Обрыв

–Ты так умело меня обманывала, прикидываясь милой, беззащитной девочкой.

Толя подходит ближе, под подошвой туфель противно скрипит стекло. Словно скребет по нервам. Рывком поднимает с пола, с силой вдавливает в свою каменную грудь.

– Я не трону тебя, моя птичка, – от его горячего дыхания по телу озноб и дрожь. – Ты же знаешь, ты моя сладкая птичка, моя куколка. Но если ты, тварь, еще хоть раз меня обманешь, я закопаю тебя живьем во дворе дома и посажу там розы.

Сильные руки сжимаются на шее, я смотрю в глаза своего мужа, а там нет ничего. Только холод. Он пробирает до костей и выбивает дыхание из легких. По щекам текут слезы, кислорода не хватает, инстинктивно цепляюсь за его руку, пытаюсь оторвать от себя.

– Я вижу, ты поняла меня.

Мерзкая улыбка, хватка на шее слабеет, его губы впиваются в мои болезненным поцелуем. Кусает, пожирает, сминая до крови, насилуя рот языком. Это так мерзко, так противно и унизительно, слезы продолжают бежать потоками, слезы боли и обиды.

Меня так же резко отпускают, не могу устоять на ногах, падаю на пол, усыпанный стеклом, царапая руки, осколки впиваются в кожу.

– Выброси все, что я нашел, это в твоих интересах, – разворачивается и уходит.

Мне страшно, мне не было так страшно, когда меня выдавали замуж, мне не было страшно, когда меня лишали девственности, а сейчас мне реально страшно.

После первой брачной ночи охрана, которая теперь будет около меня постоянно, отвезла в женскую консультацию. Милая женщина-гинеколог, осмотрев, сказала, что все в порядке, порекомендовала оральные контрацептивы. Я и не думала, что Анатолий может захотеть детей, да и сама не горела желанием– какая из меня мать?

Накупив в ближайших пяти аптеках кучу стандартных таблеток, которых хватит не на один год, методично пересыпав и смешав с витаминами в баночке, я успокоилась. Речь о детях началась примерно через год. Вначале я просто пожимала плечами и делала вид, что не понимала, почему ничего не выходит.

Я не знала, как мне жить самой в этой клетке со зверем, я не знала, какой ребенок может родиться, с какими патологиями и болезнями, ведь я понимала, что Анатолий употребляет наркотики. Я мечтала вырваться из этого плена под названием «брак», но все никак не решалась. Куда идти? Что делать? Найдут, приведут, и будет еще хуже.

Как он узнал о таблетках, я не знаю, да уже и неважно. Вон они, все валяются, разбросанные по полу, в луже духов и алкоголя. Собирай и жри, но это уже бесполезно.

Если до этого момента мне казалось, что моя жизнь ужасна, то после начался сущий ад. Толя с одержимостью маньяка вколачивался в меня каждый день, кончал глубоко и держал так какое-то время. Я плакала, умоляла остановиться, перестать быть животным, покрывающим самку. Но все было бесполезно.

Я выла от своей безысходности и обречённости. Я вспоминала свою мать, нелюбившую меня всю свою жизнь. Неужели я тоже буду не любить своего ребенка? Ребенка от нелюбимого, ненавистного мне человека. Я кричала в голос ночами от того, что не вынесу этого, я не смогу так жить, если во мне будет ненависть, а не любовь.

Возникало желание убить Толю, пока он спит, просто воткнуть ему в горло что-то острое, я представляла все это так живо и в красках,как багровая кровь заливает белоснежную постель, из горла вырывается хрип, и душа покидает бездыханное тело. Но понимала: не смогу взять грех на душу.

Так продолжалось четыре месяца, в начале осени я поняла, что беременна. Меня выворачивало каждое утро, от любого запаха и вида еды. Толя воспринял все как должное, сам отвез меня к частному доктору в дорогую клинику, выслушал все рекомендации и больше с сексом ко мне не лез.

