Зал ожидания

Ветер усиливается, паром начинает качать, и у меня немного кружится голова. Я так и знал, что Большая Сестра не зря велела мне пообщаться со знакомыми. Наитие у неё круче моего во много раз.

– Екатерина, как же, ты чего. Помнишь, мы вместе были на конференции, где она рассказывала про санскрит? – додумываю.

– Странно, я вроде познакомился с ней в Стамбуле. – Кайя беззаботно пожимает плечами. Нам приносят чай. Пластиковые стаканчики заполнены до краёв, но из них не пролито ни капли, несмотря на качку.

– Можешь скинуть профиль Екатерины? Меня просила её мама передать сувенир, а контакты старые дала, и теперь, если честно, лень уточнять. Я сам напишу, она всё поймёт.

– Не знал, что у Екатерины Васильевны жива мама.

Чаем мы по старой памяти чокаемся и весь оставшийся вечер вспоминаем студенчество. Кто, где и с кем. Бесполезный трёп, но после него и после долгих прогулок по горным улочкам я падаю в кровать и чую, что тоскливо-завистливая чернота ушла.

Утром будильник – резко встать, никаких откладываний. Двадцать отжиманий, мыться и завтракать в столовке неподалёку. Йогурт, лепёшки, айран, по виду похожий на молочный коктейль из детства. Чёрные, сушёно-копчёные маслины засаливают рот. Пока ем, вижу, что Кайя кинул ссылку.

Смотрю. Екатерина Васильевна оказывается совсем не той Екатериной. С курносой седой дамой, которая увлекается йогой, всё понятно уже по профилю в соцсети. Ей точно не нужен анекдот. Тем не менее я вежливо пишу Екатерине Васильевне, скидываю фотку фотки, спрашиваю, не знает ли она нужного мне человека. Дескать, я ищу пропавшую женщину, наняли родственники, потому что полиция стамбульская не справляется. Екатерина Васильевна вежливо отвечает, что такой никогда не видела.

«А кто вам сказал мои контакты?»

Глас Небес, ёпты, – думаю.

В сообщении пространно отвечаю «знакомые», извиняюсь, Кайю не выдаю.

Пора по новой начать, всё чушь. Осталось сегодня и завтра.

Через час я сижу около гавани на скамейке, снова стонут чайки и перекрикиваются о чём-то на улице мусорщики с большими каталками. Мимо проходит смуглый дед с чаем в бумажных рюмках, судя по цвету жидкости, настоящий чифирь. Похоже, скоро я на этот чай подсяду, уже руки трясутся и даже море совсем не успокаивает. Хочется курить, как давно не хотелось. Показываю деду фотографию. От нечего делать. Дед, конечно, ничего не знает. Сколько здесь людей живёт? Двадцать миллионов? Если я провалю, Большая Сестра пошлёт меня в Индию на два дополнительных задания. В Индию не хочется совершенно. Сил нет и так. Лучше уж реально домой с пустым карманом.

– Сэр? Сэр? – обращается кто-то. Поворачиваюсь, предлагает воду старушка. Нет, спасибо, видите, я – чайный наркоман, у которого сломалось наитие. Который не способен распаковать подарок.

Сэр. Сёр. Сюр.

Ребёнок спрашивал меня по-другому. Не «Сёр», а «Сир».

Это же значит с турецкого «секрет». Тот самый, который обещал мне открыть нищий в автомобильном полусне.

Я чуть не роняю недопитый чай.

Надо в тот квартал! Где позавчера был ребёнок! А ещё типа переводчик… Вот тебе и по специальности.

Мелькают улицы. Оконная рама на асфальте, автомойка, рыбу жарят чуть ли не на костре из мусорного бачка. Богатая кондитерская с гранатовыми сладостями, бородатый оборванец падает рядом с дремлющей овчаркой, мужик в пиджаке бросается к нему, выскакивает продавец арбузов из-за угла, свешиваются из окон мягкие игрушки, книжные, рестораны, рестораны в книжных, у щуплого паренька не заводится мотоцикл, ему помогает женщина в хиджабе, пока татуированная девушка в короткой кожаной юбке звонит в какую-то службу; из кальянной играет песня, удаётся разобрать примерно:

Я привык к тоске, ничего не поделаешь

С того момента, когда ты смотрела в мои глаза в слезах

Ребёнка на месте нет. День очень жаркий, просто иссушающий, а я забыл намазаться санскрином, вышел в майке вместо белой рубашки, и руки, кажись, вот-вот сгорят.

