Поместье «Чёрный Дракон»

Давид Кейяр

Поместье "Чёрный Дракон"

Пролог

Пролог

Примерно в этот же день, каждый год, жители окрестностей горы Алагахару страдали от наплыва туристов. Сотни людей отправлялись в эти края дабы соприкоснуться с чудом: кедровая сосна-исполин Аматерасу, как ласково прозвали её местные жители, начинала источать сладкий сок – смолу, по целебным свойствам сопоставимую с божественным нектаром, не иначе. Кто-то приписывал ей исцеление от всех болезней, кто-то даже говорил, что вкусив сей природный дар при определённых условиях можно обрести бессмертие. Однако, что это были за условия, ни при прочтении древних рукописей, ни в ходе многочисленных опытов учёных-искателей выявлено не было.

Тем не менее, это не единственное ради чего стоило бросить все дела и приехать сюда именно сейчас. Местная флора и фауна в это время года находилась в каком-то опьяняющем состоянии, которое можно было бы назвать лишь одним словом – «Праздник Жизни». Природа будто достигала апогея своего существа: всё вокруг пылало летним жаром, так нетипичным для середины июня, деревья оживали и начинали яростно дышать, от чего их листва приобретала неповторимый, выведенный на максимум, контраст; вместе с тем, массово гудели шмели и пчёлы, те самые, особенные, будто заряженные единым ритмом горы – они спешили опылить все возможные цветники в округе, и от всего этого действа, казалось, оживала и сама гора, наслаждаясь зноем в зените солнца. А местная жемчужина – озеро Амрити-Лулуш у её подножия – расцветало оттенками бирюзы и малахита, будто готовясь к некому великому откровению, при этом становясь настолько прозрачным, что можно было тщательно разглядеть его дно даже находясь на склоне Алагахару – и всё это происходило на фоне каких-то неземных восходов и космической красоты закатов. Что это за чувство восторга, что за эйфория! Будь Вы там в это время года вряд ли поверили бы в то, что всё ещё находитесь на планете Земля – было во всём этом что-то инопланетное. Без преувеличения можно сказать, что для кого-то посещение этих мест стоит на первом месте в списке тысячи дел, которые нужно успеть сделать перед тем, как умереть. Некоторые даже утверждают, что это место является воплощением Райского сада на земле, а в самые отдалённые и труднодоступные части окрестностей, конечно же, отправляются одинокие паломники, дабы обрести единство с природой и постичь законы Вселенной.

Однако, во всей этой истории нас интересует другая местная достопримечательность. Таинственный особняк, располагающийся в лесной глуши в полукилометре от матери всех деревьев, сосны Аматерасу. Поместье «Чёрный Дракон». Говорят, его построили первые прибывшие в эти края люди, а нынешним владельцем дома последние шестьдесят лет является прямой их потомок, таинственный господин Рахакету. Говорили, он хранит секреты, которые гора Алагахару доверила лишь первым из людей, а его пронзительный взгляд, казалось, видел ни лицо, а саму душу собеседника. Каждый год нескольким избранным удаётся попасть в особняк по прямому приглашению хозяина имения, однако, по приезду гостями подписывается договор о неразглашении, который, по каким-то причинам всё ещё никто не нарушил. А по сему, всё что происходит в поместье «Чёрный Дракон» – остаётся в поместье «Чёрный Дракон». Говорили так же, будто в лунные ночи из-за его стен разносится странный гул, а по утрам на его крыше не бывает росы – словно багряная черепица впитывает саму влагу времени. Сколько тайн хранят эти стены? Сколько душераздирающих драм произошло за забором этого особняка – неизвестно никому. Зато, доподлинно известно, что и в этом году кому-то посчастливится стать гостем таинственного господина Рахакету, и лицезреть воочию то, что спрятано от любопытных глаз. А Вы были в поместье «Чёрный Дракон»? Если да – напишите, мне, пожалуйста, уж очень интересно, что же там такое происходит. Я никому не расскажу, обещаю. Только напишите мне, пожалуйста.

Тем не менее, в это самое время в паре сотен километров отсюда уже упаковали свои чемоданы Мария и Даниэль в надежде отправиться в самое незабываемое приключение в их жизни – к подножию горы Алагахару навстречу с матерью Аматерасу. О, оно будет незабываемым! Уж поверьте. Они ещё даже не представляют, насколько судьбоносной станет эта поездка и как она изменит их представление о жизни. Скоро выезжают. А Вы, если были в поместье «Чёрный Дракон», всё-таки напишите мне. Я никому не расскажу. Обещаю.

