Факультет любви

– Ну, что делать будем? – спросил он.

– Вариантов нет, – грустно сказал Ёжик. – В Центр отправят.

Аля пнула Брандо ногой.

– Всё из за тебя, урод! Ещё бы два года и я уже всё! Дошла! Вот чего ты ко мне прикопался? Получил? Так тебе и надо!

– Слушай, – Брандо включил свой проникновенный голос, как на допросах. – А расскажи, что ты там Витьке рассказывала: про Край берёз, про столетних жителей, где никто не болеет?

– Ну, во- первых не берёз, а сосен, а во вторых не сто, сто пятьдесят. Но вот тебе рассказывать ничего не буду!

– Да ладно ты! Может это наш последний день – завтра отправят в Центр и всё! Нет тебя! Давай, рассказывай, считай, что мы квиты! Вон как ты мне засадила между глаз и в челюсть! И Ёжика отмутузила!

– Точно, отмутузила! – подал он голос.

– А я тебя всего один разочек, в нос, бам…

– Ну и скотина же ты! – но женская болтливость взяла верх и Аля подрагивая от холода начала рассказывать, всё что знала…

…Питон видел, как мимо проволокли без сознания и в наручниках Брандо и Ёжика. Что же такого мог сделать его командир и старший напарник?! Уж если с ними так обращаются и их жизни ничего не стоят, то что могут сделать с ним! Всё это он думал, вертя в руках ключи от Бункера. Решится? А дальше? Плана не было. А вот у Брандо всегда он был! Да! Потому что надо подумать! Так! Подумать… Питон сел потёр лоб! Точно! Всё должно быть просто! Очень просто! Он взял ключи и пошёл в Бункер…

…Ключ в дверях повернулся и Брандо сказал:

– Это точно за нами, спасибо тебе, Ёжик! А ты извини… Аля, – он впервые назвал её имя.

– Тебе спасибо командир! Ну а ты, если что – бей сильнее! А то бьёшь как девчонка!

– Ну, не скажи! – возразил Брандо.

– Живой не дамся! – сказала Аля. – И при возможности Витьке оторву что нибудь!

– Брандо, – из-за двери раздался шепот.

Брандо не поверил своим ушам .

–Питончик? –сказал он удивлённо. – Тебя за нами прислали?

– Нет. Я сам.

И Питон спустился в Бункер, посветил фонариком на командира и Ёжика, лица у обоих были разбиты.

– Отделали вас!

– Да нет! Это вот она! – и кивнул на Алю, Питон посветил на неё.

– Короче, есть план, только надо быстро! – говоря это, Питон отмыкал наручники. – Прыгаете в машину и даёте дёру.

– В какую машину? – спросил Брандо.

– УАЗик, я к дверям подогнал, который вы вчера отжали в лесу вместе с бензовозом.

– А бензовоз где?

– Так там же и стоит, где ты его оставил, его спецы охраняют.

– Сколько? – спросил Брандо.

– То ли три, то ли два…

– «То ли, то ли», – передразнил Брандо Питона. – Ты же спец! Точно должен знать!

– Три! Точно три!

– Значит так! Питончик, найди комбинезон вот этой дамы, – он указал на Алю. – И наши принеси!

– Нет проблем! Я знаю, где её вещи!

Аля удивлённо посмотрела на Брандо, но ничего не сказала

Через десять минут они были полностью. Питон стоял у дверей

– Значит план такой, – шепотом сказал Брандо. – Хода назад у нас нет, отбиваем бензовоз и едем в твой Край тысячи сосен.

Аля молчала

–Я не поеду! – сказал Ёжик

– Тогда тебе хана.

– Я пойду на юг, за Большую стену.

Брандо посмотрел на Ёжика и обнял его.

– Смотри не сдохни, Ёж!

Все тихо вышли из Бункера, на Алю накинули черную куртку спеца и надели респиратор.

– Жди меня у ближайших домов, – сказал Брандо Але, куда делся Ёжик он заметить не успел.