Мне было двадцать три, когда я поняла, что уже не одна в этом мире. Услышав биение сердца, я уже любила больше жизни своего ребенка. Меня словно отпустило, все страхи и сомнения ушли. Накрыло чистое блаженство и абсолютное равнодушие к тому, что происходит вокруг. Толя как-то странно изменился, стал смотреть иначе, ходил со мной на каждый прием и волновался о здоровье.

Через два месяца он сделал мне подарок – цветочный салон. Не знаю, почему именно он, но мне безумно понравилось. Я ничего особо не понимала, но был толковый управляющий, грамотные флористы, а еще море цветов. Они были повсюду вокруг меня, разных сортов и безумных ароматов, странно, от них меня не тошнило.

Глава 25

Егор

– Мне снова придется нести тебя на руках. Зачем ты сидишь на полу?

Егор подходит, он не один, за ним парнишка в черном костюме, в кармане трещит рация, пиджак отчетливо выдает, что под ним кобура с оружием. Он несет объемный пакет, а Егор – мое пальто.

– Давай, Вер, вставай, ты снова вся ледяная.

Кутает меня в одежду, снова наматывает шарф, старается на меня не смотреть, поднимает на руки и несет куда-то по темным коридорам. Черный вход, железная дверь громко хлопает за нами. Холодный ветер с колючими снежинками обжигает лицо, прячу его в распахнутом пальто Егора.

Теплая кожа на контрасте с моими холодными губами. Прижимаюсь, пытаясь согреться, жадно вдыхаю его аромат. Цепляюсь, как за последнюю соломинку, обхватываю рукой сильную шею. Мышцы напряжены, он сам весь словно натянутая струна. Машина стоит далеко, на центральной парковке, под яркими огнями ресторана.

Едем молча. Мне кажется, что вся моя жизнь – сплошное молчание и тишина. От нее закладывает уши, хочется кричать– громко, срывая голос, но я снова молчу.

– Мы едем ко мне на квартиру, возвращаться в особняк слишком поздно, да и дороги замело.

– Хорошо.

Высотка в центре, консьерж, лифт, мы не смотрим друг на друга. Егору скоро надоест возиться со своей непутевой экономкой, и меня наконец выкинут, как собачонку, на мороз. А может, он уже что-то знает, один звонок, и Глебушка расскажет историю глупой девчонки.

– Проходи, – Егор открывает двери, пропуская меня вперед, в просторную прихожую. – Впереди кухня и гостиная, дальшеи левее– ванная.

Я киваю, мужчина смотрит, что я буду делать. Снимаю пальто и теплый шарф, скидываю сапоги, иду в сторону ванной, чтобы наконец-то согреться, меня колотит, как долбаную наркоманку. С трудом справляюсь с узким платьем, стягиваю его рывками, путаюсь, задыхаюсь. Наконец скидываю все на пол, черный кафель, белая душевая, как на контрасте, и я тут грязным пятном в этой стерильной, сверкающей чистоте.

Сажусь на дно душевой, настраиваю воду погорячее, растворяюсь в этом теплом потоке, кончики пальцев покалывает, начинает подташнивать, давление скачет, пульс бьет в висках.

Не знаю, сколько так сижу, меня окутывает пар, чувствую, что кто-то рядом, вода становится не такой горячей.

– Ну, что опять с тобой, малыш?

Егор поднимает меня с пола, прижимает к себе, гладит по лицу, убирая воду с глаз и заправляя волосы. В нем нет напора, только нежность и забота, он даже не пытается меня поцеловать, только проводит пальцами по губам.

–Ты словно девочка, что сбежала из дома и заблудилась в дремучем лесу, не знаешь, куда идти, но все равно идешь, даже дорогу не спросишь.

– Кто же тогда ты?

– А я пацан, который идет за этой девочкой, смотрит издали, чтобы не попала в беду. Ведь помощи она не попросит все равно. Гордая или глупая, не пойму.

