Колдовской замок. Часть III. Трещина

– Макало! Где ты, старый плут?! К тебе пришли!

Краснорожий управляющий, толстый и важный, кричал в открытые ворота, за которыми не было видно ничего, кроме очень тусклого света фонаря, где-то в глубине большого сарая. Ответа не последовало. Вместо него, через некоторое время появился старик в засаленной одежде и дырявой шляпе, вытирающий свои перемазанные в навозе руки длинным фартуком.

Лицо старика имело то независимое выражение, которое присутствует на физиономиях людей знающих себе цену. Во рту его дымилась трубка, а глаза, глядящие во все стороны и внутрь себя одновременно, были безмятежны, как у младенца. Старый Макало подошёл к воротам, и увидел за ними молодого сеньора одетого в чёрный бархатный камзол с серебряным шитьём, белоснежными кружевами и изящную модную шляпу с лебяжьим пухом вокруг тульи. На поясе сеньора висел рыцарский кинжал из тех, что давно вышли из употребления, но это старика ничуть не заинтересовало. В шаге позади сеньора стоял чернокожий слуга одетый в белый бурнус и тюрбан того же цвета. В руках у этого невольника было опахало, которое он держал над своим господином, защищая его от солнца.

– Могу ли я быть чем-нибудь полезным вашей милости? – спросил старик, снимая шляпу.

– Можешь, почтенный, – ответил юноша таким глубоким и тяжёлым басом, что полуприкрытые глаза старика на миг сделались круглыми. – Но прежде всего мне хотелось бы удостовериться, тебя ли называют мусорщиком Макало?

– Ни в коем случае, благородный сеньор! Никакой я не мусорщик, и прошу вас не применять ко мне этого низкого звания!

– А кто же ты? Я просил позвать мусорщика по имени Макало к которому у меня есть пара вопросов!

– Если будет угодно вашей милости, я не мусорщик, я гавночист Макало, и состою в этой должности при нашем цирке уже добрых тридцать с лишним лет!

– Извини добрый… уборщик! – попытался улыбнуться молодой сеньор, но старик тут же перебил его:

– Нет, мой господин, я не уборщик. Уборщиком здесь работает придурок Антонио, тот ещё фрукт, доложу я вам! Такого дурака свет не видывал, но своё дело он знает, как я знаю своё! А моё дело – выгребать гавно из загонов для быков, поэтому я гавночист, и не собираюсь называться по-другому.

– Ну, хорошо, хорошо! – со смехом продолжил юноша. – Пусть будет так, как тебе удобней называть свою профессию, уважаемый Макало! Но у меня к тебе дело не связанное с твоим трудом в этом цирке…

– Я думаю, благородному сеньору угодно услышать от меня историю про ведьму? Так я её рассказывал уже много раз и простому люду, и господам, которые никогда не жалели для бедного Макало кружки дешёвого вина и мелкой монеты.

– Именно так! А ещё мне хотелось бы, чтобы эта история была рассказана в каком-нибудь более уютном месте, чем эти ворота. Знаешь ли ты где-нибудь поблизости приличный трактир или кабачок?

– Конечно, мой сеньор! – глаза старика сразу стали хитрыми, а лицо подобрело, и теперь казалось вдвое умнее, чем в начале разговора. – Тут рядом, в двух шагах имеется питейная лавка жида Перейры. Вино там вполне сносное, а ещё там чисто, только вот публика врядли понравится вашей милости.

– Ничего, мы пойдём туда не ради публики. Веди, старик!

Но прежде, чем они успели отойти от ворот, сзади послышался противный голос всё того же управляющего:

– Эй, Макало! – крикнул он голосом срывающимся на визг. – Куда это ты собрался? А работа?

Но прежде чем старик успел ответить, молодой сеньор перемигнулся со своим слугой и чернокожий гигант подошёл к надсмотрщику, совершенно нависнув над ним. Они коротко, вполголоса переговорили о чём-то, после чего чернокожий сунул краснорожему, что-то в руку и присоединился к своему господину. Широкая образина управляющего осветилась радостью, когда он взглянул в свою ладонь, но это выражение тут же сменилось злой и мстительной гримасой при взгляде вслед удаляющейся троицы.

...........................................................................................................

