Личное дело господина Мурао

– Спасибо, господин Иноуэ.

Теперь стало понятно, почему у пожилой госпожи Имаи такой аккуратный почерк, хотя она уже утратила силы и зрение! Оказывается, это иероглифы ее внучки. Одна загадка разрешилась.

Но едва я снова погрузилась в перепечатку, как мысли вернулись к рукописи. Если за госпожу Имаи писала внучка и я заметила ошибку, то почему кто-то другой не мог написать текст за настоящего автора? Может, не под диктовку, но по указанию? В таком случае вычислить настоящего автора становилось почти невозможно.

А могла ли это быть Наоко? Логично сначала заподозрить преступника. Однако, обдумав эту версию, я решительно отбросила ее. Хотя я и не знала, как выглядит Наоко, господин Мурао должен был помнить. Если бы Наоко подслушивала разговор в рекане, он бы ее узнал.

Тем не менее, кто бы ни был автором, ему понадобилось меньше суток, чтобы написать этот текст. Может, рукопись вовсе не связана с расследованием и все это просто совпадение?

Хотя я очень люблю свою работу, в тот день мне было трудно дождаться окончания дня. Все мысли были заняты тем, как скорее найти офицера, который принес рукопись. Я не ожидала, что он сразу расскажет, кто попросил его выполнить роль посыльного, но надеялась получить хоть какую-то зацепку.

Однако была одна проблема: я почти не знала английского языка. В детстве я говорила на немецком, а благодаря еврейской гувернантке еще немного на идише. Гости общались тоже в основном на немецком, но еще немного на русском и на французском – их я тоже успела освоить. Книг на этих языках у нас было много, и часть из них я привезла с собой в Японию. Среди них были Достоевский, Тургенев, Беккет, Майринк, Камю, Ибсен и другие; всего почти сто изданий, составлявших мое наследство и сокровище. Английский же не был родным ни для кого из моего окружения, поэтому я так и не выучила его – ни в детстве, ни за годы американской оккупации. Однако я надеялась, что у офицера будет переводчик.

Я подошла к воротам фабрики, о которой говорил господин Иноуэ. Раньше я замечала, что здесь часто курят американцы, бегают мальчишки-посыльные, заходят и выходят местные чиновники в европейских костюмах. Но сейчас у ворот не было ни души.

Может, это и к лучшему. Стоило вернуться домой, все обдумать, а потом уже расспрашивать. Жаль только, что размышлять придется в одиночестве. Мысль о том, что автором рукописи мог быть Хидэо, не давала покоя, как заноза, и я не хотела делиться этим с Кадзуро. Ведь он наверняка станет защищать друга, смеяться над моими подозрениями, а может, даже расскажет все самому Хидэо. Нет уж, не стоит.

Я развернулась и пошла к станции, но потом обернулась, чтобы убедиться, что с территории фабрики никто не выходит. У ворот по-прежнему было пусто. В этот момент, поворачивая голову обратно, я столкнулась с человеком в форме.

Это был советский офицер. Он явно заметил, что я интересовалась фабрикой.

– English? – спросил он. Я покачала головой, и он продолжил: – Deutsch?

Хорошее знание немецкого или тем более русского могло вызвать вопросы. Офицер, скорее всего, начал бы выяснять, кто я такая. Любое развитие событий пугало меня. Либо он узнает о моих родителях-эмигрантах, либо местным властям не понравится мое общение с советским военным. Конечно, меня привезли в Японию ребенком, и я не должна отвечать за то, кем были мои родители и чем они занимались. Но европейская война показала, что никому до этого нет дела: тебя могут ненавидеть, арестовать или убить просто за место твоего рождения.

Пауза затянулась, и я поняла, что нужно что-то ответить. Неожиданно для самой себя я сказала:

– Jiddisch.

Теперь офицер точно запомнил меня. Встретить здесь кого-то, говорящего на идише, было почти невероятно. Хотя идиш и немецкий похожи, и знание одного могло бы объяснить понимание другого, все равно это выделяло меня. Я подумала было отказаться от разговора и вернуться позже, когда у ворот будут американцы, но быстро поменяла решение. Чем меньше я буду здесь появляться, тем лучше. Поэтому я добавила:

– Ein wenig Deutsch, – и, изображая, что плохо знаю немецкий и путаю его с идишем, объяснила, показывая на дверь редакции: – Ich arbeite dortn. Ein Ofitsir bringt mir das. Wer? Bite[23].

