Чистка

Жильцов. Я работал в качества заместителя Иппо, и у него ничего не было такого, о чем я должен был сигнализировать.

Дыбенко. Разве? А почему же его Булин снимал за разложение частей?

Жильцов. Дальше, товарищи, я хочу остановиться на вопросе о материальном обеспечении по линии продовольствия.»

Жильцов просто ушел от ответа, вместо того, чтобы признать хоть часть своей ответственности. В конце он заявил о преступной связи Уборевича с всем высшим руководством БССР: «Я считаю, что многие вопросы, которые били скрыты и невидны всем, они должны быть известны и Румянцеву, и Голодеду, и Гикало, который в качестве секретаря ЦК Белоруссии сталкивался и встречался с Уборевичем.» Жильцов откровенно сдавал всю головку право-троцкистской организации в Белоруссии. После него выступал Август Мезис, бывший глава политупра ОКДВА и Приволжского военного округа, в июне 1937 г. он занимал пост начальника политуправления Белорусского военного округа. Тоже заговорщик.

Мезис с ходу заявил, что политуправление армии управлялось врагами во главе с Гамарником, который за все время ни разу не собрал совещание политических руководителей. Гамарник скрывал положение дел, не информировал их об арестах врагов, развивал подхалимаж. Выступление Мезиса все больше походило на стремление свалить на покойного Гамарника разложение службы, а он и некоторые другие политуправлящие были как бы, не причем. Затем он принялся критиковать ранее выступавший Горячева и Жильцова: «Мезис. Так было дело. Посмотрите практику, которая была: как он вас, т. Горячев, подкупал материально – на 1 мая выдал вам 700 руб. для выпивки.

Сталин. Откуда эти деньги? Полагается?

Мезис. Здесь выступал Жильцов, прикидывался очень наивным, но Жильцов неправильно выступал. Жильцов – это тот, который помогал Уборевичу незаконно расходовать средства и скрывать эти незаконные расходы от партийной организации, от Политуправления. Он имел N-ную сумму денег, которой он распоряжался, которую он выдавал людям, которые ему нужны».

Сталин сделал замечание, что Мезис к ЦК не обращался с проблемами, тот быстро с этим согласился. Он снова набросился на Жильцова: «И вот тут тоже выступал т. Жильцов и говорил об орге. Вот интересно, как т. Жильцов практически осуществлял работу в этом направлении? Правильно ли, что так дело обстоит с оргом? Взять, например, 11-ю дивизию, можно было бы провести это в 1936 г., а не то чтобы она стояла зиму 1936 г. Из этого видно, что не справились с тем, чтобы эту дивизию поставить. Дивизия была неработоспособна как боевая единица. Во главе строительства стоял Козловский, троцкист. Все были против награждения Козловского, а как-то провели так, что он был награжден, а сейчас арестован. Тов. Жильцов хорошо его знал, при вас работал он, несомненно, сигналы о нем были, но не могли добиться снятия».

После этого он призвал к чистке и передал слово Сталину. Руководитель партии и фактический для государства разгласил всем известный факт, о разоблачении крупного заговора, состоящего с одной стороны из политических работников (Бухарин, Рыков) и военных, которые недавно были взяты под арест. Сказал, что они вступили в сговор с германскими фашистами. Следом он призвал не смотреть на социальное происхождение предателей, дав понять, что это не главное. Дворяне могут честно служить, как и бывшие рабочие. Он призвал не ставить крест на людей с троцкистским прошлым, что некоторые бывшие троцкисты ныне активно стоят за генеральный курс партии.

Далее Сталин сказал, что есть вопросы по роли Гамарника, но Уборевич, Якир, Тухачевский точно передавали информацию немцам. Про Тухачевского он сказал: «Он оперативный план наш, оперативный план – наше святая-святых, передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион. Для благовидности на Западе этих жуликов из западно-европейских цивилизованных стран называют информаторами, а мы-то по-русски знаем, что это просто шпион».

