Сундук

Франц взял её за руки и тихо произнес:

– Знай, что для меня ты будешь самой красивой. Всегда. Везде. И во всем. – Он наклонился над её ухом и продолжил: – Даже если ты наденешь платье фрау Мюллер.

И они оба громко захохотали.

***

Прошло время. Много времени. Жизнь текла своим чередом. Хельга продолжала шить одежду на заказ: платья, брюки, жилеты, полноценные костюмы. Несколько раз к ней вновь обращалась Роза. Забирая очередное платье, она щедро благодарила Хельгу. Франц, как и прежде, каждое утро уходил, забирая с собой портфель, и возвращался уже вечером. Я так и не понял, кто он по профессии. Возможно, страховым агентом или служащим в небольшой конторе.

В какой-то момент Хельга начала тревожиться. Я часто слышал от неё слова предостережения для Франца: «Будь осторожен, ради Бога, – говорила она. – Время неспокойное. На улицах толпы демонстрантов, погромы… Прошу, просто будь осторожен». «Да что со мной может случиться, – всегда отшучивался Франц. – В демонстрациях не участвую, к политическим партиям и общественным движениям не принадлежу. Даже чаевые в кафе всегда оставляю, чтобы никто из официантов "не навел порчу"».

Фрау Мюллер по-прежнему каждое утро приносила в комнату чашку кофе для Хельги. На меня внимание почти не обращала. Лишь один раз, войдя в комнату и увидев меня, спросила:

– Вы всё ещё не избавились от этого сундука? Хельга, ведь ваша комната и так мала. По ней бы пора уже бегать детским ножкам.

– В сундуке, фрау Мюллер, я храню ткани и неоконченные работы, – отвечала Хельга. – К тому же, мне он очень нравится. Он уже как член семьи.

Фрау Мюллер, как обычно, оставляла кофе и уходила.

По праздникам – пусть и не столь частым – Хельга и Франц собирали друзей в своей комнате. Все усаживались за стол, который ставили посередине, и вели оживленные беседы, спорили, шутили, сопровождая всё это угощениями и тостами.

Иногда случались ссоры. Но они были настолько тихими и безобидными, что вскоре наступало примирение. И мирная жизнь возобновлялась. Я был ею доволен и не желал для себя иной.

***

В то утро Франц, как обычно, рано ушел на работу. Хельга, как обычно, проснулась позже и начала день с чашки кофе, которое, как обычно, принесла фрау Мюллер. Все было как обычно.

Но вечером Франц не вернулся.

Хельга нервно ходила по комнате, долго стояла у окна, высматривая его. Наступили сумерки, но Франца всё не было. Послышался стук в дверь. Хельга подбежала к двери. Открыв, она увидела фрау Мюллер.

– Ах, это вы, – чуть слышно проговорила Хельга. Она отступила назад и села на кровать. Фрау Мюллер присела рядом.

– Ты меня извини за столь поздний визит, – начала она. – Я сегодня так и не увидела Франца и решила зайти к тебе. Узнать…

Хельга взглянула на неё. Глаза наполнились слезами.

– Я не знаю, где он. – Хельга уткнулась лицом в плечо фрау Мюллер. – Ей-Богу, не знаю. Я так боюсь. А если с ним что-нибудь случилось?

Фрау Мюллер погладила её по голове.

– Успокойся, Хельга. Может, он остался на службе по просьбе начальства и решил заночевать там.

– А телефон? Неужели он не мог позвонить к нам в пансион? С ним точно что-то случилось…

– Давай не будем думать о плохом. Вот увидишь, завтра он вернется цел и невредим. А пока, если хочешь, я могу сделать тебе чай на травах – он тебя успокоит. – Фрау Мюллер направилась к двери.

– Спасибо вам, но не стоит. Я попробую уснуть сама, – сказала Хельга. – Может, он действительно остался в конторе. А позвонить не может потому,… потому что телефон сломался.

– Ну, вот и хорошо, – сказала фрау Мюллер. – Я пойду к себе. Если что понадобится – заходи.

Хельга подошла и обняла её.

– Ну всё, я пошла. Ложись и засыпай, – произнесла фрау Мюллер и закрыла за собой дверь.

