Любовь и Западный мир

Ныне литературный жанр романа столь же непреложный факт нашей европейской христианской цивилизации, сколь и космический корабль или телевидение, каким бы оно ни было. Но кто из нас может представить, что роман нехристианского происхождения, хотя появился в христианской стране и в уже пресловутом XII-м столетии. Дело в том, что произведения в этом жанре писались изначально писались на романском языке (старофранцузское слово romaniz от позднелатинского romanice – на романском языке). Собственно, романский язык в ту пору был в ходу в Провансе и на Юге Франции и служил для катаров и трубадуров своего рода литургическим языком, являясь предшествующей формой провансальского языка. Французский драматург и филолог, член французской академии Франсуа Жюст Мари Ренуар (1761–1836), исследовавший творчество трубадуров, считал романский язык основой современного французского, но его гипотеза не вызвала поддержки со стороны французских ученых и эрудитов. Но Ренуар (Райнуар) естественно видел в трубадурах правоверных католиков, вряд ли связанных с манихейско-катарской ересью. Сюда же должно отнести и песенный жанр романса, короткий музыкальный вариант романа как повествования о Страсти, используемый бродячими жонглерами, вагантами и цыганами для своих выступлений (романсеро – по-испански сборник романсов, песенник).

Теперь несколько слов о происхождении термина романтизм. В обратном переводе на латынь роман назывался liber romanticus, откуда в европейских языках и взялось прилагательное «романтический»: до конца XVIII-го столетия оно означало «присущий романам», а немногим позднее дало название романтизму как литературному направлению. Вот почему, во избежание путаницы и для обозначения того, что относится к средневековым, ренессансным и предромантическим романам, мы ввели понятие романический и обобщающий их концепт – Романика.

Итак, роман, во времена господства Римско-католической церкви являясь зашифрованным повествованием о манихейской Страсти и ее аскезе, разносимым бродячими еретиками, в последующие времена профанировался, послужив прямым каналом для воздействия Страсти на образованные сословия ренессансной и пост-ренессансной эпохи.

Что же касается романтизма, то Дени де Ружмон считает его отголоском, если угодно, отражением через века литературы и искусства XII–XIII-го столетий, связанного с катарами и трубадурами. Конечно, в определенном смысле романтизм есть восстановление прав прежней манихейской Страсти, но уже в смягченном трансформированном виде. Но если катарство и трубадуры являлись полноценным религиозным движением, хотя подчас и скрываемым в недрах официального христианства, то романтизм, смутно помня свое происхождение, лишь притязал на квази-религиозность. В этой связи интересно то, что немецкие романтики не просто интересовались и увлекались католицизмом, но и переходили в римско-католическое исповедание. Очевидно, что романтизму было тесно в рамках евангелическо-лютеранского пиетизма. Романтиков не просто тянуло к более универсальной церковной организации: скорее всего, они по наитию ощущали связь с такими католическими организациями, как францисканский орден, произошедший по сути от патаренов, духовность которого неоднократно рассматривалась исследователями в качестве мистического пантеизма, что сродни романтическому мировоззрению. Но романтизм ушел, став провозвестником социально-политических потрясений Европы в первой половине XIX-го столетия. Страсть и Ночь ярко проявили себя в нем, перейдя затем в иные формы литературы и искусства…

Флаг Боснии и Герцеговины

Итак, Дени де Ружмон рассматривает всю историю Западного мира сквозь призму деградации и профанации древнего мифа (то есть его инволюции), вместилища гностической манихейской Страсти, создавшей в итоге, как мы представляем, фабричный гений Голливуда и феномен массовой культуры, пришедшей к нам уже из Америки (в течение столетий Североамериканские штаты были пристанищем многих сект манихейско-дуалистического характера, что не могло ни сказаться на менталитете и психологии американцев). Излишне говорить об оккультном манихейском содержании сериала «Темный рыцарь», снимавшегося в том числе и в Трамп-тауэр на 5-м авеню в Нью-Йорке. В подобной картине мира сложно говорить о прогрессе и развитии, поскольку инволюция мифа (его дробление) по Ружмону, что и создает массовую культуру, вполне укладывается в «царство количества» Рене Генона. Но в данной ситуации Страсть не утрачивает своего влияния и силы, ведь фрагментация мифа не ведет к умалению ее содержания, которое образует в каждой клетке, распадающегося сосуда мифа, одинаковое напряжение, соответствующее силе любого участка ее энергетического поля. Ее может уравновесить, согласно Дени де Ружмону, только сопряжение с Любовью-Агапе, но в условиях давно идущей десакрализации и секуляризации обществ и государств на Западе последнее представляется если не невозможным, то во всяком случае очень проблематичным. Иногда, как считает выдающийся швейцарец, господствующая или сокровенная духовность, литература, искусство и культура дают больше для понимания и объяснения истории, нежели внешние общественно-политические и экономические события.

