Чужая игра. Книга первая. Начало

– Ты в порядке? – уже убрав с лица улыбку и насторожившись, спросил следователь. – Кто там еще из отдела?

– ППСники на этаже дежурят, участковый тоже приехал, – не поднимая головы, ответил сидящий на перилах мужчина.

– Он в квартире? – сделав, было шаг к подъезду, спросил следователь.

– Ага, как же, убежал за угол дома блевать, – попытался усмехнулся Соколов, но вместо этого получилось только фыркнуть и еле заметно скривить губы.

– Что у вас здесь происходит, вы, что трупаков раньше никогда не видели? – возмутился следователь.

– Не знаю, как тебе даже и объяснить это, – молодой человек резко выбросил скуренную по самый фильтр сигарету и, встрепенувшись, нервно зашарил по карманам. – Я точно такого никогда не видел, – Соколов приподнялся с ограждения и только сейчас следователь смог рассмотреть в этой полутьме летней ночи не на шутку взволнованное лицо тридцати пятилетнего опера.

– Неужели так все плохо? – с ноткой недоверия покосился следователь.

– Пошли, сам посмотришь, – Соколов небрежно схватил пожилого следователя за локоть и потянул его к подъезду.

Перешагнув порог слабоосвещенного подъезда, следователь сразу почувствовал себя неуютно. Сердце вжалось, а по лбу пробежал холодок. В воздухе чувствовался странный неприятный запах, словно подъезд недавно подвергали кварцеванию. Сделав еще шаг, следователь остановился и перевел дыхание, на всякий случай легонько тронув кобуру с пистолетом.

– Сейчас Самохин приедет, пусть сам ковыряется в этом дерме, – наконец нашедший в дырявом кармане мятую пачку сигарет пробурчал остановившийся следом Соколов, и тут же чиркнув зажигалкой, растворил неприятный запах подъезда в клубах дешевого табачного дыма.

– Здравствуйте товарищ майор, – неожиданно вынырнул из-за угла один из ППСников, затмив своей головой небольшую лампочку, висевшую над потолком, света от которой и так не хватала для освещения подъезда.

– Ёпть, ты совсем что ли? И так страшно, ты еще как на лыжах, – Соколов злобно замахнулся рукой через плечо следователя на младшего по званию полицейского.

– Эй, Соколов держи себя в руках, – следователь, обернувшись, слегка стукнул своей папкой по голове опера. Соколов вопросительно посмотрел на следователя, но тут же признав свою через, чур, эмоциональную взвинченность, тяжело выдохнул сизый дым сигареты и, сощурив правый глаз, виновато покачал головой.

– Соседей всех опросили? – уже поднимаясь по лестнице, спросил следователь у второго ППСника дежурившего у квартиры убитого.

Из небольшой щели приоткрытой двери сочился желтоватый свет, узкой полосой разрезая лишенную освещения лестницу и противоположную стену подъезда. Следователь, подойдя к этой желтоватой линии, мирно лежащей на ступенях, не знаю почему, но решил не наступать на нее и, сделав шире шаг, переступил через нее, Соколов поступил так же.

– Да, почти, – не громко ответил полицейский, дождавшись пока коллеги, поднимутся по лестнице выше.

– В смысле почти? – удивился следователь.

– Ну, некоторые не открывают двери, ведь время то позднее, – оправдался за спиной следователя первый ППСник.

– Я бы сказал раннее, – неожиданно следователь остановился, резко поднес указательный палец ко рту. – Слышите? – еле слышно спросил он, повернувшись к Соколову.

Откуда-то доносился еле слышный женский плач или стон.

– Да это соседка, которая труп, вернее остатки трупа обнаружила, у нее нервный срыв случился, – отрапортовал сержант, стоящий у двери покойного. – Ключ запасной у нее этот старик хранил, вот она на поздний шум за стенкой и постучала к старику.

– Ненароком у бабули нервы не выдержали, я тут сам чуть не родил, когда эту картину за дверью увидел, – Соколов легонько подтолкнул следователя к двери.

– Ну, хватит уже, – следователь обернулся и злобно посмотрел на опера. – Скорую вызовите ей, а то не дай бог к утру два трупа будут по соседству.

– Да вызвали уже товарищ майор, – поднял вверх руки Соколов.