– Сир! Сир! – кричу. Тут же привыкли к сумасшедшим. Оглядывается один торговец рыбой, что-то говорит, не разобрать. У него уродливые кильки лежат на тающих льдинках, прилавки не до конца застеклённые. Рыба – последнее, что мне сейчас нужно. Зато любителя рыбы я замечаю очень кстати. Он спал под табуретом и оживляется, выходит ко мне.

Кот (лоснится). Эгеге, кого-то сейчас хватит солнечный удар. В такое время года стоит носить панамку. Это важно. Важнее, чем твои глупости.

Нет самое важное это секрет ты выведал у него скажи пожалуйста вся рыба с меня или чего ты хочешь

Кот (лоснится). Какой секрет? Ты в курсе, что я вообще не тот кот, о котором ты подумал? У нас у каждой кошачьей семьи свои персональные шесть соток. Как у советского дачника.

Хорошо ладно давай так ты знаешь Екатерину

Кот (лоснится). Допустим, знаю. Привести к ней? Слушай… Рыбы завались, а мне за такую услугу хотя бы пять драников.

Чего драники где я найду тебе в Турции драники

Кот (лоснится). Просто пообещай, что поделишься.

Если увижу драники да без проблем

Кот машет мне хвостом и исчезает в узкой улочке там рыночные задворки где лежат объедки и торчат из дверей мешки с красными бобами я иду за котом он перепрыгивает ручеёк из канализации и скрывается за ковром как за занавесом и я скрываюсь туда же

Однажды Большая Сестра дала мне задание в Израиле. Задания в Израиле почему-то самые приятные. Так вот: грузный двадцатилетний парень Федя снимал за дорого каморку на окраине Тель-Авива, получал пособие еврея-репатрианта, искал работу, учил сложнейший иврит, который и у меня-то в основном устный. По большому счёту у Феди было всё замечательно, в перспективах аж Нобелевская премия мира, но в тот момент он, как свойственно великим, скучал по русской водке, а один пить не привык совершенно. Феде нужна была разгрузка, чтобы не вернуться с тоски назад в родную Сибирь, где его не ждало никакой премии абсолютно точно. И разгрузка Феде требовалась настоящая, пацанская, не пиво по зуму с друзьями из прошлого, а вереница пластиковых рюмок длиной в ночь, как в его Красноярске в подъездах бывало. Я с Федей познакомился на базаре Левински, сказал, что очень хочется бухнуть. Мы взяли в магазине аж «Белугу». Зима в Израиле – противное время, темно, слякоть, погода градусов десять-двенадцать. Поговорили отлично, сам как-то отдохнул, помню, и со спокойной душой потом полетел в Испанию спасать от безработицы семейную пару, те совсем зашореные какие-то были, так и не скажешь, что будущие родители лучшего друга жены великого космонавта. А Федя, повёрнутый на истории, рассказал мне буквально всю байду Крестовых походов и ещё немного про кальвинистов. Но это не суть… Суть в том, что когда зарядил субтропический ливень, мы с Федей отошли в подъезд, на наше счастье незапертый, где налили в стаканчики, а на закуску у нас имелась местная кислая капуста, почти как немецкий зауэркраут. Подъезд нашли в доме на Лев Хаир, это такой престижный райончик в центре Тель-Авива. И там в подъезде был железный лифт с мутным стеклянным окошком, а справа от него лестница, с лаковыми перилами, гладкими, по цвету похожими на щербет. Мы спьяну по этим перилам прокатились разок, как школьники. Очень удобно. Вот тут, куда меня привёл хвостатый, я увидел точно такую же лестницу и точно такие же гладкие, почти глянцевые перила.

Голос:

– Здравствуйте! Вы к кому?

– Можно воды? – я прихожу в себя, потный после пробежки за котом, который бесследно скрылся.

– Да.

Выходит северная женщина, не Екатерина. В руках у неё мелькает бутылочка. Холодная, как свежайшая устрица. Лемон су. Кислая газировка. Прикладываю ко лбу. Легче.

– Ну и жара сегодня. А Екатерина у вас?

– Вы родственник! Ой, как хорошо. Вас проводить к ней?

– Да.

Мы поднимаемся на третий этаж и заходим в комнату.

– А я думала, у Екатерины не осталось родственников, – говорит женщина. При тусклом свете я различаю её лицо: светлые глаза, грустные тонкие губы. Она продолжает:

– Я – Алина, сиделка. Оставить вас? Мне как раз надо сходить в магазин за водой и памперсами.