– Привет, парни, надо перегнать в другое место, – сказал он спецам, охранявшим бензовоз. Командирский голос сделали своё дело, они послушно ушли. Брандо завёл машину и медленно тронулся в сторону Али.

– Садись быстро! – он на ходу открыл дверь, Аля запрыгнула в кабину.

– Как ты так быстро!

– Быстро не быстро! Поехали!

Проезжая мимо знакомого дома он вдруг сказала:

– Стой! Возьмём Виктора.

– Ага! На самое лучшее место его посадим! Виктора! Да он тебя предал!

– Знаю, – тихо сказал Аля и открыла на полной скорости двери. – Я выпрыгну сейчас!

– Дура! – крикнул в сердцах Брандо и резко тормознул. – Пять минут забрать этого сопливого!

Аля моментально скрылась в подъезде…

… Виктор лежал на сломанной кровати и вспоминал прошлую ночь с Алей. Без капканов крысы бегали по полу и принюхивались, вставали на задние лапы смотрели на Виктора. Пусть они меня сожрут, решил он и отвернулся к стенке. Шершавая рука коснулась его щеки.

– У тебя три минуты на сборы, – сказал Аля.

Аля?! Он подскочил. Аля! Она стояла перед ним в том самом зеленом кобезе.

– А? – спросил он тупо. – Как это…ты…

– Уже две.

Не задавая больше вопросов Он моментально оделся, метнулся во вторую комнату, вещмешок с консервами был на готове.

– Пошли.

Он молча обернулся на своё жилище, привык он к нему. Больше не увижу – мелькнула мысль. Дальше он ничего не спрашивал и не чему не удивлялся. Сев в машину между Брандо и Алей он понял – теперь назад точно дороги не будет!

Брандо не торопясь ехал вдоль домов и о чем-то думал.

– Ты с детьми управляться умеешь?

– Да, – ответил Виктор.

– Да не ты! Аля, умеешь?

– Справлюсь! Мальчик, девочка?

– Мальчик!

Аля улыбнулась разбитым лицом.

– Всегда хотела пацана!

– Сейчас будет тебе пацан! – Брандо резко свернул в переулок и погнал к своему большому дому…

…Машина третьи сутки мчалась по бездорожью, объезжая города, дозиметры молчали, в кабине было жарко, Петька спал на руках у Али. У Брандо давно не было такого хорошего настроения. Спидометр отсчитывал километры на восток, впереди Край тысячелетних сосен! А горючки у нас хватит! Точно хватит, улыбаясь, думал Брандо. Аля положила голову на плечо к Виктору и запела колыбельную…

1946 г. Одесса. Коммунальная квартира.

1

– Дяденька, а вы правда милиционер?

– Правда, правда, иди, мальчик, к маме…

– Дяденька милиционер, а вы здесь будете жить?

– Буду, буду, иди, мальчик, к маме…

– Дяденька милиционер, а я уже покакал.

Ложка с борщом не дошла до назначения, старший оперуполномоченный Петров, командированный в Одессу, с тоской посмотрел на кучерявого мальчонку, вспомнил мамкины пельмени, сало, холодец, вздохнул, и проглотил суп.

– Сёма, шо ты пристал к гражданину майору, иди жри уже свой холодный кнёдлик и получай свой утренний подзатыльник.

– Я не майор, гражданочка, я старший лейтенант.

– Ой, та по мне хоть подполковник! Всё ж новый человек в доме. Сёма жри ртом! Шош ты футбол в окно смотришь? – и высунувшись в окно закричала на пацанов, гоняющих мяч: – Эй, шлемазлы, шоп вы сдохли! Шож вам подлецам не спится с утра! Бросьте мяч и идите курить часа на пол, пока Сёма не поел кнёдлик!

Старший лейтенант удивлённо посмотрел на молодую женщину:

– Зачем вы их… курить отправляете? Они же ещё дети!

– Ой, да в каком месте организма они дети! Одному пятнадцать, другому шестнадцать. Вы бы разобрались с этими бандитами, гражданин начальник. Сёма с их кушает плохо, когда из окна смотрит.

