Полная версия:
Убийца-гуманист
Вот первый контракт от Толстяка Сайруса.
Заказ № 33Гаэтан Доркель, цыган, он же «истинный сын шлюхи» и «цыганский сутенер».
Адрес: Булонь-Бийанкур, авеню Республики, 144, 92100.
Седьмой этаж без лифта. Квартира 708. Возраст: 44 года.
Особые приметы: четырехсантиметровый шрам на лице, на правой щеке.
Очень опасен, состоит на учете в полиции. Четыре тюремных срока, один – 36 месяцев.
Регулярно бывает в «Баре у Франсиса» (Булонь-Бийанкур, Эльзасская улица,44, 32100) и «У Баба» (Париж, улица Бельвиль, 29, 75020).
Алкогольные предпочтения: виски, водка, джин, светлое пиво, пастис, ром и красное вино. Терпеть не может содовую и минералку с газом.
Комментарии: грязный подонок, благоухающий цветочным одеколоном.
Толстяк был горд и растроган, как отец, вручающий сыну рождественский подарок.
– Теперь ты мужчина, – сказал он. – Я тебе полностью доверяю. Действуй по собственному усмотрению, но имей в виду: у тебя десять дней на то, чтобы стереть вонючку с лица Земли.
Я понимающе кивнул. Сайрус достал из ящика стола тарелку с бретцелями, положил в рот сразу два и сказал:
– Угощайся, Бабински.
Я взял несколько штук и начал читать досье, вникая в детали, потом взглянул на фотографию. Ну и рожа! Подпольный мясник!
Я постарался собрать как можно более точную информацию, мне требовались сведения о семье и друзьях моей «цели», о его быте, слабостях и пристрастиях…
Впервые увидев Гаэтана в бинокль, я сказал себе: «Такого жабеныша ты легко сделаешь счастливым, Бабински!» Ничто в этом хмыре не вызывало теплых чувств, но я был твердо намерен следовать моей особой деонтологии убийцы. Я решил, что он окочурится от яда. Будет отравлен.
Однажды вечером я следил за ним на мотоцикле. Подхватил его на выходе из здания на авеню Анри-Мартен. Он был на «Порше», ехал по кольцевой в сторону Булони, припарковался на тихой улочке и зашел в неказистое на вид бистро.
Я слез с мотоцикла и начал осторожное сближение.
В баре он был один, сидел у стойки и выпивал сам с собой. Тусклый свет пыльных ламп, табачный дым, приправленный запахом травки, – хозяин заведения в гробу видал условности. Гаэтан-истинный-сын-шлюхи был кривоног и невысок ростом, на круглом лице разместились помятая картофелина носа и черные глаза, тупо глядевшие на мир, во рту блестела золотая фикса. При встрече с ним Люцифер сбежал бы, вопя от страха. Я сказал себе: «Действуй, Бабински, но будь осторожен и убедителен. Ты не пижаму пришел покупать!» Я присел на соседний табурет.
– Ну что за хрень такая! В Париже теперь шлюху найти – целая проблема! Виски, пожалуйста.
Бармен открыл бутылку J&B, плеснул в стакан и подтолкнул его по стойке. Сосед удостоил меня взглядом.
– Вы местный? – спросил я.
– А ты из полиции? – без церемоний поинтересовался он.
Неудачное начало.
Открою вам один секрет: в моей работе стоит бережно обращаться с удачей, это я знаю из опыта и потому не чертыхнулся про себя, а заржал в голос:
– Я? Ну ты сказанул! Конечно нет!
– Тогда отвали.
Я раскрутил лед в стакане и подумал: «А он крутыш, этот сутенер, но ты держись, Бабински, все равно придется сделать его счастливым, а уж потом убрать…»
Я выпил залпом и сделал второй заход:
– Я тут никого не знаю. Нужна наркота, лучше крэк. И девки.
Он слегка расслабился, и я понял, что попал в точку.