Киваю. Уже кое-что понятно. Не всё, но хоть как-то.

Комната маленькая, едва ли не ромбическая, состоит из острых углов. Односпальная кровать – в одном углу. Бельевой пластиковый шкаф и диван – в другом. Белые больничные занавески скрывают подоконник с фиалками в четвёртом. А в пятом – телевизор на бесшумном, старая плазма показывает синхронное плавание. Екатерина сидит на стуле близко к телевизору. Поза почти как на той фотографии у моря. Телевизионные блики скользят по её высокому лбу. Слепые глаза закрыты. Но не спит. Бодрствует где-то невозможно глубоко.

Я не знаю точно, чем она болела, но уверен, что ничем особенным. В детстве были проблемы с ангиной часто. Морщины у глаз намекают на ранний аборт. На запоздалый развод. На слишком долгий восемьдесят девятый год. Потом в девяностые встретила турецкого седого мужчину, тоже была уже немолода, уехала с ним, так как работы не осталось в родном биологическом институте. Ботаника. Перекрёстное опыление. А теперь она сама – цветок типа эшольции, который решил навсегда закрыться от вечных сумерек, схлопнуться обратно в бутон, в росток. Оглох, онемел как будто добровольно, без крика, без гнева, без агрессивного увядания. Кожа у Екатерины на удивление гладкая и тонкая, видны на шее синие ручейки сосудов.

– Екатерина?

Не отвечает. Не слышит. Не видит. Не умеет говорить больше. Турецкий муж владел крупной ткацкой фабрикой, хотел ребёнка, но увы. Развелись тайком, словно ничего не было, он снял ей квартиру и дал немалую сумму под проценты. Екатерина переехала сюда с роскошной Багдад Авеню, пыталась растить и продавать цветы, но потом и это надоело. Муж хоть и бросил, а помог правильно вложить своеобразные отступные за развод. На родине сбережения бы в два счёта отыквились. Нет, Екатерина всё равно думала вернуться, но куда, зачем. Никто там и раньше не ждал, отец проклял, когда выходила за иностранца, дескать, портила честь его офицерскую. А тут уже привычно. Вкусная, опять же, лимонная газировка.

– Послушайте, Екатерина. Едут два русских бандита по криминальной Газиосманпаше. Вечереет, по углам шарахаются тёмные личности, костры жгут, свёртки передают подозрительные. Стрёмно.

Лицо Екатерины не меняется ни капли. Она не знает, что я здесь.

– И, чтобы как-то успокоиться, начинают они припоминать познания в международном преступном мире. Один говорит другому: «Знаешь, был такой, Пабло Эскобар?» Другой: «Ну да, конечно». «А знаешь, как враги Пабло Эскобара называли Пабло Эскобара?» «Как?» «Падла Эскобар». «Ну, справедливо». «А ещё – ты вот в курсе, кто такой Хосе эль Дьябло?» «Да, конечно, в курсе, рыбка помельче – мексиканский фальшивомонетчик». «А как враги Хосе эль Дьябло называют Хосе эль Дьябло, знаешь?» «Как?» «Хосе эль Падла». «Ого, вот это новость!» «Новость не новость, а ты вот знаешь киллера из Эквадора по имени Энрике Урак?» «Да, как не знать». «Думаешь, вот как его враги называют, Энрике Урака?» «Дай угадаю. Энрике Дурак?» «Да нет». «А как?» «Да просто… падла!»

Екатерина молчит. Я бы тоже молчал, наверное. Не знаю, почему Большая Сестра выбрала эту шутку. На всякий случай я повторяю анекдот на турецком, потом выстукиваю то же самое морзянкой, мягко, указательным пальцем по сухому запястью, словно передаю Екатерине свой живой пульс. Большая Сестра учила нестандартным решениям в таких случаях. Но тут тихо. Реакции ноль. Пульс всё тот же, медленный. Ничего. Это абсолютно бессмысленный подарок человеку, которому он не то что не нужен – он его даже забрать из моих рук толком не может. Ощущение, будто оставляю под лестницей свёрток, звоню в дверь, а человек не выходит. Его там нет. Его нет вовсе.

Я не заметил, как наступил закат и сквозь белые занавески пробиваются кровяные лучи, освещают гладкий пол.

Со злости вырубаю телик. Рассказываю анекдот ещё раз. Громко. Ничего.

В животе образуется какой-то камень. Тянет к земле. Я смотрю на Екатерину, и мне не по себе. Ничего не могу поменять. А я-то думал, хотя бы тут силён.

