скачать книгу бесплатно
«1. Три первых наших писателя представляли собой детище якутского устного творчества в сочетании с благотворным влиянием русской классической литературы, а через нее – мировой классики.
2. Кулаковский, Софронов и Неустроев – основоположники художественной литературы родного народа, трех ее основных жанров – поэзии, драматургии и прозы.
3. Они являлись критическими реалистами, которые правдиво изображали в своих произведениях, в основном, досоветскую действительность.
4. Кулаковский, Софронов и Неустроев по своим общественно-политическим взглядам были просветителями, демократическими, прогрессивными деятелями».
Отстаивать эти положения Георгию Прокопьевичу пришлось всю свою жизнь. В его убежденности большое значение сыграла, как говорил не раз Башарин, и война – она поставила перед Россией чисто национальные задачи выживания и существования.
Но стоило вернуться к мирному времени, как вновь заработал классовый молох: в 1952 году, как буржуазного националиста, Башарина исключают из партии, его знаменитая книга о наследии запрещается, он был лишен кандидатской и докторской степени, профессорского звания, уволен с работы. Десять лет длилась опала, пока абсурдные обвинения не были сняты. Это десятилетие далось Георгию Прокопьевичу ценой неимоверных жизненных и творческих усилий, о чем он мне в тот вечер подробно рассказывал.
Когда Якутия отмечала его 80-летие, он сказал, подводя жизненные итоги: «У меня было тяжелое детство и юношество. В годы учебы находился под гнетом бедности и болезни. В обстановке культа личности меня душили кошмары чудовищных политических преследований, клеветы и обливания грязью. Но, несмотря ни на что, считаю себя счастливым человеком. Нашел счастье в научных исследованиях, профессорской работе, общественно-политической деятельности, в хорошем, сердечном отношении ко мне родного народа».
Профессор Башарин становился символом якутского национального возрождения три раза: в годы великой войны, когда он смело, активно, убежденно отстоял культурное наследие народа, в 50–80 годы, когда не сдавался и своим мужеством являл пример для всей якутской интеллигенции, и в новейшей истории, когда призвал к дружбе народов, видя в ней наиболее плодотворную среду для раскрытия многонационального своеобразия России.
И везде оказался прав.
Мы – северяне!
Каждый день, в определенный вечерний час я вижу и слышу высоко над собой самолет, делающий разворот над северным озером и уходящий маршрутом прямо на восток. Это якутский «Боинг», который летит из Москвы на Лену через Русский Север, Урал, Западную Сибирь…
Раньше мы летали в Якутию на родных «Ту» другим маршрутом: с дозаправкой в Новосибирске. Оттуда самолет выходил на Лену и по ней, как по ориентиру, поднимался на север к долине Туймаады, где сжатый с трех сторон возвышенностью, речным руслом и аэропортом располагается Якутск. Подлет по реке производил сильное впечатление. Лена, как гигантский позвоночник, своими притоками держала прилегающие к ней земли.
В ранней утренней тьме, когда самолет заходил на посадку, Якутск виделся рассыпанной кучкой углей вдоль берега Лены. После безлюдных уральских и сибирских просторов, где часами не видно ни одного огня, город напоминал камелек в одинокой юрте, у которого можно отогреться и отдохнуть от дальней дороги.
Рассматривая карту Республики Саха, я удивлялся: за все эти годы успел побывать в большинстве якутских улусов. Самолетом, на вертолете, машинами, теплоходами облетел и объехал огромную территорию. В родной для меня Вологодчине я не был и в половине районов.
Между нашими землями немало общего. Больше, чем различий. Перечисляю по порядку.
Наши пейзажи напоминают якутские. Перед моими деревенскими окнами водная долина Кубенского озера простирается шириной в 12 километров. Наталья Харлампьева из своей якутской квартиры на набережной Лены видит такую же картину – русло реки Лены здесь разливается на те же 12 километров. Песчаные отмели рек Сухоны и Кубены напоминают пески Алдана и Синэ (Синей). Их обрывистые берега, к примеру, в наших Опоках, где высота круч с полкилометра, – слепок с таких же якутских берегов.
Если Якутия – кладезь земных даров, больше подземных, то Вологодская область – сундук с сокровищами, где имеются запасы золота, десятки кимберлитовых трубок с алмазами, в недрах области находятся 650 миллионов тонн нефти. Алмазы, кстати, моложе и качественнее якутских.