Сталин говорил это с полной уверенностью, потому что, скорее всего он получил этот план от немцев в том самом досье Бенеша. Далее он говорил о шпионской сети: «Якир – систематически – информировал немецкий штаб. Он выдумал себе эту болезнь печени. Может быть, он выдумал себе эту болезнь, а может быть, она у него действительно была. Он ездил туда лечиться. Уборевич – не только с друзьями, с товарищами, но он отдельно сам лично информировал. Карахан – немецкий шпион. Эйдеман – немецкий шпион. Карахан – информировал немецкий штаб, начиная с того времени, когда он был у них военным атташе в Германии. Рудзутак. Я уже говорил о том, что он не признает, что он шпион, но у нас есть все данные. Знаем, кому он передавал сведения. Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине. Вот когда вам, может быть, придется побывать в Берлине, Жозефина Гензи, может быть, кто-нибудь из вас знает. Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Карахана. Завербовала на базе бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она помогла завербовать Тухачевского. Она же держит в руках Рудзутака. Это очень опытная разведчица – Жозефина Гензи. Будто бы она сама датчанка на службе у германского рейхсвера. Красивая, очень охотно на всякие предложения мужчин идет, а потом гробит.»

Современные историки хотят подвергнуть сомнению сам факт существования Жозефины Гензи, но исследователь темы заговора военных Валентин Лесков привел краткую биографию Жозефины Гензи. Она предположительно была внучкой датского политика Адама Мольтке, потом ее завербовал абвер. По другой версии ее настоящая фамилия была Йенсен, Сталин сказал Гензи по ошибке. Сталин далее провел мини анализ патологии предательства: «Могут спросить, естественно, такой вопрос – как это так, эти люди, вчера еще коммунисты, вдруг стали сами оголтелым орудием в руках германского шпионажа? А так, что они завербованы. Сегодня от них требуют – дай информацию. Не дашь, у нас есть уже твоя расписка, что ты завербован, опубликуем. Под страхом разоблачения они дают информацию. Завтра требуют: нет, этого мало, давай больше и получи деньги, дай расписку. После этого требуют – начинайте заговор, вредительство. Сначала вредительство, диверсии, покажите, что вы действуете на нашу сторону. Не покажете – разоблачим, завтра же передаем агентам советской власти и у вас головы летят. Начинают они диверсии. После этого говорят – нет, вы как-нибудь в Кремле попытайтесь что-нибудь устроить или в Московском гарнизоне и вообще займите командные посты. И эти начинают стараться, как только могут. Дальше и этого мало. Дайте реальные факты, чего-нибудь стоющие. И они убивают Кирова. Вот, получайте, говорят. А им говорят: идите дальше, нельзя ли все правительство снять?»

Он делал следующие выводы о разоблачении группы врагов, и их хозяев их Рейхсвера (по старой памяти): «Ядро, состоящее из 10 патентованных шпионов и 3 патентованных подстрекателей шпионов. Ясно, что сама логика этих людей зависит от германского рейхсвера. Если они будут выполнять приказания германского рейхсвера, ясно, что рейхсвер будет толкать этих людей сюда. Вот подоплека заговора. Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это цело готовили. Это агентура, руководящее ядро военно-политического заговора в СССР, состоящее из 10 патентованных шпиков и 3 патентованных подстрекателей – шпионов. Это агентура германского рейхсвера. Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели СССР сделать вторую Испанию и нашли себе, и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка».

Сталин кратко описал некоторые моменты вредительства Тухачевского и снова просил не судить людей по их прошлому. Сталин говорил, что предателями становятся слабые люди, которые становятся подневольными людьми, пешками враждебных стране сил: «Вот тот же Гамарник. Видите ли, если бы он был контрреволюционером от начала до конца, то он не поступил бы так, потому что я бы на его месте, будучи последовательным контрреволюционером, попросил бы сначала свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а потом бы убил себя. Так контрреволюционеры поступают. Эти же люди были не что иное, как невольники германского рейхсвера, завербованные шпионы и эти невольники должны были катиться по пути заговора, по пути шпионажа, по пути отдачи Ленинграда, Украины и т.д. Рейхсвер, как могучая сила, берет себе в невольники, в рабы слабых людей, а слабые люди должны действовать, как им прикажут. Невольник есть невольник. Вот что значит попасть в орбиту шпионажа. Попал ты в это колесо, хочешь ты или не хочешь, оно тебя завернет и будешь катиться по наклонной плоскости. Вот основа. Не в том, что у них политика и прочее, никто их не спрашивал о политике. Это просто люди идут на милость».