Следователь аккуратно подошел к двери, вытянув вперед свою дерматиновую папку, зацепил ей за кромку дверного полотна и осторожно потянул на себя. Дверь послушно скрипнула и отворилась, предоставив взору полицейского, засохшие кровяные потеки и пятна, размыто покрывавшие обои и пол. Повернув голову, он оценивающе посмотрел на стоящего в стороне молоденького сержанта патрульно-постовой службы, который судя по выражению лица, был ни сколько не напуган произошедшим за дверью.

– У тебя смотрю нервы то получше будут чем у некоторых из оперов, – укоризненно произнес следователь и, повернув голову в другую сторону, усмешливо посмотрел на Соколова.

– Пусть поработает лет пятнадцать в ментовке, посмотрю, что с его нервами будет, – словно ожидая укора, тут же оправдался Соколов, и злобно фыркнул на молодого сержанта.

– Соколов, ты наверху? – раздался внизу голос участкового.

– Да, – чуть повысив голос, ответил опер. – Михалыч приехал, поднимайся.

Следователь достал из кармана очки, и спешно водрузив их на переносицу, поднял голову, уставившись в коридор квартиры, и тут же крякнул.

– Ну, что Михалыч, видел, когда-нибудь такое? – участковый подошел к двери, но не заглянул внутрь квартиры, упершись взглядом в застывший профиль следователя.

– Вот вот, – ухмыльнулся Соколов скрестив руки на груди, с ехидством наблюдая за застывшей, толи от недоумения, толи от страха, гримасой Потапова.

– Господи помилуй, – еле слышно выдавил следователь. – Это человека так? – пугаясь своего предположения, не уверенным голосом спросил он.

– Ну, судя по фрагментам лица лежащего у шкафа, – участковый не смог договорить, зажевал слова и отвернулся, неожиданно почувствовав, что рвотная масса снова подкатила к горлу. Он прикрыл рукой рот, и начал мотать головой из стороны в сторону, борясь с подкатившим к горлу очередным кисло-горьким комом. – Фууу, знал бы, что такое увижу, не перекусывал бы в дороге, – закрепив эти слова не громким матом, он вновь повернулся к коллегам, молча стоящим у дверей убитого. – Что Михалыч, тоже очко жим жим? – съязвил он окончательно почувствовав в горле облегчение.

Следователь повернулся, посмотрел потерянным взглядом на коллег и неожиданно для всех перекрестившись, переступил порог квартиры. Соколов округлив глаза от увиденного жеста следователя, удивленно посмотрел на участкового, который в ответ так же округлил глаза и пожал плечами.

– Сергей Михайлович, может Самохина, подождем, он может хоть как-то картину прояснит, – поспешил сказать Соколов следователю, нехотя ступая за ним. – Да и собственно говоря, не наследить, там не получится.

– Ты сюда похныкать приехал? – сквозь приложенную ко рту ладонь произнес следователь. – Наследим так наследим, Самохин не дурак, разберется, где тебя стошнило, а где кот нагадил.

Всматриваясь в красные пятна крови, сознание следователя немного плыло. Казалось, что кто-то из водяного пистолета от всей души окрасил десятками брызг крови бежевые обои, стоящий в углу шкаф, линолеум, обувь и входную дверь, а затем разбросал убитого по кусочкам по всей квартире. И действительно зрелище было ужасным. Не смотря на все усилия совладать с собой и трезво смотреть на все это, он не мог.

– Ёптить, – следователь резко развернулся к Соколову и сквозь силу выдохнув, согнулся под косяком двери, упершись в него рукой. – Там глаз валяется в углу, – выпалил он, неистово взглянув на опера сквозь слегка запотевшие очки.

– Есть такое, – сморщившись, кивнул головой опер.

– Ты за угол коридора загляни, в сторону кухни, там вообще атасики, – поджал в дверях опера, участковый. – Судя по останкам, старика порубили на кусочки, а затем посеяли его останки по всей квартире.

– Так все, хватит, уже и за себя даже стыдно, – потирая ладонью вспотевшее лицо, произнес следователь и развернулся вновь к месту преступления. – Разделан труп на части или не разделан, нам нужно выполнять свою работу, поэтому давайте уже будем профессионалами.

– Разделан? – задумчиво растянул участковый. – Я бы сказал разорван. У нас рядовой в Грозном подорвался на фугасе, вот, что-то подобное мы собирали потом по округе, может дед тоже с гранатой какой игрался.

