Заступница

Защитник

Не знаю, что на меня нашло.

За прошедшие десять дней Вера только раз меня наказала, ну… за плохие мысли. Кажется, я привыкаю к тому, что здесь бьют, такого состояния, как в первый раз, не было больше ни разу, хоть и досталось мне… Но почему-то я посчитала, что она имеет право, и плакала несильно. А Валера зачастил, даже на коленях просил прощения, и я ему… я поверила. Что на меня нашло? Знала же, что он плохой!

Мне ещё страшно к нему прикасаться, но я решаю дать ему шанс. Весь день я работаю там, где Вера сказала, а вечером нужно прибраться в комнате. Валера ко мне не прикасается, просто совсем. Ложится в кровать на самый краешек, но не прикасается, не хочет опять сделать то самое, поэтому я немного расслабляюсь, но не сильно – ведь он точно только об этом и думает. Сплю я в найденной в вещах футболке, она длинная и всё отлично закрывает.

Я так сильно устаю, что мне ничего не снится. Девочки в убежище должны поддерживать чистоту, убирать, готовить, а мальчики делают что-то своё, но заняты все, за этим наш начальник следит. Причём следит так, что возмущения нет даже у Валеры, а вот бледный вид иногда да. Тогда я знаю, что ему попало, но жалеть парня не спешу, страшно мне ещё, ну и приглядываюсь я.

Здесь приняты наказания… физические. В тот первый раз я думала, просто с ума сойду, а теперь мне уже всё равно, потому что просквозить мимо шансов нет. Задания даются такие, что либо нужно иметь очень большой опыт, либо как-то мухлевать, но за мной следят очень тщательно, и хотя не бьют до обморока уже, но… Травлю Вячеслав Игоревич запретил совсем, поэтому только так на мне могут отыграться.

Несмотря на то, что произошло в первый день, девчонки меня очень сильно не любят и дружить не хотят. Вот сделать так, чтобы я не успела выполнить задание – это всегда с радостью. И я понимаю, что и почему они творят, но шансов у меня против всех нет, поэтому остаётся только покориться. Раз в неделю, как минимум, обязательно будет больно, и я к этому уже практически привыкла. Кажется, совсем мало времени прошло, а я уже привыкла. Ну или сошла с ума, какая теперь разница?

По воскресеньям у нас просмотр каких-то очень древних фильмов, даже не знаю, откуда наш начальник их взял. Они все, будто в насмешку, о счастливой жизни, любви, надежде… И о той давней войне есть. Недаром слово «фашист» известно до сих пор… Явка на сеанс обязательна для всех, кто хочет потом хорошо сидеть. Если раньше я боялась психиатра, то теперь психотерапевта с пряжкой. Оказывается, страх – это серьёзный стимул, вот только, когда в жизни исключительно страх, жить совсем не хочется. Как в просмотренном недавно фильме об узниках концлагерей. Вот на это больше всего наш бункер похож – на тюрьму или концлагерь.

Я чувствую, что однажды просто сломаюсь, и пусть хоть до смерти забьют. У меня нет смысла жить, нет никакого мотива, а только страх умирать очень медленно. Вот этого я точно не хочу, просто совсем, отчего и плачу, а все думают, что от страха перед ремнём. Помню, читала о тех, кому нравится, когда их бьют. Вот повезло, наверное, если живы остались… Мне так совсем не нравится, хотя наказывать меня Валере не доверяют. Спасибо им хотя бы за это…

Интересно, если бы здесь дети были, они бы и их так лупили? Или для местных без разницы, кого? Звери они, на самом деле, просто звери. Постепенно я понимаю, что совсем не хочу жить. И каждый день жду, когда Валера забудет свои обещания. Я знаю, что он забудет, не будет, как Вера говорила, меня «будить», а просто придавит своим весом, и всё. Но он пока этого не делает, отчего я немного успокаиваюсь, уже почти не опасаясь его.