Сталин сказал, что главная претензия право-троцкистов к нему – коллективизация, просто полная ерунда, лицемерие, которым они прикрывали свои эгоистичные намерения. Он сказал, что по военной линии, кроме высокопоставленных командиров было арестовано 300-400 человек. Сталин объяснял почему заговор оставался незамеченным: потеря бдительности, провал советских разведывательных служб, которые фактически стали шпионить против СССР. Он сказал про разведку: « Это наши глаза, это наши уши.»

Сталин покрыл жесткой критикой генеральный штаб армии, который запустил все что только мог: «Мы для чего организовали Генеральный штаб? Для того чтобы он проверял командующих округами. А чем он занимается? Я не слыхал, чтобы Генеральный штаб проверял людей, чтобы Генеральный штаб нашел у Уборевича что-нибудь и раскрыл все его махинации. Вот тут выступал один товарищ и рассказывал насчет кавалерии, как тут дело ставили, где же был Генеральный штаб. Вы что думаете, что Генеральный штаб для украшения существует?..... Генеральный штаб существует для того, чтобы он изо дня в день проверял людей, давал бы ему советы, поправлял. Может, какой командующий округом имеет мало опыта, просто сам сочинил что-нибудь, его надо поправить и прийти ему на помощь. Проверить как следует. Так могли происходить все эти художества, на Украине – Якир, здесь в Белоруссии – Уборевич. И вообще нам не все их художества известны, потому что люди эти были предоставлены сами себе, и, что они там вытворяли, бог их знает!

Генштаб должен знать все это, если он хочет действительно практически руководить делом. Я не вижу признаков того, чтобы Генштаб стоял на высоте с точки зрения подбора людей.»

Это была фактически критика самого главы уже бывшего главы генштаба маршала Александра Егорова, близкого друга Сталина, немецкого шпиона и фактически нового лидера право-фашистского заговора в РККА. Но Сталин об этом еще не знал, но он принял меры против пагубного положения дел в генштабе, сняв Егорова и назначив на эту важную должность Бориса Шапошникова, лоялиста, честного человека.

Сталин продолжил критику Егорова вспомнив об деле Романа Абашидзе, бывшего началтника школы танковой бригады МВО, потом командира взвода и лейтенанта Тбилисского военного училища. Тут досталось не только Егорову, но и Буденному: «Взять хотя бы Абошидзе: забулдыга, мерзавец большой – я слышал краем уха об этом. Почему-то обязательно надо дать ему – механизированную бригаду. Правильно я говорю, т. Ворошилов?

Ворошилов. Он начальник АБТ войск корпуса.

Сталин. Я не знаю, что такое АБТ.

Голос с места. Начальник автобронетанковых войск корпуса.

Сталин. Поздравляю! Поздравляю! Очень хорошо! Почему он должен быть там? Какие у него достоинства? Стали проверять. Оказалось, несколько раз его исключали из партии, но потом восстановили, потому что кто-то ему помогал. На Кавказ послали телеграмму, проверили, оказывается, бывший каратель в Грузии, пьяница, бьет красноармейцев. Но с выправкой! (Веселое оживление в зале.)

Стали копаться дальше. Кто же его рекомендовал, черт побери! И, представьте себе, оказалось рекомендовали его Элиава, товарищи Буденный и Егоров. И Буденный, и Егоров его не знают. Человек, как видно, не дурак выпить, умеет быть тамадой (смех), но с выправкой! Сегодня он произнесет декларацию за советскую власть, завтра против советской власти, какую угодно! Разве можно такого непроверенного человека рекомендовать.»

