Менеджеры халифата

– А где они торгуют? – оживился Горюнов и засмеялся, увидев, как вытянулось лицо доверчивого Мирона. – Не боись! Сейчас мой друг наверняка притащит турецкий табачок. Я что, я так, балуюсь, а уж он-то курильщик настоящий. Готовься, Узоров!

– Я – Зоров, – сквозь зубы поправил Мирон.

– Вот и я о том же. Что за фамилия? Я понимаю – Взоров или Узоров, ну, на худой конец, Невзоров. А твою фамилию как интерпретировать?

– А вашу? – озлился майор. – Моя от слова «зоркий».

«Его легко вывести из себя, – заметил про себя Петр. – Это жаль, это в работе помешать может. Воспитывать его еще придется. А волнуется перед приходом агента – это хорошо, значит, дело ему небезразлично».

Горюнов не ошибся. Зашедший в комнату Тарек (входную дверь ему открыл Зоров и помог повесить куртку в шкаф) бросил на стол два блока «Winchester» – он их достал из темно-синей дорожной сумки. Оттуда же извлек бутылку арака.

Мирон смотрел на все эти приготовления с большим скепсисом и сдерживаемым осуждением. Петр, пока Зоров мялся в дверях, встал и начал крепко обниматься с Тареком.

Когда они заговорили, Зоров сперва прислушался, затем нахмурился, потом в восхищении замер. Он едва понимал, о чем толкуют эти двое мужчин, похожих друг на друга неуловимо, как братья, с одинаковым загаром и схожей мимикой и жестикуляцией. А уж чтобы так по-арабски говорил русский, Мирону слышать и вовсе не доводилось. Он поймал себя на том, что уставился влюбленно на полковника, которого несколько минут назад хотел придушить.

– Нас тут пишут? – первое, что спросил Тарек.

– Нет, – покачал головой Горюнов. – Спасибо, дружище, что приехал. Я теперь на приколе. Как ты устроился в Париже?

Тарек кивнул и похлопал Петра по плечу с благодарностью во взгляде:

– Ты хлопотал насчет Парижа? Абдуззахир твой там верховодит, а я приглядываю за ним. Но теперь в Стамбуле изображаю радикала, благо не приходится изобретать велосипед. Все закономерно – я был в оппозиции, суннит, имею опыт террористической деятельности – сам Бог велел сделать следующий шаг в ИГИЛ[15]. Но главное, тот человек. Помнишь турка, что приходил к нам в цирюльню? Франтоватый тип. Он твой агент? – Тарек сел рядом с Петром на диван и обратил внимание на ведерко с финиками, прочел этикетку. Улыбнулся. – Ты решил подшутить над стариком? Чтобы персидское угощение мне поперек горла встало?

– Очень даже вкусно! – Горюнов бросил в рот финик, посмеиваясь. Он знал, что Тарек участвовал в ирано-иракской войне. – Мне же не встанет поперек горла турецкий табачок. Дисциплинируй себя. Выбирай лучшее у противника. Чего уж говорить, финики у иранцев отменные. А ты любишь сладенькое.

– Шайтан с ними! – махнул рукой араб и тоже взял финик. – Так что насчет турка? Тебе не интересно?

– Где и при каких обстоятельствах ты с ним виделся в Стамбуле?

– Пацан понимает арабский? Можно при нем? – Тарек покосился на Мирона.

– Это мой подчиненный. Вместе работаем.

– Товарищ полковник, – вмешался Зоров, услышав, что разговор о нем. – Этот тип, похожий на Саддама Хусейна, назвал меня мальчишкой?

– Я бы перевел уничижительнее, – не пощадил самолюбия майора Петр, – пацаном. Кстати, он понимает по-русски.

– Немного, – с сильным акцентом сказал Тарек с усмешкой в глазах. – Проходил в СССР стажировку. Ты еще тогда не родился, хабиби.

Акцент араба сделал его еще более похожим на Петра.