Хельга ещё раз подошла к окну. Опершись на обе руки, она вытянулась, в надежде выхватить взглядом как можно больше. Простояв так немного, она подошла к кровати и легла, не раздеваясь.

Рано утром в дверь постучали. Стук был уверенный и громкий. Хельга открыла глаза, прислушалась, пытаясь понять, откуда исходил стук, да и был ли он вообще. Не померещилось ли ей? Кто-то вновь постучал. Хельга вскочила и подбежала к двери.

На пороге стоял рослый, широкоплечий мужчина. Его сопровождала фрау Мюллер.

– Хельга Брунер? – спросил мужчина.

– Да, это я.

Мужчина вошёл в комнату, велев фрау Мюллер оставить их наедине. На нём были серые брюки и такого же цвета пиджак.

– Я из полицейского управления. Меня зовут Хельмут Ригель. – Он достал из внутреннего кармана тонкую книжицу и раскрыл перед Хельгой. Она растерянно посмотрела в неё. Он продолжал: – Скажите, пожалуйста, кем вам приходится Франц Рихтер?

– Он мой жених. С ним что-то случилось? Он у вас? – Хельга крепко сжала его ладони.

Мужчина произнёс:

– Хельга… выслушайте меня, пожалуйста. Мне очень трудно вам это говорить. – Он снял шляпу и положил её рядом с собой. – Вчера вечером на Химмельштрассе проходила демонстрация. Очередной профсоюз вышел на митинг: плакаты, лозунги.… Туда был отправлен отряд военных и полиция, чтобы предотвратить возможные погромы. Всё было тихо. – Он осекся. – Я рассказываю вам со слов людей, которые были там. Все так и думали, что они, как обычно, покричат и разойдутся. Но потом кто-то достал оружие и открыл огонь. Стреляли по своим. Наверное, чтобы списать эти убийства на нас.

Началась паника. Толпа разбежалась, побросав всё, что у них было. Зачинщики стрельбы – их было человек пять-шесть – ворвались в ювелирную лавку и открыли огонь по тем, кто был там. – Мужчина взял шляпу в руки и начал теребить поля, с трудом подбирая слова. – Они убили женщину, работавшую там, и нескольких посетителей.

Мужчина положил шляпу обратно. Голова его была склонена, и он старался избежать взгляда Хельги. Она смотрела на него красными, блестящими от слёз глазами. Он продолжал:

– Хельга, среди посетителей был Франц Рихтер. Они выпустили в него четыре пули. Он умер сразу.

Мужчина взглянул на Хельгу. Она прикрывала рот ладонями, раскачиваясь из стороны в сторону. Её плачь превращался в истошное рыдание. Глаза широко открылись, в них было безумие. Неумолчное, безутешное безумие, которое, казалось, разрывало внутренности, причиняя адские страдания. Мужчина крепко обнял её и произнёс:

– Полиция и военные хотели взять лавку штурмом. Но никто не ожидал, что убийцы сами выйдут. Они шли и стреляли, не пытаясь укрыться от пуль. Они не прошли и десяти шагов. Их всех расстреляли. В упор.

В кармане у вашего жениха нашли кошелёк, в нём был адрес конторы, в которой он работал. Мы позвонили туда только утром, чтобы узнать, где он живёт. Нам назвали этот адрес.

Хельга безутешно рыдала. Рыдания были похожи на животный рёв, который разносился по всей комнате.

– Я не знаю, что я могу для вас сделать. Я должен был сообщить вам эту новость. Разумеется, мои соболезнования не принесут вам никакого утешения. Простите меня, что я принёс вам такое известие.

Теперь она бесчувственно лежала. Мужчина добавил:

– Он находится сейчас в городском морге. Если у вас есть деньги на похороны, то вам отдадут тело хоть сегодня. Если же у вас финансовые затруднения, то его похоронят в общей могиле, со всяким сбродом. Так всегда делают, если личность не удалось опознать.

Он встал и направился к двери.

– Вас нельзя оставлять одну, – сказал он. – Я позову кого-нибудь, чтобы с вами побыли.

Хельга молчала. Она смотрела перед собой бесчувственным взглядом.