– Если бы была граната, ты бы здесь его под завалами с собаками по частям собирал, а здесь явно, что-то другое, – недоумевая, покачал головой Потапов, перед тем как аккуратно ступить меж кровяных пятен вглубь коридора.

– Ладно, пойдем уже вовнутрь, – робко предложил Соколов, и аккуратно потянул за собой участкового, зацепив своим пальцем его боковой карман.

– Да, конечно, – обреченно выдохнул участковый, освобождаясь от зацепа опера. – Но если честно, то я бы с удовольствие постоял и здесь.

– Ты мне здесь и не нужен, занимайся с сержантами опросом жильцов пока, – распорядился шагнувший за угол следователь.

– Ха, ха, – словно ребенок порадовался участковый, тут же хлопнув Соколова ладонью по плечу, и выскочил за порог ужасной квартиры.

Глава 9

В открытое окно больничного корпуса расположенного на третьем этаже здания, вползало нечто. Переливаясь через подоконник, парообразная субстанция, медленно спускалась на пол, расстилаясь по нему мохнатым черным одеялом, медленно двигаясь вдоль обшарпанных стен вглубь коридора. На этаже царила тишина, лишь в ординаторской почти неслышно бубнил телевизор. Словно, что-то почувствовав не ладное, дежурившая медсестра собралась на обход. Взглянув на настенные часы, стрелки которых показывали половину третьего, она накинула на плечи, лежавший на спинке кровати платок и направилась к выходу из ординаторской. Не дойдя двух шагов до двери, она остановилась, задумалась на мгновение, затем подошла к столу и взяла валявшуюся средь бумаг упаковку антиникотиновой жвачки. Достав одну подушечку, она положила ее в рот, немного сморщившись от специфического вкуса к которому она так и не могла привыкнуть уже в течение недели, кинула упаковку обратно на стол, и направилась по намеченному маршруту обхода. Всего за пару секунд до того момента, как дверь, чуть скрипя отворилась и женщина шагнула в коридор, черное покрывало тянущееся над полом скользнуло под дверью в одну из палат.

Глава 10

Наконец уснув от подействовавших лекарств, тело Ивана Яковлевича будто продолжало сопротивляться насильственно введенному в его организм снотворному, то и дело, содрогаясь в небольших судорогах.

С того момента как умерла его жена, старик очнулся в новом мире, лишенном радости и благ. Уделяя много времени работе, супруги так и не успели обзавестись детьми, поэтому ощутив себя на этом свете по настоящему одиноким человеком, психика Ивана Яковлевича стала не выдерживать жесткого натиска тоски и горя. Словно все, что было в этом старичке позитивного, способного радоваться, и наслаждаться жизнью, вместе с женой отошло в мир иной. Первые дни он практически не выходил из квартиры, нахаживая по ней за день не один километр, погружаясь с головой в раздумья и воспоминания. Время надменной черепахой медленно ползло изо дня в день. Пасмурные дни меланхоличными пейзажами стучались в окна холодными весенними дождями, все в округ приобрело серый цвет печали и грусти. Хотелось просто напиться, но он всячески избегал употребления алкоголя, понимая, что может просто сорваться. Сорваться и не остановиться. Неприятные воспоминания о последствиях безрассудного пьянства двадцатилетней давности грызли до сих пор его совесть, сдерживая его от возвращения в пьяный мир. Ссоры, скандалы, предложенный супругой развод, все это удалось с трудом забыть, как страшный сон и, закодировавшись вернуться в прежнюю семейную жизнь. Но время шло, внезапная тревога и ночные кошмары все чаще заставляли бродить его в ночи, дожидаясь рассвета. Чувство одиночества свирепым волком выло у него внутри, все сильнее раздирая расшатывающиеся нервы и уставшее сердце на части. И вот, не выдержав душевных мытарств, однажды вечером поставив перед собой бутылку водки, он, пригубив ее горечь, впервые за последние дни спокойно заснул, погрузившись в приятные воспоминания. С того вечера расклад жизни вдовца изменился. Сбережения, которые супруги копили несколько лет, теперь тратились на закуску и выпивку. Он не чувствовал теперь тяготы одиночества, его пьяные мысли не блуждали как прежде унылым хороводом. Начиная пить спросонья, его каждый день теперь заканчивался в беспамятстве. Все чаще и чаще голос усопшей жены отчетливо слышался в его голове. Он был, как всегда нежен, и любим. Просыпаясь в злой и одинокой реальности, хотелось вновь и вновь слышать любимый голос, а для этого приходилось вновь пить, напиваться, падать, просыпаться, и вновь пить.