Старший лейтенант доел борщ.

– Спасибо! Сара Абрамовна! Вкусно!

– Ой, можно да просто Сарочка, и где же ви тут поняли вкусно? Вода в капусте и ложка соли. Вот приедет мой дядя Зяма из Винницы, он такую плацинду с тыквой сделает, шо я вам так скажу – ви не зря сюдой приехали!

– Я не приехал, меня направили…

– Вот направляющий сильно не ошибся, когда направил молодого и красивого товарища майора.

– Да я не майор, я …– он не успел закончить.

– А шо мы тут мучаем товарища гражданина начальника розыска? – на кухню вошла крупная женщина.

– Да я не начальник розыска, я…. – но его уже не слушали.

– Роза Самуиловна, ви себе идите и проспитесь. Хто мучает? Мы говорим за дядю Зяму из Винницы.

– За дядю Зяму из Винницы?

– Да, за дядю Зяму из Винницы.

– То есть, за дядю Зяму из Винницы, которого я знаю лично?

– То есть да, за дядю Зяму из Винницы, которого ви знаете лично.

– И шо таки с дядей Зямой из Винницы не так?

– А ни шо, с дядей Зямой из Винницы всё так.

– Но?

– Но он приедет.

– Прямо из Винницы?

– Прямо из Винницы.

– Прямо сюдой?

– Прямо сюдой.

– И шо тут будет делать дядя Зяма из Винницы?

– Дядя Зяма из Винницы будет делать плацинду с тыквой.

– А дядя Зяма из Винницы знает, что он таки будет делать плацинду с тыквой?

– Нет, дядя Зяма из Винницы не знает, что он будет делать плацинду с тыквой.

– Слушайте мене всегда, и не слушайте её ни разу,товарищ начальник розыска, – проговорила Роза Самуиловна, – когда последний раз приезжал дядя Зяма из Винницы, ви себе думаете, он сделал эту вкусную плацинду с тыквой? Нет! Дядя Зяма из Винницы сделал мне ребёнка, – Роза Самуиловна повернулась и позвала: – Марик! Марк! Шо то ты себе много спишь! Товарищ начальник хочет на тебя посмотреть, как на ребёнка!

– Роза Самуиловна! Я не хочу ни на кого смотреть! Шесть утра! Зачем вы ребёнка будете?– возмутился расквартированный милиционер.

– Ой, товарищ начальник, кричите на своих бандитов которых поймаете, а Марик вам сыграет.

–Что? На чем?

– Как что? Как на чем? Черни конечно! Этюды! На скрипке! Марк! Товарищ начальник розыска хочет послушать пятый этюд Черни!

– Я не хочу ничего слушать! Никого Черни!

– Вы что? Плохой человек?

– Нет….

– Ну, таки значит вы любите музыку и скрипку!

В дверях кухни появился заспанный мальчик в трусах, в майке, со скрипкой в руках.

–Пятый? – послушно спросил он.

Роза Самуиловна кивнула горбатым носом.

Марик заскрипел смычком по струнам перебирая пальцами.

– А ви знаете, что его отец – эта изрядная сволочь из Винницы – до войны играл в симфоническом оркестре на валторне и немного на трубе у Лёлика Вайсбейна?

– У кого?…

– Ну Лёлик! Вайсбейн! Ну откуда вам его знать! Вас же здесь не было! А какие люди его звали на похороны…Ой-вэй!