– Откуда ты? – спросил Гаэтан.
«Лови момент, Бабински! Прояви выдумку. В конце концов, этот кот не астрофизик!»
– Из Румынии.
– Да ты что? А почему рожа, как у макаронника?
Я знаком попросил бармена налить мне еще и произнес веским тоном:
– Мы, румыны, латиняне.
Я понятия не имел, что эта фраза за несколько дней превратит нас в закадычных друзей.
– В точку! Лучше не скажешь! Молодец! Дай ему виски, Франсис.
Бармен с нафабренными усиками выполнил заказ, и мы повели долгий разговор о географии. Оказалось, что подонок никогда не покидал Иль-де-Франса, был прогнившим продуктом ядовитой городской среды, но мечтал только о путешествиях.
Я узнал, что он копит деньги на кругосветку, выслушал подробный рассказ о стране его мечты и ответил, что был там. Он описывал далекие острова и величественные развалины на другом конце света, и у него делался взгляд ребенка, жадного до знаний, мечтательного и задумчивого. Скажу честно, мне было трудно представить, что этот же человек резал своих секс-работниц. А может, именно воображая себя у подножия пирамиды Кукулькана, он уродовал девушек и вопил: «Грязная сука! Я хочу в Мексику, а ты ленишься, ленишься, ленишься!»
Мне пришлось выдать себя за наркоторговца, бросающегося деньгами и колесящего по миру в поисках приключений, и так я проник в целлулоидное сердце Гаэтана-истинного-сына-шлюхи.
Должен сразу сообщить вам еще одну вещь. У наемного убийцы, работающего на «правильный» преступный синдикат, имеется много полезных знакомств, это сильно облегчает жизнь. Мне не составило труда предъявить клиенту кучу фоток, на которых я был запечатлен на фоне красивых пейзажей рядом с историческими памятниками. Ах, Великая Китайская стена, это просто чудо какое-то! А пустыня Мохаве и Карибы? Видел бы ты их, Гаэтан! Кропотливая работа с фототрюками была шедевром потрясающего графического дизайнера-заики по прозвищу Серхио-виртуальный-махинатор, который работал на нас.
Я сумел погрузить крысеныша в мечты: общаясь со мной, он как будто покидал Булонь-Бийанкур и воображал всякие экзотические места. Заказали Гаэтана три его девицы и заплатили кругленькую сумму, чтобы все было сделано быстро, аккуратно и надежно.
Работа несложная, Сайрус потому и доверил ее мне для начала. Я обо всем позаботился. Сценарий позволял и ликвидировать сутенера, и сделать его счастливым. Я оттачивал стратегию, ежедневно дополняя план новой информацией.
Югослав Павел, бездушный, начисто лишенный эмоций психопат, был признанным авторитетом по ядам. Он мог раздобыть любую субстанцию, парализующую мышцы или вызывающую остановку дыхания, и ни один эксперт ничего не обнаруживал при вскрытии.
Павел, исключительный отравитель.
В нашей работе подобное светило порой играет решающую роль.
За несколько дней после первой встречи я выстроил с клиентом дружеские, доверительные отношения.
На пятый день я решил сделать ход пешкой и позвонил ему.
– Привет, как сам?
– Хорошо, а ты, Сирил? – ответил он.
Этот псевдоним я выбрал для операции «Счастливый сын шлюхи в аду».
– Со мной приключился смертельный номер, – сообщил я.
– Рассказывай.
– Веришь в Случай?
– О чем ты?
– Сейчас заберу тебя и пойдем ужинать. Ты обалдеешь, когда услышишь.
Я заехал за ним на мотоцикле, и мы отправились в ливанский ресторан. Ели мясо, пили вино, и я вешал ему лапшу на уши: «Ну так вот. Один мой друг держит турагентство, у него есть билет на кругосветку». Я рассказал, что моему приятелю нужны наличные. Он готов отдать тур по дешевке, тем более что сам получил билет в подарок от крупной гостиничной компании за добросовестные услуги. Гаэтан-истинный-сын шлюхи обмакнул питу в хумус и посмотрел мне в глаза.
