующего вооруженными силами Германии. Версии представления о причинах и начале войны с СССР изложены в следующих документах, имеющихся в открытом доступе:
1. Обращение к солдатам Восточного фронта: Сталин на границе с рейхом собрал огромные силы, готовится напасть на Германию, необходимо защитить Германию и напасть первыми.
2. Обращение к генералам Вермахта: Англию не победить, пока не разобьем Советский Союз.
3. Письмо к Муссолини от 21.06.1941 года: Гитлера тошнит от Дружбы со Сталиным. Он психологически не может выносить мирных отношений со Сталиным и чувствует, как Сталин готовит ему петлю. Сталину не удалось задушить Гитлера в 1941 году, но в 1945 году страхи Гитлера осуществились.
4. Речь Гитлера, прочитанная Геббельсом по берлинскому радио 22.06.1941 года: прилагались все силы к умиротворению Сталина. Коварство Сталина было безгранично. Всячески маскируясь, он готовил удар. Мы не можем ждать, мы бьем первыми.
5. Политическое завещание Гитлера в апреле 1945 года, за несколько часов до самоубийства: война была неизбежна, так как капиталистическое и коммунистическое жидомасонство не позволяло нормально существовать национал-социалистическому мир.
Версия №10 – «Эриха фон Манштейна», в июне 1941 года – генерал-лейтенант танковых войск Вермахта, командир 56-го моторизированного корпуса, в последующем фельдмаршал, командующий группой армий «Юг». По свидетельству многих немецких генералов – лучший стратегический ум Вермахта во Второй мировой войне. Этот немецкий волчара, наделавший много бед на территории СССР, высказал в своей книге «Утерянные победы» очень ценное для нас наблюдение. Он определил, что развертывание вооруженных сил РККА на 22 июня 1941 года было не наступательным, не оборонительным, а развертыванием «на всякий случай». Манштейн так и не определил, на какой случай товарищ Сталин и его генштаб именно так развернули Красную Армию. А мы, в свете современного знания, знаем этот случай и доведем это знание до наших потомков. И здесь следует отметить, что вопли многих немецких генералов говорят о том, что нападение Германии на СССР было самой выдающейся и самый роковой авантюрой Гитлера.
Версия №11 – «Виктора Суворова»
Виктор Суворов – современный английский писатель, исследователь Второй мировой войны, собравший и опубликовавший огромное количество материалов, до него неизвестных советскому читателю. Под псевдонимом «Виктор Суворов» совсем не скрывается бывший советский офицер, сотрудник Главного разведывательного управления, один из самых знаменитых предателей нашего времени Владимир Богданович Резун. Как Резун он, несомненно, достоин расстрела, как Виктор Суворов – некоторого уважения. Главный мотив его версии: «Если бы Гитлер не напал 22 июня, то Сталин напал бы 6 июля 1941 года. Вокруг этой версии идут самые горячие споры по сей день. Мы ее не разделяем, у нас своя версия, единственная верная, изложенная в настоящем исследовании.
Версия №12 – «Упущенный шанс Сталина»
Автор этой версии – всеми уважаемый гражданский историк М. Мельтюхов. Очень обстоятельно и убедительно доказывает, что, предупредив нападение Гитлера, СССР мог изменить ход войны. Но многие исследователи полагают, что независимо от того, как бы Сталин ни начал войну: наступлением, обороной, отступлением и как-либо по-другому, – все было бы так, как было. В 1941 году Гитлер был бы у ворот Москвы, а в 1945 году Сталин провел бы Потсдамскую конференцию в Берлине.
Версия №13 – «С предателями»
По этой версии главным фактором поражения и катастроф 1941 года является предательство некоторых высших генералов и офицеров Красной Армии. Больше всего материалов по этой теме собрал и публиковал Юрий Мухин, исследователь, непрофессиональный историк. Кроме Ю. Мухина версию о предательстве в высших эшелонах Советской военной иерархии поддерживают и некоторые другие серьезные и не очень серьезные исследователи. Выводы, обоснования Ю. Мухина строятся на косвенных доказательствах. Прямых документальных исторических свидетельств в текущем историческом информационном потоке не обнаруживается.
Версия №14 – «Исследователя Иринархова Р. С. Благодушная беспечность. Отсутствие дисциплины и порядка»
Книги Иринархова Р. С.: «Агония 1941. Кровавые дороги отступления», «Непростительный 1941. „Чистое поражение“ Красной Армии». И без Иринархова существует много свидетельств о том, что железная государственная и воинская дисциплина была только на уровне высших эшелонов государства. Чем ниже, тем дисциплина становилась жиже. Жесточайший порядок существовал только в борьбе с врагами народа и в области отклонений от политических, идеологических, пропагандистских установок партии и государства. В области же боевой подготовки, обустройства войск, снабжении, воинской дисциплины все было не вполне благополучно. И это могло быть решающим фактором в наших поражениях в 1941 году. Многие военные исследователи обратили внимание на то, что в Красной Армии накануне войны порядок и дисциплина были совсем не такими, как их изображала партийно-политическая пропаганда, военные кинофильмы и военные песни. Особенно это зазвучало, когда в исторический оборот были введены письма рядовых красноармейцев, местных краеведов и гражданских очевидцев тех далеких событий. Получается, что в железном государстве Сталина Красная Армия была самым слабым звеном. Дисциплина в госаппарате, в народном хозяйстве, многих других сферах было тверже и сильнее, чем в Красной Армии. Так, по многим воспоминаниям, порядок в Бресте и Брестской крепости в последний день и в ночь перед войной больше напоминал туристический лагерь, чем воинский гарнизон. Одним из первых на это обстоятельство обратил внимание военный историк Иринархов Р. С. В его книгах приведено множество примеров отсутствия дисциплины и порядка в рядах РККА (рабоче-крестьянской Красной армии) в суровые грозные часы начала войны.
Георгия Карамзина поразило, как описывает Иринархов брошенную в первые дни войны колонну советских танков, 450 единиц, по дороге между Белостоком и Волковыском. При этом отмечается, что на танках не было следов участия в боях, они были брошены своими экипажами. Почему было точно известно, что 450 единиц техники? А потому, что от Белостока до Волковыска на каждом танке немцы написали номер. Таковы свидетельства очевидцев. Так было! Был героизм, но было и разгильдяйство.
Версия №15 – «Предсталение о начале войны Владимира Бешанова»
Советский морской офицер В. Бешанов служил в Полярном и в Севастополе, затем увлекся военной историей и из дилетанта стал профессиональным историком.
Версии Бешанова – это даже не версии, это моментальная фотография с морем крови и искореженной техники. Владимир Бешанов без особых погружений в теоретические, психологические, мистические рассуждения дает яркую картину поражений Красной армии накануне 1941 года. Самая характерная из его книг – «Танковый погром 1941 года». Его книги нужны тем, кто, не вдаваясь в анализ, хочет силой своей души и воображения пережить всю фантасмагорию Великой мировой войны.
Версия №16 – «Героическая»
Война началась трагически. Страшные, невиданные поражения. Огромное количество убитых, раненых и пленных. Но вместе с этим, было и другое. На Крайнем Севере встали насмерть герои Рыбачьего и Муста-Тунтури. До последней возможности держались герои Ханка, Либавы, Брестской крепости. С течением времени все более известными становятся героическая 41-я дивизия в Рава-Русском укрепрайоне под руководством генерала Микушева, которая не отступила ни на шаг, почти вся погибла. 99-я стрелковая дивизия полковника Дементьева в первый день войны в Перемышле не только удержала город, но отбросила фашистов на немецкую сторону.