Погодные условия тоже схожи – морозы зимой бывают под минус 50, а летняя жара доходит до 35 градусов. Только вот комары в Якутии крупнее, зато вологодские злее. Мне очень помогает в борьбе с ними якутская махалка (тайбур), которую я приобрел в Якутске, экзотическая вещь для наших мест. В одной из книг вычитал, что такими махалками пользовались еще хунны, а хуннов у нас, к сожалению, не было.
Якутский нож у меня тоже имеется, я им часто пользуюсь. Удобная штука! В интернете рассказано не только о полезных в хозяйстве качествах якутского ножа, но и о его тайнах, которые не разгаданы по причине древности ножа.
Единственный водоем в европейской части России, где водится рыба нельма, – мое Кубенское озеро. Когда-то эта любимая якутами рыба заходила и в наши реки на нерест из Ледовитого океана, скатываясь после икрометания обратно. После постройки в начале XIX века на Сухоне плотины нельму в Кубенском озере «закрыли». Она здесь акклиматизировалась, прижилась и еще в 50-70-е годы XX века добывалась рыбными бригадами центнерами. Сейчас ее осталось мало, переловили всю.
У нас много лосей-сохатых, один из которых в сентябре 2009 года бегал прямо у моего участка. Я сидел у теплой печки, читал повести Николая Лугинова, а в окно заглянула лосиная голова: «Привет из Якутии!»
Немало и пернатой живности – журавлей, лебедей, гусей (это перелетные птицы, но они у нас подолгу кормятся), уток, глухарей, ястребов и разного рода мелких птах.
Пушные звери тоже имеются. Кроме соболей, которых давно извели. Это – бобры, куницы, белки, ондатры… В гербе соседнего Усть-Кубенского района, что на другом берегу озера, изображена рысь. Их там было много, как кошек.
О зайцах, лисах, волках, медведях и не говорю. Охотничий рай, что бы мне не хвастал про свою любимую Якутию Николай Лугинов.
Лошадей и оленей у нас, к сожалению, нет. А были. Стада диких оленей в XIX веке паслись на наших пожнях, а рабочих лошадей имелось на каждое крестьянское хозяйство по несколько голов. В моем деревенском доме висит шкура якутской лошадки. Никто из гостей не может отгадать, что это такое. Якутская лошадь, объясняю им, – это чудо природы, весь год пасется на воле, сама зимой добывает корм из-под снега. А кумыс!.. А жеребятина!..
Просторы наши близки якутским. Если от моего дома провести прямую на северо-восток до Белого моря, то на всю эту тысячу километров не будет ни одного строения и жилища. Говорят, что в тех таежных и болотистых местах не ступала еще нога человека. Ну, прямо, как в Якутии!
А кто из русских первыми побывал в Якутии? Кто ее открыл для России? Почитайте очерк Валентина Распутина «Русское Устье» о поселении в устье Индигирки и ответ будет дан – древние новгородцы с Русского Севера. А Вологда была главным новгородским форпостом в движении на восток. Наш край дал России первооткрывателей Сибири, Дальнего Востока, Аляски и даже Калифорнии (Форт Росс) – от Семена Дежнева до Ивана Кускова. Только один город Тотьма, что стоит на реке Сухоне, снарядил и отправил в Сибирь более 20 экспедиций. Кстати, у Валентина Григорьевича Распутина, иркутянина, бабушка носила фамилию Вологжина. «По всей Ангаре, – рассказывал мне Распутин, – эта фамилия распространена. И язык у нас общий. Я читаю Василия Белова и удивляюсь, откуда он знает наши словечки, а он мне в ответ: „Валентин, ты, где слышал речь-то нашу?“
Занимаясь этим вопросом, я долго не мог представить – как и почему северный крестьянин „сорвался“ с обжитых мест и „побежал“ в Сибирь. Даже сегодня такие переезды россиянам даются с трудом, а тогда, четыреста лет назад…
Неужели северного русского крестьянина вела примитивная алчность, жажда наживы? Но у нас и своего земного богатства хватало. Только бери! А может, этот переселенец имел романтический настрой, некую мечту, ведь, искало же веками российское крестьянство счастливую страну Беловодье (Лукоморье, „златокипящую Мангазею“ и т. д.). Для массового исхода этот пример вряд ли подходит, потому что вологодский крестьянин имел практичный склад ума, не слыл авантюристом и искателем приключений. У него и на родине своих забот, хлопот и трудов хватало.