Роза Самуиловна начала рассказывать, что когда умер профессор Плешиц Осип Львович, и дядя Зяма из Винницы играл на трубе так вдохновенно и громко, что его выгнали с оркестра и не пригласили на поминки. Старший оперуполномоченный обескураженно повернул голову в сторону Сары Абрамовны ища поддержки, но та разговаривала с кем-то через окно, Сёма доедал холодный кнёдлик, пацаны во дворе докуривали папиросы, дядя Зяма должен скоро приехать из Винницы делать плацинду с тыквой, а Марик играл этюд Черни… Одесса просыпалась…

2

Старший лейтенант Петров пришёл после дежурства домой, в квартиру, где была его комната и принёс усиленный паёк, и где, также, по комнатам жили Роза Самуиловна с Мариком, отец которого был дядя Зяма из Винницы, напротив – Сара Абрамовна с Сёмой. Ещё в одной комнате жил Рубен Лазаревич Михельсон, человек непонятного возраста, имевший непонятный род занятий – то ли ювелир, то ли антиквар, но всем говорил, что он правовед и почти что адвокат. В судах, он, конечно, бывал, но только по мелкому хулиганству или в качестве обвиняемого. Но с появлением в доме командированного оперуполномоченного уголовного розыска Петрова, Рубен Лазаревич очень редко стал выходить из комнаты, и вообще старался с ним не сталкиваться в узких коридорах дома, туалете, ванной и кухне, хотя его и звали попить вместе чаю.В самой большой комнате, по соседству с Рубеном Лазаревичем жила семейная пара из трех человек: татарин Русик Рашидов, грузин Жорик Батурдия по прозвищу Гоша Вангог и молдаванка Рада Бойко. Русик был законным мужем Рады, а от Жорика Рада была на сносях, и понятно, что он был законным будущим отцом. Эту комнату так и звали – дружба народов или третий интернационал или интернационал трёх. Как это всё случилось – отдельная история. И вот, эта отдельная история.

Рада вдруг неожиданно получает известие о том, что ейный муж, гвардии капитан Руслан Рашидович Рашидов геройски сгорел в танке со всем экипажем, и пусть доблестная вдова не беспокоится, таких героев много, не ей одной такая честь, и к ордену он, конечно, представлен, разумеется, посмертно. Ну, а что? Генеральное наступление по всем фронтам! И Берлин на горизонте!Поубивалась, значит, с горя Рада неделю, соседки поутешали, как могли, Марк даже Шопена на скрипке выучил и играл под дверями Рады вечерами, чем доводил молодую женщину до исступления. И решила Рада Бойко заказать портрет своего гвардии капитана, геройски погибшего мужа.Вроде как явился он ей во сне и говорит: «Хочу, Рада, портрет я свой геройский, чтоб с орденами и медалями, да на танке!». Ну, тут в один голос Роза Самуиловна да Сара Абрамовна – подхватили идею и даже скинулись по рублю. Художника только одного знали–Жорика из кинотеатра, по прозвищу Вангог. Его так прозвали, из-за отсутствия одного уха – на фронте осколком гранаты оторвало. Как-то командир прознал, что Жорик хорошо рисует, а то, что он тощий и в кустах не заметен – так это и к лучшему. И отправилиего в тыл к немцам срисовать позиции и другие нужные детали. Жорик так увлёкся своим любимым делом, что не заметил, как фрицы сзади почти по плечу его хлопают. А боец, который должен был его охранять – прикорнул в теньке. В общем, одна, вторая, граната. Ноги- то Жорик унёс и другие части тела, а вот ухо отсекло, а товарищ его бой принял, да так не вернулся. В штабе вначале хотели его расстрелять, чтоб уж совсем не мучился без уха, но потом Жорик по памяти нарисовал всё до мельчайших деталей, потому как планшет он посеял по дороге. И ему разрешили медсанбат и спирту, а потом даже комиссовали, потому как Жорик после этого ещё и косить начал одним глазом. А кому косоглазый солдат нужен? Только патроны переводить. Но рисовать не бросил – закроет один глаз, и портрет за полчаса наваяет. Так и работал в кинотеатре – рисовал афиши, да портреты. А тут и войне скоро конец, попёрли фильмы трофейные! Только и успевал Жорик красивых мадам рисовать да джентльменов в шляпах. И приходит к нему Рада, так и так, портрет геройского мужа хочу, славного танкиста, вот только карточка есть свадебная, вы уж как ни-будь сообразите военного сделать. Смотрит Жорик на Раду один глазом, а вторым на фотокарточку одновременно, ну а что?Косоглазие, контузия. Сделаем, говорит, по какому адресу занести шедевр? И через два дня Роза Самуиловна открывает двери, а там стоит Жорик с большим портретом в деревянной рамке в одной руке и бутылкой вина в другой. Уж такой она ему устроила допрос прямо на пороге, что он сразу вспомнил спецотдел, где его мучили вопросами. Портрет Раде понравился: на фоне танка стоял полковник в орденах и медалях, в общем-то, почти похожий на Русика. На вопрос – почему столько медалей и полковник, Жорик ответил, что еле-еле удержался от генерала и Звезды Героя. Ну, это слишком! Возразила Рада, он, конечно герой, но не на столько, на том и порешили, пусть будет полковник. Портрет был водружен на комод, бутылка вина была выпита. Жорик начал приходить в гости, нарисовал Марика со скрипкой на сцене консерватории и Сёму на Красной Площади. В общем, расположение Сары Абрамовны и Розы Самуиловны было завоёвано. Таким образом, к весне сорок шестого Рада была рада своей беременности, которую было явно заметно, а Жорик довольный переехал к ней в комнату.

