скачать книгу бесплатно
Из камбуза выбегают два тела и присоединяются к колонне. Доходим до места.
–Разойтись.
Строй разваливается, кто-то идёт к курилке. Я не курю и собираюсь идти в роту, но вижу одиноко идущую шатающуюся фигуру Семёнова вдалеке.
Поднимаюсь на этаж, вглядываюсь в лица ребят моего прызыва, вспоминая, кому на вчера отдавал напрокат иголку.
–N-ов, выручай! – подлетает ко мне Точилкин. -Денег надо.
–У меня нет, сколько надо?
–Чем больше, тем лучше. – морщит подбородок он так, будто собирается зарыдать. -Мне сказали платить им или меня узкоглазые выебут.
–Да не выебут. Пугают просто. – пытаюсь я подбодрить товарища.
–Могут. В соседней роте уже опускали пацана так. Он в дурку съехал в итоге. Эти тоже могут…
У меня идёт мороз по коже.
–Правда нету? – смотрит Точилкин на меня глазами, полными мольбы.
–Правда. Я с таких ебеней приехал сюда, что мне письма даже не доходят, а про деньги вообще можно не мечтать.
Точилкин оглядывается по сторонам, перестав меня слушать, затем, увидев, Сорокина, несётся к нему.
Смотрю ему вслед и думаю, – как хорошо, что у меня пока получается оставаться здесь незаметным.
Надолго ли?
Ночью чёрные подрались с «восточными».
Я лишь видел в темноте, как Фахылов – мощный башкир-боксер, лихо влетел в потасовку и молниеносным ударом отправил Исламова в нокаут.
Отвернулся на другой бок, стараясь подавить себе ужас от мысли-куда я попал?
После этой драки давление на нас обострилось. Бить стали чаще и все подряд.
–Пацаны, есть пятьсот рублей? – с полными отчаянья глазами спрашивает Дайнеко нас, когда мы сидим в кубрике после утренней уборки.
–Ну ты даёшь Дайнек. – лыбится Сорока. -Конечно, есть.
–Бля, пацаны, я серьезно! – почти плачет он. -Они поклялись меня опустить, если денег не найду.
–Кто? – спрашивает Тимоха, что держал свежую подшиву для воротника в руках.
–Какая разница кто его ебать будет, подумаешь наложницей в гареме больше. -криво ржёт Сорока и Чернобродский его поддерживает.
Дайнеко-высокий и самый старший из нас, ему двадцать пять лет. За плечами у него институт, год работы, жена и сын. Парень, почти мужчина, смотрит на нас девятнадцатилетних щенков глазами, полными отчаянья и безысходности.
Я виновато пожимаю плечами.
–Правда нет, дал бы, была бы хоть копейка. – говорю я.
–Они же это сделают…-тихо сказал Дайнеко Сорокину и Чернобродскому, что продолжали злобно глумиться, отпуская шутки на тему сексуального рабства.
–Суки вы… – шипит он. -Вас они тоже рано или поздно нагнут!
–Вот и полезло говно.-прокомментировал Тимоха. -Вот потому я не впрягаюсь никогда.
–Тебя разъебать?!! – выходит из себя Дайнеко и напирает на сидящего Тимоху с безумными глазами.
–Стой, тормози! – влезаю я у него на пути. -Ты лучше свой пыл оставь на чертей этих. Надо нам не ржать друг над другом, а объединиться. Попробовать отмахаться как-то…
–Ага. Сколько их тут, а сколько нас, да и никто не согласится. – подает из-за шконок голос Точилкин.
–Да похуй на количество. – выдыхаю я, чувствуя, как в душе поднимаются силы жить.
–Если сообща действовать, то все получится!
–Сам-то, решишься или только пиздеть можешь? – бурчит с соседней табуретки Сорока.
Дайнеко уходит, не дослушав.