Для меня всё решила, найденная мной, челобитная царю Михаилу Федоровичу, первому из Романовых, посланная через монахов Спасо-Каменного монастыря, что на Кубенском озере, от лица местных крестьян. В те годы Россия выходила из Смуты, в которой погибла половина населения страны. Нужно было в очередной раз восстанавливать практически распавшуюся страну. Молодой царь заставил пополнять сильно оскудевшую казну северное крестьянство, сохранившее у себя хлебопашество и промыслы. Приказал собирать 13 податей-налогов с каждой семьи. Груз явно неподъемный. И отказаться нельзя. Вот тогда-то и потекли северные крестьяне в Сибирь-матушку, спасаясь от полного разорения. Одному бежать было нельзя, так как налоговое бремя переходило на соседа, который и со своим-то не справлялся. Уезжали деревнями, селами, бросали крепкие пятистенки, налаженное хозяйство, распаханные поля, забивали скотину. Уплывали по знакомым водным путям, через волоки, оседая в тобольских и омских краях, а кто посмелее – забирался и в устье Индигирки.
В книге Распутина я увидел фотографию лодки из Русского Устья (нынешний Аллайховский улус) – типичная наша вологодская плоскодонка, даже уключины для весел такие же, как у северных карбасов и стружков. На них и сегодня еще плавают по бурному озеру и тихим рекам мои земляки.
Если углубиться в историю, то можно вспомнить и выводы писателя Николая Лугинова, моего друга, который утверждает, что все мы родом от Чингисхана. Насчет якутов эта гипотеза все-таки не бесспорна, слишком темна история. А вот вологодские княжеские корни напрямую связаны с великим завоевателем (или, как уточнил бы Николай Алексеевич, строителем Евразийской империи, предшественницы Российской). Наш первый удельный князь Глеб Белозерский, любимый племянник Александра Невского, живший в XIII веке, был женат на дочери хана Сартака и трижды наведовался в Каракорум, столицу Золотой Орды, в качестве монгольского зятя. Выходит, что и наша удельная княжеская династия являлась потомками Чингисхана. Кстати, не потому ли мелкие вологодские волости назывались улусцами до 1917 года?
Можно допустить, что и сам Чингисхан стал потомком русского князя. Так что гипотеза моего друга может звучать и так: все мы родом от русских и монголов.
Подобных исторических сюжетов в якутско-вологодском прошлом можно найти немало – только отбирай, какие интереснее и лучше. Но вернусь к теме общности наших народов и еще перечислю кое-какие примеры.
Якуты танцуют осоухай, мы водим хороводы, и тоже в июне, в заговенье, когда прощаемся с весной. Заговенье – наш народный праздник, как ысыах.
Якуты пьют кумыс из чоронов, мы пьем молоко из крынок, похожих на чороны, только глиняных.
Якуты – православные с примесью шаманизма, мы – православные с примесью язычества.
Особо скажу о нашем Таттинском улусе – Кирилловском районе. Здесь располагается духовный центр вологодской земли, как и Татта – колыбель якутской культуры. Природа этих, отстоящих друг от друга на многие тысячи километров мест, удивительно похожа: березовые и хвойные перелески, небольшие речки и горушки, светлые дали, душистые от цветов поляны. И еще линзы многочисленных голубых озер. Если уснешь в Татте, а проснешься в Кириллове, то сразу и не поймешь: где ты.
Еще мы любим свою пищу (пироги, к примеру, зеленые щи, ту же бруснику и чернику, как и якуты, клюкву). Жаль только, что не едим строганину – виновато глобальное потепление, рыба не морозится. Как и братья якуты, пьем много вина (в смысле, водки). Здесь уж лучше с нами не равняться: всё равно перепьем!
Особо роднит нас культура народов. В Якутии был свой Николай Рубцов – поэтесса Варвара Потапова, а у нас имеется ваш Василий Яковлев-Далан – его тезка Василий Белов. С таким же независимым характером. Вы – „люди эпохи Далана“, как сказал Семен Тумат, а мы – „люди эпохи Белова“.
А какая у нас графика. Она известна в России, как и не менее знаменитая якутская школа графики.
Игра на хомусе хорошо передает протяженность якутского пространства, его гулкое одиночество. Наши поля и перелески звучат в наигрышах кирилловской гармони – грустных, своей пронзительностью бередящих душу.