Однажды проснувшись, сквозь тяжело приоткрывшиеся веки он увидел белые высокие потолки и стены.

– Умер, – облегченно пролетело в голове, но в следующую секунду нахлынувшее головокружение и тошнота развеяли эту мысль. Оказалось, что напившись в очередной раз до беспамятства, он выполз в подъезд на площадку, и принялся истошно орать, и кричать, хлопая ладонями по напольной плитке. Длилось это до тех пор, пока его не увезла скорая помощь, вызванная перепуганными соседями.

Раствор витаминов и других фармацевтических добавок, бегущий по венам пожилого человека незамедлительно начал благотворно сказываться на его здоровье. На вторые сутки удалось нормализовать все жизненно важные показатели, а уже на третий день к нему вернулся аппетит, и он смог съесть, наконец, несколько ложек принесенной на ужин каши. В его глазах снова затеплился огонек жизни. Когда Ивана Яковлевича перевели из реанимации в общее отделение, он не сразу вступил в разговоры с соседями по палате. Расположившись на своей кровати, он сразу же поднял повыше подушку, уселся поудобнее и, уставившись в окно, наблюдая, как за стеклом приветливо машут ветки молодой березки, просидел так до самого вечера, а когда выключили свет, расправил подушку, накрылся с головой одеялом и уснул. Следующий день начался с того, что Иван Яковлевич в пять утра явился на стойку медсестры и спросил у сонной девушки в белом халате, какой прогноз погоды обещали на ближайшие дни, затем выпросив у нее полуразгаданный сканворд с карандашом, вернулся обратно в палату, где все еще спали. Не дав ума сканворду в течение двух часов, он словно соскучившись по общению с людьми, забросил сканворд в тумбочку и принялся яро участвовать во всех разговорах которые к тому времени уже основательно шли между его проснувшимися соседями по палате. Ближе к одиннадцати, в палату вошел не знакомый врач, который почему-то сразу же направился к Ивану Яковлевичу, хотя врачебный обход всегда начинался с пациентов, кровати которых стояли у двери. Внешний вид врача Ивану Яковлевичу показался уж сильно слащавым. Доктор вежливо представился, справился о его здоровье, померил давление, заглянул в зрачки, записал, что-то в свой блокнот, но перед тем как перейти к другому больному он склонился к Ивану Яквовлевичу, и надменно прошептал на ухо:

– Твое время пришло, Ваня.

– Это вы о чем? – старик не сразу сообразил, что означает сказанная врачом фраза и, поэтому вежливо переспросил его, приподнимаясь на локти, поджимая спиной подушку к спинке кровати.

– И червь сожрет тебя пока ты спишь, – прошипел доктор, снова склонившись к лицу больного.

Иван Яковлевич опешил от услышанного, и, уткнувшись в лицо врача стеклянными от ужаса глазами, увидел, как кожа доктора стала медленно сползать с его лица, оголяя белые, словно отполированные кости черепа.