Не успеваю ответить, в кубрик заходит Отец-гориллоподобный огромный чел старшего призыва с глазами животного, руками примата и повадками уголовника. Он волосатый как ёбаный йети (пока учёные ищут снежного человека в горах, он успел отслужить в армии) и, судя по его не изуродованному интеллектом чучелу, он помесь цыгана и шимпанзе.
Мы все притихли, я сажусь на табурет, но внутри всё трясет от адреналина.
Надо показать. Что я могу. Не Сороке. Себе.
Огромный Отец, тяжело ступая по полу, проходит мимо нас… и я, не до конца понимая, что делаю, выставляю ногу.
Он спотыкается, смотрит на меня звериными глазами, и огромная нога в кирзаче врезается мне в голову…
Прихожу в себя на полу, возле лежащей табуретки. Ребята по-прежнему сидят, подшиваются, будто ничего не произошло.
–Ну что, не передумал? – улыбнулся Сорока так, будто радуется проёбанному шансу попытаться что-то исправить.
Держусь за гудящую голову, шатаясь, иду в туалет.
Каждую ночь нас поднимают.
Старший призыв устраивают ночные качи, сопровождающиеся тумаками.
Во время этого «восточные» по одному вылавливают некоторых из строя и уводят в темноту, в конец кубрика…
Позже, нам говорят: «Быстро, уебались спать!».
Мы падаем по шконкам, засыпаем и нас будят через полчаса и всё по новой.
Кач, избиения…
Днём нас так же пиздят.
Причём везде: в тесной раздевалке камбуза, в сушилке, туалете, на «взлётке», не особо озадачиваясь поиском повода.
Стараясь быть как все, я погружаюсь в странное состояние. Всё чаще замечаю, что похуизм проникает всё глубже в мою голову. Меня больше не задевает вид избитого человека и стон боли сослуживца. Одна мысль – хорошо, что там, у ног отморозков, лежу не я.
Я больше не думаю о доме, не строю планы, не скучаю, только тускло забочусь, как бы дожить до конца дня, но затем тут же вспоминаю, что отбой – только начало… От чего прихожу к выводу – в аду нет ни дня, ни ночи.
В какой-то момент уже перестаю следить за собой. Моя одежда хронически грязная: в остатках еды после наряда на камбуз, пропахшая потом, с пятнами крови. Страшное состояние на самом деле…
До сих пор с содроганием вспоминаю эту апатию и понимаю, что это прямой путь в пропасть.
Но всё изменилось 23-го февраля.
День, который мы все – простые русские срочники младшего призыва, ждали с ужасом…
И, как всегда, в таких случаях бывает, этот день наступил быстрее, чем того хотелось.
3. День защитника
21-го февраля к нам в часть в первый раз за год торжественно приехала проверка, какие-то высокопоставленные вояки во главе с командиром военного федерального округа.
На утреннем построении отцы-командиры, осмотрев нас и первый раз обратив внимание на грязную форму, а также на разбитые лица у русских ребят младшего призыва, решили сплавить нашу роту в парк «охранять ядерный щит страны». По факту в «охрану щита» входило: подметать, мыть, выносить мусор из подсобок.
В дневальные на этаже оставили трех самых целых срочников. На носу у одного из них всё же чернела гематома, а ушлый прапор Негов натянул на него противогаз к моменту прихода проверки. Произошедшее далее, знаю из рассказа самих дневальных.
–А где личный состав? – спросил начальник военного округа.
–Занят выполнением задач в парке, тварищ генерал-… – торжественно заявил командир роты. Начальник подходит к тумбочке дневального.
Стоящий на ней рядовой Титов напрягся и выпрямился до хруста в позвоночнике.
–Рядовой, тебе хорошо служится? Никто не обижает?
Титов взглянул быстро на прапора, затем командира рота и на полковника-командира части, словно ища у них ответ.
–…эннн, никак нет! – почти взвизгнул Титов, забыв от волнения добавить «тварищ …».