Как вдруг.

Апрель.Утро. Воскресенье. Звонок в дверь. Жорик пошел открывать.

Вы помните какая у Жорика фотографическая память? Он был на Красной Площади всего один час, но помнит её до каждого кирпичика и камешка, и может нарисовать хоть сейчас. А зал консерватории? Да он помнит сколько там рядов вдоль и поперёк и какого они цветом! И понятно дело, когда он открыл двери, то он узнал со скоростью летящего снаряда в обожженном лице товарища майора не кого-нибудь, а покойного мужа Рады! И с такой же скоростью он захлопнул дверь! Он знал, что единственные его рабочие инструменты это его руки и некосящий в сторону глаз, и если ему сейчас переломают руки и выбьют глаз, то, пожалуй, он не сможет зарабатывать на жизнь любимым делом.

–Её нет дома! – сказал Жорик, что первое пришлона ум.

– Кого нет? – раздалось из-за двери.

– Никого нет! – ему стало плохо и глаза разошлись по сторонам ещё больше.

Опять позвонили, более долго и настойчиво. Из комнаты вышла Рада в халатике, выпирал маленький животик.

– Ты чего не открываешь, Жорик?

– Там… это.. портрет приехал… живой…

– Кто? Какой портрет?

– Ну, полковник, только он не полковник, а майор, морда всмятку, а медалей столько же….

– Кто……..? – Рада кинулась к дверям, но потеряв чувства, повисла на руках у Жорика. Уложив её на пол, Жорик и повинуясь судьбе, которая уже стучала в двери, видимо, сорок седьмого размера, обреченно открыл дверь…

… уже был обед, но из комнаты, где жили Жорик с Радой, а до этого Рада с Русиком доносились вопли, плач, стоны, хохот, бьющаяся посуда, глухие удары, двигалась мебель, рвалась материя, два раза из дверей вылетал Жорик, больно ударялся о стенку, но опять заходил в комнату. Роза Самуиловна и Сара Абрамовна сидели на кухне тихо и немного боялись. Боялись, как бы этот воскресший танкист не поубивал всех сгоряча. Выйти они не могли, так как Русик им запретил выходить и двигаться, тем более вызывать милицию, пригрозив наградным оружием самого генерала Соломатина, а оно стреляет без осечки!

И вдруг…

Тишина.

Из комнаты на кухню послышались неуверенные шаги. Женщины втянули головы в плечи и зажмурились.

– Дайте десять рублей, – голос Жорика звучал странно и шепеляво: обе губы вздулись, запеклась кровь, синяк, глаза смотрят ровно, косоглазия не было.

– Жорик, родной, зачем тебе деньги?

– За водкой пойду, герой мириться хочет.

И дойдя до дверей, радостно сказал:

– А у меня контузия прошла! Майор знает куда бить! Танкист!