– Я должен идти. Крепитесь. – С этими словами он надел шляпу и вышел из комнаты.

Вечером в комнате уже стоял гроб. Глядя на лежавшее тело Франца я не мог вообразить, что когда-нибудь увижу его таким. Он лежал, облачённый в черный костюм. На бледном лице застыло выражение смирения и покоя. Хоть тело его и находилось здесь, в комнате, сам он был уже очень далеко от этих мест. Хельга не отходила от него ни на шаг. Она стояла над ним, приглаживая рукой его волосы. Она простояла возле гроба всю ночь. Просто смотрела на лицо Франца, не проронив ни слова.

На следующий день в комнате набилось много людей. Видимо, жильцы, которых я раньше никогда не видел. Среди всех я узнал только фрау Мюллер. На ней было надето широкое траурное платье. Хельга всё это время сидела на кровати. Фрау Мюллер подошла к ней.

– Пора начинать. Ты готова?

Хельга не сразу поняла, что сказала фрау Мюллер. Она рассеянно взглянула на неё. Потом сказала:

– Да, я готова.

Несколько мужчин подняли гроб и вынесли его из комнаты. Вся процессия начала выходить следом. Хельгу поддерживала фрау Мюллер. Дверь закрылась, и я остался один.

Я уже понимал, что со смертью Франца жизнь разделилась на «до» и «после». И не только для меня, но и для Хельги. «Что будет дальше? И будет ли оно?» – спрашивал я себя. Но не находил ответа.

Вечером вернулась Хельга. Одна.

Не раздеваясь, она села на кровать и долго просидела в кромешной темноте. Несколько раз заходила фрау Мюллер. Хельга, не вставая с постели и повернув одну лишь голову, уверяла её, что с неё всё в порядке, и скоро она ляжет спать. Успокоившись, фрау Мюллер уходила. Я закрыл глаза, чтобы перевести дух после всех событий. И уснул.

Я проснулся от яркого света лампы, стоявшей на столе. Рядом я увидел Хельгу. Она искала что-то в ящиках стола. Затем достала какой-то предмет, блеснувший в свете лампы. «Что-то знакомое» – подумал я. Но никак не мог вспомнить.

Хельга подошла к окну. Сжав предмет в правой руке, она поднесла её к левой, вытянутой вперёд, и сильно прижав, провела. Чуть вскрикнув, она упала навзничь. Кровь разлилась по полу, – а в правой ладони, уже разжатой, лежала бритва, принадлежавшая Францу.

Глава 4

Жизнь трудна. Порой, она становится невыносимой. И нам волей-неволей приходится взваливать на себя её груз и нести дальше, медленно продвигаясь к концу. Но иногда груз становится воистину неподъёмным, и единственным выходом, дарующим освобождение, является тот, который избрала Хельга. Я не вправе её осуждать. И никто не вправе.

Со смертью Франца и Хельги мой привычный жизненный уклад разрушился. В тот момент передо мной открылось пустое пространство, заполненное лишь одним – неизвестностью. И мне не оставалось другого выбора, кроме как сделать шаг навстречу.

Хельгу нашли на следующее утро. Когда вошла фрау Мюллер, я уже не помнил себя от ужаса. Всю ночь я смотрел на свою любовь, которая истекала кровью, и ничего не мог сделать. Ничего.

Что происходило дальше – я не помню. Я видел только Хельгу и кровь. Кровь и Хельгу. Бритву, Хельгу и кровь. Казалось, что я лишился зрения, и теперь эта картина будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я закрыл глаза, не желая ничего больше видеть…

Скрежет дверного ключа в замочной скважине разбудил меня. Я открыл глаза и увидел ту же комнату, что и раньше. Все вещи стояли на своих местах. Кровать была застелена как обычно. Стул придвинут к столу. Шкаф закрыт. Казалось, Хельга и Франц пошли в излюбленное кафе, которое они часто посещали по выходным, чтобы съесть любимый штрудель, а меня оставили присмотреть за комнатой. Через несколько мгновений пришло осознание: всё это – ложь. Они никогда больше не переступят порог этого дома.