День первый

День первый

Существует ли свобода выбора или всё уже заранее предопределено? Управляет ли нашей жизнью перст судьбы или всё происходящее не более чем воля случая, где случайности порой упорядочиваются в картину, кажущуюся во всех её мелочах аккуратно продуманной? Неизвестно. Зато доподлинно известно, что всё происходящее непременно оказывает на человека своё благотворное влияние, если он умеет видеть силу в боли, порядок в хаосе, свободу в неопределённости.

Их встреча в школе казалась маловероятной. Мария – одинокая мечтательница с блокнотом эскизов, предпочитающая тень яркому свету. Даниэль – воплощённое солнце: капитан спортивной команды, президент класса, идеал в глазах окружающих. Но за его безупречным фасадом скрывалась иная правда: тирания собственного совершенства, вечный страх оказаться недостаточно хорошим, выросший из отцовского «идеал – это не цель, а норма».

Она не прятала свои недостатки; он отчаянно скрывал свои. Её свет горел изнутри; его сияние было тщательно отполированным щитом. Когда их миры столкнулись, они нашли в друг друге недостающую часть: он дал ей опору, она – искренность. Вместе они окончили школу, вместе поступили в университет. А сейчас, на каникулах в загородном доме родителей Даниэля, его мама вручила им путёвку к подножию горы Алагахару. Пять дней отдыха на природе – в награду за закрытую сессию.

Именно в этот момент, когда они собирают вещи в предвкушении путешествия, и начинается наша история.

– Мария, долго ещё тебя ждать? – Даниэль захлопнул крышку багажника и слегка раздражённо окликнул глубину парадной двери.

– Я нигде не могу их найти, – послышалось откуда-то из глубины дома. – Наверное, я оставила их в машине.

–Там, куда мы едем, они тебе не понадобятся. Тем более, ты обещала бросить курить.

Даниэль был спортсменом с большой буквы «С». Его отец, отец его отца, и весь его род по мужской линии так или иначе были связаны со спортом, от того Даниэль видел в этом своё предназначение: с детства играл в футбол, в школе стал капитаном юношеской команды, а поступив в университет непременно обрёл знаменитость – никто не играл так как он. А так как он – не играл никто.

Однако нос Даниэль не задирал, потому как понимал, что ему просто повезло родиться в семье, которая из поколения в поколение передаёт такую здоровую традицию. И в то же время, не преуменьшал роль своего упорства и силы воли в достижении того, что имеет сейчас, и, поэтому, даже на каникулах, поддерживал своё тело в форме. Крепкий, выносливый, прекрасный бегун – одним словом будущая элита спортивного мира. За этим-то они с Марией и переехали в загородный дом его родителей на каникулы: свежий воздух, утренние часовые пробежки по лесу, «здоровая атмосфера» – благодать для поддержания своего организма в тонусе. Однако, у Марии на временный переезд за город были свои причины.

Она была полной противоположностью Даниэля: нелюдимая художница, предпочитающая одиночество вниманию, порой инфантильная, зачастую подолгу обитающая в храме своих мыслей, от того кажущаяся отчуждённой, тем не менее, достаточно талантливая, чтобы быть оценённой в кругу творцов и получить свой уголок на ежегодных выставках в местной галерее. Здесь, вдали от городской суеты, она чувствовала себя, как говорится, «в своей тарелке»: часами гуляла и находилась наедине с собой и с природой, наблюдая её непорочную красоту и рисуя чудесные пейзажи, будто общаясь с миром через движения кисти. Родителей у Марии не было. С самого детства она осталась с миром один на один. Природа стала её матерью, а творчество – терапией, отцом и лучшим другом, улаживающим все её внутренние бури и конфликты.

Ума не приложу, как эти двое из абсолютно разных миров оказались вместе. Кто-то назвал бы это притяжением противоположностей. Но я в это не верю. Что-то неосязаемое связывало их невидимой нитью и притягивало друг к другу (возможно, именно то, что они были уникально талантливы в том, чему посвятили себя). Вместе им было комфортно. В их паре два абсолютно разных мира сталкивались, образуя неповторимый контраст и гармонию. Всё то, что их не устраивало друг в друге не имело ни малейшего веса в сравнении с тем, что они друг в друге любили. Но Даниэлю очень не нравилось, что Мария так много курит.