– Так что, этаво, вот, ваша милость! – заговорил старый Макало после того, как сделал пребольшой глоток из объёмистой кружки. – Делаю я эта значит своё обычное дело, то есть собираю бычачий навоз и старую подстилку, только на компост пригодную, а тут и выходит ко мне эта самая ведьма, страшная– престрашная!

– Что, прямо такая страшная? – спросил молодой сеньор с некоторой обидой и, одновременно, подавив смешок. – Совсем уродина была, что ли?

– Ну не то, чтобы совсем уж уродина, я даже сказал бы наоборот, девушка очень даже симпатичная, хотя одета не по-нашему и говорит, как-то странно. Но только меня жуть до костей пробрала, когда эта дива вышла оттуда, откуда не только молодой девушке, а никому появиться нельзя было. Ведь там, где помещался тот здоровый бык, к которому господин Фигейрос никого не пускал, никого не было и быть не могло. Я сам только что там всё, как мог, вычистил!

– А что это за господин Фигейрос?

– О, это величайший тореро из всех, что бывали на моей памяти в нашем цирке! Он заколол здесь не меньше дюжины быков, и все здоровенные такие, один больше другого! А этого быка он отдельно держал, вроде как на потом оставил или для особого случая готовил, но только поговаривают у нас, что дон Фигейрос вовсе не хотел этого быка выставлять, что он с ним даже разговаривал, и, что этот бык не такой, как все быки, а какой-то особенный. Ну, не знаю, я со своим длинноухим тоже иногда разговариваю, только он мне ни разу ещё не ответил, а особенный тот бык был или не особенный, мне дело нет, потому что гавно из-под него было самое обыкновенное…

– А сам дон Фигейрос, он кто?

– А хто ж его знает? Пришёл, вроде как, из самого Мадрида, али еще, откуда, хто как говорит, только нихто точно не помнит, откуда он пришёл и когда. Да вот, перед самым появлением ведьмы, исчез куда-то наш дон Фигейрос вместе со своим быком, как сквозь землю провалился! И не предупредил никого. Нихто даже не видел, как он с быком из цирка вышел, и через какие ворота ушёл из города. Его уж и с ног сбились искать, и не знают, что подумать, даже Святому Инквизитору доложили, а всё без толку. А тут ещё эта краля заявляется из пустого бычатника, и говорит, подать, дескать, мне сюда дона Фигейроса, как я есть его сеструха! А какая она может быть ему сеструха, когда сам дон Фигейрос рассказывал, что он круглый сирота, и нет у него, горемычного ни одной родной души на всём белом свете? А она, знай себе, заливает, что у неё с доном Фигейросом мамки разные, а папка один, а у самой огонёк в руке горит волшебный, маленький такой! А, как увидела, что я на тот огонёк смотрю, так сразу этот огонёк в карман спрятала! Ну, я, не будь дурак, сразу за вилы, а ведьма тут и шасть под потолок, что твоя летучая мышь! Поболталась там немного и – фьють в окно, только штаны да сапоги мелькнули! И то, правду сказать, что она за девица, раз носит штаны и сапоги, как какой-нибудь кабальеро?

– И что, так и улетела?

– Да, нет! Над двором ещё летала, лоскуток какой-то выронила, а на нём не то буквицы, не то значки магические. Нужен ей видно был энтот лоскуток, раз она за ним к самой земле спускалась. Да только не нашла она его и совсем улетела. А я вот нашёл, да, не будь дурак, припрятал!

– А зачем припрятал-то?

– Падре Микаэлю хотел отнести, думал отдать за плату малую. Большой охотник до всяких там диковинок наш падре Микаэль. Только не уберёг я тот лоскуток…

– А куда же он делся?

– Так вот, в том то и дело всё, что прошляпил я свою находку, как дурак распоследний! А всё из-за той же ведьмы прошляпил!

– Как же так вышло?

– А вот так и вышло, что пошёл я поутру до падре Микаэля, и совсем уже подхожу к собору святого Иекадима Египетского, где падре Микаэль верховодит, как вдрух подымаю глаза, а на колокольне под самой крышей сидит та самая ведьма и на меня глаза таращит!

– Прямо таки на тебя, почтенный Макало!

– Да! Прямо на меня, а на кого же ещё? Видать не получилось сразу утащить мою грешную душу в ад, так теперь решила не упустить своего, прямо на меня и нацелилась!

– Как же тебе удалось избежать такой страшной участи?