Россия все внимательнее и глубже воссоздает вечную Славу памяти своих защитников. Сквозь огромный массив исторических материалов о начале войны неудержимо пробивается пламя выдающихся реальных героических подвигов советского народа; без жертвенности и героизма 1941 года не было бы громокипящих побед 1945 года. Да, многие, очень многие разбегались, отступали, бросали оружие, сдавались в плен. Но были герои, в большинстве своем неизвестные. Именно они сорвали «блицкриг» и повернули ход войны в победную сторону. Здесь уместно вспомнить слова У. Черчилля, сказанные им о героях-летчиках в битве за Англию: «многие обязаны тем, что сделали немногие».
Полковник Карамзин однажды без всякой надежды открыл в интернете программу ОБД МО России. И вдруг! О, чудо! На экране компьютера невиданным блеском засияло имя погибшего в 1941 году под Юхновым брата отца Карамзина – Петра. Георгий расплакался. Значит, помнит Россия. И в ее памяти теперь это навечно. Вечная Слава героям 1941 года!
Версия №17 – «Идеи и концепции Алексея Валерьевича Исаева»
Как-то вдруг внезапно на историческом военном небосклоне вспыхнула звезда историка-любителя А. В. Исаева, который очень быстро стал профессионалом. Начал он с двух книг «Антисуворов». Книги пустые, как барабан, но ход Исаева был очень верным. В результате Исаев получил доступ к архивам, в том числе и зарубежным, и приобрел широкий доступ у издателей и редакторов различных теле- и радиопрограмм. Все последующие книги оказались очень содержательными, информативными, по-читательски интересными, без надоевшей пропаганды и цитирования всевозможных мемуаров. Впервые в отечественной литературе были даны правдивые подробные описания многих сражений и битв Великой Отечественной войны. Исаев подкупил Карамзина тем, что в описании битв и сражений не было никаких противоречий, за которые цеплялся ум Карамзина у многих других авторов. Все было выверено, все логично, все соответствовало здравому смыслу. И никакой залихватской пропаганды. За все это Карамзин очень полюбил Исаева и собрал полную коллекцию его книг. Конечно, и Исаев позволил себе порассуждать о некоторых высоких материях, главное в которых следующее. В 1941 году все было правильно. Правильно и грамотно отступали, правильно и профессионально наносили контрудары, а причины поражения – в том, что, мол, не успели развернуться, опоздали с развертыванием и сосредоточением войск, неправильно сложили структуру механизированных корпусов и так далее. С этим многие спорят, но это не умаляет значение его книг. По мнению Карамзина, Алексей Валерьевич Исаев должен быть одним из авторов современной истории Великой Отечественной войны.
Версия №18 – «Александра Николаевича Осокина. Великая тайна Великой Отечественной»
Первый удар по сознанию: это абсолютная чушь – переброска войск Сталиным к Ла-Маншу, войск Гитлера – в Иран и Ирак. Во-первых, никакой тайны здесь никогда не было. Еще в 1962 году в книге Пауля Кареля «Гитлер идет на восток» солдаты Вермахта 21 июня 1941 года в лесу под Брестом спокойно обсуждают эту тему. Во-вторых, перед войной эта версия широко гуляла в германской и международной прессе. И, как доказали многие историки, эта версия была частью общего немецкого плана дезинформации Сталина в целях маскировки внезапного удара по СССР. Никаких прямых доказательств реализации такого плана не было и нет. И сам Александр Николаевич Осокин это подтверждает. Даже такой матерый альтернативщик, как Марк Солонин, определил книги Осокина как «мозгоимение». Но все, как понял Карамзин, оказалось чушью только на первый невнимательный взгляд. А дело вот в чем. Да, официальные круги России иногда склонны издавать, печатать, делать фильмы, книги, телепередачи по всякой исторической чепухе, чтобы замаскировать до сих пор скрываемую истинную суть. Похоже, что и сам Александр Николаевич все это прекрасно понимает. И название его книги, и, главное, его версия, – это только декоративное прикрытие того главного, что содержится в книгах Осокина. А главное в том, что Александр Осокин дал очень много интересных фактов, собрал очень много неоспоримых исторических документов, которые очень широко и глубоко расширяют наши знания и наше понимание о предвоенном периоде и начале войны. К сожалению, широкая военно-историческая общественность не отнеслась серьезно к книгам Осокина. Пересмотра многих представлений не произошло. И в своем исследовании для потомков Карамзин включил целый ряд научных открытий Александра Николаевича Осокина.
Версия №19 – «Версии М. С. Солонина о начале войны»
М. С. Солонин – инженер-конструктор из Саратова. Неожиданно сильно и ярко проявил себя на ниве военной истории. Исследования его всегда объективны, соответствуют здравому смыслу, придраться не к чему. Он – самый честный, самый глубокий исследователь начального периода Великой Отечественной войны. А также самый бесстрашный и бескомпромиссный. Главное у Солонина: война готовилась, к войне были готовы. Нападение Вермахта в том виде, что случилось, не ждали. Причины и обстоятельства разгрома войск Красной Армии в начале 1941 года лучше Марка Семеновича никто не изложил. Достоин ордена «За честь и правду». Последняя его книга, где версия Марка Семеновича четко и ясно изложена – «Июнь 41-го. Окончательный диагноз». Но окончательный диагноз давать рано. Нужен консилиум. Консилиум историков, которые сегодня еще не родились. Несмотря на громкие заявления патриотов – не трогать простой народ, не трогать рядового солдата, Солонин впервые в военно-исторической литературе определил вину рядовых бойцов – нежелание сражаться за идеи коммунизма, за идеи Сталина. По соотношению военных потерь убитыми, ранеными и взятыми в плен он ввел понятие «коэффициент стойкости». По итогам Первой мировой войны самый высокий коэффициент стойкости – 0,95 – оказался у русской императорской Гвардии и русского казачества. По первому периоду 1941 года коэффициент стойкости оказался гораздо ниже. Карамзин этим заинтересовался и по всей Великой Отечественной войне провел исследования в разрезе по национальностям. В первых рядах оказались тувинцы, осетины, евреи. Но вскоре Карамзин эти изыскания прекратил, определив весь народ и его армию как Советский народ и как советского солдата. Именно Советский народ победил в Великой войне.
Версия №20 – «Версия государственного официоза»
Несмотря на то, что в развитии России на протяжении весьма короткого периода сменилось несколько эпох: от Ленина к Сталину, от Сталина к Хрущеву, от Хрущева к Брежневу, от Брежнева Горбачеву, от Горбачева к постсоветской России, отношение государственной власти к военной истории России остается неизменным. Краткая концепция: восстановить Победу, забыть поражения, оставить без серьезной критики все мифы и легенды, созданные на протяжении многих лет государственной политической пропаганды. Любые критические замечания рассматриваются как фальсификация военной истории России. И при этом на сегодняшний день Россия остается единственной страной в мире, где нет официальной истории Великой Отечественной войны. Очень много говорят о фальсификации нашей военной истории. А официального труда нет. Как можно фальсифицировать то, чего нет? И вот над просторами России мечутся различные суждения, версии, предположения, а истины как не было, так и нет. При этом ни в школьных учебниках, ни в современной научной военной истории на сегодняшний день истории Великой Отечественной войны на государственном уровне тоже нет. Даже немцы спустя более семидесяти лет после окончания Второй мировой войны издали наконец-то свой десятитомник, который, к сожалению, пока еще на русский язык не переведен.
И вот, в результате самодеятельной инициативы наших героев-дилетантов, появляется 21-я версия: Великая Отечественная война началась в 3.15 утра 22 июня в Севастополе.
Но исследование этой версии привело наших героев к очень и очень неожиданным результатам. И – не только по Севастополю.
Расследование зашло так далеко, что друзьям открылись неизвестные тайны общего начала Великой Отечественной войны.