– Завопив от обуявшего его ужаса, он оттолкнул с силой врача, который тут же упал на пол, и рассыпался на мелкие части словно фарфоровый. Иван Яковлевич соскочил с кровати и, что было духа, кинулся в коридор. Открытая наотмашь дверь слетела с петель. Старик не удержался, поскользнувшись на скользком полу, со всей силы ударился плечом в противоположную стену коридора. Не придав боли ни какого значения он, что было сил, бросился бежать. Страх обуявший Ивана Яковлевича сковал его изнутри, затянув узлом мышцы, отвечающие за дыхание и речь, поэтому возникший изначально внутри груди ком крика, протяжным, сиплым стоном протяжно выходил из него. Привычный ему еще минуту назад мир, с каждым шагом растворялся, оголяя нечто не страшное. Светлые стены мутнели, штукатурка осыпалась на пол черной грязью расползающейся по полу. Возникшие над головой в потолке продольные трещины, в одно мгновение разорвали бетонное перекрытие на части, представив взору Ивана Яковлевича огненные облака, проносящиеся в бездонном черном пространстве. Немногочисленные люди, встречающиеся на пути бегущего сломя голову старика, при его приближении неимоверно широко раскрывали рот, издавая истошный крик, тут же взрывались, оставляя облака черной, медленно оседающей пыли. Словно контуженый боец, бегущий по полю боя, пожилой человек с несвойственной его годам прытью, прорывался вперед. Прикрыв глаза рукой от въедающихся в лицо черных частиц разметавшихся повсюду, старик подбежал к вдруг возникшему впереди открытому окну, неправдоподобно висевшему в воздухе. За окном был виден обычный коридор больницы, привычные стены и потолок, люди стоящие у стойки медсестры. Он на мгновение остановился, хотел было обернуться, но прокатившаяся по его спине волна тепла, напрочь отбила эту мысль и он, не раздумывая более, ни секунды, запрыгнул в странное окно. Оказавшись по другую сторону, в глаза ударил яркий белый свет, ослепив старика. Опоры под ногами не оказалось, и пролетев несколько метров, он больно ударился, не о бетонный пол, но тоже обо что-то довольно жесткое, но приятное на ощупь. Открыв глаза, он увидел перед собой зеленую траву. Улыбка непроизвольно растянулась по его лицу. Немного побаливало бедро, но боль была не сильной. Не успел он встать во весь рост, как заметил, что мир продолжает быть чужим. За черными, бесформенными фигурами похожими на дома и деревья, тонущие во мраке черного тумана парящего над землей, всходило гигантское багровое солнце, закрывавшее четверть серо-белого неба. Старик попятился назад, и тут же почувствовал, как нечто подхватило его, и, пронеся какое-то расстояние, вбросило в кривой дверной проем, который тут же исчез. Пролетев кувырком в кромешной темноте по теплой и мягкой поверхности пола, он сгруппировался, вскочил на ноги, и тут же ринулся прочь из этой беззвучной тьмы, в сторону, откуда еле заметно мерцал свет. Приблизившись, он увидел изогнутую дверь, сквозь темное стекло которой слабо проблескивал свет. Он аккуратно распахнул ее и увидел снова привычный ему мир. Перед ним была обыкновенная бетонная лестница, ведущая на этаж выше. Теперь он осторожно ступил ногой через порог, убедился в наличии твердого пола, и только после этого собрав остаток сил, рванул вверх по гладким ступеням. Но едва осилив пролет, старик свалился, обессиливши на пол, силы которые еще минуту назад казались нескончаемыми, в одну секунду растворились.

– Все, – мелькнуло у него в голове. Под языком нестерпимо жгло, ноги перестали слушаться, хрипя и захлебываясь от усталости, он попытался встать, но безрезультатно, голова кружилась, перед глазами все куда-то плыло. Радовало одно, что вокруг него был нормальный человеческий мир.

Вдруг снизу лестницы скрипнула дверь, и светящаяся фигура молодого человека медленно поплыла вверх по лестнице.

– Спаситель, – подумал старик, и тут же потянул налитые свинцом руки к нему.

Глава 11

Оказавшись в одиночной палате, черное облако бесшумно подплыло к кровати Ивана Яковлевича, и, словно змея взвившись над телом, в следующую секунду рухнуло на укрытого одеялом старика, накрыв его смоляной накидкой. Несмотря на глубокий сон, старик почувствовал, как его тело пронзил невыносимый холод, дыхание сперло, а сознание вдруг разорвало сон и стало ясным. В следующее мгновение внутри груди будто раздался взрыв, и холод мгновенно сменился приятным теплом, разлившимся по всему телу. Сознание стало медленно мутнеть, ощущение тепла медленно начало таять.

Через несколько секунд смоляная накидка стала медленно сползать на пол, обнажая высушенное человеческое лицо, утопленное в подушку. Упав на пол, нечто, сформировалось в шар величиной с баскетбольный мяч, и воспарило в полуметре над полом. Черная, гладкая сфера начала вращаться, издавая низкочастотный звук. Затем миллионы крошечных молний охватили черный шар, который уже довольно быстро вращался, создав вокруг него синее пламя. Затем раздался протяжный гул, и шар исчез, погрузив больничную палату в привычную ночную тишину, оставив соседей по кровати Ивана Яковлевича нетронутыми и мирно спящими, словно в палате ничего и не происходило.

Глава 12

Большие деревянные часы пробили пять часов утра. Четверо мужчин сидели на диване с поникшими от усталости лицами. Расположившийся с краю следователь, что-то писал на листах бумаги уложенных на папку. Соколов стоял у открытого окна и курил. В коридоре копошился мужчина в коричневом пиджаке и аккуратно укладывал с пола в маленькие целлофановые пакеты мелкие фрагменты трупа, разбросанные по всему коридору, кладя вместо них на пол небольшие пронумерованные бумажки с надписями. После каждой такой манипуляции он доставал маленький блокнот из потертого кармана и сделав несколько коротких записей, убирал его обратно.