Кое-что о полковнике Горюнове Зорову удалось разведать. Мирон был не таким уж нервным увальнем, каким вообразил его себе Петр. Впрочем, этими качествами Мирон тоже обладал: и медлительностью, с одной стороны, но и нервозностью – с другой. Правда, на этом своем нерве он принимал неординарные решения, что определенно способствовало его повышению по службе.

Работа под началом Горюнова, в новом, выделенном практически под Горюнова направлении, и стала очередным повышением. Было еще одно, что смущало Мирона. Его попросили приглядывать за полковником, направлять в русло правил и порядков, заведенных в ФСБ и конкретно в их Управлении по борьбе с терроризмом. Зорову объяснили это тем, что Горюнов не знает тонкостей контрразведывательной работы, но Мирон понимал – если бы он вернулся из зараженной радиацией зоны, то требовалась бы дезактивация, своего рода карантин. А на такой «карантин» нужно время. Не допускать его до работы – значит, оскорблять недоверием, тем более всевозможные проверки он прошел, и в то же время нельзя исключать, что, находясь на острие, он мог вступить с противником в контакт более тесный, чем допускалось инструкциями по связи разведчика с его информаторами и агентами.

Отношения разведчика с агентом в случае с Тареком, очевидно, выходили за все допустимые инструкциями рамки. Внешне. Зоров не преминул для себя и для будущего рапорта по поводу состоявшейся встречи взять на заметку это слово – «внешне». Он почувствовал, что при внешней раскованности и откровенной симпатии друг к другу оба мужчины, оба полковника, помнили о деле и соблюдали правила и формальности хоть и шутя, между строк, но все же держали их в уме непрестанно.

Он видел перед собой двух немолодых мужчин (Мирон считал, что и Горюнову за пятьдесят, хотя Петру исполнилось только сорок четыре, но из-за седины в черных волосах он выглядел лет на десять старше). Один из них служил еще Саддаму, участвовал в юности в ирано-иракской войне. Другой много лет жил в Ираке. Горюнов, судя по временному отрезку, который он провел в Багдаде, попал и под американские бомбежки.

Шпарят по-арабски, как из пулемета слова вылетают. Кроме того, они использовали много багдадских словечек, какой-то базарный жаргон, да и плюс ко всему понимали друг друга с полуслова. Мысль между ними металась, как каучуковый мячик, ускоренный тем, что оба очень быстро соображали что и к чему. Как ни пыжился Зоров, считавшийся неплохим арабистом, на таком уровне языком он не владел.

А Тарек начал рассказывать то, что с ним случилось с полмесяца назад, в конце ноября. Он был очень осторожен с турками, которых ненавидел, хотя и не так остро, как персов, которые отрезали во время войны его брату ухо, а самого Ясема Тарека взяли в плен и пытали до умопомрачения.

Араб разлил по кофейным чашкам арак. Зоров с укором и намеком пояснил, что рюмок тут не держат, поскольку на конспиративной квартире по инструкции запрещено выпивать. На что Тарек сказал, что видал он те инструкции под хвостом у верблюда. Посмеиваясь, Горюнов задымил всю комнату сигаретным дымом. Александра ошибалась, полагая, что Петр, когда курит, невнимателен и погружен в себя. Он всегда был настороже, как кот, который и во сне поводит ушами и над мягкими подушечками лап таит острые крючковатые когти.

– Скажу тебе то, что должен был сообщить твоему Эмре. Пацан! Еще один, – Тарек покосился на Зорова, сидевшего на подлокотнике кресла верхом и увлеченно прислушивавшегося, склонив голову набок. – Так вот. Одно я знаю наверняка. У вас тут, парни, в России намечается много занимательного в плане террористических мероприятий.