– Сколько хочет твой дружбан?
– Не боись, я умею торговаться.
– Тогда сегодня ты мой гость. Мы идем в ночной клуб. Любишь клубы?
– А ты?
– Обожаю. А ты?
– Я от них тащусь.
– Я король в Жуи-сюр-Морен, шлюхи там отпадные.
– Оправдывают название?[4]
– Чего?
– Проехали…
– Кокаин с собой есть?
– Кажется…
– Смешной ты парень! – Он достал из кармана пакетик и горделиво предъявил его мне, не стесняясь окружающих. После ужина мы оседлали мой мотоцикл и помчались к Ивлин, в направлении Red Fire, в Жуи-сюр-Морен.
От Булонь-Бийанкура нужно было проехать 85 километров, но Гаэтан отказался надеть шлем. Я подумал: «Если разобьемся, он не умрет счастливым! Профессиональный риск…»
Red Fire оказался китчевым заведением с оглушительной техномузыкой и гипнотическим лазерным светом, мечущимся по всему залу. В подобных местах возбуждение достигает пароксизма, как на перекрестке надежд потерянных людей. Богатеи, никого и ничего не стесняясь, вкладывают в такие клубы тонны бабок, чтобы потом вкушать там плотские наслаждения. А бедняки несут свою жалкую зарплату на алтарь дебоша, надеясь получить мгновенное наслаждение. Взгляды людей выдавали их глупость. Спонтанную, естественную, то есть худшую из всех возможных, открыто отвергающую любую попытку пораскинуть мозгами и предпочитающую хитрить и ловчить. Ровно через пять минут у меня защипало глаза, в ушах свистело, голова гудела, как чугунный котел, и я возжаждал банальной тишины. Гаэтан-истинный-сын-шлюхи упивался каждым мгновением. Я заметил, как он приготовил и употребил дорожку кокса, к нему подходили люди, здоровались, целовали в обе щеки. Мерзкие лицемеры! RedFire был царством разврата, а Гаэтан – его верховным правителем. Мы сидели в VIP-секторе. В ведерках для шампанского то и дело вспыхивал фейерверк и взрывались петарды, так что даже самый тугоухий клиент должен был бы оглохнуть окончательно. Я, само собой, смертельно скучал, а поскольку танцевать не умел, смотрел, как другие вихляют бедрами и скачут под техно на манер бесноватых. Распалившиеся кенгуру…
Потом я заметил красивую девчонку – может, проститутку, а может, и нет – и воспрял духом. Она сидела одна и наблюдала. Гаэтан увлеченно общался с прихлебателями, и я решил подкатить к малышке и завести разговор. У брюнеточки была отличная фигура и глаза, распахнутые, как у испуганной лани. А вот сам взгляд показался мне пустым, как пересохший колодец.
– Добрый вечер, мадемуазель, мы, похоже, чувствуем себя одинаково.
– Чего?
– Ну… Тут шумно.
– А-а-а…
Я задал неожиданный вопрос:
– Любите читать?
– Ты знаком с любителями чтения?
– Может, и так.
– Небось, все косоглазые?
– Предпочитаете кино?
– Вот еще! Два часа в темноте? Чего ради?
– Театр, выставки?
– Нет!
– Тогда что?
– Транс.
– Транс?
– Ну да. Музыка в стиле транс. Обожаю.
«Делай отсюда ноги, Бабински!» – подумал я и попрощался с Гаэтаном, сказав, что провел незабываемый вечерок.
В конце концов моя стратегия сработала как надо, и я перешел к следующему этапу.
Серхио-виртуальный-махинатор состряпал для меня картонную папку с охренительным туристическим буклетом, содержавшим билеты по всем направлениям, фотомонтаж отелей, кучу снимков экзотических пейзажей, описания местных достопримечательностей… Профессиональная работа! Павел снабдил меня бутылкой отравленного шампанского.