Жизнь и труды Дени де Ружмона как одного из создателей институтов современного Евросоюза

Дени де Ружмон родился 8 сентября 1906 года в Куве в Невшателе, протестантском франкоязычном кантоне Швейцарии, в семье пастора Жоржа де Ружмона. Семья де Ружмон происходила из Сент-Обена, предместья Невшателя. В 1784 году она получила «признание древнего дворянства» от короля Пруссии Фридриха II-го, когда Невшатель входил в Прусскую монархию на правах княжества). Представители семейства де Ружмон неоднократно входили в состав Государственного Совета Невшателя.

Вместе со своими двумя сестрами и братом Дени де Ружмон воспитывался и рос в буржуазном доме своих родителей в Арёзе, небольшой деревушке, расположенной между Будри и Невшателем. С 1912 по 1916 гг. он учился в начальной школе в Куве. Этот опыт вдохновит его позднее на написание памфлета Вред народного просвещения (1929 год) об антиобразовательной роли школы. С 1918 по 1925 гг. он посещает Латинский коллеж, а затем учится в научной секции гимназии (коллеже) в Невшателе. В 1923 году она пишет первую статью «Анри де Монтерлан и мораль футбола», опубликованной в Литературной неделе (La Semaine littéraire). С 1925 по 1927 гг. он проходил обучение на филологическом факультете университета в Невшателе; кроме того, посещал курсы психологии и семинар Жана Пьяже по генетической гносеологии и курс Макса Нидерманна по лингвистике Фердинанда де Соссюра. Он входит в Общество изящной словесности, активным членом которого является в том числе и благодаря своим публикациям в журнале Изящная словесность. В 1926–1929 гг. он путешествует по Европе, побывав в Вене, в Венгрии, Швабии, Восточной Пруссии, Баден-Вюртемберге и на озере Гарда (свои странствия он описывает в произведении Дунайский крестьянин – Le Paysan du Danube). В 1930 году он заканчивает свое обучение, получив степень бакалавра искусств. В том же году он обосновался в Париже, где становится литературным редактором издательства «Я служу…» (которое публикует Сёрена Кьеркегора, Карла Барта, Николая Бердяева, Ортегу и Гассета…). Принадлежа к нонконформистскому движению 30-х гг. XX-го столетия, он встречается и сотрудничает с такими интеллектуалами, как Габриэль Марсель, Эммануэль Мунье, Александр Марк, Арно Дандьё, Робер Арон и др. В 1932 году он принимает участие во встрече во Франкфурте-на-Майне групп молодых европейских революционеров, а затем в выпуске там же двух журналов философов-персоналистов – Дух (совместно с Эммануэлем Мунье и Жоржем Изаром) и Новый порядок (совместно с Робером Ароном, Арно Дандьё и Александром Марком). Он также сотрудничает с журналом Планы и является соучредителем журнала Hic et Nunc (Здесь и сейчас – направления Карла Барта) вместе с Анри Корбеном, Рожером Жезекелем (Роже Брёем), Роланом де Пюри и Альбером-Мари Шмидтом. Стоит упомянуть, что он поддерживает плодотворное сотрудничество с Новым французским обозрением (Nouvelle Revue française), где представляет в 1932 году «Тетрадь требований французской молодежи». В 1933 году Дени де Ружмон женится на Симоне Вион, с которой разведется в 1951 году и больше уже никогда не сочетается узами брака. От союза с ней у него родятся двое детей: Николя и Мартина (Martine), ставшая историком франко-швейцарского театра XVIII-го столетия.