Если одеть нашу женщину в якутский сангыях, то она покажется ряженой, а если на якута напялить косоворотку – то он сойдет за актера, сбежавшего из театра, где идет пьеса Василия Белова „Над чистой водой“. Национальная одежда к лицу только людям своей национальности. Замечено не мной. Сидя с руководителем Вологодской писательской организации Михаилом Карачевым в урасе на родине Суоруна Омоллона, я не заметил, как вошла якутского девушка во всем великолепии национального наряда, в богатейшем одеянии из пушнины. Михаил Иванович толкнул меня локтём – смотри, мол, какая красавица. Как поэт, он с первого взгляда в нее влюбился, глаз не мог оторвать. Потом года два приглашал ее на поэтический праздник „Рубцовская осень“ в Вологду, с условием, чтобы она нарядилась так же, как в Якутии. Думаю, что смотреть на прекрасную якутку сбежалась бы половина города.
Наши писатели очень похожи на своих коллег из Якутии. Исторический рассказчик Александр Грязев – вылитый Николай Калитин. Усатый Анатолий Ехалов – двойник Егора Неймохова. А щуплый Александр Цыганов собрат Николая Винокурова – Урсуна.
С вологодским писателем Робертом Балакшиным мы ездили по Якутии по приглашению компании АЛРОСА. И всюду он забирал с банкетных столов пустые бутылки, чтобы смыть с них этикетки (он их коллекционирует, такое у него хобби). В Якутске, где бутылок особенно было много, Роберт Александрович заполнил отмокающей посудой всю ванную в роскошном номере гостиницы. Горничная, увидев такую картину, чуть не упала в обморок, подумав, что у постояльца не осталось денег, и он решил сдать в приемный пункт пустые бутылки.
В другой раз прощаюсь перед отлетом в Москву с хорошим поэтом Иваном Егоровичем Федосеевым (светлая ему память!), по прозвищу „якутские глаза“, так как он имел на лице только узкие щелки. Прощаюсь на ступеньках аэропорта. „Вадим, дорогой, что тебе подарить от якутского поэта Федосеева?“ – вопрашивает Иван Егорович. – Дарю тебе мою шапку, а ты мне на память оставь свою». Так я и улетел в заячем треухе Федосеева, а веселый Иван Егорович остался в моей соболиной ушанке.
Сколько было таких эпизодов, забавных историй, роднящих нас крепче всех призывов и клятв!
Я знал почти всех писателей якутов. С ними постоянно был на связи, печатал их статьи, издавал книги, писал о них сам. Многие из них были прекрасными людьми, о них надо бы сказать подробнее, но это невозможно. Почему я пишу в прошедшем времени? Потому что этот литературный лесок поредел. Нет поэта Алексея Михайлова, у которого я гостил в Якутске, и вдова которого Марта хранит светлую память о своем рано сгоревшем муже поэте. Скончался Леонид Попов, замечательный стихотворец, книги которого я рецензировал в «Литературной газете». Ушел из жизни мой товарищ Иван Федосеев. Нет на этом свете Валентины Гаврильевой. Многих нет.
Но я надеюсь, что мои друзья, в первую очередь, Николай Лугинов побывают и на моей родине. Почему именно он? Потому что он первый, кто меня свозил в Намский улус на рыбалку. Я знаю, что он прекрасный охотник. Давай, Николай, сравнивать, где лучше!..
В советское время Вологодскую область называли шестнадцатой республикой. За независимость и патриотизм. Мы тоже в чем-то националисты, как и якуты. И наше культурное наследие долгое время было под запретом (поэты Николай Клюев, Игорь Северянин, экономист Питирим Сорокин). И хотя получить суверенитет нам, как якутам, не удалось, но «всё впереди», как назвал свой роман Василий Иванович Белов.
Мы северяне, вологодские и якутские, душевно родственны. Это поняли, подружившись, даже Дед Мороз из Великого Устюга и якутский Чысхаан (Властелин Холода). В случае чего – пусть якуты присоединяются к нам, или же, наоборот, мы лучше присоединимся к якутам. Наши субъекты Федерации по численности населения примерно равны, а по территории очень сильно разнятся. Места в Якутии еще достаточно.
Надеюсь, что Вологодский улус Республике Саха (Якутия) не помешает.
Голова сохатого
В одной из поездок по Якутии мы гостили в доме якутского охотника.