ГЛАВА 2. Исторический клуб
Севастополь в июле. Православный Севастополь. Матросский бульвар. Исторический клуб. Две зенитчицы. Первое знакомство с Адлером. Вопросы множатся. Открытие фонда генерала Жилина. Баллада о красных маках. Военные музеи Севастополя. День военно-морского флота. Совместный парад.
Июль полыхал своим летним пожаром. Никуда не денешься, самый жаркий месяц в Севастополе. Температура моря и воздуха одинаковая, и все под +30°. Но главным открытием севастопольского июля всегда были девушки и женщины Севастополя. Все уже были одеты по-летнему. Конечно, это было больше раздевание, чем одевание. Но именно это и восхищало. Девушки и женщины Севастополя всегда восторгали гостей города, откуда бы те не приезжали. Севастопольцы долго вспоминали эпизод с одним арабским шейхом, которого как возможного инвестора доставил в город начальник управления внешнеэкономических связей Михаил Юрлов. Арабский шейх давал интервью на севастопольским телевидении, но о чем бы его ни спрашивали, ошарашенный шейх поднимал глаза к небу, целовал кончики пальцев и непрерывно бессвязно лепетал о красоте севастопольских девушек. Никаких инвестиций, конечно же, не было, но память о влюбленном в севастопольских девушек шейхе осталась.
В жаркие июльские дни Георгий Михайлович Карамзин просыпался раньше. И в этот день немного до восхода солнца со щебетом и гамом птиц Георгий открыл глаза. Но оказалось, что сегодня не он проснулся первым. На кухне громко звучал голос его двоюродной сестры Екатерины Петровны, которая за долгие годы, наконец-то, удосужилась посетить Севастополь и своего дорогого брата. Тихонько приведя себя в порядок, Георгий заглянул на кухню. Там, в божественном экстазе, стоя перед кротко сидящей Ольгой Сергеевной, вела свой монолог Екатерина Петровна.
Карамзин знал, что Катя с возрастом ушла в божественные выси и много времени уделяла православным святым божественным местам и божественным размышлениям, но такую экзальтацию Георгий наблюдал впервые. Екатерина с восторженным упоением рассказывала о святых местах, о храмах и соборах Севастополя. Конечно же, она посетила Свято-Владимирский храм на Херсонесе, место крещения Руси. Об этом она знала и раньше. Но в Севастополе она прикоснулась и ко многим другим Святыням, о которых и не предполагала, – пещерный храм святого Климента со всем окружением: монастырем, старинным кладбищем, пещерами монахов, – все это произвело на нее очень глубокое впечатление. Все услышанные там ею истории тронули ее до слез. Не меньший восторг она испытала и при посещении Георгиевского монастыря на Фиоленте. Один из монахов, ощутив ее благоговейное отношение ко всему, что ее окружало, задержался возле нее и рассказал ей историю этого святого места: и про монастырь, и про пещерную церковь, и про крест на скале, и про посещение императорами России. Съездила она и в Свято-Никольский храм на Северной стороне рядом с Братским кладбищем первой севастопольской обороны. Сама, без Георгия, съездила к церкви Вознесения на Байдарах, отстояла воскресную службу в самом древнем городском храме – старинной церкви Двенадцати Апостолов в Балаклаве. Главные соборы города – Покровский, Владимирский, Петропавловский – посещала часто. На праздник святого Ильи прослушала концерт колоколов Покровского собора. Племянник Екатерины и сын Георгия, Олег, свозил ее в пещерный город Эски-Кермен, и там состоялось очередное божественное открытие – храм «Трех Всадников»: внутри огромного валуна – христианский храм с древними фресками. «Бывает же такое!» – крестясь, повторяла Екатерина.
В этот день она уезжала. И вот, не смогла не излить душу перед своими родственниками. Ольга и Георгий с глубоким вниманием выслушали Екатерину Петровну. И Георгий вдруг вспомнил, что, по теории академика Фоменко, Иисус Христос родился в Крыму, на Фиоленте. И первым порывом было рассказать Екатерине об этом, но вовремя остановился, сообразив, что новаторские теории Фоменко не для сознания и не для души обычной православной русской женщины из глубин России. И, напоив Екатерину чаем, стали собирать ее в дорогу. Семья проводила Екатерину Петровну, отправила ее машиной в Симферопольский аэропорт, и Георгий Михайлович, стряхнув родственные чувства, вернулся к своим севастопольским обстоятельствам.
Надвигался день флота. Этот праздник в городе был, пожалуй, самым любимым, самым радостным, самым многолюдным, самым оживленным – от утреннего парада до вечернего салюта. И, как обычно в июле, где-то за неделю до дня флота собирался тесный круг друзей – любителей истории под председательством старого заслуженного адмирала Железнова Аркадия Ивановича. На этот раз место для встреч определили стихийно: в самом центре города, в двух шагах от площади Нахимова, на улице Ленина (до революции – Екатерининской), в кафе «Искринка». Это – бывший дом потомственного дворянина А. А. Горенко, участника обороны Севастополя 1854—1855 г.г., деда знаменитой русской поэтессы Анны Ахматовой, где она часто гостила. В память об этом на доме – мемориальная доска, установленная к 100-летию со дня ее рождения.
Здесь все дышало историей: Графская пристань, площадь и памятник Нахимову, Приморский бульвар, Матросский бульвар с памятником Казарскому, подвиг которого Карамзин считал одним из выдающихся подвигов военной истории, музей Черноморского флота, старинная гарнизонная церковь святого Архистратига Михаила, Екатерининский сквер с памятником Екатерине II. И над всем этим историческим великолепием на центральном холме города высится и сияет золотым крестом Владимирский собор, усыпальница великих адмиралов: Лазарева, Корнилова, Нахимова и Истомина. И по истории Великой Отечественной войны – все рядом: штаб флота, горком, горисполком (во время войны – штаб ГКО, городской комитет обороны).
Друзья не виделись, не встречались целый месяц. Заседание военно-исторического клуба было назначено на вечер, но Карамзин захотел встретиться с друзьями пораньше, побыть с ними одними, обсудить кое-какие набежавшие вопросы, и он начал осторожно дозваниваться до друзей. Победимцев объявил, что он занят, что у него до вечера еще две экскурсии, и что Карамзин будет иметь счастье видеть его только вечером. А вот Владимир Иванович Орлов быстро согласился и, как показалось Карамзину, согласился с удовольствием.
Определили место встречи – Матросский бульвар. И через час двое друзей уже пожимали друг другу руки на Матросском бульваре у памятника капитан-лейтенанту Казарскому. Это был первый памятник в честь героев Севастополя. В сознание била красивая великолепная надпись – «Потомству в пример». Коротко и четко, на века. А подвиг действительно был незаурядный. Парусный бриг «Меркурий» под командой Казарского, 18 пушек, в рейдовом дозоре вступил в бой с двумя турецкими фрегатами, у которых на двоих было 184 пушки, – 10-кратное превосходство! И не дрогнул, и не сдался. Фрегаты бежали. У памятника появился взвод курсантов во главе с лейтенантом. Лейтенант расположил своих подопечных и прочитал им необычную лекцию. Друзья, с нежностью глядя на курсантов, задержались послушать. Лейтенант ничего нового не сказал. О подвиге Александра Ивановича Казарского в городе знали все. А вот о его дальнейшей судьбе и некоторых сопутствующих его подвигу обстоятельствах знали немногие. Да, император Николай I наградил его Георгиевским крестом, присвоил ему чин капитана I ранга, определил новые воинские регалии к его дворянскому гербу. Да, все так. Но было и другое. Рядом с героизмом – трусость и измена. В то же время, в таком же дозоре, такой же бриг «Рафаил» под началом такого же русского морского офицера Стройникова не принял боя, спустил Андреевский флаг и сдался в плен. Император не лишил его чина и дворянства, но и запретил ему жениться, чтоб у него не было потомства. Ну, и об обстоятельствах ужасной смерти капитана I ранга Казарского историки и писатели предпочитают не распространяться. Подвиг командира сияет в веках, а вот команда, простые матросы, забыта. Их имен на памятнике нет. Большое спасибо нашему севастопольскому писателю Геннадию Черкашину, который в своей книге «Бриг «Меркурий» вполне подробно исследовал этот подвиг, не забыв и про подвиг команды. Эту книгу с дарственной надписью автора Карамзин благоговейно хранил в своей домашней библиотеке.