Гляжу в закрытые глаза. Вот что, конечно, страшно.

– Ну как вы. Общаетесь, смотрю, – возвращается сиделка, улыбается по-родительски. В руках у неё пачка памперсов и прозрачный пакет, внутри коробка картонная, как из-под маленькой пиццы.

Сиделка достаёт какие-то салфетки из шкафа. В комнате сильно пахнет спиртовым раствором. Большая Сестра что-то напутала. Надо сказать ей, как есть. Связаться, созвониться, это ошибка в условиях.

– Хотите? Берите, пожалуйста. Я так рада, что хоть кто-то не забывает нашу Катьку, – сиделка суёт мне пакет с коробкой.

– Ага, да… спасибо…

– Вы племянник?

Позор, позорное жуткое задание, абсурдный анекдот. Большая Сестра издевается? Хочет меня в Индию? Не хочет отпускать? Окей, ладно-ладно, поеду в Индию, да хоть в Гвинею, только не вот это вот!

– Да, я племянник. Спасибо! Уже спешу тоже!

Выбегаю, выскакиваю, вырываюсь, вырвет… Нет, был, помню, парализованный Виктор в Берлине, я ему приносил конфеты и позволил научить меня свистеть правильно. Но там был живой, смешливый старик с веснушкой на носу, просто лежачий. И после моего визита он так приободрился, что смог напоследок даже пошутить весело с одной медсестрой, не спрашивайте деталей, но медсестра потом отговорила подругу выходить замуж. А тут… нет, здесь холодная пещера со сталактитами. И тебя самого вот-вот завалит, словно Екатерина предлагает местами поменяться: ты же так устал, отдохни в тишине.

Придя домой, я бросаю пакет на стол, сдираю наспех кроссовки, так что одна улетает на середину комнаты. Убираю к двери назад. Остаётся грязный след на ламинате. Взгляд в окно. Тухнет кровяной закат, кудахтаньем в ответ на скрип корабля взрываются чайки и летят над черепицей дома напротив. Задёргиваю штору. K чёрту. Большая Сестра. Написать. Ищу в мессенджере тайный пустой профиль, начинаю набирать ей: «Привет, слушай, с заданием какая-то лажа, извини. Екатерина даже прикосновений не чувствует, не то что не слышит. Мой анекдот бесполезен, или я не знаю, как его рассказать, или что-то с ош…».

Не успеваю отправить – звонок. Это она и есть. Сама спохватилась. Я падаю на старый диван. Диван крякает.

– Алло? – немного металлический голос Большой Сестры.

– Слушай, я нашёл Екатерину, только…

– Я знаю, поздравляю! Было трудно, да? Три года прошло, пора тебе выплатить всё, о чём договаривались. Всё передам, реши только, как лучше: квартиры, деньги. Выбери завтра, подумай, ладно?

– Погоди, но…

– Нет, если ты хочешь дальше со мной сотрудничать, то продолжим. Мы можем продлить Большой Договор. Можно вот, например, отправить кое-какие деньги родителям, сделать три недели отпуска. Только ты собирался вроде…

– Я хотел сразу…

– Да, ещё тогда, в парке обговаривали. – Голос Большой Сестры натягивается гитарной струной. – Теперь наотдыхаешься! Всё супер. У тебя отличное наитие, и я обязана предоставить тебе почётную досрочную пенсию. Напиши мне завтра тогда, где решишь обосноваться? – она как будто спешит.

– Хорошо, конечно. А что с Екатериной, я так и не догнал.

– Ой, по-моему, всё было очевидно. Что я тебе буду объяснять дополнительно? Не моё это право.

Я выдавливаю из себя угуканье. Мямлю соглашательское. Кружится голова. Большая Сестра желает хороших снов и кладёт трубку:

– До завтра!

Ура.

Я, правда, даже не понял, для какой такой Екатерина нужна радости… ей точно не стало лучше! Подвох?

Как тут душно. Я вскакиваю с дивана. Душно-душно-душно. Открываю настежь окно. Ночь, где-то вдали гомонят пляски, воет музыка. Иду в спальню и роняю себя на кровать. Камень внутри. Обосноваться. Радоваться же надо. Не всё ли равно, в конце концов? Откуда я знаю, как это подействует на Екатерину. Может, через года три? Разнервничался, дурак. Сказали же, дело сделано. И ты красавчик. Успокойся, поспи, завтра решишь. Может, сам факт посещения важен был. Поешь лукума, упейся чаем. Купи мяса на рынке и свари шурпу.