Офицер еле заметно поднял брови, но ответил на сносном немецком:

– Ein Mädchen hat mich gebeten, es zu machen. Sie hat mir dafür etwas Geld angeboten. Ich habe abgelehnt. Ein Amerikaner hat dem Mädchen das Manuskript genommen… verstehen Sie mich, oder? Möchten Sie, dass ich es herausfinde?[24]

– Ja, bitte, – сказала я и, желая побыстрее завершить разговор, попрощалась: – Auf Wiedersehen[25].

Офицер кивнул и пошел к воротам. Он был молодым, чуть старше меня, но, вероятно, уже участвовал в войне: говорят, в Советском Союзе многие подростки приписывали себе несколько лишних лет, чтобы попасть на фронт…

Вечером, убрав посуду после ужина, я села дочитывать рукопись. Если сюжет и стиль были ужасными, то к грамотности и словарному запасу автора претензий не возникало. Казалось, текст написал человек с ограниченным воображением, но хорошо образованный и владеющий каллиграфией. Я решила, что автор, вероятно, из бедной семьи. Учился он, видимо, усердно, но за пределами учебной программы читал только дешевые бульварные романы.

Но, если рукопись принесла девушка, почему бы не исключить Хидэо из числа подозреваемых? Я немного подумала и решила не спешить с выводами. Ведь мы с ним знакомы, пусть и немного, – если бы он хотел остаться инкогнито, то как раз и отправил бы кого-то другого. Вполне возможно, что девушка, которая принесла рукопись, была, например, его коллегой. Но зачем, зачем ему это?..

Незнакомец шагнул вперед, его фигура казалась неестественно высокой и мрачной на фоне тусклого света заходящего солнца. Он произнес глухим шепотом, который не давал понять, женского или мужского пола его обладатель:

– Ты не знаешь, во что ввязалась. Некоторые тайны должны оставаться нераскрытыми, иначе их тьма поглотит тебя.

Она невольно отступила на шаг, чувствуя, как по спине пробежал холодный пот. Но она не могла позволить страху овладеть собой. Она выпрямилась, подняв голову, и посмотрела в глаза незнакомцу, стараясь казаться увереннее, чем чувствовала себя на самом деле.

Текст был написан так плохо, что даже вызывал странное восхищение. Автор, несмотря на явную бездарность, вложил в рукопись массу усилий. Читать это было тяжело и неловко, но я все-таки пробежала записи от начала до конца, надеясь найти какие-нибудь зацепки. Однако никаких подсказок или угроз там не было. Фабула оказалась простой: девушка пришла в старый дом, получила предупреждение от таинственного человека и сумела выбраться целой и невредимой. Сюжетные повороты были такими же плохими, как и сам стиль изложения.

Я закрыла рукопись и решила пока ничего не говорить Кадзуро, но отправилась к нему за помощью в другом деле.

Было уже поздно, чтобы стучать в его дверь, но у нас с детства была хитрость. В старых кварталах Киото дома стоят очень близко друг к другу. Наш с тетей дом был небольшим, с одной комнатой, где мы обе спали. У Накадзимы был большой дом, и окно комнаты Кадзуро выходило прямо на наш сад, всего в трех сяку[26]. Если мне нужно было привлечь внимание друга, я бросала в его окно сухие веточки или тихонько скребла по стеклу длинной палкой.

Так я поступила и сейчас. Мы редко пользовались этим «телефоном» во взрослом возрасте, но сейчас был подходящий момент. Я прислушалась: да, Кадзуро проворачивал задвижку[27].

– Мне нужна твоя помощь. Я сняла комнату в рекане напротив дома господина Мурао. Надо отвезти туда мою пишущую машинку, а через три дня вернуть ее обратно. Я хочу поработать оттуда несколько дней и понаблюдать за его домом. Может, увижу что-нибудь интересное.

– Я вообще-то думал, что буду работать головой, а не руками, – ответил Кадзуро.

– В таком случае заработай головой немного денег и найми кого-нибудь для этого. Потому что я уже оплатила трое суток в рекане, и это было недешево. Из-за туристов, приехавших на Мияко одори[28], все комнаты на севере города подорожали.

– Ладно, ладно. Вижу, ты серьезно взялась за дело. Но что ты рассчитываешь увидеть оттуда? Пытаешься понять, возвращается ли преступник на место преступления?