– Да так и удалось! Как увидел я енту ведьму, так и заорал, что мой длинноухий, когда жрать хочет или ослиху чует! А как я заорал, так тут народ и начал собираться, а вскоре и стража подоспела. Стража-то у нас строгая, один капитан Барбарус чего стоит! Он то и прибежал со своими людьми, прям как за углом караулил! Ну, тут-то я и сдураковал, как последний мусорщик, отдал ему тот лоскуток, а он его, не будь дурак, и припрятал!

– А ему-то зачем?

– Как зачем? На то ему прямая выгода! Он же самого Великого Инквизитора наперсник, значит прямо в енту инквизицию он тот лоскуток, ясное дело, и потащил. Теперь ему, а не мне достанется плата малая! Он, а не я купит себе кружечку доброго вина, да миску бобов, если только ваша милость не соблаговолит оделить меня этими благами, а я за то рассказал бы, как ведьма призвала дракона, и как тот дракон вдрызг загадил всю улицу перед собором святого Иекадима Египетского! Ну, я вам скажу, это был навоз! Всем навозам навоз! Я его потом весь день собирал…

– Спасибо, добрый Макало! – сказал молодой сеньор, вставая со своего табурета. – Вот тебе на кружку доброго вина и миску бобов, но твою историю я дослушаю в следующий раз, а сейчас спешу. Будь здоров, старина, удачи тебе в работе!

С этими словами, юноша выложил на стол перед стариком пригоршню серебряных монет, и, сопровождаемый невольником, вышел из питейной.

– Вот ведь, молодёжь! – проворчал старик, сгребая в карман монеты, когда дверь за молодым сеньором закрылась. – Сначала вынь, да положь ему всю правду про ведьму, а как дошло до самого интересного, так шасть и нет его! Если бы он только знал, какой это был навоз, наверное, не убежал бы так быстро, а дослушал бы до конца, как и подобает всякому почтенному человеку…

А молодой сеньор со своим слугой, между тем, торопливо шли по направлению к своему постоялому двору.

– И что теперь? – спросил невольник вполголоса. – Как нам разыскать Инквизитора?

– Разыскать Инквизитора несложно, – ответил за него голос, исходящий со стороны опахала. – Здесь любой укажет его резиденцию. Сложнее туда попасть, и ещё сложнее оттуда выйти, особенно если там станет известно, зачем мы пришли.

– Так как же быть?

– Сначала навестим падре Микаэля, а там будет видно, – отозвался, молодой сеньор. – Только мне надо поправить голос, а то люди меня пугаются.

С этими словами они подошли к своему временному жилищу, не заметив при этом, что за ними всюду следует человек одетый в серый плащ и широкополую шляпу с обвисшими полями. Этот человек незамеченным прошёл в дверь гостиницы, встретился взглядом с хозяином, стоявшим за стойкой, и скрылся в тёмном углу за крохотным столиком, за который никто из присутствующих и не подумал бы сесть.

............................................................................................................

– Так что же там с нашим бравым капитаном Поркесом? – спросил старческий скрипучий голос из глубины кресла, стоявшего на возвышении.

– Никто не знает, Ваше Преосвященство! – ответил маленький сухонький человечек с крысиной мордочкой, подобострастно согнувшийся в глубоком поклоне. – Капитан дон Хуан Лопес де Поркес, как будто здоров, но его странное поведение вызывает недоумение со стороны подчинённых и начальства. Ни с того, ни с сего, начальник стражи Западных врат, начал пить, как какой-нибудь солдат-забулдыга! А ведь совсем недавно этот честный и ответственный служака заслуженно пользовался репутацией человека трезвого и умного, а тут… Но это ещё ничего, потому что напиваться он уже бросил. Хуже, что он стал страдать провалами в памяти, забывать важнейшие пункты устава и правила караульной службы. И это ещё не самое страшное! Вслед за ним подобным недугом заболела вся команда стражи западных врат! Не в такой ужасной степени, как их начальник, но всё же этого вполне достаточно, чтобы подумать о замене вышедшего из строя отряда стражников на других людей.

– Справедливое замечание! – проскрипел голос из глубины кресла. – Я думаю, Барбарус сумеет быстро справиться с этой проблемой, но этого мало! Необходимо дознаться до причин, из-за которых целая команда проверенных людей вышла из строя. Здесь дело нечисто, им либо подсыпали какого-то зелья, либо околдовали, а это уже серьёзно! Займитесь этим немедленно и доложите о результатах расследования в ближайшее время. Что-нибудь ещё?