– Чёрт, да где же они? – Мария захлопнула бардачок, откинулась на спинку сиденья и уставилась в потолок машины судорожно вспоминая где она видела пачку сигарет в последний раз.

– Ладно… Вот она, – немного промедлив Даниэль демонстративно достал сигареты из заднего кармашка водительского сиденья. – Сначала хотел их выбросить, но… Пообещай мне, что это последняя пачка.

Даниэль пристально посмотрел ей в глаза. С укором, но в то же время с сочувствием и пониманием.

– Обещаю, – Мария облегчённо и слегка виновато выдохнула. – Обещаю, что это последняя. После этой поездки я больше курить не буду.

– Ты же знаешь, как это пагубно влияет на тебя? – голос прозвучал жёстче, чем он планировал. Внутри что-то ёкнуло: «Слишком резко». Он тут же смягчился, натянув привычную маску заботы: – Просто… я за тебя волнуюсь.

– Знаю… Обещаю, это последняя.

Мизинцы сцепились в давнем ритуале, но в глазах Даниэля она прочла не только облегчение. Там пряталась та самая тень – тень наблюдателя, оценивающего её на прочность. Тень, которая преследовала его самого.

Мария вышла из машины. Чирк зажигалкой, первый глоток дыма – и мир на мгновение обрёл чёткие границы. «Обещаю», – повторила она про себя, уже почти не веря.

Когда-то в курении был романтичный флёр: образ затворника-писателя, гения с «Ремингтоном» и вечной сигаретой; уставшего режиссёра, стряхивающего пепел в полумраке павильона. Теперь же это был просто яд, к которому её руки тянулись сами, стоило лишь накатить тревоге. «О какой эстетике речь, когда дело в твоём здоровье?», – сказал как-то Даниэль. И, ради него и их совместного будущего, она была готова сдержать своё обещание бросить пагубную привычку.

Она заглянула в пачку. Последняя. Глоток горько иронии – начинать путешествие к священному дереву, держа в руках последнюю дозу собственного яда.

Именно поэтому они и поехали. Новые впечатления, горный воздух, легендарная смола Аматерасу – всё должно было помочь пережить ей ломку. Но главная причина, конечно, была в другом. В её тайной, жгучей жажде – написать то самое Древо, встающее из тумана, как мост между мирами. И Даниэль конечно был «за»! «Обеими руками и ногами!» – сказал он тогда. Возможно, это была одна из тех идеальных фраз, которые он так тщательно подбирал. Но в тот момент она увидел в его глазах искренний восторг.

«Я справлюсь, обещаю», – прошептала она, чувствуя как лёгкость никотина смешивается с тяжестью обета.

В салоне пахло кофе, кожей и лёгкой тревогой. Машина тронулась, и Мария поймал себя на мысли, что это похоже не на начало путешествия, а на падение – медленное, неостановимое, но почему-то без страха. Будто всё это уже случалось с ней когда-то давно, и теперь она просто вспомнила дорогу домой.

***

Дорога разматывалась за окном, но странное чувство уже витало в салоне – не страх, а трепет, будто перед выходом на сцену, где ещё не выучили роль. Чтобы заглушить его, Даниэль крутанул регулятор магнитолы. Зазвучало кантри – беспечные гитары влились в пейзаж за стеклом, создавая иллюзию безмятежного путешествия первых поселенцев. Но за этим звуковым занавесом тихо пульсировало иное – смутное, настойчивое, как забытый сон.

– Ты бывал там хоть раз? – голос Марии прозвучал отрешённо, будто она сама прислушивалась к чему-то внутри.

– Ни разу. Хоть и ехать всего часа четыре. – Даниэль с лёгким щелчком надел солнцезащитные очки, и его взгляд скользнул к зеркалу заднего вида. Не столько чтобы полюбоваться собой, сколько чтобы проверить, не читает ли Мария в его глазах того же самого беспокойства. – Мама когда-то бывала там. Но никогда не рассказывала подробностей. Говорила только: «Там слишком красиво, чтобы быть правдой».

– Знаешь, Даниэль, с тобой хоть на край света… – Мария произнесла это шёпотом, полным нежности и чего-то ещё – обречённости, что ли.

Он ответил воздушным поцелуем – жест, родившийся где-то между искренностью и привычкой.