Герб династии боснийских банов Котроманичей

Тогда же, в 1933 году, обанкротилось издательство «Я служу…», и Дени де Ружмон оказывается безработным, хотя рассматривает этот период своей жизни как очень благоприятный, поскольку он пробудил в нем размышления по разным проблемам. В течение двух последующих лет, прожитых как бы во внутреннем изгнании на острове Ре, Дени де Ружмон пишет «Дневник безработного интеллектуала», опубликованный в 1937 году. В 1934 году он издает Политику личности, а в 1935 переводит на французский язык первый том христианской догматики Карла Барта. До 1936 года он – лектор в университете Франк фуртана-Майне и главный редактор «Новых тетрадей». В 1936 году он публикует произведение Мышление при помощи рук, а затем эссе Физиономическое мировоззрение. С марта по июнь 1938 года Дени де Ружмон занят написанием своего главного сочинения – Любовь и Западный мир, вокруг которого строится теперь все его творчество. В октябре того же года он издает Немецкий дневник, книжку о Николае де Флю (Niklaus von Flüe, 1417–1487), римско-католическом аскете, ныне святом покровителе Швейцарии, ораторию Артура Хонеггера. Вплоть до начала Второй мировой войны он публикует много своих статей, обзоров и рецензий в периодических изданиях: Дух, Новый порядок, Новое французское обозрение, Парижском журнале и хрониках Фигаро.

В сентябре 1939 года Дени де Ружмон был мобилизован в Вооруженные Силы Швейцарской конфедерации. Он являлся соучредителем группы антифашистского сопротивления Лига Готарда и составителем манифеста «Что такое Лига Готарда?». При вступлении немцев в Париж он пишет полемическую статью в Лозаннской газете «В тот час, когда Париж…», стоившей ему пятнадцати дней заключения в военной тюрьме за оскорбление лидера иностранной державы и в результате давления на власти Швейцарии немецко-фашистского правительства, хотя этот срок он фактически проводит под домашним арестом. В августе 1940 года Дени де Ружмон, получив дипломатический паспорт, уезжает в США, чтобы читать там лекции о Швейцарии. Он поселяется рядом с Нью-Йорком в октябре того же года. Подружившись в Америке с Антуаном де Сент-Экзюпери, он становится одним из образов для его Маленького Принца. Антуан де Сент-Экзюпери просит позировать в гостиной Дени де Ружмона, чтобы ему набросать рисунки к своему будущему произведению. После написания на английском языке книги Te Heart of Europe: Switzerland (Сердце Европы: Швейцария), он участвует в создании в Карнеги-Холле оратории Николя де Флю. С июля по ноябрь 1941 года Дени де Ружмон путешествует по Аргентине и входит в литературный круг «Sur» замечательной писательницы Виктории Окампо (1890–1979), у которой он гостит, издававшей с 1931 года при поддержке Хосе Ортеги-и-Гассета одноименный литературный журнал (1890–1979). Здесь он проводит несколько читательских конференций и публикует на испанском языке свою книгу о Швейцарии. Накануне атаки на Перл-Харбор Дени де Ружмон возвращается в Нью-Йорк. Начиная с 1942 года, он – преподаватель в Свободной школе высших исследований (французский университет в изгнании), затем редактор в Службе военной информации (Ofce of War Information) и сотрудник передачи «Голос Америки говорит с французами». Тогда в течение пяти недель он пишет сочинение Доля Дьявола, которое выйдет в свет в конце 1942 года. В Америке он проводит встречи не только с Сен-Жон Персом, Сент-Экзюпери, Марселем Дюшаном, Андре Бретоном, Максом Эрнстом, Андре Массоном, Богуславом Мартину и Эдгаром Варезом, но и с Р. Нибуром, Д. Мак Дональдом и графом Куденхове-Калерги, с кем уже познакомился в Вене в 1927 году во время своих первых поездок по Европе. Тогда он ему предложил издавать его обозрение «Пан-Европа» на «правильном французском языке». Потрясенный чудовищной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки, Дени де Ружмон опубликовал в Нью-Йорке Письма об атомной бомбе, иллюстрированные чилийским художником-сюрреалистом Роберто Маттой. В апреле того же года он вернулся в Европу и 8 сентября 1946 года он опубликовал свою первую речь о Союзе Европы. Возвратившись обратно в Соединенные Штаты Америки, Дени де Ружмон провел 8 дней в заключении в тюрьме на острове Эллис по до сих пор невыясненным причинам. В 1947 году он встречается с Альбертом Эйнштейном в Принстоне и обсуждает с ним проблемы Европейского Союза. В июле того же года он окончательно приехал в Европу, поселившись в Ферней-Вольтере в «Лесном доме», бывшем фермерском доме, находившемся в ведении замка Ферней и занятом до войны его другом губернатором Паульдингом (1896–1965).

