Чистка

Седякин. Я доложу сейчас, кто знал об этом и кто не знал. С чего началась эта история? Она началась в феврале 1934 г., когда впервые начался разговор о том, что мы не занимаемся историей Гражданской войны или мало занимаемся. Как раз в этот момент я по поручению начальника Генерального штаба занимался этим вопросом. Принес мне Кутяков объемистую толстую книгу – рукопись, причем принес и говорит: «Вот я писал эту книгу несколько лет, послал ее т. Егорову и просил его быть редактором этой книги. Послал я эту книгу т. Сталину, и вот, – говорит, – прошу тебя, потому что ты меня знаешь». (А я действительно его знаю с осени 1918 г., когда мы вместе были на Восточном фронте, и после я за ним следил и был с ним в приятельских отношениях.)»

Насчет контроля за боевой подготовкой он сказал: «Седякин. Разрешите мне еще несколько минут. Каждый год, в конце года я выходил с боевой подготовкой, что меня крыл и Уборевич, и Тухачевский; крыли за то, что смотрел недостаточно и никогда я не имел возможности сказать своего слова.

В частности, насчет контроля была общая установка. По-моему, нельзя проконтролировать боевую подготовку бумагой, потому что на бумаге врали. А нужно было живым людям проверять. И создавался инспекторский аппарат для этого. Это была сначала установка Военного совета и народного комиссара, за нее держались и никто против этого не говорил. Не я был против письменных донесений, но я ставил вопрос, чтобы донесения о боевой подготовке поступали и даже с т. Алкснисом у меня был по этому поводу разговор.

Алкснис. Наоборот, когда ставился вопрос, что нужно посылать донесения о ВВС, вы не соглашались.

Седякин. Я никогда об этом не думал. Относительно измены и подлости, которые мы обнаружили в наших рядах. Я, как начальник, несу ответственность, что я в своей работе не давал сигналы. Я здесь несу полную ответственность.»

Он сказал, что с Примаковым был в чисто служебных отношениях, с Якиром был в хороших отношениях, верил ему, но он признал, что военные маневры в КОВО были театральными представлениями, пример Шепетовские маневры: « Оказывается, что этими маневрами руководил сам штаб, и руководство указывало, когда надо начинать. Вот этим объясняется колоссальный успех Шепетовских маневров. Но разве тогда можно было угадать, разве тогда можно было увидеть, когда Якир пользовался таким авторитетом среди командиров?»

Но вот с Уборевичем был в не очень хороших отношениях, но Седякин знал о показушности учений в его округе, признал, что скрыл это: «Вот были маневры 1936 г. Я только сейчас вижу, насколько хитро все было устроено. Я только в одном маленьком эпизоде увидел кое-что, но, правда, моя ошибка состояла в том, что я об этом никому не рассказал. Что это был за эпизод? В одном месте столкновения механизированных батальонов посредник докладывает: «Вот сейчас только получил сообщение, что вот такая-то мехбригада подходит к такому-то пункту, и сказал командиру, что их нужно атаковать». Я спросил: «Почему он сказал?» Он ответил: «Потому что у нас так построены маневры». Моя вина в том, что я на это не обратил особого внимания и никому не рассказал».

Седякин признал, что прикрывал очковтирательство, помогал подрывать боевую подготовку армии, но он еще достаточно долгое время оставался на свободе. Далее выступал Александр Сивков, бывший начальник штаба, а с января 1937 г. командующий Балтийским флотом, заговорщик. Он много говорил о проверках на флоте, выявленных врагах, вредительстве в судостроении, все о чем молчали долгое время. После выступал глава разведупра РККА Семен Урицкий, заговорщик, бывший на грани разоблачения, к нему накопилось много претензий. Разведка имела много провалов, но на момент заседания совета еще не было ясно, что ее кадры насквозь состоят из иностранных шпионов.

Урицкий говорил, что положение дел позорно и рассказал, что знал Гамарника, как человека не укреплявшего армию, враждовал с ним и счел Славина его союзником: «Должен прямо сказать, что я на себе испытал очень плохое отношение Гамарника. Он мне часто говорил (свидетели имеются): «Вы, – Урицкий, – очень толковый человек, но что-то у вас не то, неуживчивый человек». И на деле это плохое отношение ко мне он проводил. Вы многие, товарищи, знали, как Гарькавый и Гамарник не без помощи Славина меня выжили из Ленинградского военного округа, как они порочили там Белова – человека, который никакой личной жизни не имел, [который] действительно знает военное дело. Я его в бою видел. Это человек, который в бой поведет за нашу партию. Они меня порочили, они меня оттуда выжили.