– Скорее, хочу узнать, не собирается ли он разведать обстановку для нового преступления. И вообще, мне интересно, кто бывает возле дома господина Мурао, особенно когда его нет. Может, я сейчас и не осознаю, что именно важно – но мы ведь не можем искать только то, что нам известно.

– Да, но пока мы так и делаем. Мы все еще держим в голове Наоко как главную подозреваемую, которую нужно найти.

На следующее утро зевающий Кадзуро пришел, чтобы помочь мне отвезти в рекан пишущую машинку. К тому времени я уже упаковала ее в крепкий ящик, а также собрала принадлежности для рисования, чтобы поддерживать легенду, почему мне нужно работать у окна.

– Слушай, а не хочешь переночевать эти несколько ночей в рекане? – спросила я Кадзуро, когда мы стояли на перекрестке, пытаясь поймать такси. – Я не собираюсь там ночевать, только работать днем. Но ранние утренние и поздние вечерние наблюдения нам бы не помешали.

Кадзуро взглянул на меня с сомнением.

– Вечер еще ладно, но раннее утро точно не про меня. Посмотрим…

В этот момент к нам подъехало такси, и Кадзуро занялся разговором с водителем.

– Почему это раннее утро не про тебя? – спросила я, когда мы тронулись. – Ты же ложишься спать примерно тогда, когда я начинаю работать. Очень удобно.

– Потом поговорим, – отмахнулся Кадзуро, сидя с важным видом на переднем сиденье. После того, как я отчитала его за обсуждение расследования с Хидэо, он старался не говорить о деле при посторонних.

Когда мы добрались до рекана, нас встретила хозяйка.

– Здравствуйте, госпожа Акаги. Это мой друг Накадзима Кадзуро, он помогает мне. Если вы не против, он поднимется со мной в комнату: вещи очень тяжелые.

– Здравствуйте. Да-да, я помню молодого человека: позавчера вы втроем посещали нас с господином Мурао.

– Верно. Могу я заселиться сейчас?

– Тиеко, в комнате уже убрано? – спросила она горничную, и та кивнула.

– Пожалуйста, поднимайтесь, – сказала госпожа Акаги. – Тиеко вас проводит.

Рекан был старинный, и госпожа Акаги явно старалась сохранить его дух, чтобы привлекать туристов, которых становилось все больше. Комната была обставлена скромно, но все необходимое присутствовало: низкий столик, дзабутон[29] и, самое главное, большое окно.

Я поблагодарила Тиеко, отпустила ее и попросила Кадзуро переставить столик к окну. Он поставил на него машинку, плюхнулся на дзабутон, поерзал на нем, глядя в окно, встал, немного подвинул столик и снова уселся.

– Не особо-то здесь чего видно. Но это лучше, чем дежурить на улице, так что, пожалуй, ты неплохо придумала.

– Ничего себе – неплохо! – возразила я. – Я хоть что-то придумала, а что за весь день сделал ты?

– Я думал, – сказал он, постучав пальцем по лбу.

– Очень хорошо. Когда будут какие-нибудь успехи, расскажешь. Теперь мне надо поработать, а ты можешь идти досыпать.

Работать, наблюдая за улицей, оказалось сложнее, чем я ожидала, но вскоре я нашла способ: подвинула машинку немного и каждые несколько секунд смотрела то в рукопись, то на лист в машинке, то за окно. Однако вид оказался не особо интересным – только забор дома господина Мурао, калитка и часть стены. Остальное было скрыто деревьями и кустарниками. За первые несколько часов я заметила только пожилого человека, который пришел работать в саду. Ни самого господина Мурао, ни каких-то подозрительных лиц я так и не увидела.

Итак, первый день не принес ничего значительного. Но я и не ожидала мгновенного успеха, чтобы избежать разочарования. Задержалась допоздна, чтобы сделать побольше работы и не вызвать недовольства у господина Иноуэ за отсутствие в редакции. Когда начало темнеть, я решила, что на сегодня все и пора возвращаться, чтобы тетя Кеико не волновалась.

Чтобы не вызывать подозрений у Тиеко, я сделала несколько неудачных набросков улицы, оставив их рядом с машинкой. Это должно было убедить хозяйку и горничную в том, что я действительно пришла сюда работать.

– До свидания, госпожа Акаги. Я приду снова завтра утром. Скажите, после меня кто-то бронировал комнату?

– Да, сразу после вас уже есть запись. Но если захотите остаться еще на несколько дней, есть другая комната. Правда, окна там выходят на другую сторону, и видно только крышу соседнего дома. Зато дешевле.