– Мама забронировала нам номер в «Амрити-Лулуш». Прямо у озера. Говорят, из окон видно и его гладь, и гору.

– О, Даниэль, это чудесно… – она улыбнулась, но пальцы невольно сжали подол платья. Внутри её переполняла радость, которую отравляло нарастающее, необъяснимое волнение, словно кто-то невидимый тихо звал её по имени за пределами слышимости.

Количество машин на трассе и попутчиков, сигналивших у обочины, недвусмысленно напоминало, что там, куда они собираются, будет весьма людно. Оно и не удивительно. Как можно пропустить самое незабываемое приключение этого лета? Даниэль, борясь со своими праведными принципами «во всех ситуациях казаться хорошим», произнёс мысли вслух: «Мы не можем подобрать всех попутчиков, их слишком много. Думаю, найдётся кто-то другой, кто с радостью подвезёт их».

– Обязательно найдётся, – Марии и не хотелось, чтобы в машине находился кто-то посторонний. Даниэль был единственным, кому она могла доверить своё общество. Тем более в столь замкнутом пространстве.

К полудню, когда первые вершины показались на горизонте, воздух стал гуще, а свет – резче. И тогда гора подала голос. Алагахару, вечный монолит и нестареющий странник, массивно поприветствовал вновь прибывших. Не звуком, а гулким биением, исходящим из самой земли. Глухим рокотом, в котором слышалось не «добро пожаловать», а «наконец-то».

– Ты это слышал?.. – голос Марии стал беззвучным.

– Может оползни… Или ветер играет в горных пещерах… – выдавил Даниэль, чувствуя, как по спине бегут мурашки. был не гул. Это было первое предупреждение. И он его услышал каждой клеткой своего тела.

Мария же не могла оторвать взгляда. Очертания Алагахару плыли перед глазами, вызывая щемящее чувство дежавю. Не просто «уже виденное», а узнавание – как будто она смотрела на портрет родного человека, чьё лицо стёрлось из памяти, но не из сердца. Гора двоилась в глазах, наплывая призрачным контуром на реальность, и ей вдруг до боли захотелось домой – туда, где она никогда не была.

На въезде в поселение их поджидала заправка – последний островок привычного мира. Даниэль, всегда думающий на два шага вперёд, свернул к единственной свободной колонке, зажатой между чужими машинами с неродными номерами.

– Минутку, любимая. Потерпи без меня, – он потянулся к Марии для быстрого поцелуя.

– Буду… – её улыбка была тёплой, но взгляд уже блуждал где-то вдали.

– Тебе что-нибудь взять?

– Нет. Мне уже не терпится увидеть нашу комнату, – ответила Мария, не отрывая взгляда от горы.

– Мне тоже, – он на мгновение задержался, ловя своим профилем солнечный луч, и уверенной спортивной походкой направился к кассе. Это был его маленький ритуал: даже здесь, на краю света, он должен был выглядеть идеально.

Дверца захлопнулась, оставив Марию в тишине. Она подняла взгляд. И застыла.

Гора была так близко, что, казалось, можно было дотянуться рукой. Её массивная тень накрыла всё – заправку, машины, суету. Всё это вдруг стало бутафорией, жалкой и временной. Алагахару была единственной реальностью. И она молча взирала на свою гостью.

– Юная Леди!

Голос прозвучал так внезапно, что Мария вздрогнула, будто пойманная на чём-то запретном. В окно заглянул мужчина лет семидесяти, но в его осанке была упругая энергия, не свойственная старости. От него исходил густой, сладковатый аромат – не просто цветочный, а точь-в-точь как запах луга у бабушкиного дома в детстве. Этот запах вызвал смутное, тёплое чувство, которое она не могла объяснить.

– Вы не поможете пожилому мужчине? – его речь была отчётливой, будто отшлифованной временем. – Засмотрелся на красоты, а ноги-то уже не те. До дома доберусь, наверное, только к ужину.

– Д-да, конечно! – Мария почувствовала странное желание ему помочь, почти дочерний импульс. – Сейчас мой парень вернётся, мы вас подвезём.

В этот момент вернулся Даниэль. Его взгляд на секунду задержался на незнакомце, и он мгновенно включил свой самый обаятельный режим.

– С радостью поможем!