– Да мы в курсе. Ты поконкретнее, старик. И в первую очередь тот турок меня интересует…

– Ты помнишь Алима? – увидев, что Горюнов кивнул, Тарек продолжил. – Он был моим подручным еще по ССБ. После гибели Саддама долго прятался. Потом я его отыскал, и мы вместе организовали группу сопротивления. Нам мало что удавалось. Алим потерял семью во время американских бомбежек, как и я. Он начал от наших неудач и с горя выпивать, а больше того, злоупотреблял наркотой. Деньги водились. Ну ты помнишь нашу схему с контрабандой сигарет. Короче, почуял Алим, что я охладел к общему делу и начал подыскивать себе новую синекуру. А я тебе скажу, он ведь отличный снайпер, причем не прошлого века, что называется. Разбирается в современном оружии, как профессор. В общем, многие его дружки подались в ИГИЛ[16], ну и он с моего благословения не преминул. Что ему в самом-то деле сидеть без дела…

Горюнов скосил глаза на кончик сигареты, подумав, что Тарек никогда не сделал бы ничего просто так, без задней мысли. Не пожалел он своего подручного Алима, долговязого угрюмого мужика, ходившего в традиционной дишдаше, которого Петр видел несколько раз приходившим в их цирюльню и на Сук ас-сарае. Направил его Тарек в ИГИЛ[17] с дальним прицелом.

– Короче, уехал в Мосул, – заметив скуку на лице Кабира (Тарек знал его только под этим именем), он решил побыстрее окончить прелюдию. – Обосновался там. Связь держал через нашего общего знакомого в Багдаде. Но пропал надолго. Я успел побывать в секторе Газа, ты – в Северном Ираке…

– Кто он? – увидев недоумение во взгляде иракца, Горюнов пояснил. – Связной в Багдаде. Ты говоришь, я его знаю?

– Медник, я у него снимал комнату. Он был моим осведомителем еще в прежние годы… – Тарек пригладил усы, вспоминая, о чем говорил. – Ну да. Я уехал в Париж, а туда мне поступила весточка от Алима. Звал в Мосул. Расхваливал обстановку. И денег полно, и наркотики не возбраняются. «Живу, – писал, – как в былые времена. Делаю, что хочу и имею, что хочу. Только донимают излишней религиозностью. Но это та же пропаганда, что при нашем незабвенном шефе. Тогда она была светской, а теперь наоборот. А так – один шайтан. Работы, я тебе скажу, много. – Тарек призадумался, вспоминая дословно. – Серьезное дело готовится. Силы мобилизуются и экипируются. Поймешь сам, о чем я».

– Он так хорошо устроился в силу каких обстоятельств?

– Любишь ты, Кабир, умно выражаться! – повел головой Тарек, словно ему жал воротник рубашки. – Он приехал адресно, к своим дружкам. Растрепал, какой он крутой. Мне там рекламу сделал. Приближенный Саддама-сайида, что я в определенный период осуществлял личную охрану Хусейна, и хозяин даже подарил мне белый «Мерседес», сгоревший во время американских бомбежек.

И Тарек, и Горюнов одновременно взглянули на Зорова. Один хотел посмотреть, как «пацан» отреагирует на его приближённость к такому человеку, как Саддам, а Петра интересовала степень осведомленности нового подчиненного о полковнике Тареке.

Зоров не удивился. И Горюнов погрустнел, догадавшись, что и о нем самом Мирон знает больше, чем демонстрирует.

– Алим, правда, умолчал об истинной причине такого щедрого подарка Саддама. – Тарек потер круглый шрам на тыльной стороне ладони между большим и указательным пальцами, многозначительно переглянувшись с Петром. Тот знал, что Тарек посадил приятеля Удея, сына Саддама, за что Удей прострелил полковнику руку. А «Мерседес» Хусейн презентовал в качестве извинения за неуравновешенного сыночка. – Я велел Алиму перебраться в Сирию.

Вдруг Тарек заерзал, попросил Зорова принести воды, чтобы разбавить арак до молочного цвета. Горюнов напрягся, ожидая чего-то от Тарека, которого неплохо успел узнать. И не ошибся.