Появление группы молодых курсантов навеяло в разговор друзей воспоминания о собственных незабываемых курсантских годах. В 1956 году XX съезд коммунистической партии, раскритиковав культ личности Сталина, позволил сыну репрессированных мечтать о военном училище. Ни о чем другом мечтать было нельзя. Отец, служащий конторы «Заготзерно», получал 80 «дореформенных» рублей, мать, учительница, – 120 рублей. И так много только за то, что ночами просиживала над горой школьных тетрадей. Вот и отправился Георгий из своего медвежьего угла в один из прекраснейших городов на свете.
Ну а Орлову, питомцу Ленинградского нахимовского училища, сама судьба велела продолжать военно-морскую карьеру. Нахимовцев во все военно-морские училища принимали без экзаменов. И Орлов выбрал Ленинградское высшее военно-морское пограничное училище, а Карамзин – высшее военно-морское инженерное училище. Прибыв в Ленинград, выскочив из трамвая на Литейном, Георгий обнаружил перед собой огромное здание – здание МВД, как объяснил ему случайный прохожий. Именно здесь начиналась улица Каляева, которая вела к училищу. «Да, – подумал Георгий, – это знак, от судьбы никуда не уйдешь!» Тяжелые предчувствия сжимали душу. Но все обошлось. Как они с матерью и ожидали, на мандатной комиссии прозвучал вопрос: «Почему родился в Магадане?» Легенда была готова. Георгий рассказал членам комиссии о «Хетогуровском» призыве – «Женщины – на Колыму!» Среди членов комиссии оказались дальневосточники. Забыв о Георгии, они ударились в собственные воспоминания, а минут через десять председатель комиссии их остановил и, обратив взор на Георгия, объявил ему, что он принят. Так началась военная карьера Георгия Михайловича Карамзина.
Медленно гуляя под каштанами Матросского бульвара, друзья продолжили длинную цепь воспоминаний о далекой курсантской молодости. Орлов осторожно посмотрел на Карамзина: «Георгий, ты как-то обмолвился, что пишешь какие-то воспоминания о нашей курсантской молодости». «Хуже того, – застенчиво отвечал Георгий, – я пишу не только о нашей молодости, а вообще о ленинградских курсантах нашего времени. Да, ты знаешь, Володя, книжку я почти уже написал и называется она „Веселые курсанты“. И то, что я захотел встретиться с тобой пораньше, и было причиной того, что макет книжки я привез на нашу встречу. Ты удостоен чести быть первым читателем моего литературного опуса. Да, ты – один из моих главных героев этой книжки, дорогой мой друг». Друзья устроились на скамейке. «Интересно, – спросил Орлов, – а как ты описал историю нашего знакомства?» – «А как было, так и изложил», – смеясь, ответил Карамзин.
Дело в том, что в далеком 1958 году прошлого века, друзья впервые встретились на Ленинградской гарнизонной гауптвахте. Обстоятельства, по которым двое курсантов стали на десять суток арестантами, по прошествии многих лет представлялись скорее смешными, чем печальными. Если коротко, то Орлов загремел из-за своей непомерной юношеской гордости, а Карамзин – из-за такой же непомерной проницательной глупости. Очень молоды были. Не во всем и не всегда правильно ориентировались. В их училищах было все. И прекрасные аудитории, и лаборатории, и клубы, и спортзалы, и своя медицина, а своей гауптвахты не было. Гарнизонная гауптвахта была одной из исторических достопримечательностей города. А здание XVIII века на углу Садовой и Итальянской улиц и строилось как гауптвахта. А какое вокруг было историческое великолепие. Совсем рядом – Русский музей и величественная громада Михайловского, или Инженерного замка. По преданию, именно здесь провел несколько дней поручик Михаил Лермонтов перед ссылкой на Кавказ за стихи «На смерть поэта». Как музейный экспонат показывали одного из смотрителей – главстаршину, которого с галереи второго этажа, рассердившись на что-то, сбросил Валерий Павлович Чкалов, знаменитый летчик, коротавший на гауптвахте время за свой дерзкий пролет под Троицким мостом. Курсанты ленинградских училищ на гарнизонной гауптвахте имели свою привилегию. У них на третьем этаже была своя отдельная курсантская камера. «21-я», как на всю жизнь запомнили друзья, вместимостью на пятнадцать-двадцать арестантов. Камера не имела абсолютно никакой мебели, а имела только одно очень маленькое, наверху в углу, зарешеченное оконце, в котором можно было видеть только кусочек неба и золотой крест над куполом Михайловского замка. Вот в это узилище и привел курсанта Карамзина «Карабас-Барабас». Так звали сверхсрочника главстаршину, главного смотрителя главной военной тюрьмы Ленинграда. К вечеру в камеру ввалилась шумная ватага арестованных курсантов. Вот в этой ватаге и был такой же молоденький курсант-пограничник Володя Орлов. И началось…
Обнаружив в камере новенького, ватага пришла в шумное возбуждение. Начали снимать сапоги или ботинки, в зависимости от рода войск. Бытует мнение, что знаменитая интеллектуальная игра «Что? Где? Когда?» родилась в недрах центрального телевидения под редакцией знаменитого Владимира Ворошилова. Но это не так. Задолго до этого она уже практиковалась в камерах ленинградской гауптвахты. Все было похоже, и так же задавались вопросы, следовали умные ответы. А небольшие отличия состояли в том, что призы и награды раздавались не за правильные ответы, а за неправильные. И были они – не в виде книг, денег и хрустальной совы, а в виде ударов сапогом или ботинком по пятой точке испытуемого. Старший камеры, старшина из Пушкинского училища, начал задавать вопросы. Его помощники держали наготове сапоги и ботинки. Карамзин был начитанным юношей и, к удивлению ребят, ответил на все вопросы. Экзекуция не состоялась. А на утро произошло чудо. Оказалось, что курсантская камера ежедневно вывозилась на работы в Артиллерийский музей, расположенный в кронверке Петропавловской крепости. Задача была ответственной: подготовить музей к новому сезону. Музей на молодого Георгия произвел огромное впечатление. Даже после посещения, много позже, Московского, Брюссельского и Парижских военных музеев, Ленинградский музей артиллерии, связи и инженерных войск остался самым любимым из всех военных музеев мира. С первого же дня Карамзин подружился с Орловым, и друзья донесли эту дружбу до преклонных лет. Десять дней счастья, которые не потрясли мир, но потрясли Георгия и Владимира. Из казематов и фортов музея вытаскивали на просушку военную форму петровских, екатерининских, павловских и других военных времен. Чистили военное холодное оружие, выносили и развешивали на проветривание знамена и штандарты. Георгий и Володя били в старинный барабан, дули в боевые флейты. Директор музея, видя особое рвение Георгия, оказал ему особое доверие и привел его в павильон, где стояла огромная гаубица на гусеничном ходу, как было написано, гаубица стреляла и вела огонь по Берлину. Весь ствол ее был зарисован красными звездами. Георгию была оказана честь вымыть и вычистить артиллерийское великолепие к началу сезона. Гаубица заботами Георгия блестела и сверкала. После обеда он позволял себе часок вздремнуть в люльке наводчика. И только к вечеру по сигналу конвойного эта счастливая жизнь прерывалась.