Сегодня у меня опять работа по мытью коридора. Швабру мне так и не дали, как и одежду специальную, поэтому я ползаю в джинсах. Но нужно быть внимательной – могут наподдать ногой, когда не видишь, а за разливание чистящей жидкости такое будет, что лучше и не думать об этом. Именно поэтому я держусь спиной к стенке, внимательно поглядывая по сторонам. В коридоре пока пусто, что и хорошо, видимо, все бабы на работах, а парням ещё два часа минимум впахивать.

Устаю я сегодня как-то быстрее обычного, даже и не понимаю почему. Может быть, причина в том, что мне нужно постоянно оглядываться? Не знаю… Но домываю за пять минут до первого звонка. Звонок на ужин, значит, он даётся дважды. Двойной – предупреждающий и тройной, после которого время тикает. На ужин даётся двадцать минут, и всё – кто не успел, тот опоздал. А за опоздание в столовую…

Наказания здесь всего в двух вариантах: или тем самым способом за что угодно, или изгнание, которое тут называется «выкинуть». Каждому из нас дали посмотреть в перископ, чтобы не думали, что обманывают. Что сказать… город виден вдалеке – остовы и развалины. Снег лежит нетронутый и ни одной живой души. Наверное, так везде – закончилось человечество. Кто-то нажал кнопку, и человечество закончилось. Спрашивается – зачем? Ответа нет.

Надо в столовую пойти. Я убираю тряпки и моющее средство на место, после ужина надо будет их постирать и развесить сушиться, а пока они могут полежать, потому что контроль меня Верой будет только утром, ну и «награда» по результатам контроля тоже. Страшно мне… Знаю, что она найдёт, к чему прицепиться, и всё равно надеюсь на то, что пронесёт. Надежда умирает последней.

– Привет, – слабо улыбаюсь я Валере, он у дверей столовой меня встречает.

– Устала? – интересуется парень, на что я только киваю. – Завтра воскресенье, отдохнёшь.

– Здорово, – соглашаюсь я, осторожно садясь на стул. – Здравствуйте, – здороваюсь я со всеми.

Вот и поговорили, да ещё и девчонки смотрят на меня так, что лучше бы били. Но просто так бить нельзя, вот поэтому за всех мне выдаёт Вера, вызывая зависть у других. Они бы, наверное, сами хотели бы послушать, как я плачу, но им нельзя. Наверное, хорошо, что нельзя, потому что они бы меня забили почище Валеры. Вот опять дрожит ложка в руке, потому что вилок здесь почему-то нет. А руки временами дрожать начинают сами по себе, особенно когда на меня так смотрят.

Иногда так сдохнуть хочется, но даже думать об этом можно только наедине с собой. Вера как-то чувствует, когда я так думаю, и выдаёт мне прямо на месте, где застанет. Поэтому я всеми силами стараюсь не провоцировать, но она меня всё равно не выносит.

***

Сегодня мне повезло, а завтра воскресенье. В воскресенье «подарков» не бывает. Вера… да уже все это так называют. Понятно, что за подарки. Мне кажется, ей нравится меня бить, да и других девчонок тоже. Я видела, как Вера выдавала Марине – такое удовольствие было на её лице, что мне стало страшно. В прошлой жизни я слышала, что есть такие люди, которым нравится кого-то бить, наверное, Вера такая… Слушать отчаянный крик, видеть слёзы, чувствовать свою власть… Не хочу такой быть, но мне и не светит, я чужая им всем, что мне раз за разом дают понять.

Я буквально падаю в кровать, чтобы почти мгновенно уснуть, и мне уже неважен лежащий рядом парень. Устала очень сегодня, едва справившись с заданием Веры, просто ни на что сил нет, даже на страх. Постепенно я тупею, по-моему, от этой монотонной работы, кажущейся бессмысленной, от наказаний за что угодно, от того, что по имени меня никто не называет. Чаще всего «эй, ты!» или матом, я уже скоро своё имя забуду, как в том фильме, о лагере.