Славин. Вы с Гарькавым были в личных отношениях очень хороших.

Урицкий. Это вы, Славин, болтаете.

Славин. Вы как начальник штаба требовали подчинения себе всех.

Урицкий. Одним словом, вы меня вместе с Гамарником и Гарькавым оттуда выжили. Вот такие факты.»

Урицкий рассказал об учениях в Украинском военном округе 1930 г. , где тогдашний командующий 14-м стрелковым корпусом Илья Гарькавый с треском провалился и Якир просил скрыть этот факт. Урицкий подозревал Тухачевского после того, как стало известно, что немцы узнали о содержании военных игр Генштаба 1936 г., далее он, по сути, указал еще на Якира: « Никакой трудности врагу не представлялось получить секретные документы, когда эти бандиты, сидевшие у нас, оказались врагами. И тут надо обратить внимание, что Якир и другие постоянно ехали с чемоданами, наполненными самыми секретными материалами и указаниями».

Урицкий в ходе своего выступления расхваливал Дыбенко, Белова и Федько, что косвенно указывает, что он близко примыкал к их, егоровской группе. Затем говорил Василий Хрипин, комкор, бывший начальник штаба ВВС, затем заместитель начальника Воздушных сил РККА и наконец командующий авиационной армией особого назначения. Шпион и заговорщик. Он тоже говорил, что «не замечал» происки врагов и говорил о плохом положении дел. Говорил, что воздушный флот не летал из-за отсутствия топлива, перебои были из-за вредительства на  железнодорожном транспорте. Тухачевский пытался ухудшить инструкцию по технике воздушного боя, навязывал ущербные конструкции самолетов: «Тухачевский брал на вооружение 6-моторные, 8-моторные и 12-моторные самолеты и тянул Туполева и других конструкторов на это вооружение. Остехбюро подало мысль о том, чтобы на самолетах перевозить подводные лодки в 18 тонн. И эта мысль поддерживается Тухачевским, и стоило большой борьбы доказать несамостоятельность такой идеи – 18 тонн возить для того, чтобы эта лодка выстрелила одной легкой торпедой. Почему [бы] не взять 18 тонн бомб вместо этой подводной лодки, если [бы] такой самолет был принят на вооружение?

Вот такие идеи проводились в жизнь, забивали нашу промышленность ненужными конструкциями, а нужное нам имущество мы подчас не получали. В самом деле, двухмоторные самолеты когда появились? В самое последнее время, после того, как шесть лет мы были без новых самолетов».

Он, все это рассказывал как «сторонний» наблюдатель», жаловался на развал управления воздушными силами, мнение авиационных командиров не учитывали, не было работающих авиационных штабов. Все было очень плохо. После пришла очередь корпусного комиссара Бенедикта Троянкера, начальника отдела руководящих политических органов политупра РККА. Он тоже рассказывал, как Тухачевский, Фельдман настаивали на ликвидации политруков, Гамарник ничего не говорил против, по край не мере при Троянкере. Гамарник свои жалобы отправлял Каменеву, который сам был врагом. Рассказав еще о деталях предательства он уступил место Ивану Федько, бывший командующий войсками Приморской группой войск ОКДВА, а с мая 1937 г. Киевского военного округа, на замену Якиру. Заговорщик входивший в егоровскую группу. На момент выступления он пользовался большим доверием Сталина.

Федько рассказывал о попытках предателей навредить на Дальнем Востоке и в армии Блюхера, среди них выделял Аронштама, Сангурского, Лапина, причем он пытался бросать намеки и на ошибки самого Блюхера, который поддерживал близкие отношения с группой Гамарника.: «.И у меня никаких данных нет, чтобы указать на то, что т. Блюхер в какой бы то ни было степени замешан в этом деле, – никаких у меня данных нет, – но я знаю целый ряд фактов, и я считаю, и в этом убежден, и это можно проверить, что все общественное мнение ОКДВА в лице командного политсостава знает отношение т. Блюхера к этой группе. Тов. Блюхер к этой группе прислушивался. Это можно проверить на отношении ко мне. Я не знаю, какие могли быть претензии т. Блюхера ко мне, я ведь работал, моя работа была видна всему народу, находившемуся в рядах ОКДВА.