– Нет, спасибо. Мне нужно видеть улицу для набросков. Но если мне еще понадобится этот замечательный вид, я ведь могу приходить за тот столик. И передайте, пожалуйста, на кухню, что у вас очень вкусно готовят.

Хозяйка, рассыпаясь в благодарностях, проводила меня до двери.

На второй день дежурства меня охватило легкое уныние: около дома господина Мурао не происходило ничего интересного. Он сам вышел утром и направился в сторону рекана, вероятно, чтобы выпить кофе. Мое сердце забилось быстрее, и я захотела спуститься, но сдержалась. Нужно было продолжать работу и краем глаза следить за домом писателя.

Момент, когда господин Мурао вернулся домой, я все-таки упустила, что вызвало у меня сильное недовольство. Если так продолжится, я рискую пропустить что-то действительно важное. Однако работа не ждала, и я продолжала разбирать рукописи.

Рукопись, которую принесли в редакцию, я теперь постоянно носила с собой, периодически перечитывая ее в попытках найти какую-то зацепку. Но ни одна мысль на ее счет не приходила, и я почти была готова рассказать о ней Кадзуро. Я решила, что сделаю это, если тот офицер не сможет ничего узнать.

Постепенно я смирилась с тем, что моя затея с заселением в рекан не принесла особенных плодов – разве что я узнала о садовнике. Из-за этого я стала реже поглядывать в окно. Но в какой-то момент, случайно взглянув на калитку господина Мурао, я увидела, как от нее отходит почтальон. Выбежать из рекана, чтобы догнать его, я уже не успевала, но понимала, что поговорить с ним очень важно.

Ближе к обеду я спустилась вниз, и хозяйка предложила:

– Хотите пообедать, госпожа Арисима? У нас сегодня соба. Очень вкусная.

– У вас все вкусно! – похвалила я, задумавшись о почтальоне. – Я бы съела что угодно, только если это быстро приготовится… Скажите, а телефон у вас есть?

– Да, идите сюда, – госпожа Акаги проводила меня к закутку, отделенному ширмой. Там на высокой стойке рядом с телефоном лежала книга номеров. – Хотите собу с мясом или с овощами?

– Неважно, что быстрее.

Я раскрыла книгу номеров, надеясь найти номер Кадзуро. Звонила я ему только однажды с работы, и телефон наизусть не помнила. Взглянула на часы: скорее всего, он как раз проснулся. К счастью, Кадзуро был дома и сам снял трубку.

– Это я. Бери такси и езжай к рекану, – сказала я, стараясь говорить как можно тише, чтобы сотрудники кухни не подслушали. – Я видела почтальона у дома Мурао. Судя по времени, он уже должен был разнести почту, но домой со службы вряд ли ушел – можем его застать.

– Понял, – коротко ответил Кадзуро, отключившись. Молодец, знает, когда не нужно препираться и терять время.

К приезду Кадзуро я как раз закончила обед. Официантка уже забирала посуду, когда он вошел.

– Пойдем, это недалеко. Госпожа Акаги, возьмите, пожалуйста, ключ – я скоро вернусь.

– Думаешь, он расскажет что-то интересное? – спросил Кадзуро, когда мы вышли на улицу.

– Не знаю. Но есть такое чувство, что иногда самые неприметные люди, обслуживающий персонал, могут знать что-то важное. Обычно их не замечают, а они многое видят и слышат. Кстати, у господина Мурао есть еще и садовник, о котором он ничего не упоминал. Возможно, он тоже окажется ценным свидетелем.

Почта была совсем близко от рекана, и через несколько минут мы уже оказались на месте. Я поздоровалась с работником и спросила, можно ли поговорить с почтальоном, который сегодня разносил письма в Накаге.

– Что-то случилось? – встревожился сотрудник за стойкой.

– Нет-нет! Просто этот человек мог увидеть что-то важное для нас. Мы не займем у него много времени.

– Ну хорошо. Горо, подойди-ка сюда!

Из соседнего помещения вышел тот самый японец, которого я видела несколько часов назад у калитки господина Мурао.

– Здравствуйте, господин…

– Акиеси.

– Господин Акиеси, у меня к вам важный вопрос. Сегодня я видела, как вы отходили от дома господина Мурао, писателя. Не замечали ли вы каких-либо странностей в последние недели? К сожалению, не могу объяснить причины, по которым это нас интересует, но уверяю, что мы действуем с ведома господина Мурао и для его пользы.