Сидя в гостиной, я обратил внимание на мастерски сделанное чучело головы сохатого, которое висело над дверью в прихожую. Прямо как живое!.. Разговорились об охоте и нет-нет да и возвращались к этому чучелу. Хозяин стал меня горячо убеждать, что можно и самому его сделать: выскоблить осторожно, чтобы не повредить мездру, жир, просушить шкуру, вставить вместо глаз обыкновенные электрические лампочки, покрыть лаком рога… Поведал и о ещё каких-то секретах, о которых я сейчас не помню.
Так бы мы и расстались, поговорив, если бы вдруг при нашем отъезде гостеприимный охотник не вытащил мне в подарок из сарая замороженную голову сохатого и, не слушая моих возражений, стал заталкивать её в багажник «Волги». Якутские друзья, вместо того чтобы поддержать меня, стали горячо доказывать, что я её обязательно увезу в Москву, сам выделаю и сохраню таким образом память о нашей поездке, о Якутии. Понятно, что все поэты (особенно меня уговаривали Моисей Ефимов и Савва Тарасов) в душе немного искатели приключений, но в данном случае они их желали не для себя.
Как бы то ни было, мы с рогами и мордой сохатого, высоко торчащими из багажника, приехали в Якутск. Наутро я вылетел в Москву. Хорошо, что ещё стояли мартовские морозы, и беспокоиться за сохранность таёжного трофея не пришлось.
В аэропорту Якутска ничему не удивлялись: видели, наверно, ещё и не такие грузы. Больше всех радовался литературный критик Семён Попов – вот это подарок так подарок!..
Словом, голова сохатого благополучно перелетела в чреве самолёта через всю Россию и приземлилась, наконец, в московском аэропорту Домодедово.
Жду свою охотничью поклажу, а её всё нет и нет… Надо сказать, что в Домодедово багаж выдают на транспортёр не сбоку, как в других аэропортах, а снизу, из подвала. Вдруг из дыры, как из преисподней, раздались громкие крики, естественно, с соответствующими выражениями. Понимая, что они явно в мой адрес, быстро спускаюсь вниз и вижу, как двое дюжих грузчиков, закинув на ленту мою поклажу, разбегаются с криками в разные стороны, а на них с транспортёра кувыркается голова сохатого.
Пришлось нам тащить её по лестнице до такси. Также с грехом пополам затолкали подарок в салон машины. Уф, осталось везти совсем немного!.. Но у подъезда моего дома ни я, ни шофёр никак не могли вытащить экзотический груз из такси. Упёрся, как говорится, рогом и ни в какую!.. Я уж думал плюнуть на всё это, но меня взяла обида – в такую даль дотащил, а в двух шагах бросил… Оборвав обивку салона, голову каким-то чудом выволокли наружу.
На второй день в тепле, оттаяв, голова потекла. Ей радовался только мой малолетний сынишка. Жена стала ругаться, потому что голова вскоре начала и попахивать.
Здесь, в Москве, наставления охотника по выделке чучела выглядели как-то, мягко говоря, не совсем реально. Не зная что делать, к кому обратиться, позвонил своему другу, известному писателю и охотнику нивху Владимиру Санги. Владимир Михайлович спросил:
– У тебя разрешение на отстрел есть? Ветеринарная справка имеется?
Конечно, ни первого, ни второго у меня не было.
– В Москве только одна мастерская. Без документов они твою голову не возьмут, строго запрещено. А сам ты не сделаешь, не старайся.
Но легко сказать – бросить такую красивую и мощную голову, такое чудо природы. Наточив нож и топор, я вытащил её в общий коридор у лифта. Начал, как учили, осторожно подрезать кожу. Но куда там!.. То оставались крупные пласты жира, то острием ножа прорывал шкуру. Намучившись и понимая уже разумом, что не осилить, скрипя зубами от отчаяния, всё-таки через час-другой содрал шкуру со скальпа. Тяжёлая и склизкая, она лежала у моих ног. Выскоблить её было невозможно. Уже не думая ни о чём, грубо, топором отрубил её от рогов.
Так и остались у меня с тех пор огромные рога якутского сохатого с колючей шёрсткой на лбу, которые я, не лакируя, повесил у себя в кабинете. На память о той поездке, на память о Якутии… И как очевидный для себя урок – делать в жизни то, на что способен, что можешь…
«Бурно прожить, жадно дышать…» Алексей Кулаковский
Кулаковский для Якутии означает так много, что нам, представителям других национальностей, трудно это понять.