– Глупая.

– Меня так кроет рядом с тобой, сам не пойму, что это. Так много всего. Ты безумно красивая и такая горячая, когда настоящая, хочется целовать и брать до смерти. А потом ты молчишь, ледяная, отстранённая от всего и закрытая. Расскажи мне, какая ты?

Мы стоим, совершенно обнаженные, я чувствую его возбужденный член, Егор гладит меня по мокрым волосам, спине, начинает невесомо целовать лицо и губы. Я не отвечаю, не хочу ничего говорить и портить такой момент.

– Пойдем, ты еле стоишь на ногах.

Обернув в махровый халат, ведет на кухню– именя накрывает дежавю: мы так уже ели ночью. Большая кухня, серые тона, мрамор, хром и стекло, этот мужчина определенно поклонник современных стилей, он такой же дорогой, как и все, что его окружает.

– Давай, ешь, а то на тебя смотреть страшно, того и гляди в обморок хлопнешься. У меня на тебя этой ночью грандиозные планы.

– Это какие такие планы? – с аппетитом, которого до этого не было, набрасываюсь на еду. – А чай есть зеленый?

– Будет тебе чай, а планы сто процентов интимного характера, так что набирайся сил.

Это звучит так мило и по-семейному, что ли. Интересно, каково это– вот так поздно ужинать или завтракать, иногда дурачиться, ходить в кино со своим мужем или парнем? Жить вместе, встречать его с работы, готовить обеды, а по выходным приглашать в гости друзей. Скорее всего, у Егора просто нет на это времени, как и не было его у моего мужа. Может быть, веди себя Толя по-другому, все могло сложиться иначе.

– Скажи, та девушка, в офисе– вы встречаетесь?

– Нет, уже нет, – ответ слишком резкий, видимо, ему не хочется говорить на эту тему.

– Ты был с ней слишком груб, не считаешь?

– Не считаю, она задела тебя. Единственное, не надо было ее трогать, тем более на твоих глазах. Не хочу быть монстром, способным поднять на женщину руку.

Он говорил отрывисто, сжимая в кулаке салфетку, смотрел куда-то в пол. Накрываю его руку своей, поглаживаю пальцы.

– Ты не монстр. Поверь мне, монстры не такие.

Долго смотрит на наши руки. Медленно притягивает за локоть, усаживая себе на колени. Гладит по влажным волосам, пальцы касаются лица. Я трогаю его волосы в ответ, они тоже все еще мокрые.

– Надо было высушить волосы, – говорю, заглядывая в его черные глаза, вижу там зарождающиеся огоньки пламени.

– Так высохнут.

Медленно приближается, его губы касаются моих без напора и натиска. Целует, словно пробуя на вкус, так долго, тягуче и сладко. Отвечаю, смакуя ощущения, глажу по лицу, по колючим, небритым щекам. Наши языки так же медленно сплетаются, словно танцуя свой особый танец.

– Хочу тебя видеть.

Резко сажает на стол, посуда со звоном отлетает в сторону. Распахивает халат, моя грудь с заостренными от возбуждения сосками напротив его лица. Нежно берет ее в руки, чуть сжимая, гладит, целует, обводит каждый сосок языком, вбирает по очереди в рот.

Мне мучительно-сладко, тело наливается возбуждением и истомой. Такого никогда не было, меня приучили к резкому и грубому сексу, а сейчас происходит что-то совершенно другое.

Губы Егора спускаются ниже, на живот, я отклоняюсь назад, давая ему больше места. Но он на мгновенье застывает, смотрит на два шрама, один ровно посередине, другой слева. Я инстинктивно напряглась, думая, что вот сейчас он меня оттолкнёт, увидев это уродство. Но он молчит, гладит ихпальцами. Я снова вздрагиваю, и тут он целует– нет, не шрамы, а рядом, спускаясь к обнаженной и уже такой возбужденной промежности.