Я хожу, уперев глаза в пол, потому что часто бывает так, что мой испуганный взгляд вызывает непонятную мне агрессию. Я… я не понимаю, за что они так со мной, как будто я какая-то грязная для них для всех, и только Вера обращает на меня внимание, пусть даже и только для этого. Так странно, всего лишь месяц прошёл, я вчера календарь видела, а я уже потеряла себя. Где та уверенная в себе девчонка, вырвавшаяся на свободу? Нет её больше, убили её, лишь оболочка ещё ходит, работает, ест, кричит, чтобы доставить удовольствие холодной садистке. Я, та самая Лерка, спряталась где-то глубоко внутри, оставив снаружи дрожащее существо, боящееся сделать что-то не так и точно знающее, что сделают больно.

Мои глаза закрываются, и приходит сон. Тяжёлый сон о том, как меня выгоняют. Просто берут за ноги, за руки, раскачивают и бросают в стылый радиоактивный снег, несущий только медленную мучительную смерть. Сон всё не заканчивается, хотя я понимаю, что это сон, но он длится и длится, а у меня нет сил даже кричать, потому что позавчера я опять сорвала горло криком. Вера внимательно следит, чтобы на мне не заживало полностью и боль была постоянной, отчего я, кажется, схожу с ума. Ей очень нравится меня мучить… Наверное, я стала её личной игрушкой.

Во сне я чувствую, как станосится трудно дышать, и распахиваю глаза, чтобы увидеть навалившегося на меня Валеру. Не выдержал он, значит. Зря я ему поверила… Я начинаю вырываться, отталкивать его, а он наотмашь бьёт меня по лицу – раз, другой, третий, но в этот раз я не сдаюсь. Захлёбываясь то ли слезами, то ли кровью, я бью его в ответ, потом ногами, потом выворачиваюсь и падаю на пол. Чуть ли не на четвереньках спешу к двери, когда сильный удар в спину бросает меня вперёд.

– Спасите! – отчаянно хриплю я, а сзади уже надвигается мой кошмар, поливающий меня ругательствами, но в этот самый момент что-то происходит.

Валера захлёбывается своим матом, а я вижу кого-то прямо над собой. Этот кто-то тоже страшный, сейчас для меня, наверное, все страшные. Он берёт меня на руки, куда-то двинувшись.

– Тише, маленькая, тише, – гудит надо мной голос кого-то страшного. – Всё плохое закончилось.

Я не понимаю, что происходит, но парень очень бережно со мной обращается, от этого даже кажется, что страх исчезает. Он меня заносит куда-то, где очень тихо, кладёт на кровать и гладит по голове, как маленькую, закрывая собой от всего. От такой перемены обстановки я плачу. Тихо, потому что, если плакать громко, могут психотерапевта привести, а мне, по-моему, хватит уже…

– Стас, что случилось? – интересуется кто-то, кого я не вижу.

– Новенький за старое взялся, – отвечает тот, кто меня принёс. – Да ещё и Вера… В общем, всё плохо. Саш, организуй нам комнату, пожалуйста.

– Что тебе до неё? – спрашивает тот же парень.

– Я человек, Саша, – произносит Стас. – Человек, а не зверь, ты посмотри – девчонку замучили же почти.

На это ему ничего не отвечают, а этот странный парень просто гладит меня по волосам. Задранную до шеи футболку он опустил, поэтому я прикрыта, но всё, что нужно и не нужно, Стас уже видел. Наверное, он хочет меня себе, зачем я ещё могу быть нужна? Только чтобы меня бить и делать… то, что Валера хотел. Интересно, что с ним случилось?