Вот в таких и многих других курсантских воспоминаниях незаметно летело время друзей под сенью каштанов на Матросском бульваре Севастополя. Солнце клонилось к морю. Раздался звонок. Объявился Победимцев, и друзья отправились к «месту встречи, которое изменить нельзя».
Они поднялись по лестнице и вошли в большой зал, освещенный лучами предзакатного солнца. Кафе располагало большим светлым залом, похожим на залы старинных дворянских собраний, с небольшой эстрадой и помещенным на ней кабинетным роялем. Собирались всегда организованно и, по сложившейся традиции, вечер состоял как бы из двух частей: сначала деловые разговоры, а затем – вторая часть с вином и закусками, беседами, песнями и медленными нешумными танцами.
Все, кого ждали, подошли и быстро устроились за длинным столом посреди зала с великолепными люстрами. На председательском месте уже восседал, как каменное изваяние, контр-адмирал Железнов Аркадий Иванович и пока молчал, только чуть заметным кивком головы отвечал на приветствия. Адмирал был уже в преклонных летах: на войну не успел, но молодым курсантом прошел настоящую боевую подготовку и всю свою морскую жизнь прослужил на Северном флоте, дослужившись до должности заместителя командующего флотилией атомных подводных лодок в самом тяжелом заполярном гарнизоне с громким названием Гремиха. Именно там, в далекой заполярной Гремихе, Карамзин и познакомился с Железновым, тогда еще капитаном I ранга. Оба они были в составе государственной комиссии, принимающей в эксплуатацию очередной причальный фронт с энергоблоком, санпропускником и другими нужными атомному флоту объектами. Они подружились и с тех пор при встречах радостно приветствовали друг друга. Перебравшись в Севастополь, уже адмирал Железнов получил под свое командование закрытый военно-морской институт в Балаклаве, который открыто занимался испытаниями различных глубоководных аппаратов. Но это была только часть деятельности института, а другая часть была строжайше засекречена и о ней ходили очень смутные слухи. Там его обнаружил Володя Орлов и рассказал об этом Карамзину. Северяне встретились, обнялись. Адмирал был прост в обращении. Выйдя в отставку, он получил кафедру военно-морской истории в военно-морском училище в севастопольской Голландии. Адмирал, будучи очень активным человеком, создал на общественных началах севастопольский военно-исторический клуб.
Закончились пожимания рук, приветствия, все устроились, затихли и устремили свои взгляды на молчащего адмирала. Адмирал долго не молчал и, отпив глоток минеральной воды, сбросив оцепенение, оживленно заговорил: «Очередной День флота, друзья! Поздравляю вас всех и спешу сообщить, что у нас сегодня не совсем обычное собрание. В наш камерный кружок удалось пригласить несколько новых лиц, которые всем нам будут интересны. В первую очередь разрешите представить двух милых очаровательных женщин – Зинаиду Ивановну Шалашову и Клавдию Семеновну Иванову. Я убежден, что никто из вас не догадается, кем были эти женщины во время войны. А были они зенитчицами и защищали наш город от вражеских воздушных налетов. Их батарея стояла во дворах, в самом центре города по улицам Суворова и Советская. Они сегодня поделятся своими воспоминаниями. Сегодня вы видите еще несколько неизвестных вам лиц, но об этом – позже, это мой вам сюрприз ко Дню флота». Присутствовавшие заинтригованно зашумели. Затем адмирал произнес несколько проникновенных слов о флоте и надвигающемся празднике. Остановив себя огромным усилием воли, ведь о военно-морском флоте он мог говорить бесконечно, адмирал стал продвигать дальнейшую повестку собрания. Первыми приглашение к рассказу получили две подруги зенитчицы. Кстати, мало кто помнит, что после войны Сталин то ли устным, то ли письменным распоряжением всем защитникам и освободителям Севастополя, несмотря на закрытость города, разрешил свободную прописку. А Герои Советского Союза, независимо от того, где родились и воевали, прописывались в Севастополе беспрекословно. До недавнего времени в городе ветеранов-зенитчиц было одиннадцать, теперь остались две. Подруги внесли много шума и оживления. Старенькие, маленькие, седенькие, но еще бодрые и говорливые, они с большим чувством читали свои воспоминания. Их зенитная батарея была в самом центре города. Все пять орудий размещались во дворах домов улицы Суворова, и все пять расчетов состояли из молоденьких девушек. Карамзин с большой нежностью смотрел на эти тонкие ручки, пальчики и не мог представить, как они управлялись со снарядными ящиками, с установкой пушек, снаряжением снарядов. Одни, без мужчин, как они выдерживали сумасшествие при вражеских налетах? Орлов с большим благоговением смотрел и слушал. На одной из конференций, где была выставка настоящего боевого оружия, ему довелось несколько минут посидеть в люльке зенитного орудия. Глядя на зенитчиц, он пытался представить, но не мог, сознание срывалось, как их маленькие ручки лихорадочно крутят штурвалы горизонтальной и вертикальной наводки, а маленькие ножки в больших кирзовых сапогах достают до педали включения стрельбы. И все это – в грохоте зениток, в разрывах бомб и вое самолетных моторов. Орлов с трудом стряхнул с себя это оцепенение.
Но при сообщении зенитчиц наиболее оцепеневшим выглядел Победимцев. Слушая их слова, напоминавшие клекот морских птиц, он словно окаменел. Рот полуоткрылся, глаза остекленели. Необыкновенно яркое, сильное наваждение пришло в сознание. Зинаида стремительно превратилась в юное нелепое существо в больших, не по ноге, флотских ботинках, в светло-коричневых чулках, защитного цвета юбке, в большой не по росту гимнастерке, перепоясанной белым брезентовым ремнем, с засученными рукавами, из которых торчат немыслимо худые девичьи ручки с обломанными ногтями. На голове – каска, белый ремешок под подбородком. Из-под каски по всем сторонам – грива густых каштановых волос. Это существо с трудом достает ногой в болтающемся ботинке до спусковой педали. Позвоночник искривляется, ягодицам больно, чулок спадает, подвязка не держит, резинок нет, шнурок в трусах режет талию. Руки лихорадочно крутят валики наводки. Глаза в прицеле. Каска – то бьет по переносице, то режет шею. Но всего этого она не чувствует. Глаза горят ненавистью, сердце переполнено бесстрашием, а душа – любовью. Такую – не покорить, не сломить, не убить! Грохот зенитки, рев и вой самолетов, разрывы бомб, свист осколков. Немецкий штурмовик на выходе из пике взрывается и разламывается на части. Обломки падают на улицу Суворова и на площадь Ушакова. Девушка Зина подолом гимнастерки вытирает струи пота.
Сознание Эдуарда проясняется из героического ужаса войны, вновь рождается облик маленькой женщины с хорошим русским лицом и двумя сияющими орденами на скромной кофточке. Зенитчицы попросили помочь им как-то издать воспоминания и, может быть, пока они еще живы, сделать документальный фильм. Здесь, не дав никому вмешаться, включился Эдуард. Забрав у женщин визитки, пообещал им максимальную помощь.
Собрание шло своим чередом. Выступил Василий Николаевич Чернов, крупный серьезный молодой человек, один из руководителей отрядов «Поиск». В глухой тишине зала мерно рокотал его голос. В застывшем абсолютном молчании Василий кратко и точно поведал о найденных павших бойцах. К большому сожалению, идентифицировать приходилось очень немногих. Большинство предавали земле по христианскому обряду, как неизвестных. Проблемы были и здесь, и Василий Николаевич, зная отзывчивость участников общества, часто обращался за различными видами помощи и поддержки. Адмиралу однажды удалось привести в программу «Поиск» неплохие деньги по его связям из финансовых источников России.