Он стал символом якутской нации, ее духовным вождем, учителем.
Многие десятилетия вокруг его жизни и наследия шла война, о чем можно прочитать выше.
Но всё в мире, слава Богу, меняется, иногда и к лучшему.
В конце перестройки мне не дали возможности написать в серии «ЖЗЛ» всего лишь небольшой очерк о Кулаковском (наряду с рассказами о других крупных народных поэтах), мол, не рыночной будет книга.
А сейчас в той же серии «ЖЗЛ» готовится отдельный том с биографией Алексея Елисеевича.
Признание большого вклада Кулаковского в развитие национальной и даже мировой культуры стало возможным благодаря отстаиванию его имени якутской интеллигенцией и поддержкой его интеллигенцией в Москве.
В борьбе за наследство Алексея Кулаковского участвовала и моя статья – предисловие к его книге «Сновидение шамана. Стихотворения и поэмы», вышедшей в издательстве «Художественная литература» в 1990 году. В 2002 году якутское издательство «Бичик» эту книгу с предисловием переиздало. Я горжусь, что внес свой посильный вклад в открытии и для русского читателя имени великого поэта и просветителя.
* * *
С воем проносится ветер-снеговей по необозримым про странствам якутской тайги. Продирает студеным гребнем лесные чащобы, лижет морозным языком застывшие русла рек, сыплет колючей поземкой на таежные поляны, где под снежными буграми разбросаны одинокие жилища-юрты. Кажется, нет нигде признаков жизни: схоронилось в глубокие норы зверье, спят в придонных илистых ямах рыбы. Ни писка, ни крика, ни шороха… Только гудение ветра в верхушках корабельных лиственниц, только ледяное дыхание Быка Зимы.
Но лишь приблизишься к юртам, как почувствуешь признаки жизни: горький запах разносимого в клочья дыма, слабые сполохи света на узких оконцах. А когда откроешь дверь и с клубами морозного пара войдешь внутрь жилища, то поразишься многолюдью обитателей этих плывущих в тысячеверстном про странстве утлых домов-суденышек.
У глинобитного камелька, с хрустом пожирающего поленья, древний старик, раскачиваясь в такт, поет протяжную песню. На низких лавках вдоль стен сидят многочисленные слушатели. Иных в темноте и не видно, об их присутствии говорят мерцающие угольки трубок. Ближе к огню подсели, завернувшись в оленьи дохи, ребятишки, на лицах которых отражается вся живость историй, рассказываемых стариком олонхосутом. А самые смелые мальчуганы притаились за углом камелька, радуясь теплу и слушая гул верхнего ветра.
Что чудится старым и малым в древних сказаниях олонхосута? Какой отзвук в сердцах находят гортанные слова, волшебно складывающиеся в картины битв и подвигов богатырей?
И кто этот немолодой уже якут, сидящий на низком табурете невдалеке от сказителя и что-то быстро записывающий в толстую бумажную тетрадь? По виду, кажется, учитель – в темном городском пиджаке, на ногах крепкие торбаса – сапоги. Черные усы выделяются на бледном лице с живыми, поблескивающими в рас косых щелках, глазами. Он еле поспевает за речитативом олонхосута, размашисто занося каждое его слово на бумагу. Быстрее, быстрее!.. Не дать раствориться живому слову в морозной ночи. Не дать ему сгореть, подобно тлеющим в камельке головешкам.
Он, поэт и ученый Алексей Кулаковский, не только сберегает древнее слово для потомков, но и использует его в своих собственных стихотворениях и поэмах. Чтобы и спустя десятилетия, в конце XX века читатели восхищались их эпической силой и проникновенным лиризмом.
1
Зачинатель якутской литературы, оригинальный поэт-мыслитель, ученый-фольклорист, общественный деятель А. Е. Кулаковский (1877–1926) является воистину народным писателем, классиком поэзии, имя которого сегодня стоит в одном ряду с аварцем Гамзатом Цадасой, казахом Джамбулом Джабаевым, чувашом Константином Ивановым, лезгином Сулейманом Стальским… Как мощные зеленые ростки, они пробились сквозь вековую толщу, чтобы возвестить миру о рождении новых литератур, об обретении народами индивидуального поэтического голоса.