Разводит шире колени, раскрывая максимально. Не трогая пальцами, скользит языком по складочкам, надавливая на клитор, всасывая его, играет, дразнит. Начинаю задыхаться, развожу колени еще шире. Почему все так медленно и безумно сладко? Подаюсь бедрами вперед, хочу прижать его голову и умолять, чтобы не останавливался.

– Такая нетерпеливая малышка. Подожди, сейчас все будет.

Он точно издевается, отрывается от моих набухших складочек, подхватывает на руки и несет куда-то в темноту.

Глава 26

Егор

Вера безумно нежная и отзывчивая, она невероятно страстная и требовательная, это все фантастически сочетается в такой хрупкой девушке. Наши тела горят. Я не тороплюсь, хотя очень трудно себя сдерживать. Покрываю поцелуями все ее тело.

Она периодически перехватывает инициативу, кусает за шею, царапает спину. Спускается к самому паху, вбирает глубоко в рот мой истекающий смазкой член. Облизывает ствол, посасывает крупную от перевозбуждения головку, проводит языком по яичкам, я дурею от этих ласк.

С неохотой отрываю от себя, укладываю на спину, снова медленно и нежно целую сам, везде. Нежная шея с пульсирующей веной, мочка уха, тонкие запястья.

– Не мучай меня. Прошу… Егор, – Вера хнычет, с силой сжимая мои волосы на затылке.

Она толкается бедрами, трется возбужденной плотью о моё бедро. Развожу ноги шире, провожу членом вдоль истекающей киски. Медленно, очень медленно вхожу в нее. Безумно узко, горячо, влажно. Руку под поясницу, натягиваю сильнее, насаживая на себя. Громкий стон, Вера что-то шепчет, откидывая голову.

– Егор…сильнее.

– Нет, девочка, только не сегодня.

Сам сдерживаюсь, чтобы не сорваться на бешеный ритм, сегодня хочу любить ее, любить медленно. Заниматься любовью, как это делают с любимой и единственной женщиной. Меня переполняют эти эмоции, даже не похоть и страсть, как это было раньше, а именно что-то нежное вырывается наружу, заполняя собой все пространство вокруг.

Я дышу этой нежностью, ловлю губами стоны и крики своей женщины. Она моя. Сейчас. Была и будет всегда. Эмоции накрывают волной нас двоих.

– Моя девочка. Только моя. Сладкая, нежная, страстная, ненасытная.

Шепчу на ухо безумные слова, вбиваюсь глубоко, медленно. Вера начинает срываться на крик, вибрация прокатывается по ее телу, внутренние мышцы сжимают член, провоцируя и ускоряя мой оргазм. Она с силой обхватила меня за шею, тело колотит в сильном оргазме. Я сам, уткнувшись в ее влажную кожу, громко и сдавленно рычу, кончаю так, что сводит ноги, член пульсирует, обжигая горячей спермой влагалище.

– Люблю тебя.

Сам не узнаю свой голос, скорее всего, Вера не слышит. Неважно, признаюсь сам для себя. Это откровение – как истина, лично для меня, не требующая доказательства. Волна наслаждения постепенно отпускает, перекатываюсь на бок, прижимая податливое тело к себе.

– Спи, малыш, – целую в лоб, ее руки обхватывают мой торс, нога закидывается на бедро, дыхание выравнивается.

Улыбаюсь, глядя на спящую в моих объятиях девушку. Такая уютная, домашняя, родная. Я четко уверен в своих чувствах к ней. А что с ней происходит, чтоона скрывает, и откуда эти шрамы, узнаю позже.

Сон накрывает, прижимаю Веру еще крепче, накрываю наши обнаженные тела покрывалом и проваливаюсь в темноту.

***

Яркий свет слепит глаза, телефон разрывается на полу в ворохе одежды. Шторы не задернуты, в спальне очень ярко. Я один посередине большой кровати. Веры нет, как и ее одежды, неужели ушла? Телефон замолкает, нотут же снова начинает звонить. Нахожу его, на экране имя Морозов. Черт противный. Сажусь, потираю лицо ладонями, только потом отвечаю.