Память о павших в военно-историческом обществе соблюдалась свято, обсудив и решив все поставленные вопросы, немного помолчав, быстро пошли по повестке дня. Как всегда, увлеченно выступили ребята и девушки из исторических клубов. Были группы и по первой обороне, и по второй. И как было интересно входить в подробности и детали армейских и флотских костюмов, оружия, приемов боя, церемониалов встреч и просто деталей армейского и флотского быта.
Эдуард раскопал в ленинградских архивах приемы обращения с ружьем 1-ой обороны и ряд наставлений по боевой стрельбе. Карамзин, в свое время, увлекшись, нашел много материалов по тактике использования кавалерии. Под руководством Аркадия Ивановича готовилась мировая реконструкция знаменитого Балаклавского сражения, но сил и средств не хватило. И грандиозное действие пришлось отложить до лучших времен. Владимир Иванович Орлов собрал большую коллекцию по пограничникам Севастопольского Балаклавского погранотряда: форма одежды, знаки различия, вооружение. И когда дело касалось боевого участия пограничников, лучшего специалиста по всем деталям в Севастополе не было.
Говорили, шумели, спорили. Между тем адмирал представил несколько гостей. На краю стола разместились двое молодых и элегантно одетых мужчин. Это были гости из Москвы. Алексей Алексеевич Макаров, генерал-лейтенант в запасе, председатель одного из московских отделений военно-исторического общества России, а главное, ведущий сотрудник одного из отделов архива Министерства обороны России. Другим был Владимир Иванович Семенов, полковник в запасе. Его специальность удивила и восхитила всех. Он был главным специалистом при всех военных музеях России по новым музейным технологиям. Алексей Алексеевич поразил всех сообщением, что в общем архиве Министерства обороны России относительно событий Великой Отечественной войны рассекречены и запущены в научный оборот 98% документов и только 2% сохраняют грифы секретности и недоступны историкам и исследователям. Тема архивов была неисчерпаема, и все договорились, наладив отношения, обсудить ее отдельно.
Рассказ Владимира Ивановича о новых музейных технологиях, особенно в части подачи материалов боевых действий в максимально реальном отображении, впечатлил и восхитил всех. Владимир Иванович Семенов работал и перенимал опыт во многих музеях мира: Парижа, Брюсселя, Лондона, Вашингтона. Раньше музейные экспозиции – панорамы, диорамы, выставки – усиливали впечатления натурным предметным фоном: окопами, блиндажами, землянками, пулеметными гнездами и весьма скромными фонограммами, имитирующими звуки боя или сражения. Сегодня же с помощью современных технологий, возможностей лазерной техники, современной пиротехники, дымовых установок, стереофонического объемного звука и включения в демонстрацию экспозиции живых людей в реальной форме с настоящим оружием создается великолепный эффект максимального погружения в прошлую боевую реальность. Слушая Владимира Ивановича, все гудели, и восторгались, и сокрушенно качали головами. Тихому, скромному, украинско-провинциальному Севастополю, конечно же, было далеко до таких изысков. В городе было где-то пятнадцать музеев, но они и близко не обладали великолепием, о котором поведал полковник Семенов.
И только один внимательный слушатель вел себя тихо, спокойно и ничем не восторгался – Александр Петрович Адлер. Он как психоневролог был погружен в другую реальность и четко, отчетливо понимал, что без реальных психофизических человеческих чувств (страха смерти, безумного отчаяния, героической одержимости) все эти погружения в историческую реальность – лишь слабое, непрозрачное отражение всего того состояния человеческого духа, которое божественным проведением всегда витало над полетом боя и над полями сражений. Но мысли свои Александр Петрович держал при себе.
Последним было выступление Орлова о первом вражеском налете на Севастополь ранним утром 22 июня 1941 года. Учитывая аудиторию и общее настроение, Владимир Иванович придал своему сообщению некоторый беллетристический художественный характер: «Темной июньской ночью, в 3 часа по московскому времени, когда вся великая страна проводила свой последний мирный час, к Севастополю на небольшой высоте подкралась группа неизвестных бомбардировщиков. На борту они несли грозное малоизученное нами оружие – парашютные донные мины большой мощности. Этими минами враги предполагали закупорить флот в Севастопольских бухтах, чтобы последующими налетами его уничтожить. Но благодаря своевременным энергичным действиям главкома ВМФ адмирала Николая Герасимовича Кузнецова Черноморский флот и его главная военно-морская база Севастополь были приведены в полную боевую готовность, по тогдашней классификации в „БГ №1“. Службы воздушного наблюдения, оповещения и связи вовремя оповестили командование флота, и самолеты врага были освещены прожекторами ПВО базы и встречены мощным заградительным и прицельным огнем всех средств зенитной артиллерии ПВО и береговой обороны ЧФ. Было сбито три самолета. Остальные рассеяны. Но две мины упали в центре города. Были разрушения и жертвы, первые жертвы великой войны. Маршал Жуков в своих широко известных мемуарах достойно оценил это событие, отметив, что Черноморский флот был одним из первых наших боевых соединений, которые в первые минуты войны дали достойный отпор врагу. Впоследствии этот героический факт не обошли вниманием в своих мемуарах адмиралы Кузнецов, Азаров, Октябрьский, Кулаков и другие. Вот так, дорогие товарищи, получается, что Великая Отечественная война началась в Севастополе, и именно здесь были первые уничтоженные самолеты врага и первые наши жертвы».
Владимир Иванович Орлов остановился, сделал небольшую паузу, а затем уже без всякого пафоса с некоторым извинением и смущением добавил: «Но, дорогие товарищи, когда я более внимательно углубился в это историческое событие, все оказалось несколько иначе. Поэтому я не могу сегодня дать окончательную, исторически выверенную картину первого налета на Севастополь, но обещаю вам, что через некоторое время на одном из наших следующих заседаний я доложу вам эту историю более подробно. А сегодня прошу вас, если у вас есть какие-то сведения, новые факты о налете, сообщите мне об этом, пожалуйста».
Орлов сел. Все молчали. Но адмирал вскоре прервал молчание: «Ты прав, Владимир Иванович, – заговорил он, – прав в том, что не спешишь с подробностями. И если ты обращаешься за помощью, то первым помогу тебе я. Ты назвал в связи с первым налетом несколько очень громких, известных фамилий. А я вот что тебе скажу. У нас в городе, на окраине возле бухты Омега, ютится наш Севастопольский городской архив. Его посещают мало. Только за всякими бытовыми справками, и почти никто не знает, что там хранится большое количество материалов по истории нашего города, в том числе по военной истории. Как я сообщал ранее, архив возглавляет замечательный человек Владимир Крестьянников. Он очень любит свою работу, творчески подходит к ней. В своей „золотой коллекции“ он собрал и, систематизировав, привел в научный порядок многочисленные фонды наших героев. В коллекции есть фонды Неустроева, Байсака, Игнатовича, Пилипенко, и, что тебе сегодня должно быть особенно интересно, там есть очень солидный фонд генерал-майора артиллерии Ивана Сергеевича Жилина. А именно он 22 июня 1941 года был начальником противовоздушной обороны ЧФ и Крыма. Я бегло просмотрел материалы этого фонда. В фонде – воспоминания Жилина, его переписка. Но даже по беглому восприятию его воспоминаний видно, что трактовка Жилиным событий первого дня войны в Севастополе несколько расходится с трактовками тех авторов, которых ты сегодня называл. По непонятным для меня причинам, фонд Жилина не введен в научный военно-исторический оборот. Его воспоминаний нет в интернете. Их нет нигде, кроме нашего городского архива. У меня нет времени углубляться в эту тему. Но если ты со своими товарищами вникнешь в нее, то мы все будем только рады. А сейчас, дамы и господа, – адмирал улыбнулся, – сейчас я вижу, что вы все подустали и разрешите нам всем объявить перерыв».