И тот же самый враг Гамарник, который приезжал, он не мог ни в какой степени умалить моей работы, потому что это значило идти против общественного мнения начальствующего состава ОКДВА. И тов. Блюхер неоднократно заявлял, что он работой моей доволен и считает, что Федько хорошо работает. Ведь было так? Тем более, почему же в течение ряда лет я не встречал со стороны т. Блюхера той поддержки, на которую я мог рассчитывать?»

Блюхер и Федько работали вместе в ОКДВА и между ними были разногласия, Блюхер часто прислушивался к вышеупомянутым вредителям, что не нравилось другим военным, из других заговорщических групп в РККА, была острая конкуренция. Это помогало создавать ложное впечатление, будто честные военные боролись против предателей. При этом Блюхер обманывал Сталина, рассказав ему что он боролся с Аронштамом, что, по словам Федько было не так. Это вызвало вопрос Сталина:

«Сталин. Блюхер был на ножах с Аронштамом. Впоследствии, после ряда катастроф, которые он учинил, он был на ножах с Лапиным.

Федько. Это все верно, я не могу бросить какого-либо обвинения т. Блюхеру, но я говорю, что эта группа в известной степени, в практической работе поддерживалась т. Блюхером.

Сталин. Он их не замечал?

Федько. Он их не замечал. Я считаю, что т. Блюхер должен выйти на эту трибуну и сказать об этой группе, как она меня травила, как ставила мне палки в колеса. Я ожидаю, что будет арестован и другой работник штаба ОКДВА – это Дзыза.

Ворошилов. Сангурский арестован.

Федько. Потом, почему Сангурский награждается орденом Красного Знамени, почему награждается орденом Красного Знамени Лапин, почему награждается орденом Красного Знамени Дзыза? Разве это не свидетельствует об отношении т. Блюхера к этим врагам и вредителям? Я опять подчеркиваю, что у меня нет никаких данных говорить о том, что т. Блюхер принимал в этом какое-либо участие. Нужно прямо говорить. А то, что он поддавался их влиянию, и они очень ловко все время меня травили, травили по целому ряду, казалось, невинных вопросов.

Сталин. Главную атаку Аронштам вел не против вас, а против Блюхера.

Блюхер. Святая простота в вас сказывается, т. Федько.

Федько. Это все верно. Я говорю, что Аронштам вел травлю против меня. Тов. Сталин, вы не слышали начала моей речи. Аронштам какую задачу себе ставил? Он травил Блюхера, он травил меня. Тов. Блюхер часто отсутствовал из армии, и в руках этой группы, в руках Аронштама было все управление. Я о себе говорю.»

По Федько выходило, что Блюхер покровительствовал врагам, которые потом стали травить его после отъезда вместе с Федько. В своей речи Федко хотел дискредитировать Блюхера как не компетентного руководителя, потерявшего бдительность. На самом деле в правой заговорщической группе Блюхера Сангурский играл наиважнешую роль, он был самым близким к Блюхеру человеком. Он был заместителем Блюхера, уцелевший участник заговора Светланин (Лихачев) вспоминал: «Педантичность Сангурского вошла в войсках в поговорку, и его служебный кабинет в штабе армии, перед входом на половину Военного Совета, в котором стол был всегда чист от всяких бумаг, слыл притчей во языцех. Блюхер, человек очень неорганизованный, стол которого ломился под тяжестью бумажных залежей и который с самым незначительным посетителем мог разговаривать часами, забыв обо всем на свете, всегда советывал подчиненным брать пример не с него, а с Михаила Васильевича, безмерно им обожаемого.»102 Сангурский должен был возглавить ударную группу в ходе переворота: «В непосредственном ведении и подчинении Сангурского были рота охраны штаба армии и охранный бронетанковый батальон, стоявший под Хабаровском. Эти два подразделения, по плану переворота, должны были сыграть важнейшую роль в блокаде двух зданий НКВД в Хабаровске и закупоренных в них энкаведистов.»