– Он выпивает бокал и через тридцать секунд отбрасывает коньки, – уведомил он меня со своим неподражаемым югославским акцентом.
Следующим вечером я заявился к Гаэтану с бутылкой смертоносного «Дом Периньона» и красивым буклетом-подделкой. Сутенер открыл дверь прямо в халате и тапочках из меха нерпы и показался мне поддатым.
– Гляди, что я притащил! Добыл специально для тебя! – воскликнул я.
– Заходи, – равнодушным тоном произнес он.
Мы сели на коричневый бархатный диван. Комната освещалась маленькой галогеновой лампочкой, пахло затхлостью и еще чем-то… гадким. Истинный-сын-шлюхи имел отсутствующий вид, и я спросил:
– Ты в порядке?
– Сейчас буду. Показывай, что принес.
Я протянул ему буклет, он взял его, открыл, посмотрел на меня мутным взглядом и опустил веки. Я сходил в столовую, взял в баре два бокала, вытащил пробку из бутылки и налил Гаэтану шампанского. Он поднял на меня глаза нанюхавшегося наркоши.
– Не люблю шампанское…
«Проклятье! Придурок должен это заглотить!»
– Ты обязан выпить, дружище.
– Зачем?
– Обмоем потрясающую новость.
Он вдруг расслабился, улегся и пробормотал:
– Но… ты и так… это чудо какое-то…
Гаэтан погрузился в изучение буклета, листал страницы, разглядывал картинки.
– Нью-Йорк, Майами, Лос-Анджелес, Мехико, Рио-де-Жанейро, Ла-Пас, Сантьяго… – восхищенно произносил он, и его глаза светились чистой радостью.
Гаэтан был похож на ребенка, впервые взявшего в руки интерактивную книгу. Он прижал буклет к груди, как трофей, выпятил подбородок и произнес фразу, пролившую бальзам на мое сердце:
– Знаешь что, мужик? Сегодня лучший день моей жизни.
Операция «Счастливый сукин сын в аду» успешно завершилась.
Гаэтан залпом выхлебал шампанское.
Поставил бокал на столик. Я сидел напротив и спокойно смотрел на него. Ждал конца с любопытством ученого-экспериментатора, поставившего опыт в лаборатории.
Гаэтан рыгнул.
Выпучил глаза, лицо судорожно сморщилось, нижняя челюсть отвалилась, и он стал похож на рыбу. У меня заледенела спина, я встревожился, а сутенер молча пялился в никуда, потом широко улыбнулся и рухнул, распластавшись по дивану, как ничтожная тля.
Я закрыл мой первый контракт.
«Лучший день в моей жизни!» – сказал клиент, прежде чем испустить дух. «Ты гигант, Бабински!» – подумал я.
В тот вечер я не стал ужинать. Позвонил Толстяк Сайрус, поздравил меня с успехом и пообещал новые контракты.
Ночью у меня случилась страшнейшая паническая атака. Кружилась голова, я чувствовал слабость, потел, сердце пыталось выпрыгнуть из груди. Сна не было ни в одном глазу.
На рассвете я покинул ложе страданий – мой верный диван-кровать.
Я уже год жил в удобной двухкомнатной квартире, которую мне снял Толстяк Сайрус.
Я закурил, открыл запотевшее окно, выходившее на улицу Брансьон. В парке имени Жоржа Брассенса[5] горланили птицы, в пруду в унисон с ними крякали утки. Люди, напоминающие жизнерадостных сурков, шли на работу, другие, настроенные мрачно, бурчали и ругались, словно их пинками гнали в шахту.
Подул свежий ветерок, я выбросил окурок, и он спланировал на асфальт. В холодильнике не нашлось персикового йогурта, пришлось съесть малиновый. Ничего, бывали неприятности посерьезнее.
Проклятье, как болит голова!