В перерыве Победимцев осторожно взял за локоток Адлера, и они провели время в очень содержательной беседе о военной психологии солдата и общей психологии войны. Карамзин увел адмирала на другой балкон и быстро расспросил его о личных отношениях главкома ВМФ Кузнецова с адмиралом Октябрьским и Кулаковым. Владимир Иванович Орлов подсел к двум зенитчицам и слушал их милое щебетание о военных днях.
Но вскоре из зала раздался могучий рокот Ивана Николаевича Боброва, призывающего всех к столу. Эдуард, сбросив восторженное оцепенение, повел Александра Петровича в зал к столу, и новые знакомые, расположившись рядом, уже не расставались весь вечер. Все уже тихо сидели. Мягко звучал рояль. Над столом возвышался Иван Бобров, незаменимый организатор всех культурных программ военно-исторического клуба. Бобров, уже с бокалом в правой руке, левой вытянутой рукой сделал дирижерский жест, рояль зазвучал известной военной мелодией, и Иван красивым, мягким баритоном во всю высь большого зала запел:
Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж когда довелось —
Вспомним, что было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось.
Бобров не только собирал военные песни, а и сочинял свои, и стихи, и музыку. Страстно мечтал создать о Севастополе шедевр на века, подобно шедеврам «На сопках Манджурии» или «Прощание славянки». Все знали, что и сегодня Иван Николаевич предложит что-нибудь из своих сочинений. Завершив свой музыкальный выход, Бобров обратил свой взор к адмиралу. Адмирал знал свою руководящую роль и с бокалом в руке поднялся для первого парадного, торжественного тоста. Зазвучали слова об Отечестве, о его славных воинах, о памяти павших героев. И, конечно же, самые теплые слова о Северном и Черноморском флотах. Все церемониально выпили, и вечер мерно покатился своей оживленной творческой дорогой. Выходили на эстраду исполнители песен, звучали с места тосты и стихи, не прекращался шум разговоров. Часа через полтора, после очередного перерыва, когда все уже подустали и подутихли, Бобров, как и ожидалось, выступил со своим очередным произведением. На этот раз это была баллада о красных маках Севастополя. Притихли голоса, приглушили свет, зазвучала мелодия, нечто созвучное органным божественным мелодиям Баха. Бобров вышел на эстраду и запел:
Ночь прошла, и пришел рассвет,
Ветер стих и затихло море.
Встало солнце и озарило
Красные маки – души героев.
В прозрачной тишине зала голос Ивана набирал силу, рояль звучал все громче и торжественнее, и сам Бобров преображался.
Бог в небесах молча смотрел
На миллионы смертей.
Красные маки – это глаза
Его убитых детей.
И снова – перепад, и чуть слышно, но достаточно отчетливо, с глазами полными слез, Иван Николаевич от пиано к форте продолжил:
Мать Богородица в жемчуге слез
Тихо несет свой покров.
Красные маки – пролитая кровь
Ее погибших сынов.
Наклонив голову, как в монументе над могилой павших, Иван печально и тихо завершил:
Красные маки, красные маки,
Горе и радость наших побед.
Красные маки, красные маки
Будут цвести тысячи лет.
Несколько мгновений стояла тишина, в этой тишине Бобров вернулся на свое место, аплодисментов не было, да и быть не могло. Все понимали все. Карамзин, прорвав блокаду молчания и тишины, встал с очередным тостом и сказал несколько слов о силе искусства в общей победе на войне. Вечер пошел на медленное угасание и, обмениваясь адресами и впечатлениями, участники военно-исторического клуба стали расходиться.
Сын Карамзина предоставил микроавтобус, и всех развозили по ближнему и дальнему кругу. Адмирал жил рядом, в адмиральском доме, и по традиции друзья проводили его. Проходя мимо первой соборной гарнизонной церкви Архистратига Михаила, адмирал перекрестился, чего раньше за ним не замечалось. Но друзья оставили этот жест без вопросов и комментариев. Последними по дальнему кругу разъехались Орлов, Победимцев и Адлер. А Карамзин прекрасной июльской севастопольской ночью провожал московских гостей до городской гостиницы на Владимирской горке. Москвичи под впечатлением вечера и, главным образом, под впечатлением лучшего в мире сухого вина не спешили отдыхать, и группа товарищей медленно гуляла в тихих разговорах по историческому центру Севастополя. Разговор как-то сам собой зашел о музеях. Беседу вел Георгий Михайлович. Москвичи слушали, задавали вопросы. Алексей Алексеевич включил диктофон.
«Военная история Севастополя начинается с появлением в Крыму дружины святого князя Владимира. Но этот период, – с сожалением подчеркнул Карамзин, – в музейных экспозициях города не закреплен. Семь веков Россия боролась за Крым. Борьба с турками и татарами, крымские походы русских царей, борьба Петра I за северное Причерноморье, Миних и Румянцев, и, наконец, исторические победы Потемкина, Суворова, Ушакова. Здесь вполне достойно выглядят залы музея Черноморского флота. Затем – памятники, сохранившиеся со времен создания города-крепости – Константиновский и Михайловский равелины и, наконец, святые места – памятники первой обороны города – Малахов курган, Исторический бульвар, Панорама, памятные знаки на бастионах. Конечно, у нас нет такого комплекса, как „пояс славы“ вокруг Ленинграда, а хотелось бы. Ладно, будем ждать. Придет время, придут деньги. По первой обороне надо знать, надо помнить и о памятниках на местах Альминского, Балаклавского и Инкерманского сражений, и о кладбищах наших бывших врагов: английском, французском и итальянском. Вот мы сейчас у Владимирского собора, но севастопольцы всегда помнят, что это не только христианский храм, это усыпальница великих русских адмиралов. Многими памятниками обозначены вторая оборона и освобождение города-героя. Здесь главный узел – музейный мемориальный комплекс на Сапун-горе. Там – Диорама, музей, выставка советской и разбитой немецкой техники и, кроме Вечного Огня, часовня святого Георгия, с символической книгой памяти на постаменте внутри часовни. 22 июня через отверстие в куполе на книгу памяти падает солнечный луч. Но по вопросам сохранения истории Великой Отечественной войны мы просим помощи. Вот уже тридцать лет город не может достроить музей обороны и освобождения Севастополя на мысе Хрустальный. В советские времена не успели, а Украина равнодушна к городу русской славы, надежда одна – на Россию».
Был упомянут Карамзиным и музей инженерных войск, и скромный военно-медицинский музей на территории госпиталя Черноморского флота. Как памятник русского военно-фортификационного искусства сохранилась 30-я береговая батарея на Мекензиевых горах. А на месте взорванной в июле 1942 года 35-й береговой батареи создан музейно-мемориальный комплекс как памятник тем трагическим событиям, которые произошли в этих местах в последние дни обороны. Под скалами Балаклавы, в подземных штольнях советской базы подводных лодок создан подземный музейный комплекс, или музей «холодной войны». В горе у местечка Алсу под Балаклавой сохранились надземные и подземные сооружения огромного комплекса «объекта №221» – защищенного командного пункта южного направления Варшавского пакта – как память об огромных оборонных возможностях Советского Союза.
Много еще о чем успели поговорить московские и севастопольские любители военной истории. Но всему приходит конец. Прощаясь, по поручению адмирала Карамзин вручил гостям билеты на завтрашний совместный русско-украинский парад военно-морских сил в честь Дня военно-морского флота России. На том расстались. Георгий спустился на площадь Нахимова, там всегда дежурили ночные такси, и отбыл домой.