Являясь приверженцем европейского единства, Дени де Руж мон в конце августа 1947 года выступил с инаугурационной речью на первом конгрессе Европейского союза федералистов в Монтрё (от него произошел Гаагский конгресс) и продвигал Европейский культурный центр, директором которого он впоследствии и стал. В мае 1948 года на заключительном заседании Гаагского конгресса, проходившего под председательством Уинстона Черчилля, Дени де Ружмон зачитал Послание европейцам, составленное им для прояснения смысла манифестации. Затем он пишет и издает произведения Европа на кону и Невшательское продолжение. В ноябре этого же года Дени де Ружмон избран одним из главных делегатов Европейского союза федералистов. В 1949 году Дени де Ружмон открывает в Женеве под эгидой Европейского движения исследовательский центр по подготовке Европейской конференции по культуре, которая прошла в Лозанне с 8 по 11 декабря под руководством Сальвадора де Мадарьяги. Дени де Ружмон был на ней главным докладчиком. В 1950 году он принимает участие в собрании интеллектуалов в Берлине, учредившем Конгресс за свободу культуры, исполнительный комитет которого он возглавлял до 1966 года. Он пишет и распространяет на консультативной ассамблее Совета Европы письма, обращенные европейским депутатам, и составляет Воззвание, зачитанное от 6000 европейских студентов, проводящих манифестацию перед Советом Европы. Он руководит созданием Европейского культурного центра, откуда произойдут многие европейские учреждения, в том числе не только Европейская ассоциация музыкальных фестивалей, но и ЦЕРН. В 1963 году он удостоился премию князя Монако и в том же году основал Институт европейских исследований (IUEE), ассоциированный с Женевским университетом, коим он руководил до своей отставки в 1978 году, и где даже в год своей смерти он преподавал историю европейских идей и федерализма. В 1967 году он получает премию города Женевы. В 1969 году делает заявление, что «лица, отказавшиеся от военной службы по соображениям совести, должны нести альтернативную гражданскую службу». 17 апреля 1970 года Боннский университет награждает его медалью Роберта Шумана за все его творчество, в частности, за произведения Двадцать восемь столетий Европы и Возможности Европы, и за его руководство Европейским культурным центром. В 1971 году Дени де Ружмон номинирован доктором honoris causa юридического факультета университета Цюриха. В 1970-е гг. он способствует развитию экологического движения: он – один из основателей Беллеривской группы, аналитического органа по вопросам политики индустриального общества, и автор новаторских сочинений о ядерной опасности; в том же году выходит Грядущее – наше дело, одно из основных произведений, посвященных вопросам экологической проблематики регионального характера; вместе с философом, социологом и христианским анархистом Жаком Эллюлем (1912–1994) он создает группу Ecoropa. 11 ноября 1976 года ему вручен диплом Афинской академии. В 1978 году он учреждает журнал Cadmos, орган Европейского культурного центра и Института европейских исследований (IUEE). В 1981 году Дени де Ружмон номинирован доктором honoris causa Университета Голуэя в Ирландии. В 1982 году он получил Гран-При швейцарского фонда Шиллера. Дени де Ружмон умер в Женеве 6 декабря 1985 года и в качестве лауреата премии города Женевы был похоронен на кладбище Королей в Плэнпале. Память о философе, писателе, публицисте и создателе европейских институтов Дени де Ружмоне увековечена в его родной Швейцарии: лицей в Невшателе носит его имя, в Женеве в квартале Пти-Саконне (Petit-Saconnex) одна из улиц, находящаяся вблизи с европейской штаб-квартирой Организации Объединенных Наций, названа в честь выдающегося уроженца кантона Невшатель. Кроме того, по Швейцарии ходит поезд RABDe 500 013-8 «Дени де Ружмон», принадлежащий ведомству Федеральных железных дорог Швейцарии.