Это все станет известно Сталину через год, полтора, но на данном военном совете он доверял Блюхеру и защищал его от нападок Федько. Военный оратор переключил свое внимание на других деятелей, ранее арестованного помощника Блюхера Альберта Лапина и бывшего начальника штаба армии Блюхера Кирилла Мерецкова присутствовавшего на совет, которые хотели ликвидировать Приморскую группу и вместо нее создать корпуса. Он обвинял их в интригах, но получил ответ Сталина, что они имели на это право. За идеей объединения всех сил ОКДВА под командованием Блюхера стоял разумеется сам Блюхер. Тогда это у него не получилось, в Политбюро ЦК не хотели давать все силы РККА на Дальнем Востоке под началом одного Блюхера, что делало бы его чрезвычайно сильным и опасным.

Федько далее сказал, что Блюхер часто не появлялся в расположении армии, потому срывались военные учения. Это было правдой, Блюхер к тому моменту разложился в бытовом плане, мог много дней просто пьянствовать. Федько прямо не назвал причины отсутствий Василия Константиновича в военной ставке, но дал знать о факте запущенности управления армией. Федько рассказал о том, как Блюхер и Мерецков ездили в Забайкалье, чтобы «поставить на колени» тамошнего командующего Грязнова, заговорщика из егоровской группы. Федько делал выводы: « Считаю, что на Дальнем Востоке готовилось такое же поражение, как на Западе, что там еще начинает развертываться клубок, что там было устремлено внимание японского генерального штаба. Это не подлежит никакому сомнению. И вся наша задача заключается в том, чтобы дать полностью тот материал, который в головах у нас имеется с тем, чтобы т. Ежов мог размотать весь этот клубок. И т. Блюхеру надо выйти сюда на трибуну и сказать о своей политической слепоте. Я уважаю т. Блюхера и давал неоднократно ему большевистскую оценку как командующему ОКДВА».

После перерыва выступал Константин Душенов, флагман 1-го ранга и командующий Северным флотом. Тоже заговорщик. Он, как и все предыдущие ораторы, тоже отважно «боролся» с врагами, в данном случае с Муклевичем. Потом он недолго говорил о неправильном подходе к укреплению оборонительных позиций в северном регионе. Следом выступал Андрей Хрулев, корпусной комиссар и начальник Строительно-квартирного управления НКО СССР, был ли он вредителем сказать сложно. Он рассказал о вредителях в своем ведомстве, как велись вредительские стройки, как Якир на Украине делал все, чтобы навредить. Действительно, все это никак нельзя объяснить некомпетентностью: аэродром в построили на лессовидном грунте, что делало невозможной его эксплуатацию, строили полуподземные склады вдали от дорог. Где тут вообще логика? Насчет строительства складов, Хрулев говорил: « Мне пытались ответить, что это была специальная директива Генерального штаба. Никакой директивы не оказалось. Мне пытались доказать, что это было согласованное решение. Правда, я нашел один документ заседания комиссии Тухачевского по этому вопросу, где было сказано так: и можно, и нельзя. А строительство из этого сделало вывод, что не нужно. И выходит, что если подъездных путей к этому складу не будет, то мы подвезем громадное количество боеприпасов, а использовать их не сможем».

Сталин спросил его про ситуацию с химическим полигоном в Саратове, где было вскрыто вредительство. Инфраструктуру строили аж с 1930 года, крайне отвратительно, нет условий для научно-технической деятельности. Сталин задал вопрос, почему генштаб не знал об этом? Хрулев сказал, что Егоров принимал меры, но не сказал какие. Сталин снова задавал вопросы:

«Сталин. Но есть, например, часть строительства, которую любой крестьянин мог бы построить по-человечески; а это строится безобразно: некоторые бараки, дома, то, что не нуждается ни в каком плане, – это строится безобразно. Это и вас касается.

Хрулев. Это меня касается. Тов. Сталин, я в этом году с разрешения народного комиссара и по соответствующим директивам организовал специальную группу инженеров, которые ездят и проверяют качество работ. Как только оказывается, что люди неспособны проводить настоящую качественную стройку, – или их снимаем, или их снижаем. Но я не могу вам доложить, что у нас все хорошо…

Сталин. У меня к вам вопрос, т. Хрулев, какая у вас практика и установка – все решается в Москве? Округам какие-либо права предоставлены? Ведь вы же понимаете, что без помощи местных сил в округах ничего нельзя построить.