Нужно реагировать. Но как? Что мне поможет? Разговоры? Попросить помощи? У кого? Обратиться к врачу? Сказать: «Я – наемный убийца, делаю первые шаги на поприще, не пропишете мне снотворное?»
Ситуация…
«Сходи к психоаналитику, Бабински»… Идея пришла в голову внезапно, на последней ложке йогурта, я влез в «желтые страницы», поискал адрес доктора поблизости от моего дома и нашел Симона Шпринцеля.
Глава 4
– Слушаю, Шпринцель.
– Алло?
– Я же сказал: я слушаю. Так что поверьте мне. Это моя профессия. Я слушаю, говорю я вам еще раз.
– Тогда… здравствуйте. Я звоню, потому что…
– Потому что вам нужен бургер.
– Что-что?
В трубке раздался длинный смешок.
– Не любите бургеры? Например, Биг Мак. Как насчет Биг Мака? Я проголодался.
– Э-э-э… Я, наверное, ошибся номером…
– Ни черта вы не ошиблись! Я психиатр-психоаналитик, так что успокойтесь.
– Но почему вы заговорили о Биг Маке?
– А почему нет?
– Да потому что я не для того позвонил!
– Догадываюсь.
– Э-э-э.
– У меня есть окно в 15:00. Заходите повидаться.
– До встречи.
Шпринцель повесил трубку. Этот первый скоротечный разговор оставил меня в сомнениях, но я не был знаком ни с одним психоаналитиком и думал, что все такие доктора – чокнутые. Его кабинет находился недалеко от моего дома, прием доктор назначил на ближайшее время, и я решил пойти. Быстренько приготовил себе гратен из баклажанов, поел и отправился на сеанс.
Я не торопясь спускался по улице Брансьон, прошел мимо любимой пиццерии «У Фабио».
– Бабински, хочешь кальцоне[6]?
– Не сегодня.
Фабио сделал трагическое лицо, как будто решил навсегда вычеркнуть кальцоне из меню, а я продолжил свой путь и оказался на улице Конвенции. Потеплело, небо совсем прояснилось.
Доктор Шпринцель сам открыл мне дверь квартиры на третьем этаже старого османовского[7] дома. Он не заставил меня ждать в приемной, а сразу повел к себе в кабинет.
Я увидел захламленный стол светлого дерева, на котором навалом лежали книги. На паркете выстроились стопки томов, стены были украшены абстрактными полотнами, картины в тяжелых рамах висели на крюках или были небрежно расставлены тут и там. Я как-то прочел одну статью, в которой говорилось, что весьма благонамеренные люди иногда живут в совершеннейшем хаосе и что обратное порой оказывается столь же верным. Вот вам пример: мой дом идеально опрятный, а я – маньяк. В остальном же…
Я обратил внимание на стульчик яблочно-зеленого цвета, совершенно выбивавшийся из общего стиля комнаты. Шпринцель, мягко покачиваясь в кресле, знаком указал мне на стул и посмотрел в глаза.
Первая консультация у доктора Симона Шпринцеля– Ваше имя?
– Бабински.
– Просто Бабински?
– Просто Бабински.
Шпринцель не моргнув глазом записал мою фамилию старорежимной шариковой ручкой на листке бумаги, испещренном какими-то закорючками.
Доктор выглядел лет на семьдесят пять. Он был высоким и тощим, родинки и кератомы усеивали лысый череп и морщинистое лицо, а глазами навыкате Шпринцель напомнил мне влюбленного барашка. Сиреневая рубашка со стоячим воротничком и желтая бабочка в белый горошек выглядели очень экстравагантно, он все время улыбался, хмурил брови и снова улыбался. Я попытался объяснить свою проблему:
– Я пришел, потому что перестал спать.
– Когда это началось?
– Да так… недавно.
– Произошло что-то невероятное?
– Вообще-то да.
– Вы испытали шок?
Шпринцель качался в кресле все медленнее и медленнее. Он видел меня насквозь.