Осторожно взяв меня на руки – я чувствую же, что он берёт меня осторожно! Но почему? Почему он так со мной обращается? Не понимаю… – Стас несёт меня куда-то, а потом укладывает опять на кровать, затем садится рядом и закутывает в простыню. Я, получается, как будто одета, поэтому мне уже не так страшно.

– Почему? – хриплю я ему свой вопрос.

– Потому что кто-то забыл, что мы люди, – отвечает он мне и начинает рассказывать сказки: – Больше никто не будет бить или делать того, что ты не хочешь.

Хорошая сказка, я в неё почти верю, решив поплакать на пробу. Но он не бьёт меня по лицу, как сделала бы Вера, не лезет под футболку, как сделал бы Валера… кстати, трусы мои где? А потом он спрашивает, как меня зовут. И вот теперь я плачу по-настоящему. Я просто реву, как маленькая, потому что он! Хочет! Узнать! Моё! Имя! Имя…

– Лера… кажется, – отвечаю я ему, давя в себе желание потянуться за такой ласковой рукой.

– Лера, меня зовут Стас, Станислав, – представляется он мне. – Я клянусь тебе, что не буду делать с тобой ничего болезненного или того, что ты не хочешь. Сейчас ты полежишь, а я принесу тебе поесть, только дверь надо будет запереть.

– Я… хо-хорошо, – чуть заикаюсь я, пугаясь этого факта. Это действительно очень страшно – заикаться, потому что… не знаю, почему, но страшно.

– Не бойся меня, – улыбается он. – Теперь всё будет хорошо.

– Вера не позволит… – объясняю я ему. – Ей нравится…

– Вот как… – серьёзнеет Стас.

Парню, кажется, лет двадцать, может, больше, но мне так хочется сейчас защиты, хоть какой, пусть даже и за плату… Я просто устала от постоянного страха. Неужели он сможет защитить меня от Веры и жуткого Валеры? Может, хотя бы бить не будет? Дать ему то, чего хотят все парни, я вполне могу, хоть и страшно мне очень, но что поделать, если на что-то другое я просто не гожусь. Жалко, что я не верила в Бога раньше, а сейчас уже поздно – его сожгло ядерное пламя вместе со всем человечеством. Наверное, происходящее со мной – это его прощальное наказание…

Умение прощать

Стас меня только гладит. Потом приносит еды, позволяет поесть и просто гладит по голове. От всего произошедшего, от того, что меня вдруг защитили, я ощущаю себя немного растерянной. Голова сильно кружится, слабость ещё, я совсем ничего не соображаю, а он просто уговаривает меня, разговаривая, как с совсем маленькой.

– Поспи, – советует Стас, – для тебя всё плохое закончилось. Я не позволю тебя бить.

– Ты… ты… – я шокирована, потому что здесь меня впервые защитили, а ещё голос у него мягкий, какой-то ласковый. Он вздыхает.

– Жил на свете маленький мальчик, – начинает он говорить, будто рассказывая самому себе.

Стас ложится мне на ноги, глядя в потолок, негромко проговаривая слова. Мне от этого его жеста совсем не страшно, он тёплый. А в голосе его тоска…

– Автомобильная катастрофа сломала жизнь маленького мальчика, – объясняет он потолку, – и оказался он в детском доме.

Я протягиваю дрожащую руку, чтобы погладить его так же, как он гладил меня. Он, как и я, в одночасье потерял всё. Только я уже взрослая, а Стас был совсем ребёнком. Рассказывая мне о том, как было холодно в детском доме, душевно холодно, парень, кажется, плачет, хотя глаза его, я вижу, сухие. Это душа его плачет, тот самый маленький мальчик, оставшийся один.

– А потом появилась тётя Зина, уборщица, – говорит он, и я понимаю.

Совсем чужая женщина согрела Стаса, показала ему, что он нужен. Поэтому он и отличается от других, потому что они озлобились, а лежащий у меня на ногах парень нет. И я начинаю осознавать, почему он на самом деле защитил меня. Наверное, просто не смог быть, как все.