Упомянутый Шалва Элиава к армии отношения не имел, он был заместителем наркома лёгкой промышленности СССР, но со связями в Грузии и среди военных. Сталин говорил о слабости заговорщиков: «В чем их слабость? В том, что нет связи с народом. Боялись они народа, старались сверху проводить – там одну точку установить, здесь один командный пост захватить, там другой, там какого-либо застрявшего прицепить, недовольного прицепить. Они на свои силы не рассчитывали, а рассчитывали на силы германцев, полагали, что германцы их поддержат, а германцы не хотели поддерживать.» В конце речи Сталин требовал выдвигать новых людей снизу: «Нет, давайте пошлем людей без имени, низший и средний офицерский наш состав. Вот сила, она и связана с армией, она будет творить чудеса, уверяю вас. Вот из этих людей смелее выдвигайте, все перекроят, камня на камне не оставят. Выдвигайте людей смелее снизу. Смелее – не бойтесь. (Продолжительные аплодисменты.)»

После Сталина говорил комкор Иосиф Апанасенко, с октября 1935 г. был заместителем Уборевича по кавалерии и потом еще инспектором кавалерии этого округа. При этом сложно сказать, что он точно был лоялистом, преданным своему долгу, одним из немногих в Белорусском военном округе. Никита Хрущев позже свидетельствовал, что Апанасенко был в заговоре, покаялся Сталину и был прощен. Конечно, Хрущеву верить нельзя, но тут он описывает Сталина как способного на проявление милосердия тем кто сам признавался, что похоже на настоящего Сталина. Он сетовал, как ему тяжело было работать с Уборевичем, как просил Буденного убрать его с округа, сказал как отправил Сталину письмо в марте 1937 г. об вредительстве Уборевича и Сталин этот факт подтвердил: «Апанасенко. Второй сигнал. Я написал лично т. Сталину письмо. Правда, это было недавно – в марте месяце. Я написал т. Сталину о том, что в Белоруссии буквально уничтожили лошадей.

Сталин. Получил.

Апанасенко. Писал я в этом письме, что там самое настоящее вредительство. Стыдно, но я – небольшой человек, и невмоготу мне было с ними справляться. Причем я написал это письмо сначала в Совнарком, в ЦК и в суд. Думал, может быть, у кого-нибудь найдется справедливость, займутся этим делом. Потом написал письмо т. Сталину. Пишу: «Невмоготу, прошу вмешаться лично вас, т. Сталин». Не знаю, какой результат этого письма, но факт. Оказывается, что в Наркомземе Белоруссии сидели абсолютно чужые люди: Бенек противником оказался, и все его соратники – самые настоящие польские шпионы.»

Всплыла однако странность, несмотря на это Уборевич и Апанасенко дружили, но он сказал, что дружба была вынужденной. Ворошилов спросил, не хитрит ли он, тот ответил: « Зачем мне хитрить? Вот здесь выступал Дыбенко. Он не сказал о том, что на игре в 1936 г. Дыбенко тоже выступал на банкете и превозносил этого «героя» Уборевича. (Смех, шум в зале.) Теперь мы, конечно, все раскрыли, все знаем, а тогда все наделали глупостей.»

Апанасенко много рассказывал об том, как отвратительно управлял округом Уборевич, как и другие командиры, упомянул раздачу денег за просто так. По сути это была такая тактика подкупа, раздавая деньги, Уборевич играл на слабостях людей. Кто не любит деньги? Любят тех, кто их щедро раздает, готовы служить им лично, это был именно подкуп.

Следом выступал Иван Дубовой, он 5 лет был заместителем Якира в Украинском военном округе, а после его разделения стал командующим войсками Харьковского военного округа. Заговорщик и очень близкий человек к Якиру, дружили семьями. Супруга военноначальникка Н. Д. Чередник-Дубовая вспоминала: «В конце 1929 года мой муж был назначен заместителем командующего войсками Украинского военного округа, и мы переехали в Харьков. Я начала работать в аппарате ЦК КП(б)У заведующей сектором печати. В Харькове мы снова почти ежедневно встречались с семьей Якира».95 Ее воспоминания о Якире полны восхищения. Якир был чрезвычайно обаятельным человеком, которым мог подружится с кем угодно и втереться в доверие к кому угодно. В Политбюро у него было два влиятельных союзника – Орджоникидзе и Каганович, последний считал Якира своим другом.