Тарек заговорил тихо, по-персидски (язык своих врагов он знал хорошо):

– Я в самом деле должен все при нем говорить? Ты можешь продвинуться по службе, используя мою информацию. Зачем он здесь? Тебе не доверяют? Я так понимаю, ты не в прежнем ведомстве?

– Слишком много вопросов, – покачал головой Петр, подался к другу, попутно затушив окурок в пепельнице на кофейном столике, стоявшем между ними. – Говори все. Никаких секретов. Галиб, ну тот турок, я знаю его под этим именем, он из MIT.

– Ах ты, сука! – выругался Тарек в адрес Галиба. – Мне придется туго.

– Особенно если учесть, что он знал и мое подлинное имя, и звание, и кто я на самом деле. Сечешь, хабиби? Так-то. Тебе придется вертеться будь здоров! Откреститься от меня понадобится. Я тебе не друг и другом не был. Усек?

– Не зря я заподозрил неладное насчет этого типа. Не пошел на сближение. Видел его издалека. Теперь и не знаю как быть…

Конец ноября 2014 года, г. Стамбул

Тарек проснулся в просторной светлой комнате и увидел записку, оставленную хозяином, координатором ИГИЛ[18] Атмаджи Озбеком. Тот написал Тареку, где его найти в Гранд Базаре. А оттуда они вдвоем поедут на встречу, которую полковник ожидал уже больше недели…

Остальные гости Озбека ютились в двух других комнатах. Газовый баллон, висевший на балконе, едва обогревал квартиру. Все спали на полу, мерзли, и только полковнику из Ирака предоставили низкую оттоманку. Зимний свет падал наискосок на стену, где висела фотография хозяина в Сирии, обвешанного оружием, с воздетым к небу указательным пальцем. Он там проходил обучение в одном из специальных лагерей.

За окном виднелась мечеть. Муэдзин надрывно зазывал уже на вторую молитву. Надо было соответствовать званию религиозного фанатика, и Тарек, торопливо сделав омовение, вместе с остальными обитателями квартиры совершил положенный салят, мыслями витая далеко, думая о предстоящей встрече.

По его просьбе Алим перебрался в Сирию, обосновав это перед игиловцами в Ираке тем, что в Сирии он сможет быть более полезен в обучении новых воинов джихада. Несмотря на увлечение наркотиками, Амин оставался верен Тареку, вытащившему его в свое время из жуткой нищеты и сделавшему достойным офицером, состоятельным человеком. Тарек женил его на двоюродной сестре своей жены Бадры. В общем, всем ему был обязан Алим. А когда понял, что от его оборотистости зависит благополучие уважаемого Ясема-сайида, он и вовсе взял себя в руки. Для всех окружающих оставался расслабленным, увлеченным наркотиками, а на самом деле практически не употреблял, а понимая, что и собственной жизни, и будущности Тарека его задурманенный мозг стал угрозой, он и вовсе завязал.

С Тареком держал связь по интернету, шифруя тщательно все свои послания. По его же наущению он приехал в Алеппо, где находился тренировочный лагерь «Шейх Сулейман», состоящий примерно из семидесяти человек. По информации, полученной из Центра Тареком, именно в этот лагерь больше всего приезжало выходцев из стран бывшего СССР. Лагерь принадлежал группировке «Джейш аль-Мухаджирин валь-Ансар»[19], которая вместе с «Фронтом ан-Нусра» принимала участие в боях за Алеппо.

Алиму предстояло быть там инструктором. А сам Тарек, побывав и в Алеппо, и в Харитане, где располагался еще один тренировочный лагерь джамаата[20] «Имарат Кавказ» («Кавказский эмират»), и в Атме, в распределительном пункте, куда прибывали новобранцы, направился в Турцию для подбора кадров из прибывших в Стамбул радикалов и для участия в своеобразной сходке главарей ИГИЛ[21].