Карамзин с утра поздравил друзей, друзья поздравили Карамзина. Орлов, как обычно, проводил День флота в Балаклаве со своими военно-морскими пограничниками, а Георгий, выполняя поручение адмирала Железнова, должен был сопровождать московских гостей на военно-морской парад в Севастополе. Победимцев не очень стремился на парад, но неугомонная Элеонора Романовна, которая умудрилась попасть в оргкомитет по проведению культурных мероприятий на День флота, не дала ему надеть его скромный гражданский костюмчик, а заставила облачиться в парадный мундир со всеми орденами и медалями и перепоясать себя парадным ремнем с офицерским кортиком.
По недавно сложившейся традиции это был совместный парад: парад ЧФ России и военно-морских сил Украины. И хотя день флота Украины был в августе, из уважения к древней глубокой истории Черноморского флота совместный парад проводился в День флота России. Никто не мог знать, никто не предчувствовал, что в современной истории двух стран это был последний совместный парад. Не пройдет и полугода с небольшим, как грянет Русская весна, и в отношениях двух флотов, как и двух государств, пройдет глубокая трещина. А пока все нормально. Правда, украинские моряки всегда завидовали русским, у тех – и форма получше, и квартир для них побольше строили, и оклады выше, и приличнее заграничные командировочные они получали. Все хорошо, конечно, но приличные доходы севастопольских военных моряков поднимали цены на местных рынках. И, как пожаловались Карамзину московские гости, успевшие до парада заглянуть на центральный рынок Севастополя, цены там оказались выше московских. Погода не подвела. Георгий и Эдуард встретились на Приморском бульваре за несколько минут до начала парада. На парадной тужурке Карамзина кроме двенадцати медалей поблескивали два ордена, один – за достойное восстановление главного ракетного арсенала Северного флота после известных событий, связанных с его взрывом в балке Окольная под Североморском.
Парад прошел как обычно. Расцвеченные флагами корабли, ракетные залпы, десант с атакой морской пехоты и высадка на воду парашютистов, десант с яркими разноцветными парашютами. Все берега Севастопольской бухты были усеяны народом. И Северная сторона с ее равелинами, и Южная с ее Хрустальным мысом и Артиллерийской бухтой. После парада на площади Нахимова была выставка боевой техники, полевые кухни, сто грамм «наркомовских», советские военные песни. Элеонора Романовна всех бросила и умчалась проводить концерты на Приморском бульваре и готовить большой вечерний концерт на площади Нахимова. А Эдуард и Георгий в ресторане «Севастополь» дали праздничный обед московским гостям.
В 16 часов с аэродрома «Бельбек» улетал в Москву военный борт с делегацией главного морского штаба министерства обороны России. И московские военные историки улетали вместе с ними. У гостиницы на центральном холме, с видом на Владимирский собор, в последний раз фотографировались. Подошла машина и умчала гостей на аэродром.
Изрядно подустав, друзья разъехались по домам. Отдохнув в прохладе своей квартиры, Карамзин поставил на «видеодвойку» один из своих любимых военных фильмов о летчиках и моряках Северного флота – «Торпедоносцы». Знакомые места, родные пейзажи. Но дело еще и в том, что Георгий со своим инженерным батальоном по решению командования Северного флота обеспечивал всю военно-техническую часть фильма. Несколько военных самолетов времен войны из авиационного музея в поселке Сафоново были сгруппированы на военном аэродроме «Североморск-1», где и проводились натурные съемки. Ну а главный самолет Советского Флота – истребитель дважды Героя Советского Союза Сафонова —давно уже висел под потолком главного зала Центрального военно-морского музея в Ленинграде и в съемках фильма не участвовал.
Отгремел салют. Позвонил из Москвы генерал-лейтенант Алексей Алексеевич Макаров и сообщил, что долетели благополучно, еще раз тепло поблагодарил за радушный прием в Севастополе. Позвонил Победимцев. Сообщил, что он прекрасно поработал и что у него почти готов длинный перечень литературы и документов по теме первого налета. Несколько секунд помолчав, Эдуард попросил Георгия взять на себя работу по фондам и документам Севастопольского городского архива и особенно —Ивана Сергеевича Жилина, о котором их известил адмирал Железнов. К сожалению, фонды нашего городского архива почти совсем не оцифрованы, а без работы непосредственно в самом архиве не обойтись. Карамзин согласился и обещал эту часть исследований взять на себя. Друзья пожелали друг другу спокойной ночи. На том и завершили очередной День военно-морского флота в Севастополе.
После праздничного дня полковник Карамзин пребывал в безмятежном состоянии. Дети и внуки разъехались по пансионатам и турпоездкам. Но в безмятежном состоянии товарища полковника постоянно звенела, не давала покоя щемящая нота по истории первого налета. Пока ничего героического не вырисовывалось. Написано все красиво. Адмирал Кузнецов очень своевременно привел ЧФ в боевую готовность №1. Флот быстро собрался и под руководством адмирала Октябрьского отбил вражескую атаку неизвестных самолетов: три самолета сбили, остальные рассеяли. Через тридцать лет маршал Жуков похвалил ЧФ за этот подвиг. Но то было спустя тридцать лет, а 22 июня 1941 года начальник Генерального штаба Красной армии генерал армии Жуков подписал первые сводки главного командования, и в этих сводках – о Севастополе ни слова.
Но это был не единственный вопрос. Вопросов было много. Самый первый – время налета. С чего вдруг вся война – с четырех часов утра, а на Севастополь нападают в три? А силы налета? Пять самолетов – против главной базы Черноморского флота. А у главной базы – 100 зенитных стволов, 350 истребителей, неужели немцы сошли с ума? Почему летят с минами? Нам объясняли – чтобы закупорить флот в бухтах, а потом разбомбить. А почему сразу не разбомбить? Опыт Таранто, Перл-Харбора и многих-многих других атак говорит о том, что никто никого не закупоривал, а налетали и бомбили. А загадки с командованием? Где адмирал Исаков? Где генерал-полковник Черевиченко? Почему на 9-й Особый корпус вдруг именно после маневров 19 июня назначается генерал-лейтенант Батов? А куда пропал прежний начальник корпуса? А куда пропал командир дивизии десанта? А что это за маневры? 14 июня флот идет в северо-западную часть Черного моря, под Одессу. А почему именно туда? Мало других мест что ли, от Одессы до Батуми? И почему маневры начинаются именно в тот день, когда публикуется сообщение ТАСС о том, что война с Германией? Совершенно невероятно! И оказывается, что это – совсем не маневры флота, это маневры всего южного фланга Красной Армии с участием Одесского военного округа, Черноморского флота, Дунайской флотилии, 9-го особого стрелкового корпуса и, по некоторым исследованиям, 3-го воздушно-десантного корпуса. А кто руководил? А где итоги? По свидетельствам Кузнецова, Азарова, Жилина, это могло быть начало войны. Но, по другим свидетельствам, это могла быть демонстрация к принуждению Гитлера принимать решение, нужное Сталину. Карамзин глубоко вздохнул: «Да, тема оказалась непростой. Наскоком ее не возьмешь. Нужен серьезный системный подход с углублением в материал, с сопоставлением различных свидетельств и документов».
С этими мыслями Георгий Михайлович Карамзин несколько успокоился и приступил к обдумыванию плана системного подхода к, казалось бы, простой теме. И главные вопросы остаются: когда началась война, где началась война, как началась война?
ГЛАВА 3. Вальс мемуаров
Севастополь в августе. Всемирный День библиотек. Контрольная встреча. Информации очень много, концы не сходятся. Ночная прогулка. Неожиданные открытия. Тайна генерала Жилина и другие тайны.