– Чего тебе, мой любезный друг?

– И тебе доброго утра, Егор. Вера с тобой?

– Тебе какое, на хер, дело?

– Да, я обещал к ней не лезть, но дела срочные.

– Слушаю.

Морозов начинает говорить– много, долго, грамотно расставляя акценты, чтобы до меня дошло уж наверняка и задело. Я слушаю, но лучше бы я этого не слышал.

И не знал.

Жалею, что ответил на звонок.

– Ты уверен?

– Все скинул на почту, посмотри сам.

Отключаюсь, иду в душ, надо подумать. Слышу шум в стороне кухни, значит, Вера не ушла, даже не знаю сейчас, хорошо это или плохо. Долго стою под прохладными струями. Мозг начинает думать рационально, эмоции уходят на второй план. На душе противный осадок и горечь от услышанного.

Медленно одеваюсь– джинсы и рубаха. Иду на кухню, уже в коридоре запах чего-то вкусного, запах домашней еды. Вера стоит спиной, на ней моя белая футболка, она почти прозрачная, видны изгибы тела на фоне солнечного света из окна. Легкий поворот корпуса, открытое плечо, острый сосок выпирает сквозь тонкую ткань. Сглатываю слюну.

Она поворачивается, видит меня, улыбается. Открыто, искренне.

– Доброе утро. Я нашла творог, сделала сырники. Ты не против?

– Скажи, как тебя зовут?

Девушка замирает, взгляд становится нечитаемым, смотрит в глаза, не отрываясь, но в них нет ничего, снова лед и холод.

– Вера. Меня зовут Вера.

– Как на самом деле тебя зовут?

Глава 27

Вера

– Я жду ответа.

– Зачем ты его ждешь, если уже знаешь?

Откладываю на стол лопатку, выключаю плиту. Становится холодно и неуютно. Стою в почти прозрачной футболке на голое тело, хочется прикрыться и уйти.

– Не заставляй меня спрашивать несколько раз.

Слишком грубо, словно режет по живому. Отпираться и врать нет смысла, Егору все и так уже известно, он принял информацию, сделал выводы. Он успешный бизнесмен, аналитика – важный момент в бизнесе. Он проанализировал, сложил даже не два плюс два, а один плюс один. Но я продолжаю молчать, хотя знаю: говорить придется. Но душу наизнанку выворачивать не буду, никогда не умела.

– Как тебя зовут, говори!

Сильный удар ладони по мраморной столешнице. Голос вибрацией проносится по моему телу, вздрагиваю. Интересно, он сможет меня ударить? Если он чуть не задушил Снежану лишь за то, что она назвала меня подстилкой, то что он сделает со мной за ту правду, которую он хочет знать?

– Бессонова Вероника Геннадьевна, так меня зовут.

Отворачивается от меня, смотрит в окно, на залитую слепящим солнцем улицу.

– Кем приходится тебе Бессонов Анатолий?

Не хочу отвечать, вообще ничего не хочу. Не хочу, не могу больше находиться здесь, я задыхаюсь от той ненависти и злобы, что исходит от мужчины. Так же, но совсем по другой причине, я задыхалась под ним вчера, получая удовольствие. А сейчас начнется не разговор, а допрос. Что? Где? Когда? Зачем? Будет выворачивать меня наизнанку, вскрывать старые раны и выдавливать гной той моей жизни, которую я так пытаюсь забыть, и бегу, не оборачиваясь.

Сука!

– Он приходится мне мужем.

Буду говорить максимальную правду, пусть подавится. Глебушка уже постарался, рассказал в лицах, кому и кем я прихожусь. Наверняка сделал меня боевой подругой, помогающей перевозить дрянь и подавать патроны.

– Что ты делала в моем доме?

– Работала экономкой.