– Нет.
– Тогда что?
– Ну… Все сложно… Не уверен, сто́ит ли вас посвящать.
Шпринцель посмотрел на часы.
– У вас еще тридцать пять минут. Успеете.
– Время ни при чем. Я не знаю, сто́ит ли об этом говорить. Это непросто.
– А что просто в наши дни, Бабински? Разве что утренняя чашка кофе, да и то если машина готовит хороший! Не представляете, как трудно найти приличную кофемашину! Мне нужно, чтобы она фурычила без сбоев! Но главное, пусть выдает вкусный кофе! Меня бесит, что человечество идет вперед семимильными шагами во многих областях, а с простейшим бытовым прибором справиться не может.
Он выдержал долгую паузу, потом сказал спокойным голосом:
– Мне нравится ваша фамилия. Польская?
– Не знаю.
– Венгерская?
– Не думаю.
– Словацкая?
– Понятия не имею! Я воспитывался в приюте, и о родителях мне ничего не известно…
Признание впечатлило врача, он почесал затылок, что-то черкнул в блокноте, а поверху нарисовал куб. Я продолжил:
– У меня особая работа.
– Вы гробовщик?
– Э… И нет, и да.
– Так чем вы занимаетесь?
Я сделал глубокий вдох.
– Вообще-то, я – наемный убийца.
– Работа как работа.
– Правда?
– Какого ответа вы ждете?
– Сам не знаю.
– Давно начали?
– Долго объяснять.
– Хотите, чтобы я стал вашим психотерапевтом?
– Не знаю.
– Скольких вы убили?
– Пока одного, но будут и другие.
– Устраняете мерзавцев?
– Почти угадали.
– Ну уж точно не нобелевских лауреатов.
– В точку.
– Чувство вины возникло после исполнения первого контракта?
– Да.
– Почему?
– Откуда мне знать?
– Сигарету?
– С чего вы взяли, что я курю?
– У вас пальцы пожелтели от никотина, как у любителей табака.
Шпринцель достал из ящика пачку, вынул сигарету, протянул мне, но сам не закурил. Я щелкнул зажигалкой.
– Расскажите об убитом.
– Он был сукин сын.
– Воображаю!
– В прямом смысле слова.
– ?..
– Его мать была шлюхой. Профессиональной. Он стал сутенером, вел сволочную жизнь, понимаете? Я выполнил контракт, а еще – сделал его счастливым.
– Счастливым?
– Да, счастливым.
– Но… как… зачем?
Я нервно затянулся, он с задумчивым видом почесал затылок.
– У меня есть этика убийцы, доктор. Особая.
– Насколько?
– Я хочу делать людей счастливыми.
– Тогда почему не стали вожатым в летнем лагере, например в Альпах? Лично я люблю Альпы.
– Я рос в интернате и всегда, сколько себя помню, был очень метким. Судьба-злодейка послала мне навстречу… рекрутера.
– Его заинтересовал ваш талант?
– Да.
– В каком мире мы живем!
– Не понимаю…
– Вы и правда такой суперметкий?
– Есть дартс или просто дротики? Я покажу.
– Увы…
– Жаль.
– Проехали. Но зачем делать счастливыми тех, кого заказали? Объясните, мне интересно.
– Не знаю.
– Вы стараетесь осчастливить их, а потом ликвидируете?
– Да.
– Вы шикарный тип, Бабински.
– Думаете?
– Я не то чтобы всеведущ, но уж искушен точно…
На бледно-голубой стене за креслом доктора Симона Шпринцеля висела труба, и я поинтересовался:
– Играете?
– Я психиатр-психоаналитик и трубач.
– А я ничего не знаю об этом инструменте.
– Труба – потрясающий инструмент, не похожий ни на один другой.
– Почему?
– Музыкант может извлечь из трубы вздох отчаяния и стон любви.
– С ума сойти…
– Хотите позаниматься? Я вас научу.