В загородном домике собрались деятели ИГИЛ[22] со всей Турции. В самом деле, Тарек добился много больше, чем год назад Горюнов в своем «сирийском походе». Но если бы Петр имел такую игиловскую биографию, он бы тоже не растерялся…

Особняк с белым ажурным металлическим забором вроде бы выглядел обычной виллой богатого стамбульца. Но был нашпигован камерами, датчиками движения. Решетчатый полупрозрачный забор мог ввести в заблуждение своей открытостью, но с дороги виднелись только мощенные розовой плиткой площадки для машин, за ними плотная живая изгородь – не продерешься, не подглядишь. С другой стороны – огромная веранда над Босфором с зонтиками от солнца, вмонтированными в бетонные круглые подставки, чтобы не улетели от ветра. Сейчас, осенью, зонты были сложены и напоминали каждый в отдельности пику Дон Кихота.

Выросший в нищете, Тарек паталогически страдал от нехватки образования и наверстывал упущенное в зрелые годы. Собрал приличную библиотеку в том доме, который разбомбили американцы и где сгорели и жена с дочерями, и библиотека, и тот самый известный «Мерседес» от Саддама. Он читал и «Дон Кихот» Сервантеса, изумляясь сумасбродству идальго, а увидев напомнившие пики сложенные зонты, подумал, что в наше время с Дон Кихотами только так – закатают в бетон, и никто не станет выслушивать их нравоучения. Он с пикой, а ему из «Стечкина» в лоб.

Собравшиеся мужчины выглядели, пожалуй, даже чересчур солидно. Никаких тебе бород, фанатичного блеска в глазах! Только у двоих в руках Тарек заметил четки. Их всех можно было охарактеризовать как менеджеров среднего звена, банкиров, портовых инженеров. Солидные костюмы темных оттенков, рубашки, галстуки. Озбек, к счастью, предупредил Тарека о дресс-коде, и он не испытывал неловкости.

По сути эти люди и были управленцами – менеджерами войны и смерти, далекими от религиозности, как неандерталец от фуги Баха. Планирование, мотивация, контроль, организация – все как в солидной фирме. Только на выходе не продукция, а цинковые гробы, которые они переправляют родственникам, чьи дети, мужья погибли в чужой стране за мнимое толкование Корана, за черный халифат и власть бандита-халифа, за похищенные в сирийских музеях и церквях ценности, посланные через Турцию на Запад коллекционерам за немалые деньги. Отправляли цинки не всегда, чаще безымянные, без документов тела растаскивали по косточкам одичавшие собаки в зоне боев, а белые обглоданные черепа безглазо взирали на белое сирийское солнце. Счастье из пустых глазниц не лучилось. Остались дома матери, отцы, жены, дети, живые, родные, осиротевшие, порицаемые соседями, что воспитали боевика. И нет райских кущ, а есть застывший в разверстых глазницах страх, предсмертный и запечатлевшийся навсегда.

Смерть за веру – святость во все времена. Никто не отменял величие подвига – умереть за Родину, за веру, за семью, за честь! Радикальные исламисты опошлили и это.

Тарек считал, что его сын Наджиб погиб именно так, отдав жизнь за Родину и за семью. Стиснув в кулаке военный медальон своего сына, Тарек вечерами молился ему как святому, разговаривал мысленно с ним. Но не хотел принять бессмысленные смерти в Ираке, в Сирии, произошедшие во имя того, чтобы эти (Тарек исподлобья окинул взглядом «менеджеров») наслаждались осенним вечером у Босфора, ели и пили, приезжали сюда на роскошных японских и немецких машинах…

Души погибших не будут свидетельствовать о рае. Отнюдь! Они могут свидетельствовать только о глупости их обладателей. Да и есть ли души у людей, способных отрезать голову другому человеку, пытать, издеваться над стариком – директором музея, над ребенком, женщиной, монахинями, разорять чужие храмы?