– Ты такая же маленькая и беззащитная, каким был маленький мальчик, – заканчивает Стас свой рассказ, – и поэтому я никогда не позволю больше делать тебе плохо или больно. Никогда не коснусь тебя без твоего разрешения.

– Ты не-необыкновенный, – я чуть заикаюсь и хриплю ещё, потому что горло же сорвано. – Ч-что те-теперь б-будет?

– Всё будет хорошо, – уверенно произносит парень, не желающий меня… как Валера.

Ну, он-то желает, но просто не хочет делать именно так. Я верю ему, потому что иначе жить просто нельзя. Как-то вдруг поверила, не ожидая этого. Мне кажется, я даю миру последний шанс. Если и Стас меня… уничтожит, тогда я сама пойду к шлюзу. Мне просто незачем будет жить. Поэтому я попробую ему довериться, тем более что он такой ласковый… И будто ответом на мои мысли оживает трансляция.

– Я считал вас людьми, – Вячеслав Игоревич начинает свою речь без предисловий. – А вы превратили бункер в концлагерь, совершенно забив девчонку только за то, что она не такая, как вы. Вера не оправдала моих ожиданий, избивая девочек и получая удовольствие от этого. Несмотря на ситуацию, таким не место среди нас, поэтому Вера будет изгнана из бункера сегодня же. Желающие попрощаться могут пройти в шлюзовой коридор.

– Это что? – не понимаю я. – Что происходит?

– Командир выкинул садистку, – объясняет мне Стас. – Слушай дальше.

– Каждое наказание должно быть утверждено у меня, – продолжает свою речь наш командир. – В противном случае будут серьёзные последствия. Новикова от работ освобождена под ответственность Николаева. Надеюсь, больше такого не будет.

А я вспоминаю… Не то, с какой ненавистью меня била Вера, а как она плакала, как обнимала. Я вспоминаю те минуты, когда эта жестокая девушка не была такой, и понимаю, что хочу ей взглянуть в глаза. Просто посмотреть ей в глаза, чтобы понять. А ещё я не хочу, чтобы кого-нибудь убивали, а это убийство, потому что за люком бункера ждёт только смерть.

– Мы можем пойти туда? – тихо спрашиваю я Стаса.

– Можем, – кивает он, явно не понимая, зачем мне это.

Наверное, он думает, что я хочу плюнуть Вере в глаза, увидеть, что отомщена, но я знаю, что подобное его во мне разочарует. Я ни за что не хочу разочаровывать Стаса, но и объяснять не тороплюсь. Он помогает мне подняться, придерживает меня, потому что ноги подгибаются и совсем не хотят идти, но я всё равно иду. Мне важно понять для себя самой.

Стас осторожно ведёт меня по коридору, когда я вижу эту процессию. Впереди вышагивает Вячеслав Игоревич с каменным выражением лица, за ним идёт Вера. На ней костюм химзащиты, болтается противогаз, то есть её не просто выкидывают, а дают шанс. Один-единственный шанс… Значит, наш командир всё-таки не зверь. А чуть дальше стоят девчонки со злорадными, ненавидящими взглядами, и так мне от них противно становится, что я хриплю вслед командиру:

– Стойте… – голос срывается, но я прошу почти жалобно. – Подождите!

– Валерия? – Вячеслав Игоревич останавливается, на его лице, кажется, заметно проступающее сквозь гранит удивление.

– Вера… – зову я, не отвечая нашему командиру.

Она поднимает доселе опущенную голову, и я вижу в её глазах не ненависть. Полные слёз глаза отражают страх и такую же растерянность, что испытываю и я. Она потеряна, сильно испугана, но при этом в ней нет привычной уже мне ненависти. Я понимаю, что сейчас противопоставлю себя всем, но просто не могу промолчать. Не прощу себе, если её убьют. Да, она не самая лучшая девушка, била меня, унижала, но я не хочу, чтобы её убивали! Только не так!