– Можно попробовать.
– Ну и хорошо. Встречаемся завтра.
– Прямо завтра?
– Ну да. Еще сигарету?
– Спасибо, нет.
– Значит, завтра.
– Правда?
– Правда! Будем работать, Бабински.
Глава 5
Хочу рассказать вам о том, что стало главным элементом моей повседневности. О страстной любви к Брамсу. Иоганнесу Брамсу. Спутнику жизни. Я открыл для себя этого композитора случайно, однажды вечером, когда убирал квартиру. Чистил ванну, услышал вариации и замер с ершиком в руке. Ощущения были такими же сильными, как во время моего первого посещения картинг-клуба. Дьявольщина, так ее растак!
Я закрыл глаза, стал невесомым, пробежался нагишом по пляжу на Багамах, завибрировал в унисон с доносившейся сверху музыкой, выронил щетку и решил сбегать и узнать, что это за произведение.
Постучался, сосед открыл.
Худой, лет пятидесяти, горбоносый, глаза свирепо сверкали из-за стекол очков в металлической оправе.
– Добрый вечер, я живу под вами, простите, что беспокою, но…
– Яйца понадобились? Мука закончилась? Здесь тебе не бакалея!
– Уверяю вас, мне всего хватает, есть даже канадские сардины в банках, могу поделиться.
– Не нужны мне твои поганые сардины! Зачем приперся?
– Из-за вашей музыки, мсье.
– Предпочитаешь рэп? Да я скорее сдохну, чем…
– Ваша музыка изумительна, мсье, я всего лишь хотел узнать, что это.
Мы стояли в дверях, и он долго молча разглядывал меня, а Брамс продолжал звучать. Сосед бросил взгляд через мое плечо, убедился, что в коридоре никого нет, и сделал приглашающий жест рукой.
Я вошел, увидел аккуратно прибранную квартиру, и это мне понравилось.
Этот тип как будто сошел с плаката, рекламирующего кредиты – «Консорциальные кредиты[8] по нулевой ставке». Вид у него был хмурый и неприступный, но он смягчился, когда я сказал, что его музыка перевернула мне душу.
– Чем занимаешься в жизни, малыш?
У меня было прикрытие, но вдаваться в детали я не собирался, чтобы не создавать лишних проблем. Ни себе, ни ему. Все устроил Сайрус, я даже получал зарплату как менеджер в сантехнической компании.
– Я водопроводчик.
– Ну ничего себе! Чувствительный водопроводчик, любящий Брамса?
– Так это Брамс?
– Ты ровесник моего сына. И это странно.
– Что именно, мсье?
– Я поссорился с ним, он слушает всякое дерьмо. Сторонник прогрессивизма! Он окончательно съехал с катушек и считает гениями неграмотных тупиц. Я прихожу в отчаяние! Сегодня музыку сочиняют компьютеры, стоящие в душных комнатах. Пора готовиться к худшему, конец звукозаписывающих студий близок. На следующем этапе пианино отправят в музей.
– Где он, ваш сын?
– Живет со своей сволочной мамочкой. Мы в разводе.
– Почему вы разошлись?
– Припадочная достала меня своим тиранским феминизмом! Хотела помыкать мной, как Бокасса[9] своими противниками!
– И все?
– Все.
– Мне феминизм очень нравится. Он грозный и действенный.
– Пф-ф-ф…
– Кем она работает?
– Адвокатша. Защищает негодяек и преступниц, сражается за них, как злобная сука.
– Адвокат – хорошая профессия.
– Она только и делает, что всех достает! Расхаживает в толстовке с портретом Че Гевары на груди и пьет шампанское у Кастеля, прочитав пару-тройку высокоморальных наставлений. Получил представление?
– А до замужества была такой же?
Он помолчал – видать, стыдно стало, – потом чихнул.
– Выпьешь что-нибудь?
– Или коньяк, или газировку, лучше фанту. На худой конец – кофе. Ничего другого.