На военном совете Дубовой говорил, что ничего подозрительного в действиях Якира не замечал, хотя вспомнил чудовищный подхалимаж. Он сам отрицал, что был подхалимом Якира, но ему напомнили их близость, да еще и с Гамарником: «Ворошилов. Помимо подчиненного, вы были самым сердечным другом – и его, и Гамарника. Голос. Одна семья». Дубовой и Петровский вспомнили, как Якир говорил им, что при посещении Москвы по 2-3 раза видится со Сталиным, но это оказалось ложью. Сталин говорил, что Якир хотел с ним личной встречи в тайне от наркома Ворошилова и даже ЦК, он явно хотел использовать Сталина в какой-то интриге, но тототказался от секретного формата встречи и добавил: «Сталин. Единственный раз после того он был у меня, пришел в кабинет после ареста Гарькавого – это было в 1937 г. – и сказал: «Я виноват, т. Сталин. У нас, мол, жены – сестры. Я с ним близок был, я не ожидал, что он такой человек. Это моя вина». Ну, что же. С 1932 до 1937 г. он не бывал у меня».

Дубовой также рассказал, что власть Якира была настолько велика, что он позволял себе оспаривать решения Политбюро, когда в 1935 г. разделяли их округ: «Дубовой. Но у нас, т. Сталин, какое впечатление! Якир захотел, и решение Политбюро для него меняется. Значит, власть, значит, сила, с которой считаются. Все считаются с Якиром, а мы тоже ему в рот смотрим.

Сталин. У нас бывает так: не Якир, а пониже человек назначается, и он имеет право прийти и сказать: «Я не могу или не хочу». И мы отменяем.

Дубовой. Имеет право. Но он несколько раз делал, он систематически не хотел уйти с Украины. Теперь понятно, почему он не хотел.

Ворошилов. Тов. Сталин сказал, что тут что-то серьезное есть, раз он не хочет ехать с Украины. Теперь многое можно говорить. Но я не хотел этих людей иметь здесь на авиации.

Сталин. Здесь мы легко бы их разоблачили. Мы бы не стали смотреть в рот, как т. Дубовой.»

Дубовой говорил, что Якир руководил округом хорошо, проводил маневры, вел боевую подготовку. Ничего существенного он о вредительстве не сказал, после был объявлен перерыв до вечера. Первым на вечернем заседании выступил Виктор Шестаков, начальник политупра Забайкальского военного округа, также заговорщик. Этот деятель похоже не хотел говорить о положении в своем округе, сразу начал говорить об положении дел на Украине и Белоруссии, после чего получил диалог с Сталиным: «Я сейчас не могу привести конкретных фактов, но совершенно бесспорно, что очковтирательства здесь было очень много.

Сталин. Где это?

Шестаков. На Украине и в Белоруссии.

Сталин. Вы на Украине работаете?

Шестаков. Я работаю в Забайкальском военном округе, т. Сталин.

Сталин. Может быть, о своем округе скажете?»

Шестаков понял, что надо рассказывать о своем месте работы и утверждал, что на военном совете в прошлом году выступал против освобождения командиров от политических занятий, говорил, что весь военный совет состоит из членов ВКП (б), но никто из них не был против отмены политобучения. Он признал потерю бдительности и упомянул в этом Дыбенко: «Дыбенко говорит, что он сигнализировал, но ведь некто другой, как Дыбенко выступал на прошлом Военном совете и говорил о том, что командующих никто не учит, и единственный раз его хорошо учил на военной игре Уборевич. Ведь это же было, это все слышали, и очень крепко и ярко об этом рассказывал, как его единственный раз учил Уборевич на военной игре где-то в Белоруссии, Иероним Петрович его учил. Так ведь было, т. Дыбенко? И сейчас мы начинаем говорить о сигналах. Это же вы говорили, я ведь этого не выдумал.»