Ладно-ладно. Просто интересно. В чём было дело. Анекдот бессмысленный, про бандитов. Какое отношение? Что значит – очевидно было? Эй. Какое в жопу «право».

Я чищу зубы и долго ворочаюсь в кровати. Ночь жаркая, кажется, не холоднее дня.

Последнее задание, и какое бездарное! Подушка нагрета, напитана потярой чуть ли не до банного веника. Я переворачиваю её другой стороной. Немногим лучше. Завтра всё решишь. Конечно, надо в родном городе брать трёшку, в самом центре. И вторую, для аренды, недалеко. Чтобы не ездить. Или всё же в столице? А может, одну квартиру у моря? Где-нибудь в Греции…

Слышу удар и эхо от удара. Звук падающего чемодана в большой комнате. В окно кто прокрался?

– Кто здесь?!

– Эй! Я в полицию звоню! – угрожаю по-турецки. Вот и спи с открытыми окнами. Включаю свет.

Резкий свет слепит на старом диване устроился кот по виду тот же что и днём

Кот (лоснится). Доброй ночи. Я за драниками.

Думаешь я их нашёл? Был тяжёлый день прости давай завтра погуглю где их готовят

Кот (лоснится). А в коробке тебе что дали?

Точно я совсем забыл про коробку сейчас бегу к пакету от сиделки открываю

Кот (лоснится). Вот-вот. А хотел схитрить. Нет, Алинины драники – то, что мне надо.

Драники действительно аппетитные хрустящие картофельные жилки складываются в круговой орнамент мне не жалко держи сколько хочешь

Кот (лоснится). Их всего пять. И ты пять мне должен.

Ага ешь на здоровье сегодня просто я уже плохо понимаю что кому должен и как

Кот (лоснится, уплетает драники прямо из коробки, морда самодовольная, как у барина из русских сказок). Плохо понимаешь? А, ну это ты тупой потому что.

А что это я тупой? Вот как я мог помочь Екатерине никудышным анекдотом? Как?

Кот (лоснится). Ты повторяешь ровно ту же ошибку, что и один из героев анекдота. Вспомни, в чём суть.

Да ни в чём два бандюгана смеются над словом падла

Кот (лоснится). Не. Надо вдумчиво подходить! Вот смотри: один там решает, что врагов называют исходя из того, как рифмуются их имена-фамилии. А оказывается, что принцип другой. Врагов просто называют падлами. Вот и ты думаешь, что у всех твоих заданий одна цель – ты должен направить кого-то на истинный путь…

А на самом деле

Кот (лоснится). На самом деле истинный путь штука растяжимая, а охотник и добыча взаимозаменяемы. Ты вот вообще уверен, что с остальными точно всё знал?

Ну вообще да почти всегда это же Большая Сестра

Кот (лоснится). Большая Сестра… я тебе так скажу, она, конечно, прозорливая, но часто промахивается. Вот найди профиль Кати из Казахстана сейчас, например, посмотри.

Я послушно открываю приложение на телефоне ищу Катин профиль пролистываю нахожу кликаю вижу вчерашняя фотка из больницы капельница игла рука забинтована белые стены синий аппарат нервный срыв видимо врачи забрали подпись Катина: «Как сапожник без сапог»

Кот (лоснится). В общем, как видишь, Кате после тебя лучше не стало, наоборот, она решила, что её отвергли, и пошла вразнос. И тому парню из Израиля ты не помог. Нобелевская премия мира, придумаете же! Вернулся он в Красноярск. И пьёт. Правда, пока похож на довольного. Зато мне вот после драников стало лучше во всех смыслах. Так что спасибо. Пойду посплю теперь у моря.

Эй то есть как нет я конечно знал что не всегда работает твою мать везде есть погрешность но Большая Сестра смогла меня курить бросить и про того парня точно знаю что нашёл квартиру зачем тогда она Катя же говорили высокая вероятность на хрена Большой Сестре

Кот (лоснится). Ой, ну ты даёшь. У неё куча денег, куча времени, и она очень хочет считать себя нужной и особенной. Классика.

Ладно молчу постой я вот ищу аккаунт Феди из Тель-Авива судорожно тыкаю пальцами скользят телефон падает на пол поднимаю сколько под кроватью пылищи ты хватит облизываться

Кот (лоснится). Нет, разумеется, что-то Большая Сестра может. И ты тоже. Вдвоём вы вообще очень даже неплохи. Но чаще тыкаете пальцем в небо.