– И только?

– Да.

Видно, он не хочет верить тому, что ему сказали, а зря. Пусть верит, так легче. Так было бы проще, задавай он другие вопросы. Рассказала, встала, ушла, забыли друг друга. А в нем идет сопротивление и борьба. Нет хуже борьбы с самим собой.

– Как ты попала в мой дом?

– Я приехала в этот город за несколько дней до того, как пришла в твой дом. Мне нужна была работа. В кафе торгового центра услышала разговор двух женщин, видимо, одна, представитель агентства, предлагала работу другой. На столе был оставлен буклет с написанным от руки телефоном Тамары Степановны. Я позвонила и через два дня приехала в особняк.

– Как у тебя все складно. Ты думаешь, я поверю в твои сказки? Вся такая правильная и гордая, строила из себя снежную королеву, а на деле…

– А на деле оказалась подстилкой, – резко перебиваю. – Ты это хотел сказать? Словами Снежаны? Теми словами, за которые ты ее душил. Еще не поздно попросить прощения, она простит.

Поворачивается, бледный, челюсти плотно сжаты, слышно, как скрипят зубы. Делает шаг навстречу, но пошатывается и отступаетна два назад.

– Уходи. Я хочу, чтобы ты ушла, как бы тебя ни звали.

Дважды меня просить не надо. Вытирая вспотевшие руки о края футболки, иду мимо, удерживаю себя, чтобы не бежать. К горлу подкатывает предательский ком обиды и слез. Прикусываю внутреннюю сторону щеки, отвлекая себя физической болью, когда так безумно больно на душе. Я уговаривала себя не любить, не привыкать, не давать себе слабину. Но меня так накрыли эти чувства, о которых я никогда не знала. Ну вот, теперь рыдай, идиотка.

Ищу свои вещи, белье, черное платье, черное пальто, все печально-черное, как моя жизнь. Слезы текут сами, я не в силах их остановить, вытираю рукавом, чтобы Егор их не видел. Жалкое зрелище. Вообще, я никогда не думала, что мои слезы должны кого-то тронуть, они – это моя личная трагедия, эмоции, гормоны– назовите это как хотите.

Никто не подходил и не спрашивал: что со мной? Почему я плачу? Толя считал, что это моя блажь, ну, мол, иди поплачь, может, станет легче. Его они не трогали, как и мою мать, но при ней я старалась не плакать и ничего не просить. Как можно просить заботу, ласку, любовь?

Надеваю сапоги, щека искусана в кровь, чувствую ее мерзкий стальной вкус во рту. Ищу сумку, там паспорт, хоть и не мой, и деньги– без них никуда. Тянусь рукой за шарфом Егора, но отдергиваю, я не имею права на его вещи, на его жизнь, на него самого.

С третьего раза получается открыть замки на входной двери, каблуки громко стучат по каменному полу. Лифт. Консьерж. Все в точности до наоборот, как было вчера, но я одна со своими ненужными никому слезами и вагоном обид на эту гребаную жизнь.

На улице солнце, оно слепит глаза, и мороз, жуткий мороз. Чувствую, как леденеют щеки и руки. Не знаю, где нахожусь, куда идти, надо было вызвать такси и поехать на вокзал. Но как дура, поперлась на улицу, лишь бы уйти, лишь бы не видеть разочарование с примесью презрения в глазах Егора.

– Стой! Постой! Вера…Вероника!

Слышу, меня зовут, голос Егора, а я стою, словно застывшая, не в силах повернуться. Позади быстрые шаги, возникает впереди меня, закрывая собой солнце.

– Постой, послушай, я не хотел, черт…как трудно, – пытается отдышаться, пальто распахнуто, от него идет пар, он всегда такой горячий.

– Что ты не хотел? – мой голос скрипит, как снег под каблуками.

– Не хотел тебя оскорбить, я совсем так не считаю.