До вечера все сидели на кухни пили и решали как быть. Пригласили Рубен Лазаревича, вроде как правовед, адвокат, хоть и мелкий уголовник, может посоветует чего. Ни минуты не думая Рубен Лазаревич ответил:

– Вам надо жить втроём… – как тут же получил кулаком в лицо от совсем не настроенного шутить товарища танкиста. Брякнувшегося под стол, его, без чувств, отволокли в свою комнату. Жорик ещё раз сбегал за водкой, потом еле сходил, потом его самого унесли. Решили отложить спор до утра. Потом ещё до утра, потом до следующей недели. Потом через месяц. Потом как ребёночек родится.

А портрет майор склеил. Сам. Сильно он ему понравился. Проникновенный.

…Старший лейтенант Петров пришёл после дежурства домой, в квартиру, где была его комната, и принёс усиленный паёк. Но все уже спали.В Одессе была ночь…

3

Дверь в квартиру отворилась в пять утра. Человек в длинном плаще с чемоданами и узлом тихо зашёл в коридор.

– Эх… При НЭПе было лучше,– сказал он негромко и поставил в углу вещи. Слышно было, как из разных комнат сквозь тонкие стены и перегородки доносились храп и сопение: из дальней – глубокий, размеренный без переливов, явно молодой человек, с чувством выполнено долга и с чистой совестью, так спят чекисты и милиционеры – подумал приехавший. Из соседней – тихий и негромкий, ну, тут явно молодая мать с ребенком в постоянном беспокойстве за дитёныша даже во сне. Ещё из-за одной стенки доносилось нестройное трио – человек не удивился, но понять не смог: то ли взрослый сын с отцом и матерью, то ли сестра с двумя братьями. За ближайшей дверью он услышал немолодое мужское покряхтывание. Своим четким слухом человек понял, что так пугливо может спать только какой-то гражданин, а не товарищ, и конечно этот беспокойный гражданин был Михельсон Рубен Лазаревич. За последней дверью был достаточно сочный храп со свистом и второе тихое-тихое подвывание на полувдохе. Человек прислушался:

– Таки моя Розочка еще жива и в теле? А этот плод любви Марик дышит на ля-бемоль и не понимает, что его папаша стоит от него в пяти мерах. Нет, ну надо же! Я их ещё не обнял, а уже хочется уехать!

Он окинул квартиру взглядом.

– Эх… При НЭПе было лучше…

Приехавший был дядя Зямя – Зиновий Ицхакович Шляцекофер, отчаянный еврей, только что освободившийся по амнистии.

Дядя Зяма прошёл на кухню и закурил в открытое окно, Одесса ещё должна была спать целых полтора часа, но не тут то было. Он докурил папиросу, и со словами: «Шо то вы мене сегодня не радостные, господа нэпманы», достал из своих вещей медную трубу. Выйдя на кухню, вздохнул полной грудью и, закрыв глаза, он заиграл «Рио-риту». Проникновенно. С душой. Громко. Первым в коридор выбежал из своей комнаты взлохмаченный оперуполномоченный Петров с наганом в руке, вторым выскочил контуженый танкист Русик в танковом шлеме и с наградным маузером. Оба в синих трусах и в майках, посмотрев друг на друга, молча пошли на кухню, взведя курки. Увидев двоих с оружием, Зиновий Ицхакович очень удивился и опустил трубу.

– Скажите, любезные, а теперь в Одессе каждому поцу выдают шпалера возле Дюка? Или можно их за недорого купить на Привозе?

– Вы кто такой и зачем так рано играете в нашей квартире музыку на….

–…трубе, – подсказал Русик.

– Да, на трубе…

– Хотя у вас и интеллигентная морда, вы не можете отличить трубу от флюгельгорна. По тому, что вы грамотно ставите вопросы и не палите патронами как скаженный, и к тому же аккуратно подстрижены, скажу, что вам – вы не поц, а гражданин из органов. А судя по вашей злобной улыбке басурманина, – он обратился к Русику, – и непонятному головному убору, скажу, что вы, контуженный герой войны, и таки могёти сделать во мне дырку как за здрасьте, и хочу вам заметить, грозный воин, я сильно против.