Творчество Алексея Кулаковского, прозванного при жизни Эксекюлях Алексей, то есть Орлиный Алексей, выделяется не только чертами истинной самобытности, но и своеобразием своей посмертной судьбы. Отнюдь нелегкой и временами даже трагической.
Будучи по главной сути своего таланта поэтом-просветителем, Алексей Кулаковский воплощал в себе характерные стороны этого мировоззрения. К его жизненной позиции можно отнести характеристику В. И. Ленина, данную им российским писателям-просветителям. В статье «От какого наследства мы отказываемся?» Ленин обратил внимание на три главные особенности просветительства. К первой он отнес «горячую вражду к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области…». Второй чертой является «защита просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и вообще всесторонней европеизации России». И, наконец, третья особенность выступает в отстаивании «интересов народных масс, главным образом крестьян (которые еще не были вполне освобождены или только освобождались в эпоху просветителей), искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостояние и искреннее желание содействовать этому».
Якутский поэт, как демократ-просветитель, связывал будущее родины с культурным ростом, с нравственным совершенствованием народа. Испытывая большое воздействие русской общественной и эстетической мысли (особенно Пушкина и Лермонтова), Алексей Кулаковский постоянно размышлял о национальном своеобразии исторических судеб и культуры якутского народа, о его вкладе в мировое развитие, о будущности якутов. Во многом эти раздумья опередили свое время и сегодня служат одной из причин повышенного интереса к творчеству поэта.
К сожалению, многие десятилетия роль и значение поэзии и публицистики Алексея Кулаковского истолковывались на его роди не с вульгарно-социологических позиций. Оценки его творчества связывались с той или иной политической конъюнктурой, весьма далекой от объективного представления о сложном жизненном пути писателя-просветителя. Узкоклассовым ревнителям удалось даже объявить Кулаковского, по словам современного русского поэта Виктора Кочеткова, «чуть ли не пособником угнетателей якутского народа. Подчас исследования его творчества больше напоминали судебные расследования».
Ныне никто уже не осмелится оспорить растущее с каждым годом значение наследия великого якутского поэта. На его родине одна за другой выходят книги, готовится издание Собрания сочинений. На русском языке были опубликованы две книги – сборник стихов «Песня якута» в издательстве «Советская Рос сия» в 1977 году и избранные сочинения «Наступление лета» (стихи и проза) в издательстве «Современник» в 1986 году.
Поэт всегда был любим и как-то по-особенному тепло почитаем в родном народе. Общечеловеческая ценность его произведений очевидна. Национальная значимость столь же велика. «Мы, якутские писатели, – утверждал народный поэт Якутии Семен Данилов, – все прошли школу А. Кулаковского. Мы у него учились тому, как преданно служить народу своим творчеством, своей поэзией».
2
Алексей Елисеевич Кулаковский родился 4 марта 1877 года в живописной местности Уучай в семье крестьянина-середняка. Его родители, Елисей Васильевич и Анастасия Кононовна Кулаковские, были, как и большинство населения Якутии в те времена, неграмотны. Трудности в содержании многодетной семьи, тяжелые условия жизни заставили отдать годовалого Алексея на воспитание деду по материнской линии. У него мальчик провел свои детские годы. Чем запомнились они ему? В одном из писем Алексей Кулаковский вспоминал: «Будучи малолетком, я целые ночи просиживал „под челюстями“ (якутское выражение) сказочника, слушая его сказки, легенды…». Такие бродячие олонхосуты были частыми гостями в тогдашних якутских юртах.
Именно они сохранили героический эпос олонхо – подлинное сокровище якутского фольклора. Исследователи считают, что эти эпические сказания возникли в VIII–IX веках нашей эры. Но не только седой древностью примечательно олонхо. «Воспевающие красоту природы и жизни, якутские образы, воплощающие мечту и фантазию старинных людей, – пишет знаток народного творчества Г. У. Эргис, – воспитывали эстетические чувства народа, формировали характер людей».
Чтобы читатель имел представление о завораживающем звучании олонхо, которое в детстве слушал Алексей Кулаковский и мелодика которого позднее стала основой его поэтического творчества, приведем небольшой отрывок в переводе Владимира Державина из знаменитого эпического свода «Нюргун Боотур Стремительный», насчитывающего в записи более 36 000 строк:
На широком нижнем кругу
Восьмислойных, огненно-белых небес,
На вершине трехъярусных
Светлых небес,
В обители полуденных лучей,
Где воздух ласково голубой,
Среди озера – никогда