Рассказывал о своей работе с комкором Горбачевым, которого он низко оценивал как военного, восхищался умением и сознательностью Блюхера. Рассказывал он, об раскрытых врагах в округе начиная с гардеробщицы, оказавшейся японской шпионкой и вплоть до начальника штаба, комдива, он также ранее был начальником штаба Забайкальской группы войск ОКДВА. В апреле он был отозван в Москву, но пока не арестован. Шестаков рассказал, что Рубинова прикрывал Гамарник: «Доношу об этом начальнику штаба, доношу Гамарнику: так-то и так-то. Все подробности излагаю, что я ему партбилет не выдам и не могу выдать. Через неделю я получил приказание выдать партбилет с партстажем, указанным в партбилете, а следствие ведем мы. Я знал, что человек специально из ПУРа посылался в Сызрань, который все расследовал. У нас получилось впечатление, что можно было выдать партбилет, пока идет следствие и всякая штука, но в конце концов никаких результатов. А решение Гамарника было непререкаемым авторитетом. Был у нас Давыдовский – командир корпуса. Я получил сведения, что в 1923 г. он колебался в сторону троцкизма и т.д. Я поставил этот вопрос. Но когда приехал я докладывать народному комиссару, пришел Гамарник и Фельдман, и мы оказались чудаками. Гамарник сказал, что Тухачевский считает его талантливым человеком, что он будто бы строил укрепленный район в округе и построил его лучше всех. Мы оказались в чудаках. Надо было идти дальше, но по всем причинам у нас духу не хватило».

Также он дал намеки, что уже бывший глава Восточно-Сибирского крайкома и обкома Михаил Разумов, его арестовали в Москве 1 июня 1937 года, он стал одним из первых членов ЦК по партийной линии, арестованных в ходе вскрытия антисоветской организации. По словам Шестакова обком во главе с Разумовым запустил вопросы обороны. Интересно было то, что он счел приграничные районы захвачены кадрами врага, которые уже разоблачены: «О пограничных районах. Мы бесконечное количество раз ставили вопрос о пограничных районах, о неукомплектованности их кадрами. Кадры там плохие, районы находятся на границе и прямо как в стену! Когда после пленума ЦК Разумов вернулся и на пленуме обкома выступал с докладом, он ничего не сказал об области, хотя подробно рассказал о Киевском обкоме, об Азово-Черноморском обкоме и в течение 9 часов делал доклад. А между тем в крае положение совершенно угрожающее. Три зам. председателя крайисполкома оказались чуждыми людьми: один – деникинский контрразведчик, был судьей при Деникине, вешал в Гражданскую войну. Два оказались правыми и троцкистами. Второй секретарь оказался не то правым, не то троцкистом. Там арестовали огромное количество людей, явных врагов. И когда я выступил на обкоме…

Сталин. Вы входите в бюро?

Шестаков. Вхожу. Выступил на обкоме со всеми этими делами, то попал в такое положение, в какое еще никогда не попадал. Тогда начальником Управления НКВД был Гай. До меня выступило человек 20, я выступил 21-м. Никого не трогали, а меня засыпали репликами как градом. Этот Гай встал рядом со мной и буквально не давал мне говорить. Я до конца на пленуме обкома быть не мог, потому что нас вызвали в Москву, и на другой день заседания обкома я выехал в Москву.

Сталин. Вы хотите сказать, что вам не дали говорить в обкоме?

Шестаков. Да, почти не дали.

Сталин. Плохой обком?

Шестаков. Я не могу этого сказать о всем обкоме.

Сталин. Разумов арестован.

Шестаков. Я этого не знал.

Сталин. Вот я вам сообщаю.

Шестаков. Теперь все становится понятным. Тогда это в голову не могло прийти.»

Можно было бы допустить, что Шестаков и другие ораторы выступавшие до него имели хотя бы немного искренности, но нет. Они не говорили ровным счетом ничего нового, все факты это было изливанием внутренней грязи, склок. Шестаков хотел избавиться от Рубинова не потому что тот был именно заговорщиком, а потому что внутри этих преступных групп шла жесткая борьба. У них никогда не было единства, за каждую должность шла борьба. Шестаков разоблачал Рубинова, а также , начальника Управления военно-учебных заведений РККА Иосифа Славина: «Вот я хочу сказать об одном товарище. Тов. Славин – ответственный человек. Я когда-то работал под его командованием, когда он был начальником ПУАРМа на Дальнем Востоке в 1923 г. В самое горячее время драки с троцкистами, а сидели мы почти на самой границе. Тов. Славин, будучи начальником ПУАРМа, не только нами не руководил в этой драке с троцкистами, но сам нигде не выступал и, больше того, присылал к нам инспекцию, явно троцкистскую, во главе со своим помощником Шмидтом. Такие вещи забывать едва ли можно.»