Почтальон оперся на стойку и задумался.

– Какие именно странности вас интересуют?

– Мы и сами не знаем. Может быть, какие-то конфликты около дома, необычные предметы, люди, транспорт…

– Ну вот, например, – сказал Кадзуро, – вы не видели, кто приезжал к дому на черном военном велосипеде?

– Нет, не видел. В целом улочка довольно тихая, я бы заметил что-то необычное. Хотя, – он вдруг оживился, – пару недель назад около дома я увидел гэйко[30]. Она заметила, что я принес корреспонденцию, и поняла, что я должен знать фамилию хозяина. Так вот, она спросила, не господина ли Мурао этот дом. Я подумал, что ничего страшного, если скажу.

Кадзуро встрепенулся:

– Гэйко? Не юдзе[31]?

– Нет-нет, именно гэйко. Не то чтобы это было странно, тогда уже начался Мияко одори, просто они ведь обычно не ходят по улицам вот так запросто. Как вы правильно сказали – как юдзе…

– А если бы я вам принес фотографию девушки, вы смогли бы ее узнать?

Это был неожиданный вопрос. Я посмотрела на Кадзуро: неужели он думает, что знает гэйко, которая приходила к дому Мурао? Кто же это, интересно? Мне не терпелось скорее выйти с почты и расспросить его.

Почтальон задумался.

– Можно попробовать. Я видел ее хоть и близко, но в основном сбоку. Она не обернулась полностью, когда спрашивала.

– Так я зайду через несколько дней. Спасибо, господин Акиеси.

Очевидной мыслью было, что именно Наоко нарядилась как гэйко. Это было довольно легко проверить, и я спросила:

– А сколько лет ей примерно было?

– Да совсем молодая, не больше двадцати.

Могла ли Наоко сейчас выглядеть на двадцать лет? Вряд ли, но под плотным гримом и париком возраст мог быть неясен.

Итак, мой вопрос не прояснил ситуацию. Мы вышли на улицу.

– Ты думаешь, это была Наоко? – спросил Кадзуро.

– Да, возможно. В этой истории пока больше нет женщин. Да и вообще нет других подозреваемых. А как ты считаешь?

– Я думаю, что это была юдзе. Хотя сейчас и фестиваль, но настоящая гэйко в полном облачении просто так по улице ходить не станет.

– Но он же сказал…

– Да, но я думаю, что юдзе просто нарядилась как гэйко. Ну, то есть оделась как гэйко, и все.

– А разве это позволительно?

– Если клиент хочет, то все возможно.

Я вдруг поняла, что «клиент» – это господин Мурао.

– Фу. Он бы не стал.

Кадзуро рассмеялся:

– Потому что он весь такой чистенький и приличный?

– Не думай, что я такая наивная и ничего не знаю про такие вещи. Я имею в виду, что вокруг него и так много девушек. Зачем ему это нужно?

Приятель вдруг стал серьезным.

– Да, думаю, ты действительно ничего про это не знаешь. Есть вещи, на которые нормальные девушки не соглашаются. Вот ты, например, могла бы ради него… Ладно, неважно, – вдруг отрезал он. – Мне не нравится обсуждать с тобой такие вещи. Не то чтобы я стеснялся, просто мама и твоя тетя мне голову оторвут. А теперь продолжай работу. Я кое-что узнаю сегодня, если повезет.

Я стояла на пороге и смотрела в спину удаляющемуся Кадзуро.

Кадзуро менялся. Он, конечно, уже давно не тот избалованный хулиган, который кидался в меня камнями, но все-таки недавно он позволял себе любые разговоры и шутки, не стесняясь рассказывать, как снимает интимные фотографии юдзе для их клиентов и много чего еще. Но в последнее время он вдруг изменил свое отношение ко мне.

Ко мне – или вообще к жизни?

Перерыв закончился, и я поспешила вернуться к работе.

Глава четвертая

На третий день я снова пришла в рекан. Меня грела мысль о том, что вчера мы кое-что узнали, и я не особенно рассчитывала, что сегодняшний день принесет что-то интересное, но вдруг? Как и в предыдущие дни, я начала с того, что выпила внизу чаю со сладостями, передала через хозяйку благодарность на кухню и поднялась в комнату – к рукописям, которые требовали перепечатки. Вчера после работы я зашла в редакцию, где застала господина Иноуэ, и забрала новую стопку работ.