Тарек прошел войну, повидал всякое, да и после войны работал не в богадельне. Слыл человеком жестким и даже жестоким, но он не принимал идеологию черного халифата, считая ее сродни фашистской. Чем не та же расовая теория, теория превосходства? Только вместо расы «правильный» ислам. В свое время именно арабы поддерживали Гитлера, они создали организацию наподобие «Гитлерюгенда» – «Al Futuwwah». Тогда уже подбивали молодежь на агрессию, выбрав возрастную категорию, благодатную для обращения в свою веру. Дисциплина, обучение стрельбе из всех видов оружия, конспирация – какой мальчишка и юноша откажется от игры в войну, да еще с настоящим оружием, когда у тебя власть в руках, пахнущая порохом и страхом более слабых?

В конце тридцатых и в первой половине сороковых аль-Хусейни[23] усердствовал. Власть и тщеславие – вот что было движителем этого человека. Что движет нынешними провокаторами? Они также привлекают молодежь и вооружают ее, обещают праведную жизнь и рай после скорой смерти. А никто в смерть не верит, особенно молодые… Но все-таки как им удается так воздействовать на людей, что они едут как зомби в Турцию, затем в Сирию, в Ирак? С одной стороны, у современной молодежи большая степень информированности – доступ ко всем возможным источникам – телевидение, интернет. А с другой – в этом и заключено зло – через интернет как раз и вербуют бойцов для черного псевдохалифата. Компьютерные сети окружены ореолом истины в последней инстанции, дескать, нет там цензуры. Зато есть ощущение сопричастности к истине, которая для избранных, тех, кто «понимает», создает абсолютное доверие ко всему там написанному. И всеобщая недообразованность мешает здраво рассуждать. Cui prodest?[24]

«Кто в этом мире станет так настойчиво бороться за души других? – рассуждал Тарек. – Со своей бы разобраться. Да еще армии сколачивают…»

Он сел за столик на веранде вместе со своим координатором. Суть загородной встречи заключалась в том, что «менеджеры» общались друг с другом. Прямо конференция по обмену опытом!

Подходили и к ним, знакомились, обсуждали с Озбеком что-то про автоматы для Ваиза и Джари, находящихся в Бухаре. Как обеспечить их «длинными стволами» и не засветить.

Тарек понимал, что Ваиз и Джари – это не подлинные имена, а псевдонимы, которыми боевиков-радикалов называли в учебных лагерях Сирии для конспирации. Вычислить их по таким именам практически невозможно. Только если отследить по переписке, по СМС, по интернету. В любом случае сам факт, что эти парни собираются вооружиться в мирном городе «длинными стволами», принесет много проблем властям Узбекистана.

В дальней части веранды, у самой воды, готовили шиш-кебаб, замариновав баранину в йогурте – так она становилась гораздо мягче. Дымок от стационарного мангала то стлался по-над водой, то ветерком его загоняло на веранду и раздразнивало аппетит. Тарек озяб от ветра, хотелось пересесть поближе к мангалу и погреть руки – от углей исходил сухой ровный жар. Он так и сделал: прошел к ажурному парапету и, облокотившись, стоял рядом с мангалом, ощущая жар боком и глядя на пролив.

Вдруг он почувствовал что-то тревожное… Обернулся. На веранду в этот момент вышел мужчина в шикарном костюме, темно-сером, с легким блеском ткани, поверх пиджака была легкая куртка, кожаная, отличной выделки. Мясистый нос и низкий лоб не портили его, даже, пожалуй, придавали некую мужественность смуглому лицу.

Тарек отвернулся, без труда вспомнив, где видел этого фактурного турка. Теперь он думал как быть: подойти, поприветствовать, напомнить об их встрече в Багдаде? Или… Полковник припомнил, что Кабира не слишком обрадовал визит турка. Что, если у них контры? Не стоит так рисковать до выяснения у Центра деталей общения Кабира и носатого турка.