– Что нужно сделать, чтобы её не выкинули? – хрипло спрашиваю я Вячеслава Игоревича. – Я не хочу её смерти…

– Но она тебя избивала, издевалась над тобой, – напоминает мне командир, а я слышу в его голосе удовлетворение. – Ты хрипишь и едва ходишь, это же работа Веры?

– Да, – киваю я. – Она всё это делала, но она человек.

Я делаю шаг к ошарашенно смотрящей на меня Вере и обнимаю её, ожидая, впрочем, что она оттолкнёт, чего не происходит. Она замирает в моих руках, сразу же начав плакать. А Вячеслав Игоревич кивает, глядя на эту сцену.

– Лера имеет право на месть, – негромко произносит он. – Вера её чуть не до смерти забила. Поэтому Лера могла бы плюнуть в глаза своей мучительнице, но вместо этого заступилась за неё. А вы… Вы провалили этот экзамен.

– Это было не по-настоящему? – удивляется кто-то из девчонок, только что удовлетворённо смотревших на Веру.

– Почему не по-настоящему? – переспрашивает Вячеслав Игоревич. – Всё по-настоящему. У Веры был только один шанс – если бы кто-то за неё заступился. Но из вас всех это рискнула сделать только самая забитая девочка, которую вы ненавидите… Спасибо тебе, Лера, – он обозначает поклон в мою сторону. – Спасибо за то, что осталась человеком.

Я понимаю, что Веру ждут не самые простые дни, потому что в иерархии она скатилась на самое дно, но жить она будет. Она не будет замерзать совсем одна в белом ледяном гробу. А меня берёт на руки Стас, благодаря за то, что я сделала. Его «спасибо» звучит совсем тихо, да и слышу его только я, но оно для меня очень, получается, важное.

***

Веру поселяют одну, назначают ей самую тяжелую работу, но она рада этому. Она сама сказала, когда приходила благодарить за то, что я заступилась, и прощения просить. Я её простила, потому что она не виновата же в том, что не было тепла… Какой-то я странной становлюсь, на самом деле. Мысли появляются взрослые, может быть, это потому, что у меня есть Стас?

Я не знаю… Осознаю, что парней очень боюсь, как и… того самого, но вот Стас совсем не страшный почему-то. И он выполнил своё обещание – меня больше не наказывают, совсем. Правда, и от работ пока ото всех освободили, чтобы дать восстановиться. На самом деле – чтобы девчонки не забили, они найдут как, потому что Веру все боятся, она очень страшная оказалась. Наверное, им бы лучше было, если бы её выкинули, но я просто так не могу…

На исходе месяца до меня внезапно доходит – месячных нет. Может быть, это потому, что меня сильно били? Могла ли Вера что-то во мне ремнем сломать? Я не знаю ответа на этот вопрос, спросить некого, поэтому я решаю просто подождать. Или месячные начнутся, или нет, и тогда уже буду думать. Но переживаю я всё равно, потому что страшно очень. Если Вера во мне что-то сломала, тогда проблема может быть не только в этом…

Ответ приходит в начале второго месяца – меня начинает подташнивать. Сначала несильно, но потом воротит от чего угодно. Я начинаю острее чувствовать запахи, каша за обедом кажется склизкой, внезапно может захотеться чего-то необычного, чего в бункере точно нет. Усталость постоянная, слабость временами, особенно после рвоты, и голова болит часто.

Неделю я пытаюсь бороться с собой, но потом до меня доходит, что это означает. Прямо утром и доходит, отчего я реву. Если бы это был Стас, я бы порадовалась, но причина моего состояния в Валере, в том самом первом разе, когда он меня… он меня… и теперь я… беременна.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Министерство чрезвычайных ситуаций (прим. авт.)

2

Расстройство аутистического спектра (прим. авт.)