Я заправила в машинку свежий лист и начала перепечатку. Итак, руки работают – голова думает. Молодая женщина спрашивала почтальона, не господина ли Мурао это дом. В то, что это была настоящая юдзе, я не верила – скорее уж это была Наоко, переодетая в гэйко. Для чего? Чтобы смешаться с толпой настоящих? Но это странно: фестиваль проходит в соседнем районе города, в особом театре, а на улице в Накаге гэйко, наоборот, только привлекла бы внимание. И действительно привлекла: почтальон ее запомнил.

Так прошел весь день. Я работала, поглядывала в окно, думала о том, кем могла бы оказаться та женщина, – и иногда возвращалась мыслями к рукописи, которую принесли в редакцию. Надо будет завтра найти того офицера, который обещал узнать побольше. Вчера я спросила господина Иноуэ, не искал ли меня кто, но он сказал, что нет. Забыл ли про меня тот офицер? Или хочет увидеть меня лично и что-то рассказать?

Вечером я собрала вещи и попросила Тиеко принести мне в комнату немного риса с натто[32]. Кадзуро, который должен был помочь мне с пишущей машинкой, задерживался, а я уже проголодалась.

Когда Тиеко, держа поднос, заглянула в комнату и спросила, можно ли ей войти, я не сразу ответила: все мое внимание было приковано к дому господина Мурао.

– Госпожа Арисима?

– Да-да, Тиеко, заходите, – ответила я, не отрывая взгляда от окна.

Мурао был не один: он заходил в дом с девушкой в богато расшитом кимоно. Если бы только можно было посмотреть с другого угла, я бы увидела ее лицо, но увы! Писатель с девушкой скрылись в доме, и я заметила, как внутри загорелся свет.

Я быстро поела, почти не глядя в тарелку, потому что все мое внимание было сосредоточено на окне. Но больше ничего интересного не происходило: большую часть дома Мурао скрывал роскошный сад.

Через пару минут пришел Кадзуро. Не поздоровавшись, я сразу сказала:

– Слушай, Кадзуро, мне очень нужно, чтобы ты тут переночевал! Комната забронирована до раннего утра, думаю, этого хватит.

– Для чего хватит?

– Чтобы увидеть утром, что за девушка будет выходить из его дома! Нужно будет запомнить ее приметы, а еще лучше – проследить за ней и узнать, кто она!

Кадзуро рассмеялся:

– А! Теперь ясно, почему на тебе лица нет. Да я тебе и без того скажу, что это за девушка, – я как раз шел сюда, когда они с Мурао показались из-за угла.

Я удивилась:

– Ты ее знаешь?!

– И ты знаешь: это Танака Яэ из нашего книжного клуба.

* * *

Значит, Яэ.

Да, если бы мне сказали, что у кого-то из книжного клуба отношения с Мурао, я бы, не сомневаясь, сразу указала на Яэ. Красавица, модница, дочка состоятельного промышленника, умная ровно настолько, чтобы поддерживать беседу, но не более того – конечно, вокруг нее было много мужчин. В книжный клуб Яэ пришла, как мне думалось, именно из-за господина Мурао: хотя его романы были популярны скорее у домохозяек за тридцать, сам он благодаря внешности, известности и обходительности привлекал женщин и помоложе. И, по всей видимости, пользовался этим.

– Я бы на твоем месте поискал кого попроще, – сказал Кадзуро, верно поняв, о чем я думаю. Он снова сидел на переднем сиденье рядом с водителем такси и теперь говорил со мной, развернувшись вполоборота. – Во-первых, он в два раза старше. Во-вторых, он выбирает девушек… как бы тебе сказать? Не таких, как ты.

Кадзуро, конечно, имел в виду разницу нашего социального положения. Хотя я и происходила из старинной и уважаемой семьи, в глазах местных я все-таки была скорее гайкокудзином: глядя на меня, любой мог понять, что я как минимум хафу[33]. Впрочем, мне еще повезло, что остальная кровь во мне – «белая», а не какая-нибудь филиппинская. Старики застали моду на европейское и уважали мое знание немецкого и французского почти так же сильно, как знание японского, который они считали очень сложным. Не последнюю роль это сыграло и в том, что господин Иноуэ принял меня на работу. По молодости он, как и многие в его поколении, зачитывался западной литературой, и теперь иногда просил меня читать ему вслух на иностранных языках. Когда-то он пытался их изучать, но теперь уже почти ничего не помнил и не понимал – только слушал с удовольствием.