Незавершенная книга

Когда читатель, поглотив сотни страниц интереснейшего и насыщенного сведениями текста книги Дени де Ружмона «Любовь и Западный мир», наконец, достигает его последних страниц, то у него создается впечатление, будто вот-вот автор раскроет нечто, что держало его в напряжении столько времени, на протяжении которого автор нам обещает откровение, подразумевая его то завуалированно, то напрямую. Однако чуда не происходит, и Дени де Ружмон отсылает нас к трем стадиям развития духовной жизни личности по Кьеркегору: эстетической, этической и моральной. Нам понятно, что Кьеркегор близок протестантскому духу Дени де Ружмона, но возникает вопрос: а причем здесь проблема, глобально и мастерски отображаемая автором на предыдущих страницах книги. Да и написанный несколько десятилетий спустя постскриптум к «Любви и Западному миру», на наш взгляд, не столько вносит ясность, сколько усложняет поставленную ранее проблематику. В общем, решение вопросов Любви-Агапе и Страсти-Эроса выведены за скобки культурологического повествования Дени де Ружмона. Иными словами, оно находится по ту сторону Любви и Страсти и, если угодно, Добра и Зла. Исходя из авторского текста, оно достигается эндурой катаров. Именно это подразумевал Дени де Ружмон, в чем не осмеливался признаться читателю. Если же мы рассматриваем содержание религиоведческой эпопеи Дени де Ружмона о Любви и Страсти внутри вышеуказанных скобок, то обнаруживаем здесь лишь философскую поэзию. Но разве поэзия, пускай и метафизическая, приводила к разрешению острых онтологических вопросов? Ответ очевиден: поэзия, как правило, лишь фиксирует и отображает явления. И разве «Илиада» Гомера и «Евгений Онегин» Пушкина дают нам решение насущных проблем бытия, некогда начертанных Платоном, великими греками и людьми эллинистической ойкумены?

Флаг Пан-европейского союза графа Куденхове-Калерги

С другой стороны, сам поэтический материал, в зависимости от силы своего выражения, способен перековать, перевоспитать на свой лад обратившегося к нему исследователя, что и произошло в случае с Дени де Ружмоном, начавшем писать свое произведение как ортодоксальный протестант и завершавшем уже его как практически откровенный катар. Ключ к пониманию Дени де Ружмона по сути прост: под тремя стадиями духовного развития личности по Кьеркегору (эстетической, этической и религиозной) он подразумевает три степени катарского посвящения: «верующие», «совершенные» и принявшие consolamentum. В противном случае, присутствие посыла на Кьеркегора на заключительных страницах книги, по крайней мере, нелогично и, как нам представляется, неуместно. Нельзя же думать, что у такого автора, как Дени де Ружмон, совершенно произвольна возникла в конце фигура Сёрена Кьеркегора. Вот почему все последующее христианство, в основном римско-католическое, автор рассматривает в его сопряжении с жестоко подавленной, но не уничтоженной катарской ересью, будь то новые марианские культы, чему противились «прежние» католики, или исполненные эротизма произведения испанских мистиков. Верно сказано, что духовные недуги не менее заразительны, нежели физические. Теперь неокатарство переживает возрождение во Франции, тогда как Римско-католическая церковь пребывает в упадке… И в этом есть своего рода заслуга Дени де Ружмона, ведь высокая воодушевленная философическая поэзия его текста, однажды поддавшись «романтизму» катарства, способна не только просвещать, но и вводить в заблуждение. В чем и состоит главный парадокс и в целом тайна незавершенной книги выдающегося швейцарца. До конца творческий процесс, сопрягаемый с порывом вдохновения, не исследован, и не раз бывает, что задуманная намеренная критика явления в подобном подходе, особенно если воодушевлению автора доступны высшие поэтические вибрации, обращается в апологию самого феномена, а дух критицизма переносится на периферийные вещи, нисколько не затрагивая его оснований: именно это и воплотилось в отношении главной книги Дени де Ружмона. Иными словами, вдохновение не удержалось на уровне трезвого критицизма и сорвалось в пучину, где властвует со своей поэтикой манихейский Эрос, и откуда лирика трубадуров до сих пор завораживает, опьяняя, неискушенного читателя. Преодолел ли такой соблазн Дени де Руж мон? Нам представляется, что нет, поскольку все отчетливее в нем проявляется симпатия к альбигойской ереси и эротической римско-католической мистике, замешанной на ассимилированном и инкорпорированном катарстве. Но ведь последнее немыслимо для протестанта, сына протестантского пастора! То есть самого Дени де Ружмона охватил творческий хаос неизжитых гностико-манихейских ересей Европы, однажды блестяще запечатленный в музыке драматической трагедией Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда». Страсть победила, манихейство восторжествовало, а отсюда и смутные аллюзии на стадии Кьеркегора в смятой концовке книги, смысл которых, кажется, нам удалось расшифровать и прояснить.