– Донос на падре Микаэля.

– Кто доносит, и в чём состоит донос?

– Доносит лавочник, которого падре Микаэль сурово отчитал недавно за скверное обращение с женой. А суть доноса в том, что этот лавочник будто бы видел, как в окне домика, где проживает падре Микаэль, горел загадочный свет, а из трубы валил цветной дым. При этом слышались слова заклинаний и завывания нечистой силы!

– Этот падре Микаэль слишком много себе позволяет! Подумаешь, лавочник колотит свою жену, на то он ей и муж, чтобы воспитывать глупую женщину тем способом, который доставляет лучшие результаты! Вот и нажил себе врага падре Микаэль, а мог бы стать полезнейшим человеком для нас и для всей Святой Церкви! О его алхимических опытах мне доподлинно известно, и в ближайшее время неразумный священник предстанет пред судом Инквизиции. Жаль, ведь это один из умнейших учёных нашего города. Его университетские коллеги и мизинца его не стоят, но их деятельность не противоречит интересам церкви, а падре Микаэль изволил забыть, зачем он в своё время облёкся в сутану! У вас всё?

– Нет, Ваше Преосвященство! Ещё один донос от хозяина гостиницы, что у Западных ворот. Достойный мэтр Захарий сообщает, что у него остановились и разгуливают по городу два подозрительных иностранца. Один из них представился учёным из Италии, путешествующим по городам христианских стран, и сейчас направляющимся в Амстердам. Другой, его чернокожий слуга, который неотступно следует за своим господином и носит за ним опахало, даже если на улице вечер.

– И что же тут подозрительного, кроме разве что опахала вечером? Правда, я давненько не слышал об иностранцах в нашем городе, но им путь сюда вовсе не заказан. А чем интересуется этот приезжий учёный?

– Похоже, его интересует история с ведьмой и драконом, произошедшая недавно. Это подтверждает и распорядитель в цирке. По его словам, молодой итальянец подробно расспрашивал об этом случае старика Макало, того самого, который первым встретил ведьму в подсобных помещениях цирка.

– В этом тоже нет ничего подозрительного, ведь люди любопытны от природы, а если этот человек учёный, так его любопытство должно быть втрое больше, чем у любой рыночной торговки! И всё же за этими иностранцами необходимо понаблюдать. Значит, остановились в гостинице недалеко от Западных ворот? Так, скорее всего через эти ворота они и прошли. Выясните это! Как знать может, существует связь между недугом капитана де Поркеса и этими иностранцами. Если у вас всё, то я вас более не задерживаю. Держите меня в курсе событий!

Сухая старческая рука показалась из тени и благословила человека с крысиным лицом. Тот ещё более согнулся, раболепно принял благословение и, пятясь, удалился, прижимая к груди руки с зажатыми в них листами пергамента. Как только он вышел, из кресла с трудом поднялся древний старец в красном одеянии Князя Церкви. Нетвёрдой походкой он подошёл к ларцу, стоящему на отдельном столике и откинул резную крышку. На дне ларца лежал всего один предмет – клочок бумаги прямоугольной формы, до половины исписанный какими-то цифрами и значками. Старик взял эту бумажку в руки и вгляделся в неё. Но его интересовали вовсе не письмена и знаки. Он пристально всматривался в печать красовавшуюся сверху. Эта печать представляла собой герб, на котором рыцарь в шлеме, увенчанном козлиными рогами, пронзал копьём волка.

– Бодакула! – пробормотал старик вполголоса. – Если это и вправду ты,… если это твои проделки… Что ж, я тебя достану, старый плут! И тогда посмотрим, чья возьмёт на этот раз!

Старик задрожал от волнения, но справился с собой, бережно положил бумажку в ларец и захлопнул крышку. Казалось, что он совершенно спокоен, но глаза его долго ещё горели недобрым огнём, а руки теребили, подвешенный на засаленном шнурке, странный талисман – потемневший от времени и растрескавшийся обломок козьего рога.

..........................................................................................................