Дядя Зяма поднял флюгельгорн и заиграл «Прощание славянки». Тут и Петров и Русик невольно вытянулись во фрунт и опустили оружие. На припеве проснулись все, на кухню пробралась Роза Самуиловна и со слезами кинулась на шею дяде Зяме, Марик в таких же трусах и майке как у старших соседей смотрел на всё с любопытством. Прибежала Сара Абрамовна с Сёмой, не было только Рубена Лазаревича и Жорика с Радой. Кухня стала мала. Женщины обнимали и целовали дядю Зяму.

– И хде ж ты был, Зяма?! Столько лет?

– Хде был …хде был.. Вообще-то я хотел быть в Палестинах, но был я в лагерях…

– Как в лагерях?

– Зяма? Как? За что?

Зиновий Ицхакович достал из внутреннего кармана документ:

– Нет сомнений, гражданин начальник, подлинник об амнистии. Хотя между нами говоря, Рубен Лазаревич, а кстати, где этот мелкий мошенник? Так вот, Рубен Лазаревич сделал бы эту ксиву гораздо качественнее и быстрее, понимаете? Быстрее! А не четыре года, как мой начлаг Ёонас Эвович Ясс.

Все эти слова были обращены к оперуполномоченному Петрову.

– Рад за вас, дядя Зяма…

– Марик, – он повернулся к мальчику и подозрительно спросил, – шо то ты сильно стал похож на мою фотокарточку в детстве.

– Зяма, я шо то опять плохо не поняла, – у Розы Самуиловны в голосе появилось напряжение, – тебе снова таки кажется, шо Марик не твой сын? Или ты как обычно имеешь ввиду?

– Ой, Розочка, да разве я тебе ни разу не говорил, шо такое чудо сотворить мог только я и ещё несколько красивых людей? – он погладил Марика по курчавой голове.

– Вот только не надо за несколько людей! Я их не знаю! Может они и красивые. Но я знаю тебя! Хотя твоя морда и похожа на жамкнутый сапог – мальчик удался!

– Марик, – дядя Зяма повернулся к мальчику. – Сделай себе профессию зуботехника. С такой специальностью можешь работать хоть где. Даже в тюрьме не пропадёшь, хоть завтра садись, будешь там уважаемым человеком. Уж поверь, я знаю. Это тебе отцовский совет.

– Зяма, ты наполовину дурак стал? Или с рождения на четыре третьих, как твой папаша-биндюжник? Такое ребенку советовать?

– Сесть в тюрьму?

– Нет! Пойти в зуботехники! Мальчик хочет стать кандидатом наук за медицину!

– Розочка, дорогая, ещё нет название болезней, которыми ты придумаешь себе заболеть, чтобы Марик тебя лечил на старости лет.

– А давайте за встречу, – на пороге кухни появился уже одетый Петров с бутылкой вина.

Тут все зашумели, захохотали, начали собирать на стол, доставать рюмки и тарелки.

– А не рано ли пить? – спросил Русик всё также в трусах, в шлеме и с наганом.

– Русик, дорогой, сегодня суббота, можно начинать с самого утра, – и Сара Абрамовна обняла и поцеловала Русика. Тут в коридоре появилась беременная Рада с Жориком.

– Ой, Русик! Прямо на глазах твоей жены с отцом твоего ребенка тебя целую! Ну, это я от радости, Рада! – Сара Абрамовна задорно рассмеялась и продолжала хлопотать у стола.

Через час, когда уже на столе дымилась вареная картошка в кастрюле, была нехитрая закуска из огурцов и синеньких, соленной рыбы и зелени, все сели за стол и налили вина. Первым сказал тост Зиновий Ицхакович, он уже успел принять ванну и сидел мокрыми кудрями в мятой но чистой рубахе.

– Дорогие мои и незнакомые мне люди-граждане! Я счастливый человек! Я очень счастлив, что попал в тюрьму…

– Как? Ты что? Зяма…, – раздалось из-за стола.