– Роквелл, Сэмюэль Роквелл, к вашим услугам! – мужчина представился с лёгким театральным поклоном. – Лучший пасечник в этих краях. Сам господин Рахакету удостаивает меня своим доверием, а значит, пчёлы мои – не простые труженицы, а самые что ни на есть… избранные. – Его бархатный смех был приятен, но в глазах, таких же ярких и внимательных, как у молодого человека, плелась невидимая сеть – сеть наблюдения и оценки.

– Значит, в этом году нам посчастливится попробовать лучший мёд? – Даниэль использовал свою фирменную «открытую» улыбку.

– Непременно, дитя моё, непременно, – ответил Роквелл, и его взгляд на мгновение задержался на Марии с неприкрытой нежностью, в которой было что-то глубоко личное, почти родственное.

Заправившись, они, уже втроём, направились к подножию горы.

– А кто такой, этот господин Рахакету? – заинтересованно спросил Даниэль, и в его голосе прозвучала не только любезность, но и та самая аналитическая нотка, с которой он изучал будущих соперников на футбольном поле.

– Вы действительно ничего о нём не слышали? – Мистер Роквелл удивлённо пригладил усы тыльной стороной ладони. – Он… основатель. Не просто предок. Его семья не просто обосновалась здесь. Они договорились с этой землёй. С горой. Со здешней… почвой. – Он сделал многозначительную паузу, дав словам просочиться в сознание. – Они научили нас не просто собирать мёд, а слышать пчёл. Не просто сажать растения, а просить их расти. Потому и живём. Пока живём.

– Это уж точно! Мы ещё не приехали, а уже голова кругом от местных красот, – Даниэль дружески улыбнулся и посмотрел в зеркало заднего вида. – мистер Роквелл, что ещё нам предстоит узнать об этих местах? Что-то чего нет в путеводителях.

Старик вздохнул, и его весёлость наконец растаяла, обнажив древнюю усталость.

– Я вам сразу рассказывать не решился, чтоб настроение не портить, но в этом году всё здесь пошло не так. Сегодня Аматерасу должна была дать сок – но этого не произошло, и озеро нынче не такое… Спит мёртвым сном. Говорят, такое уже бывало… – его голос снизился до доверительного шёпота, полного тайны. – Двадцать лет назад. Правда, всё вернулось на круги своя. Ненадолго. Лишь на последний день. Как последний вздох. – мистер Роквелл задумчиво опустил глаза. – Может и в этом году будет то же самое, кто знает.

В салоне на мгновение повисло тягостное молчание. Первыми его нарушил Даниэль:

– Как досадно… – его взгляд встретился с взглядом Марии, и в нём читалось разочарование, смешанное с досадой за неё. – И как же ты теперь будешь рисовать?

– Рисовать? – Мистер Роквелл оживился, повернувшись к Марии, и в его глазах вспыхнул неподдельный интерес. – Вы художник? Моя дочь… – его голос дрогнул и намеренно смягчился, – тоже была невероятно одарена. Кисть в её руках была продолжением души. Если бы вы только могли её знать… Что Вы рисуете?

– Пейзажи в основном… – тихо ответила она. – Очень хотелось запечатлеть местные виды, но, я так понимаю, в этом году не удастся… А что стало с Вашей дочерью?

Старик отвел взгляд в окно, к безмолвной громаде Алагахару.

– Она отдала жизнь за тех, кого любила. Это был её выбор, – он произнёс это с гордостью, но в его глазах стояла неизбывная боль. – О, Элизабет… – он прошептал имя так, будто обращался к ней прямо сейчас. Потом его взгляд снова устремился на Марию, пронзительный и изучающий. – Простите, вы… у вас её глаза. Та же глубина. Та же готовность увидеть в мире красоту там, где другие видят лишь пейзаж.

Он вдруг встряхнулся, смахнув ладонью невидимую печаль.

– А насчёт природы – заранее не загадывайте, она дама капризная. Не стоит терять надежду. Иногда её дары являются именно тогда, когда все уже отчаялись их ждать. В последний момент. В последний день.

Тишина в салоне стала густой и тяжёлой после слов Роквелла. Её нарушала лишь тревожная симфония покидающих долину машин – они встречались им всё чаще, словно беглецы из осаждённого города.

А на въезде в поселение их ждал настоящий хаос. Воздух дрожал от криков разъярённых туристов. Плакали чьи-то дети. У гостиницы «Амрити-Лулуш» бушевала толпа: машины стояли вкривь и вкось, а из дверей фойе выплёскивался поток разгневанных людей.