Хрулев. Я докладываю вам, какой порядок существует; не я этот порядок устанавливал. Устанавливает центр, скажем, на 1937 г. 2— 1,5 млрд руб. на строительство в этом году. На основании этой контрольной цифры составляются контрольные цифры по округам, народный комиссар их утверждает, и отправляются они в округа. Округа составляют на основании этих цифр свои планы.

Сталин. Кто намечает объекты?

Хрулев. Объекты намечают они, площадки выбирают они.

Сталин. А генеральный план кто разрабатывает?

Хрулев. И генеральный план они разрабатывают.»

Сталин позже усомнился, что ведется борьба за качество строек, но Хрулев заверил его, что принимает меры для этого. Он также сказал о тяжелом положении дел с электросетями, на что Сталин ответил, что на это выделяются огромные деньги при отрицательных итогах: «Деньги получаете, все материалы доставляют вам, а строите плохо.» Хрулев еще привел ряд подробностей провальных строек, в том числе с снабжением бензином, после чего ему досказали о деле с водой:

«Поскольку вопрос встал о бензострое, разрешите мне сказать. Тут надо пересмотреть не только строителей, но и воздушников. У вас есть записка по этому вопросу. Я утверждаю, что бензоразводящая сеть, которая построена на большинстве аэродромов, не работает. Это дело вредительское. Причем в землю загнали громадное количество народных денег. Это куда-то относят бензоцистерны, а потом разводят трубами по аэродрому.

Голос. И вода, вредительски построена подача воды. Вода подается на расстоянии 300—400 метров, пока она доходит, она уже охлаждается. Это вредительская система, которая недопустима. Если бы эти средства затратить на водомаслозаправщики на гусеничном ходу, мы обеспечили бы водозаправку. Что получается? Мы не можем установить водомаслозаправщики, потому что они не на гусеничном ходу. Это безобразие, т. Сталин».

Следом выступал новый начальник штаба РККА Борис Шапошников, кажется лояльный человек, но его роль все же спорна. Он сразу признал потерю бдительности, его главной проблемой был Примаков, который был его заместителем. Примаков служил под началом Шапошникова в Приволжском военном округе в 1931-1932 гг., а вскоре после того, как Шапошников в сентябре 1935 г. перебрался в ЛенВО, Примаков то ли уже был там заместителем с мая. Отношения между ними были просто доверительными. Но Шапошников пытался представить дело так, что они конфликтовали, причем с тех времен, когда он преподавал в академии Фрунзе: « Я из своей практики в Военной академии должен сказать, что в 1934 г. выдержал первый троцкистский налет на методы преподавания в Военной академии. Я тогда докладывал об этом наркому, и нарком по моему докладу многое выправлял. Наскоки эти шли от Примакова, который настойчиво хотел внедрять своих людей. В частности, после отбытия наказания явился Троицкий с предписанием взять его начальником кафедры военной географии в Военную академию. Я отказался. Он является второй раз, опять с предписанием, – не помню, – не то за подписью Примакова, не то Фельдмана. Я тоже отказал. Думаю, теперь будут действовать через наркома. Нет, этого не было. Вот как они протаскивали своих людей».

Однако следом он признал, что доверял Примакову: «Когда я приехал в Ленинград, Примаков был помощником командующего войсками. Должен сказать, что все мои поручения Примаков выполнял, как раз он занимался вопросами ПВО. Сам я занимался вопросами авиации. Затем он уехал писать уставы, два месяца писал уставы, месяца полтора отсутствовал на различных военных играх и в июле был арестован. Нужно сказать, что ПВО он проверял, но я-то не проверил, как он осуществлял эту проверку. В этом, конечно, моя вина. Я слишком доверился этому человеку». Он говорил, что не мог ничего сказать плохого про людей, которых выдвигал Примаков. После него выступал Григорий Кулик, начальник Артиллерийского Управления РККА заговорщик и шпион. На него дали показания , но чтобы поверить в них Сталину понадобится еще 12 лет, он много вредил и навредит еще на войне.