Бочком, бочком, словно любуясь видами Босфора, Тарек, не поворачиваясь лицом к турку, но краем глаза держа его в поле зрения, добрался до Озбека.

– Атмаджи, мне надо уехать. Есть срочное дело. Еще утром планировал, но не знал, что тут все так затянется. А отсюда не свяжешься ни с кем. – Тарек достал из кармана выключенный мобильный телефон и потряс им с досадой. – Важный разговор, понимаешь?

Из-за конспирации присутствующие не принесли телефоны с собой или держали их выключенными, поврозь с сим-картой и батареей.

– Слушай, я ведь хотел познакомить тебя с интересными и полезными людьми, – разочарованно вытянулось и без того узкое, продолговатое лицо Озбека. – Что за срочность?

– Надо успеть до семи связаться с моим командиром в Алеппо. Иначе у меня будут неприятности, – Тарек решил напустить побольше туману, лишь бы уйти быстрее.

Декабрь 2014 года, г. Ростов-на-Дону

– Ты когда-нибудь видел, как кот ловит мышь? – неожиданно спросил Петр, когда Тарек закончил рассказ о своей встрече с Галибом.

– Как-то не ставил перед собой задачу наблюдать за животными. Хватает заметок из жизни людей.

– Занимательно, – Горюнов поерзал на диване и непроизвольно погладил себя по плечу: побаливало от стылой морозной погоды. – Кот бьет мышь лапами, перекидывает через себя. Ну и у мыши свой шкурный интерес – выжить. Она притворяется мертвой: закатывает глаза, пасть приоткрыта, лапки кверху. Молится своему мышиному богу, чтобы кот охладел к ее персоне и не слишком покалечил. И ждет, ждет. А кот все еще катает «труп», подминает под себя так, что мышь слышит биение сердца своего убийцы. И ждет, когда стоит попытаться рвануть во все лопатки. Один шанс на тысячу, что сбежит. А иначе кот несколькими игривыми движениями переломает кости и хребет, – Горюнов помолчал, перекатывая сигарету из угла в угол рта. – Я сам был в роли этой мыши.

– Судя по всему, ты попал в тот один процент. Или кот не столь проворный?

– Отнюдь! Речь о нашем общем теперь знакомом. – Горюнов сказал, а сам подумал: «Кто шуровал под личиной кота, это еще большой вопрос». На поверку Петр оказался интеллектуальной мышью. Сделал Галибу козью морду. Интересно, турок хоть получил нагоняй от руководства? Может, в должности его понизили? По идее, он теперь должен рвать и метать от злости, хватать лапами воздух.

– Я гляжу, у тебя побрякушка Зарифы, – указал желтым прокуренным пальцем Тарек. – Никак не успокоишься?

Горюнов в самом деле достал из кармана браслет Зары еще в начале разговора и перебирал в руке, как четки. Спохватившись, спрятал его в карман. Поразмышлял, нужно ли говорить, и все-таки сказал:

– Это он ее… Не сам лично. Но с его прямого приказа.

– Хочешь, я его придушу? – ласково спросил Тарек.

Поглядев в глаза иракца, Петр понял – тот не шутит, да и знал, что он способен. На его руках хватало крови. Но в то же время Горюнов не сомневался: Тарек не будет совершать поспешных и необратимых поступков даже из большой любви к Кабиру Салиму.

В преданность и любовь Тарека Петр, конечно, не верил. Слишком опытный и битый жизнью этот полковник Ясем Тарек. Он также пребывал в роли мыши до сих пор. Правда, кот, к которому он попался в лапы, оказался умным, и с ним удавалось договориться до поры до времени. Тарек нашептывал в мохнатое ухо ласковые слова и информацию, где сметана и сосиски. Араб сам кормил кота. И всех все устраивало. Но в любой момент коту может показаться, что его обманывают, или мышь взбунтуется.