– И кто же тебя папаша так разделал то? – прикладывая руку ко рту, растянувшемуся в зевоте, нарушил тишину участковый. – Мне кажется Михалыч, Глотов точно областников вызовет завтра, уж больно кровавое убийство.

– Если уже не вызвал, – не отрываясь от заполнения протокола осмотра, буркнул следователь.

– Может маньяк у нас в городе объявился? Джек-Потрошитель! – выдвинул предположение молодой сержант и тут же встал с дивана и торопливо подбежал к Соколову, держащему в руке остаток недокуренной сигареты. – Конечно, не дай бог этому быть, но у меня просто других предположений нет.

Потапов покосился на молодого сотрудника и, положив руки, на свою писанину кашлянув, сказал:

– Какие кадры пропадают в патрульно-постовой службе, вот бы нам в отдел такого находчивого. – Потапов снял очки и потер глаза рукой, – Хватит уже курить в квартире, устроили тут балаган, мать вашу, – Потапов недовольно посмотрел на Соколова. – А ты чего молчишь? Может тоже чего предположить хочешь? – грубо спросил он, повернувшись ко второму сержанту, сидевшему с другого конца дивана.

– А мне версия с гранатой больше нравиться, хотя Джек-Потрошитель тоже пойдет, – пожав плечами, равнодушно ответил молодой полицейский.

– Хочу вас парни разочаровать, – подал голос человек в коричневом пиджаке, склонившийся на четвереньках над одним из кусочков мяса лежащего прямо на входе в комнату. – Джек-Потрошитель своим скальпелем такое вряд ли смог бы сотворить. Даже будь, у него бензопила думаю, и то пришлось бы ему попотеть часок другой. А если быть уже и совсем откровенным, то и съели вашего старичка немножко, – человек в пиджачке поднялся с четверенек, распрямился и развел руками, отмеряя съеденную часть старика в воздухе. – Вот столько примерно.

– Съели? Ты сам-то в это веришь? – осторожно спросил Соколов.

– Верить или нет, это не мой удел, я констатирую факт. А факт таков, разорвали на части и немножечко съели, – человек в пиджаке хлопнул глазами и снова согнулся с пакетиком к останкам старика.

Потапов поморщился, и недоверчиво посмотрев на медэксперта, продолжил писать.

– А может это сатанисты? Какие-нибудь поклонники дьявола, может наш жмур в какой-нибудь тайной секте состоит, вернее, состоял, – немедля добавил свою версию участковый. – Сейчас к нам на Алтай много всякого самосброда, причем со всей страны съезжается.

– Все разом свели свои недоуменные взгляды на участковом.

– Ну, а, что, я же просто версии прорабатываю, убийство то не ординарное, вот и версии может немного странноватые, – оправдался смутившийся полицейский. – Ну не тигр же его загрыз.

– А старик случайно в цирке не работал? – тут же добавил Спиридонов.

– А у нас цирк в городе есть? – потупился на сержанта следователь, оторвавшись вновь от писанины.

– В гостинице на Тульской подрабатывал администратором, – с лицом неимоверной важности тут же удосужился внести ясность участковый, а затем, встав с дивана, так же важно прошагал к комоду, стоящему напротив дивна.

Следователь отрывисто засопел, словно сдерживал внезапно нагрянувший кашель, а затем, закрыв руками лицо, закатился со смеха.

– Я вас слушаю и охреневаю, – сквозь смех сказал он. – Такое ощущение, что фильм Американский снимают. Если кто-нибудь бы сейчас послушал нас, со смеху помер бы. Сатанисты, циркачи, Самохин вообще людоедов навязывает, вы себя сами слышите? Вот кто тебе сказал, что его съели, ты суп нашел сваренный из старика? – Потапов убрал от лица свои руки и посмотрел на медэксперта.

– Так, господа Шерлоки, я вам напоминаю, что я констатирую факты, которых здесь через чур предостаточно, – хрустя своими суставами Самохин вновь встал с пола. – Думаю, что завтра в лаборатории я больше вам смогу вам поведать, а пока прошу не смеяться над тем, что я вам говорю.