Он сразу перешел к главному: «Товарищи, начну с себя. Почему-то мою фамилию упомянул в своих показаниях Ефимов, но вы, товарищи, знаете, что я начиная с 1918 г. боролся против Троцкого под непосредственным руководством Климента Ефремовича и т. Сталина. И как Троцкий снимал Климента Ефремовича, моментально я летел. Я в то время носил бороду, и Троцкий говорил: «Необходимо эту бороду убрать». Когда меня ранили под Царицыном, – я по совести скажу, – я боялся ехать через Москву, думал, что меня расстреляют. А теперь Ефимов упомянул мою фамилию, и, когда меня спросили, я сразу не поверил. Считаю, что это провокация. Показания Ефимова, то, что мы читали, и то, что я обнаруживаю, – это но-но-но. Он отводит не туда. Я могу доложить, т. Молотов, что враги так действовали, что на каждом вопросе есть ваша виза и ваше постановление. Каждую мелочь, чуть ли не каждый винтик вносился в СТО».

Кулик уповал на свои предыдущие заслуги, но это выглядит несерьезно, ведь с тех пор много воды утекло, человек мог поменять взгляды или присоединится к троцкистам из каких-то своих соображений, мог быть временный союз, его могли шантажировать найдя на него какие-то компрометирующие материалы и т.д. Можно предположить немало вариантов как человек мог стать предателем. Кулик 1937 г. это был не тот Кулик 1918 г. После оправданий он говорил о вредительстве в производстве артиллерийских орудий, а затем говорил о своей вражде с Гамарником, который его ненавидел, говорил о подлостях главы политупра Северо-Кавказского военного округа Векличева. На его выступлении утреннее заседание кончилось.

Вечернее заседание открыл Семен Буденный, который начал свой рассказ с описания периода гражданской войны, где привел примеры бездарности Тухачевского, как он приписывал себе чужие заслуги, о его провалах, как военного, о его подлой натуре. Он прямо сказал то, что дажде не фигурировало в официальном обвинении: «Кто такой Тухачевский? Он пришел из плена делать социальную революцию к нам. Попадает в Ленинград, там, в Смольном, как раз формировали красногвардейские отряды. Он явился и представился Ленину: «Я хочу участвовать в революции, хотя я – офицер Семеновского полка». Тогда, как он говорил, была наложена самим Лениным резолюция: зачислить в Красную гвардию, чтобы он там участвовал. Отсюда теперь мне становится ясным, что это шпион не [19]27 г., а это шпион, присланный немцами сюда, к нам, чтобы участвовать не в революции, а в шпионаже за нами. Сейчас это становится понятно.»

Буденному тут же напомнили, что и Уборевич тоже вернулся из германского плена, якобы как и Тухачевский бежал из немецкого плена. Это очень важная деталь, так, как сам Уборевич утверждал, что в антисоветский заговор он был вовлечен очень поздно, в 1935 г. Однако, многие выступавшие ранее деятели прямо приводили факты, что Уборевич занимался вредительством задолго до 1935 г. Он мог это делать по требованию разведки Германии, которая завербовала еще в 1917 г. Буденный также напомнил деталь об Аронштаме, которой нет в официальной биографии: «По-моему, Аронштам тоже этой марки: «Из плена, видите ли, бежал, меня там били, вырвался» и т.д. Одним словом, это шпион марки тоже 1917 г. Так что это шпионы природные, коренные шпионы немецкие».

Буденный описывал Тухачкевского, Якира и Уборевича как выскочек, попавших в нужное место и нужное время и заработавшие легкую славу на чужих заслугах. Наиболее жесткую оценку он давал Якиру: «Кто такой Якир? Это же такая глиста, это был самый близкий человек Троцкого, сам троцкист. На войне он нигде и ничем не показал себя. Командовал он группой. Нам казалось с Климентом Ефремовичем, что он неплохой командующий. То есть в каком смысле? Он вслед за армией шел, не особенно отставал. (Общий смех.) Приказ отдашь – он выполняет. Так он двигался до Львова».

Буденный невысоко оценил его способности, не блистал, но и достижений не имел. Буденный говорил о склоках военных, о вражде Якира с Беловым, Дыбенко, а затем осудил военных, которые выступали ранее на совете, оправдываясь за свою потерю бдительности: «Я вот внимательно слушал. Ну хорошо, все люди, сидящие здесь, про это знают, и теперь знают, что это действительно вредительские дела. А где же мы были? Значит, что же тут можно оправдываться кому бы то ни было из здесь сидящих людей? Нельзя. Мы с вами все виноваты, все прохлопали, об этом знали. Значит, мирились с этим вредительством, не было такой тревоги, как говорит т. Сталин, раз плохо – заговори басом, чтобы тебя услышали. А мы не только басом, шепотком разговариваем между собой. Знали, а на деле-то не видно.»