Дверь открылась. В комнату вошёл грузного вида мужчина. Набухшие глаза с неопрятной седой щетиной выделялись на крупном, покрасневшем лице. Небрежностью отдавал и его однотонный костюм коричневого цвета: верхняя пуговица на пиджаке отсутствовала, правая брючина вверху была порвана. Его сопровождала фрау Мюллер.

– Что же вы, папаша, так долго не объявлялись? – Она утёрла слёзы, выступившие из глаз.

– Дела были, – ответил он.

– По вам видно, какие у вас дела, – гневно произнесла фрау Мюллер. – Лишь бы зенки залить. Дочь – царствие ей небесное, хоть и сама на себя руки наложила – золотая ведь была. А как шила…. – Она уже плакала

Мужчина ничего не ответил. Он подошёл к кровати, осмотрелся. Фрау Мюллер продолжала:

– Несколько раз за всё время и пришли. И то – деньги выпрашивали. Помню я, видела.

– Да что ты помнишь, кочерга ты старая! – не выдержал мужчина. – Что ты вообще о моей жизни знаешь?! Иди, вари супы. А в мою жизнь не лезь. Не видишь, горе у меня.

Он сел на кровать и прикрыл лицо руками. Послышались тихие всхлипывания. Фрау Мюллер выпрямилась, достала платок и вытерла им около глаз. Она продолжала уже деловитым тоном:

– Значит так, слушай меня внимательно. Жить я тебе здесь не позволю, даже и не думай. Пусть у тебя и деньги будут, чтобы оплачивать, – все равно не позволю. Пришёл за её вещами – забирай и выметайся отсюда, поганая твоя рожа. Мебель, кроме сундука, не трогать. – Она указала рукой на меня. – Забираешь швейную машинку, книги, посуду. Хочешь, можешь одежду забрать. У тебя один час.

Она крепко сжала ключ в руке и сказала:

– Не скажи я тогда полицейскому инспектору о твоём существовании, ничего бы ты не узнал. Вообще. И ведь не хотела говорить, да подумала – не по-христиански это. – С этими словами она вышла из комнаты.

В ближайший час мужчина вытащил из шкафа одежду, собрал всю посуду, которую смог найти, снял со стола швейную машинку. Со стороны казалось, что он действует как мародёр, который очень спешит. Меня он захватил в последнюю очередь.

***

Когда дверь распахнулась, перед глазами предстала картина, доселе невиданная. Жилище представляло собой крохотную каморку под самой крышей, напоминавшее чердак, освоенный человеком.

Маленькое круглое окошко, крест-накрест пересеченное рамой, было, как мне казалось, единственным источником света. Потолок был настолько низким, что, войдя, мужчина не смог вытянуться в полный рост. Он поставил меня у изножья ржавой металлической кровати, занимавшей почти всё пространство у боковой стены. По левую руку от меня, на грязном деревянном полу с обнаженной в некоторых местах древесиной, стоял табурет. Воздух напоминал кислый смрад с примесью алкогольных паров. Он, казалось, пропитал всё помещение и, наряду с хозяином, царил здесь. На стене напротив висел грязный дворницкий фартук. Мне уже доводилось видеть их на людях, которые мели улицу около лавки мастера Ганса. Завершали картину пустые бутылки, хаотично разбросанные по полу.

В первый же день мой новый хозяин унёс все вещи, оставшиеся от Хельги, даже швейную машинку, и к вечеру вернулся пьяный. Он еле держался на ногах. «Как он вообще дошёл до дома в таком состоянии?», – удивился я. Пошатываясь, он добрёл до кровати и, допив остатки из бутылки, швырнул её в меня. Раздался оглушительный треск.

Это был мой первый день. Я уже догадывался, что таких дней у меня будет несчётное количество. Вскоре я начал желать смерти. Но не себе, а ему. Стыдно в этом признаться, – но я каждый день надеялся, что он никогда больше не вернётся. Не швырнёт в меня ботинком – или того хуже – очередной бутылкой. Не приведёт своих мерзких, пьяных дружков, от речей и поведения которых становилось невыносимо. Каждый вечер, находясь в кромешной темноте, я прислушивался – нет ли шагов за дверью. Надеялся, что никогда больше не увижу его. Но всё было напрасно: он возвращался, и всё продолжалось вновь.