Вечер был тих и спокоен. Отдавшие, накопленный за день жар, камни мостовой уже не превращали улицы в раскалённую духовку. Поднявшийся было ветерок, унёс этот жар куда-то ввысь, но сам скоро стих, и вслед за затопившей улицы темнотой, пришла тишина. В этой тишине гулко раздавались шаги двух припозднившихся пешеходов. Башмаки одного из них звонко цокали, иногда высекая искры. Походка другого была несколько неуклюжей, шаркающей и по ней можно было судить, что это человек большой, тяжёлый и непривычный к длительным прогулкам.

Тот, что шёл впереди, был небольшого роста, тонкого телосложения, но, по всей видимости, в их компании именно он был главным. В руке он нёс фонарь, неровный мигающий свет которого, казалось, не рассеивает, а сгущает тьму. Неуклюже ковыляющий позади гигант, тащил на плече что-то длинное, оканчивающееся широким треугольным пятном. Сторонний наблюдатель в этом предмете мог бы узнать небольшое опахало, смахивающее на метлу, вещь совершенно бесполезная на улицах ночного города.

Но кому было смотреть на этих людей в тот час, когда огоньки свечей в домах уже погасли, а на небе зажглись первые звёзды? Однако такой человек нашёлся. Бесшумной тенью скользил он за беспечно шагающей парой. Ему не нужны были, ни фонарь, ни звёзды, человек этот видел в темноте, как кошка, а слышал ещё лучше! Невидимый сам, он хорошо разглядел своих "подопечных", но если его что и удивляло, то уж никак не их необыкновенная внешность. За свою долгую службу этот человек насмотрелся самых разных чудес и ужасов. Удивляло его то, что со стороны двух беседующих людей раздавалось не два, а три голоса!

«Где же они прячут третьего? – думал этот шпион, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. – Может тот здоровяк несёт за пазухой карлика? Или с ними рядом идёт призрак?»

Днём, когда кругом было так шумно, что все звуки и голоса улицы сливались в один нестройный гул, он так жалел, что не может расслышать, о чём переговариваются, порученные его наблюдению, иностранцы. А теперь его пробирала нервная дрожь, потому что видавший виды агент Святой Инквизиции был трусоват, но больше всего он боялся неизвестности.

Но вот, наконец, те двое подошли к небольшому домику, стоящему в глубине сада. Позади домика возвышалась тёмная громада собора, и в отличие от окружающих его домов, в единственном выходящем на улицу окне был виден огонёк свечи. Хищная улыбка появилась на невзрачном и никому не видном лице шпиона.

"Нетрудно было догадаться, что подозрительные иностранцы рано или поздно придут к подозрительному священнику! Теперь будет, что рассказать в докладе начальнику тайной службы Святой Инквизиции! Может быть, и сам Великий Инквизитор заметит, наконец, своего ничтожнейшего из слуг…"

Шпион оборвал поток своих мечтаний. Не время! Так, отвлекаясь, можно пропустить всё самое важное и интересное. Теперь необходимо превратиться в слух и зрение, продолжая оставаться невидимым.

– Кажется это здесь, – проговорил первый из путников, тот, что нёс фонарь. – Я узнаю собор и улицу…

– И колокольню! – хохотнул второй. – Крышу они так и не починили!

– Тише, друзья мои! – раздался третий голос, идущий непонятно откуда. – Это, по всем признакам, дом падре Микаэля, как нам о нём рассказывали. И как нас предупреждали, святой отец ещё не спит в такой поздний час. Теперь прошу вас, соблюдайте крайнюю осторожность, и помните мои наставления, а я замолкаю!

Молодой человек с фонарём в руке решительно толкнул незапертую калитку, подошёл к двери домика, и постучал в неё негромко, но отчётливо. Не последовало никаких вопросов или окриков слугам с требованием открыть дверь. Просто, где-то в глубине дома раздались тихие шаги и вскоре дверь распахнулась. На пороге стоял человек небольшого роста, полноватый, но не толстый, лет шестидесяти, с добрым круглым лицом. Одет он был в монашескую одежду без украшений, только сверху тускло светился старый серебряный крест на длинной цепочке. На ногах у старика были мягкие домашние туфли, а голову украшала не выбритая, а вполне естественная природная тонзура, которая, впрочем, придавала ему ещё более добродушный вид.

– Чем могу быть полезен? – приветливо, но с заметной долей удивления, спросил падре Микаэль, ибо это был он.

– Прежде всего, падре, – заговорил стоящий перед ним юноша, – прошу, примите мои искренние извинения за столь поздний визит. Меня зовут дон Анджело де ла Барби. Я путешествую, и сейчас направляюсь в Амстердам. А это мой слуга, его зовут – Драмба, он… мавр. Не могли бы вы уделить мне немного вашего времени?