– А как ты считаешь? – срываюсь на крик, ком обиды, злости, отчаяния разрывается внутри. – Ты именно так считаешь, не надо себя обманывать, Егор! Посмотри на себя, ты весь такой идеальный и правильный, вешаешь ярлыки, делаешь выводы!

– Я далеко не идеальный и правильный.

– Ты получил информацию и сделал вывод, что я жена Толи Беса, пришла в твой дом обмануть, что я притворялась и играла. Что во мне нет ни капли правды, только ложь. Но скажи, какова моя цель? Не знаешь? Так вот я скажу: ее нет! Ты и твой Морозов ничего не знаете о моей жизни, почему и как я стала женой Бессонова, как жила, почему ушла… Да не трогай меня!

Егор пытается взять меня за руки, прижать к себе, я в полнейшей накрывшей меня истерике, меня колотит, как одержимую.

– Успокойся, Вера, прошу тебя. Пойдем поговорим.

– Не хочу с тобой ни о чем говорить, ты выгнал меня, сказал уходить. Я ушла! Отпусти меня!

Сквозь пелену слез ничего не вижу, горло сдавливает крик и хрип. Пытаюсь убрать его руки от себя, сажусь на корточки, накрываю голову и вою от боли, от дикой, скручивающей все тело боли.

Глава 28

Вера

– Всем лежать! Руки за голову! Сука, ты не поняла меня? Лежать, сказал!

Девушку-официантку, встретившуюся на пути человека с оружием, резким ударом кулака в голову валят на пол. Она падает, как куль, наверняка больно ударяясь, поднос с посудой и едой летит на нее, красное вино на белой блузке словно кровь.

Их было трое, огромные, с озверевшими, ничем не прикрытыми лицами. Десять часов утра, зал «Олимпии», одного из дорогих и пафосных ресторанов нашего города. Золото, белый мрамор, хрусталь, французский классицизм –Геша Штольц не любитель современного стиля, в нем нет истории, а значит, жизни.

Трое мужчин смотрятся совершенно неуместно в этой роскоши. Высокие берцы, тренированные тела под черной одеждой, начищенные стволы оружия и короткие стрижки, а еще совершенно озверевшие глаза.

В первое мгновение я решила, что это розыгрыш, абсурд, не может быть здесь этих персонажей. У кого пуля застряла в голове, и он решился на такое? Все знают– это ресторан моего приемного отца, не последнего человека в городе.

Уважаемого человека среди бизнесменов, чиновников и криминала. Все знают, кто его зять, и чем Толя Бес занимается. И тут такое представление.

Но от происходящего дальше накрыл страх. Мужчины действовали жестко, грубо, люди, что находились в зале, падали на пол. Дядя Геша, который так неожиданно пригласил меня на поздний завтрак, бормотал что-то невнятное. Я поднялась, прикрывая уже порядком увеличившийся животик руками.

Нам было уже пять месяцев. Пять месяцев пребывания в полной эйфории. Я снова придумала и создала свой собственный мир, но там нас уже было двое. Меня не волновало ничего вокруг, только мой ребенок, цветочный салон, мир полного счастья, красоты и невероятных цветочных ароматов.

Толя смотрел странно, но что-то изменилось и в нем. В глазах было больше мягкости, в прикосновениях к животу – тепла и нежности. В эти моменты я замирала, но его руки не отдергивала, и сама не отстранялась.

Я, то есть мы– ждали сына. Я знала, у него будет все самое лучшее, его отец, каким бы он ни был, свернет горы, а скорее, головы всем, кто посмеет его тронуть или отобрать. Даже его матери. Поэтому я добровольно приняла свою клетку, это мой дом, другого нет и не будет, пока в нем мой сын.

Дядя Геша стал говорить о документах, хотя я решила, что он пригласил меня так неожиданно к себе в ресторан, чтобы обговорить мой предстоящий день рождения. Он будет через два дня, сырой и ветреный февраль – не самое радостное время года, но, как всегда, даже из этого устраивали событие.