–Что именно «никак нет»? – тихо, с легкой улыбкой спросил один из самых молодых членов комиссии, но генерал его не дослушал.
–Поздравляю тебя, солдат, с наступающим днём Защитника Отечества! – торжественно выдает он, гордо подняв подбородок.
–эммм, спасибо… – криво с краснеющим от стыда лицом, выдает Титов.
–Какой спасибо!!!-схватился за голову прапорщик, выдав слова шёпотом и одновременно криком.
–Ой, то есть… Ура! Ура! Ура!
Генерал снисходительно растянулся в улыбке.
–Ну ладно тебе, прапорщик. Парень просто волнуется.
Комиссия уже развернулась, чтобы пойти в пустые кубрики, но тут из туалета, болтая хоботом, вышел второй дневальный в противогазе, с метлой и совком в руке.
На совке покоилась кучка влажной пыли и комок использованной туалетной бумаги.
Увидев элиту вооруженных сил, дневальный моментально уронил весь инструментарий, с хлопком прижимая руки к швам. Комок бумаги с коричневым пятном, покидает совок после падения и приземляется возле ног генерала.
– Смуыыыырфффно!!! – раздался глухой вой из-под противогаза.
–Суки! Вас даже когда нет умудряетесь накосячить! – отчитывает нас на вечернем построении прапорщик Негов.
Рядом с ним стоит дежурный офицер, лейтенант Хорин и ржёт, слушая историю прапорщика.
–Пока вся комиссия в режиме «паузы», молодой этот хер спрашивает у меня такой,-а почему, блять, солдат ваш в противогазе? – Негов повествует о дневном инцеденте.
–А ты чё?
–А я хули. Еле как объяснил ему, что этот солдат по болезни пропустил уроки гражданской обороны, ну типа действий в случае газовой атаки, вот и закреплял тему.
–А он чё?
–Посмотрел на меня так, будто я ему хуйню какую-то сказал, блять. Типа мне не поверил! Вот из-за таких пидарасов ссученных, которые суют везде нос, в армии бардак, да Лёха?
Хорин улыбнулся, пожал плечами и кивнул головой. Прапора этот ответ удовлетворил.
– А вы чё, орки, блять? – снова перешёл на нас Негов. – Туалетную бумагу не можете в урну, блять, выбросить? В уррнуууу, блять! Это так сложно? Урна стоит в каждой кабинке. Какому долбоёбу пришло в голову выбросить эту хуйню на пороге туалета? Выйди сука сюда, мне страшно, что такие как ты служите рядом с оружием!
Никто не вышел.
–Я вас вообще лишу туалетной бумаги. Будете жопы о косяки вытирать или друг у друга вылизывать! Вот вам заодно дополнительно питание будет, а то жалуются все, что жрать нечего! Вот что я вам скажу, пока вы не готовы жрать говно, вы не голодные!
Стоим тупо смотрим.
Сзади мне в почку кто-то тыкает кулаком и шепчет «Завтра ночью вам пизда и послезавтра, лучше вешайтесь».
Это Бритнев, тот тип, что докопался ко мне с философским вопросом в самые первые минуты моего пребывания в роте. Он с огромными кулаками, похожий на олигофрена, вечно пьяный и злой.
Снова удар в почку. Болезненный. Я морщусь от боли, а возможно от мысли о том, что будет завтра.
На следующий день идём на обед.
В очереди к раздаче первыми обычно стоят «восточные», затем чёрные вперемешку со старшим призывом и в конце уже-мы.
К тому времени, когда мы доходим до раздачи, все вышеперечисленные уже доедают и торопят нас быстрее есть.
Место, где наша рота трапезничает, представляет собой несколько столиков на четверых человек каждый и ряд больших столов, заправленных скамейками, рассчитанных на восемь человек. Узкоглазые, чёрные, старший призыв, садятся за столики на четверых, оставляя на каждом по одному месту для нас.