Священник, в глазах которого появилось, кроме удивления, ещё и любопытство, посторонился и пропустил поздних визитёров в дом. Он провёл их по короткому тёмному коридорчику в кабинет, освещённый одной свечкой, (вторая, вставленная в низенький подсвечник с кольцеобразной ручкой, была у священника в руках), и пригласил присесть на табуреты стоящие у стены.

Вместо этого, юный кабальеро, одетый по последней моде в шикарный дорогой костюм, рухнул перед ним на колени, и со слезами в голосе, заявил следующее:

– Падре! Я не могу обманывать вас в вашем доме! Я не итальянский учёный-путешественник, я всего лишь бедная девушка, волей судьбы попавшая в очень затруднительное положение! Мне очень нужна ваша помощь и совет!

Со стороны "мавра", замершего у двери с опахалом в руках, послышался, как показалось священнику, двойной вздох в котором явственно чувствовался ужас пополам с недоумением. Падре медленно поставил свечу на стол, причём рука его заметно дрогнула, но он не потерял своей уверенности и добродушия. Задумчиво оглядев ещё раз своих посетителей, он мягко поднял с колен девушку, по щекам которой уже текли слёзы, и так же мягко усадил на табурет. Мавр остался стоять в дверях, сжимая в руках, будто приросшее к нему, опахало и дико вращая глазами.

– Как вас зовут, дитя моё? – спросил священник, усевшись на стул за тем столом, на котором стояли свечи.

– Моё имя – Анджелика, падре! – последовал ответ. – Я уроженка не только другой страны, но даже иного мира. Это правда, падре! А ещё, я та самая ведьма, которая наделала переполох в вашем городе недавно… Только я не ведьма, и это тоже, правда!..

Священник ещё раз вздрогнул, а затем снова посмотрел на неё пристально и внимательно.

– Хорошо! – сказал он, наконец. – Я вам верю. И это моё дело, почему я вам верю. А теперь, расскажите мне всё, как можно подробнее.

..........................................................................................................

Предрассветный воздух стал серым, но мгла ещё не желала отступать. Притаившийся под окном шпион озяб и продрог в предутренней росе. Увы, он не мог разобрать, о чём беседовал падре Микаэль со своими ночными гостями, но он сделал одно прелюбопытнейшее открытие – один из голосов был женский! Ещё не понимая, что это могло означать, шпион уже ликовал при мысли о том, какое впечатление произведёт его доклад, когда он, наконец, предстанет пред светлые очи начальства.

Вдруг голоса в доме священника смолкли, окошко погасло, а за дверью раздались шаги нескольких ног. Шпион окончательно слился со стеной, так, что даже самый пристальный взгляд не разглядел бы его в сером предутреннем сумраке. Из двери вышло трое. Священник шёл первым, и шпион с удивлением увидел, что падре Микаэль одет как будто собирается прямо сейчас отправлять службу. За ним семенил молодой иностранец со шляпой в руках. Его длинные чёрные волосы рассыпались по плечам, а серые глаза были в буквальном смысле слова зарёваны, но в них светилась надежда. А ещё на распухшем от слёз лице уже не было ни бородки, ни чёрных усиков. Позади всех плёлся чернокожий невольник, опасливо озирающийся вокруг и, толи от усталости, толи ещё от чего, держащий склонённую голову едва ли не ниже плеч. Все трое вышли из сада священника, и направились к собору Святого Иекадима Египетского.

"Этого следовало ожидать!" – подумалось шпиону, но почему этого следовало ожидать, он сам не мог себе объяснить.

Тем не менее, ревностный служака короткими перебежками последовал за странной троицей, и вскоре оказался перед дверьми храма, за которыми скрылся священник вместе со своими спутниками.

Выждав некоторое время, шпион вошёл в полутёмный пустой храм, изображая нищего, которому почему-то не спится в такой ранний час. Поначалу ему показалось, что в храме никого нет, так там было темно и тихо, но вскоре тонкий слух шпиона различил негромкое пение, доносящееся из бокового предела. Бесшумно прокравшись вдоль стены, предприимчивый разведчик обнаружил небольшую дверь, которая на его счастье была приоткрыта. Немедленно в щели этой двери показался его любопытный глаз.