Да в Красноярске Федя стоит в обнимку с какой-то девушкой шашлык вино сосны высокие как же красиво

Кот (лоснится). Просто раньше тебе было по фигу, а тут женщина вся такая закрытая, печальная и тоже на пенсии, как и ты теперь, дружок.

Заткнись! Я совсем не то имел в виду…

Кот (лоснится). Нет, хамить он взялся, ну ладно.

Кот кратко шипит убегает назад в окно и за ним запахиваются съезжая по кривым гардинам шторы они закрываются герметично как занавес

Вдох. Выдох. Спокойно.

Я выхожу на улицу, ищу алкомаркет, но всё закрыто. Среди ночи работает почему-то только палатка с мороженым. Усатый продавец сонно допивает чай и с улыбкой даёт мне мороженое «Голубая мечта». Я пытаюсь выяснить состав, но ничего не понимаю из его объяснений. Курд, похоже. Гугл тоже не подсказывает. Судя по вкусу сливки и… лаванда?

Зарядка кончается, возвращаюсь домой. Включаю свет в прихожей. Диваны напоминают гробы. Тьфу. Екатерина.

В животе камень даже после мороженого. Сизифов камень. Я гоняю пустые мысли. Думаю о том, какой на самом деле хочу герметичности. О том, стоит ли что-то предъявлять Большой Сестре и не отберёт ли она у меня тогда оплату. Я представляю самолёт. Он несётся с огромной скоростью и всё время на ходу, но внутри абсолютно неподвижен, чёток, спокоен. А ещё думаю о бедной семье из Испании. Даже профилей их не осталось. Правда ли нашли они работу? Большая Сестра скажет: не моё право. На этом наши полномочия всё.

Мои тоже? На самом деле неизвестность сплошная. Какое к чёрту наитие.

На следующий день я беру все деньги, конечно же. И ничего не продляю, ничего не говорю. Беру квартиру в родном городе. И беру в Стамбуле. Так и живу на две страны несколько лет. Хожу рассказывать анекдоты Екатерине, помогаю сиделке, с которой очень сдружились. Когда Екатерина умирает, я напиваюсь в драбадан и пишу Большой Сестре. Сообщение:

Ты дура самодовольная просто

Ответ:

Да, но посмотри, кто-то действительно оказался для радости. Для твоей.

Ответ ответу:

Послезавтра лечу в Красноярск. Будут подсказки?

Александра Новикова

Кадис

– С площади Сан Хуан де Диос, – экскурсовод говорит на русском, но названия улиц произносит на испанский манер, не смягчая согласных, – через Кайе Пелота, – группа туристов семенит шаг в шаг и послушно вертит головой по траектории, заданной её рукой, – мы попадаем на главную площадь Кадиса – Plaza de la Catedral.

Маша ловит и ещё раз произносит про себя каждое услышанное испанское слово. Она хотела бы, чтобы вся экскурсия была на испанском, но из всей группы язык знает только она. В Испании многие туристы впервые – и кажется, случайно. Узнать их просто: проходя по улице, они внимательно смотрят в витрины магазинов и страшно боятся потерять из виду спину экскурсовода или выпустить карту из рук. По каким-то неведомым причинам они оказались не в популярной Барселоне или столичном Мадриде, а в крошечном, отдалённом Кадисе, точке в автобусном туре.

Но Маша точно знает, почему она здесь.

Экскурсовод останавливается – группа тоже.

– А сейчас вы увидите жемчужину Кадиса – кафедральный собор. Следуйте за мной, он будет по левую руку.

Жара, ненадолго смягчённая прохладой камней переулков, обжигает на открытом пространстве. Туристы щурятся и водружают на головы панамки и кепки. Улицы и площадь почти пустые – в Кадисе уже полчаса как сиеста.

– Бамо! – экскурсовод небрежно недоговаривает окончания. – Пройдёмте чуть дальше, чтобы нам было лучше видно. Здание собора сочетает в себе элементы нескольких архитектурных стилей: барокко, рококо…

Дальше Маша не слышит.

Собор огромен. Он светится – как солнце – и нависает над снующими людьми. Напротив собора – кафе с рассыпанными по площади столиками, людей за ними немного, но Маша уверена: они счастливее всех на свете. От площади разбегаются переулки, Маша сбивается на шестом, камень под ногами пышет жаром, всё вокруг в полуденной жаркой дымке. Солнце – как и собор – нестерпимо. Город из снов, из книг, из мечты.