В связи с этим всю жизнь Дени де Ружмона после 1951 года, когда он расстался со своей женой Симоной, мы можем рассматривать в качестве аскезы катарского «совершенного», поскольку его книга «Любовь и Западный мир» продолжала до самой смерти довлеть над творчеством и общественной деятельностью выдающегося швейцарца. Но была и одна тайна у Дени де Ружмона, о чем он не обмолвился ни словом, ни полусловом в своем произведении.

Боснийская церковь, Евросоюз и последняя тайна Европы

Будущее Евросоюза весьма определенно и недвусмысленно представлено уже упомянутым нами графом Рихардом Куденхове-Калерги (1894–1972) в его знаменательной книге «Практический идеализм» (Praktischer Idealismus, 1925), до сих пор непереведенной на русский язык. И ныне мы не перестаем удивляться, насколько в целом точно исполняется проект этого футуролога по формированию нового европейского человека, учитывая миграционные потоки из исламских и африканских стран в главные государства Западной Европы: Германию, Францию и Англию, хотя последняя фактически и отчалила уже от общеевропейского корабля. Грядущее население Европы наполовину японец граф Куденхове-Калерги видел в смешанной евразийско-негроидной расе, близкой, как ему казалось, по фенотипу к древним египтянам. Дени де Ружмон встречался с замечательным австрийским графом в Америке в годы военной эмиграции и, кажется, вполне разделял отдельные из его воззрений, тем паче предлагал ему издавать его альманах «Пан-Европа» «на правильном французском языке». Можно даже сказать, что это заявление о принципиальной идеологической общности. Однако Куденхове-Калерги не выходил за пределы своих остроумных и оригинальных философем, направленных на кардинальное внешнее преобразование политической, экономической, демографической и конфессиональной реальностей европейских стран; тогда как Дени де Ружмону в своей книге «Любовь и Западный мир» удалось прозреть нечто большее: религиозную составляющую, способную изнутри модифицировать жизнь Европы и уже как будто изменившую ее, открывшую шлюзы Страсти, и если бы не Святая Инквизиция и орден отцов-проповедников… то все могло бы состояться намного раньше? Сожалея о гибели «окситанской цивилизации» к середине XIII-го столетия, Дени де Ружмон не мог не понимать, что христианскому миру того времени нельзя было оставлять у себя в тылу могучий еретический анклав, в то время как в Испании продолжалась кровопролитная Реконкиста, и сарацины все больше теснили государства крестоносцев на Святой Земле.

Дени де Ружмон прекрасно знал, что катары Юга Франции и патарены Севера Италии были прекрасно организованы на общинном и иерархическом уровне и поддерживали отношения как между собой, так и с богомильской Боснийской церковью, официально возникшей во второй половине XII-го столетия, но фактически появившейся раньше, поскольку манихейство в тот период пришло в Западную Европу из Болгарии и с Балкан, а Босния находилась на пересечении путей с Востока на Запад, играя роль своего рода логистического центра. Средневековые боснийские правители из рода Котроманичей (Котромановичей), владевшие страной с 1250 до 1463 гг., поддерживали деятельность Боснийской церкви, хотя формально являлись католиками и православными. Степан Остоя (бан Боснии с 1398 по 1404 и с 1409–1418 гг.) был последним властелем страны, открыто исповедовавшим богомильство, то есть при нем оно стало уже и de jure государственной религией Боснии. Отношения с исламом у богомилов складывались лояльно, поскольку оба религиозных направления восходят, как считается, к ересиархам Павлу Самосатскому (200–275) и Арию (256–336) и антитринитарны по своей сути: об отрицании догмата Святой Троицы у катаров и их дуалистическом монизме четко отмечено в книге «Любовь и Западный мир» Дени де Ружмоном. Преемственность от ариан ныне провозглашается на официальном информационном ресурсе неокатарской конфессии Франции.