В один из вечеров он пришёл с одним из своих дружков, лицо которого мне уже было знакомо. Оба были пьяны. Хозяин принёс небольшой огарок свечи, и они сели на пол рядом с ним.

– Давай, давай, доставай свою грёбаную колоду. Сейчас-то я и отыграюсь, – произнёс хозяин. Он довольно потирал большие ладони; затуманенный взгляд отдавал помешательством на грани безумия.

– Подожди, Йозеф, подожди. Час назад ты говорил что-то похожее. Или мне только кажется? – Его соперник расхохотался

– Заткнись Карл! И доставай карты. Будем играть на этот сундук.

Йозеф указал на меня.

– Неплохая вещь, – сказал Карл.

– Знаю.

Их игра началась.

Я смотрел на колоду карт в руках Карла и думал о том, что мою дальнейшую судьбу решит карточный расклад. Неужели всё настолько шатко в этом мире?

В тусклом свете свечного огарка я видел, как хозяин вытянул из колоды две карты. Затем взял ещё одну. Его зрачки расширились, а на лице сжатые губы изобразили тихую улыбку.

– Хватит, – произнёс он.

Наступила очередь Карла.

Колода лежала на полу. Он взял две измятые карты с самого верха. Его острый взгляд на мгновение задержался на моём хозяине, прежде чем он вытянул ещё одну карту. Я уже был готов к любому исходу, поэтому спокойно наблюдал за происходящим. Карл долго смотрел на свои карты. Мой хозяин сказал:

– Ну, чего ждешь?! Бери ещё или открывайся.

Карл закусил губу и нерешительно потянулся к колоде. Он медленно поднимал карту, боясь взглянуть на неё. Мой хозяин внимательно наблюдал за ним. Карл, облегченно вздохнув, произнёс:

– Вскрывайся.

Мой хозяин положил карты на пол.

– Девятнадцать, – довольно произнёс он.

– Десятка, семёрка и дама. Неплохой расклад, – сказал Карл. – Но мне кажется, что такими темпами я выселю тебя из твоей же комнаты. – Он, по одной, начал раскладывать карты на полу: – Итого, двадцать.

Комнату заполнил раскатистый смех. Затем я получил ногой от своего хозяина, которого обуял гнев.

– Бери сундук и проваливай к чертям собачьим!

– Ладно, ладно, не переживай. – Карл подошёл ко мне. – Значит, в любви повезёт… в следующей жизни. – Опять раздался его омерзительный смех. – Кстати, чей сундучок?

– От дочери достался.

– Дочери? Ты никогда не говорил о ней. Эх, не одобрила бы дочурка, как ты с её имуществом поступаешь.

Йозеф вскочил, выхватил пустую бутылку и ударил Карла по голове. Тот повалился. Обезумев от ярости, Йозеф стал обрушивать удар за ударом на лежавшего Карла, который даже не сопротивлялся.

Удар за ударом.

Удар за ударом.

Изо рта потекла кровь. Полусогнутые ноги не шевелились. Закончив, Йозеф добрёл до кровати и свалился.

Карл пролежал на полу до самого утра.

Утром Йозеф ушёл из дома и вернулся уже в сопровождении нескольких полицейских.

***

Я уже ощущаю, как солнце медленно восходит, озаряя наш бренный мир. Мне становится теплее. Теперь я смогу заснуть.

После того, как Йозефа арестовали, я оказался в каком-то ломбарде. Там было много разных вещей: одежда, мебель, украшения. Я пробыл там довольно долго, прежде чем меня забрали мои нынешние хозяева. Так я оказался здесь, в этом чулане. Храню в себе всякий хлам, мерзну по ночам и вспоминаю былое. Всё время вспоминаю. Вспоминаю нашу лавку, которой владел мастер Ганс; день моего знакомства с Хельгой; Франца, заносящего меня в комнату. Теперь у меня нет будущего, потому что всё оно осталось в моем далёком прошлом. И если бы меня спросили, хотел бы я вновь оказаться здесь, в этом большом, жестоком мире, где только любовь служит утешением, я бы ответил: «Никогда».

Солнце уже взошло.

Начинается очередной день, несущий пустоту.

Пора спать.