«Что значит дерево не зацвело? А с озером что? И зачем мы тогда сюда приехали?».

«Нам столько рассказывали об этих местах. Мы надеялись хорошо провести время с семьёй, а теперь – отпуск испорчен! Я буду требовать компенсацию!».

«Пока не получу то, за что я заплатил – никуда не уеду!».

Даниэль сжал руль, оценивая ситуацию как безнадёжную. Пробиться сквозь этот человеческий муравейник было бы медленным самоубийством. Его взгляд – холодный и расчётливый – метнулся к Роквеллу.

– Мистер Роквелл, вы говорили, что живёте неподалёку?

Старик, до этого момента наблюдавший за суетой с лёгкой, почти брезгливой улыбкой, мягко кивнул.

– Совсем рядом. Я покажу дорогу. – Его спокойствие в эпицентре этого безумия было почти сверхъестественным.

Дорога сузилась до тропы, тонущей в сыром мраке сосновой чащи. И тогда они его увидели.

Поместье «Чёрный Дракон» притаилось на склоне так, что казалось не построенным, а выросшим из самой горы – тёмный нарост на её каменном теле. Его отрезанность от мира была не просто географической, а почти физической: казалось, воздух здесь был гуще, а звуки приглушённы, как в склепе.

Периметр охраняла стена из замшелого камня, высокая и немыслимо древняя. Вьюн, оплетавший её, не выглядел декорацией – скорее, это были цепкие пальцы самой чащи, пытающиеся скрыть поместье от посторонних глаз.

Единственным входом служили ворота из чернёного дуба. В навершии каменной арки замер чёрный змеевидный дракон. Он не был просто украшением; его вытянутое тело изгибалось в неестественной, почти мышечной судороге, а пустые глазницы были обращены вниз, фиксируя каждого, кто осмеливался подойти. Он не угрожал. Он впитывал.

Из-за стены поднимался фасад, одетый в черепицу цвета спёкшейся крови. Окна, узкие и высокие, выглядывали своими щелевидными зрачками из-под изумрудных ресниц-лоз. Всё существо Марии пронзила мысль, острая и ясная: «Оно не просто смотрит. Оно узнало нас. И ждало».

– Ну, вот мы и дома! Жорж! – голос Роквелла прозвучал непринуждённо-властно, будто он не гость, а хозяин, возвращающийся с прогулки.

У ворот, не шелохнувшись, ждал дворецкий. Его почти двухметровая фигура в чёрном сюртуке напоминала изящный надгробный памятник. Лицо – прямоугольное, словно высеченное из тёмного гранита – украшали лишь аккуратные усы и пронзительный взгляд, в котором читались века безупречной службы. Он склонился в безупречном, отмеренном поклоне.

– Мистер Роквелл, мы вас искали. Господин Рахакету нездоров и просил вас к себе. Он настаивал на личной встрече.

– В наши годы любая простуда – событие, – отозвался Роквелл, но в его глазах мелькнуло нечто острое, понимающее. – Я сейчас же к нему.

Даниэль, почувствовав, что они с Марией здесь лишние и уже завёл мотор.

– Удачи, мистер Роквелл! Было приятно.

–Постойте! – старик резко обернулся к ним, и его добродушие внезапно испарилось, уступив место железной воле. – Вы действительно хотите вернуться в тот балаган? Разве ради этого вы ехали сюда? Жорж, попросим господина Рахакету оказать гостеприимство. Я слышал, что в этом году одна из комнат будет пустовать.

Дворецкий метнул на молодых людей быстрый, оценивающий взгляд.

– Сейчас доложу, – он бесшумно отступил за ворота, словно растворившись в тени, которую отбрасывал «Чёрный Дракон».

Из-за ворот, словно из-под земли, возникла голова в потрёпанной шляпе-канотье.

– Сэм! А мы уж думали, тебя медведи в горы утащили! – Его хохот был громким и немного наигранным. Но взгляд, скользнувший по машине, мгновенно остыл и стал острым, как лезвие секатора. – А кто это с тобой?

Юджин прищурился, и его глаза, цвета выцветшей листвы, принялись методично изучать машину, выискивая малейшую угрозу. В его позе читалась привычка охранять и отсекать всё лишнее.

– О, это мои спасители! Даниэль и Мария. Подобрали старика у заправки. Хочу выпросить для них ночлег, внизу-то кромешный ад.