На краю серого моря

Он много вспоминал и анализировал то время – могло ли все случиться для него по-другому? Чем же он выдал себя? Может, настороженным бегом глаз? Судорожным вскакиванием от каждого скрипа двери? Чрезмерной осторожностью? Что бы то ни было, вопреки своей воле он оказался словно пёс на цепи, дрессируемый и раздразниваемый свистом пуль, спущенный в самом конце лишь с одной целью – умереть. Но нет – Велиан был слишком озлоблен, слишком самовлюблен, чтобы просто принять и уйти.

Мир отпускает легко только лучших – за низших он держится до последнего.

– Ах, я вас понимаю! Видели бы вы, как эта новость сотрясла наш дом, что было…

Прозерпина резко оборвала свой не успевший начаться рассказ, позволяя Велиану продолжить. Вероятно, она осознавала свою привычку забалтываться, забываясь в собственных воспоминаниях, но с каждой новой встречей всё более внимательно следила за собой и за гостем, заворожённо вслушиваясь в каждый исходивший от него звук и ловя каждый жест.

– Не представляю, чтобы подобное известие оставило кого-то равнодушным. Я, разумеется, без лишних колебаний сразу понял, чего от меня требует долг перед Родиной. Как и любой другой достойный мужчина я, уладив все свои дела, добровольно вступил в ряды солдат. Ради долга, чести и дома.

– Вы не поверите! И Сильван говорил ровно так же, – изумлённо восхищалась смелостью и достоинством молодого человека призрак.

Ну разумеется, Сильван так говорил. Сам бы Велиан такую напыщенную чушь не придумал.

– Уже в марте мы стояли плечом к плечу с вашим высокоуважаемым братом на первых построениях…

15 марта – Велиан абсолютно чётко помнил дату начала своего ужаса.

– Как только я его увидел, подумал: «Вот это славный малый. С таким другом ни за что не пропадёшь». Да и не было таких, кому Сильван не пришёлся бы по душе с его-то задорным и дружелюбным характером. Мы сразу же сдружились и поклялись держаться до конца, прикрывать спины друг друга и подставлять плечо в нужную минуту.

– Я так рада, что у Сильвана был такой верный и достойный друг, как вы.

Прозерпина смотрела на Велиана с уважением и благодарностью, а он в ответ, улыбаясь, глубоко кивнул ей, изображая поклон.

– Благодарю за ваши слова, но уверяю, это мне повезло знать такого благородного и отважного человека, как ваш брат. И лишь об одном я жалею – что нам обоим не хватило моей удачи, чтобы вернуться из этого рокового похода.

При всей ненависти и страхе, которые навсегда оставили отпечаток кошмаров, только из-за всего того, что произошло, Велиан оказался в этом странном, но состоятельном доме с этой призрачной, но такой прекрасной девушкой. Он как никогда был близок тому, чего всегда желал. Быть может, липко-ужасающие ночи и не такая высокая плата за мечту.

– Я… – Прозерпина опустила глаза в остывшую глянцевую поверхность чая. – Я рада, что вы здесь.

***

– И тогда Аид, увидев цветущую красоты Персефоны, решил тотчас похитить её…

Худая рука из полупрозрачного пергамента, принадлежавшая темноволосой женщине, трепетно перевернула страницу потрёпанного томика.

Подогнув под себя ноги, женщина сидела на соломенном тюфяке, одетом в искусанное заплатками тёмное покрывало. Вместо подушки ложе венчало зашитое в тряпки зимнее пальто – зимой спалось не так мягко, ведь перед сном оно надевалось на себя. Даже лёжа, при малейшем шевелении прогнивший деревянный пол начинал жалобно скулить, но женщина ни разу не шелохнулась – её вообще словно здесь не было. Не было её выцветшего бежево-бурого или серо-голубого платья, не было расплывчатых черт лица, не было то ли тёмно-зелёных, то ли орехово-карих глаз.

– Мам, ну хватит, ты уже читала эту глупую историю. Они все скучные и ненастоящие.

Мальчик лет двенадцати, сидевший у коленей женщины на полу, раздраженно закатил глаза и попытался захлопнуть книгу в руках матери.

– Ну почему же ненастоящие? Да, это мифы, но в жизни тоже встречаются и отважные герои, и невероятные чудеса…

Женщина убрала книгу подальше, чтобы сын не мог дотянуться, и любовно погладила шершавые буквы.

– И эгоистичные боги, – буркнул себе под нос мальчишка и демонстративно отвернулся. – Что же в них настоящего, когда они там целыми днями пируют и танцуют на солнечных полянах, а мы спим на полу и довольствуемся жидкой похлёбкой.

Мальчик так и не повернулся к матери, но спиной почувствовал, как она расплылась в ласке и сочувственной улыбке, намереваясь приобнять сына сзади. Это взбесило его ещё больше, он встал и отошёл к крошечному окну, висевшему прямо под скатами низкой крыши.

Шум и грязь, пышущие весельем в более престижных районах города, прельщали его больше шума и грязи, смирно лежащих на чердаке, который служил ему «домом». Педантично расправив рукава заношенной рубашки и отряхнув короткие брючки, ребёнок стал вглядываться в элегантно одетых прохожих, вырывая их из толпы и гадая, из скольких блюд состоял их последний обед и какого цвета платье они наденут на предстоящий променад.

– А как же любовь? Любовь – это самое что ни на есть настоящее и при том самое невероятное и сказочное явление! Давай продолжим читать, и ты увидишь… – женщина уже опустила глаза обратно в строки.

– Да знаю я, что там будет дальше. Её похитят, а потом спасут, и будет она жить то с живыми, то с мертвыми. Всё это бессмысленно. Если она любила Аида, то должна была остаться с ним в его царстве, а если хотела быть с родными, то жить на земле, – не отводя взгляда от окна, мальчишка холодно кинул это через плечо, снова скептически закатив глаза.

– Но ведь чувства не так просты. Мы не всегда можем быть с теми, кого любим…

Взгляд женщины наполнился сладкой печалью и ускользнул за пределы книги и этой крошечной комнаты.

– И тогда всё, что нам остается, это устремляться к ним нашим сердцем и душой, где бы они ни были, даже в другие миры! Иногда это настолько далёко, что здесь от нас почти ничего не остается и мы бродим словно…

Но мальчик уже не слушал блаженную тираду женщины. Он смотрел в крошечное окно и думал о том, как больше никогда не спать на полу и не есть жидкую похлёбку.

***

– Идёмте же, вот – обопритесь на мою руку.

Медленно и без резких движений Велиан приоткрыл дверь, ведущую на задний двор, и повернулся к призраку с приглашающим жестом. Прозерпина боязливо переводила взгляд с протянутой к ней руки на пробивающийся через открытую дверь осколок внешнего мира, по непонятной Велиану причине не решаясь встретиться с ним.

– Быть может, будет лучше вам пойти без меня. А я тем временем подожду вас в гостиной, заварю чаю…

– О, моя милая, вы просто не можете отказать мне в прогулке в такой дивный день, – не без сарказма, но весьма дружелюбно ответил Велиан, смело беря её под фаянсовый локоток и плавно подводя к выходу.

Сегодня металлическое полотно небосвода и правда было немного легче, а может затуманенному взору и разуму это уже просто казалось в попытках вырваться из скуки непрерывного цикла. Велиан старался всё время проводить с Прозерпиной. Причина тому – страх и нежелание оставаться лицом к лицу со своими мыслями и страхами, а может в глубине его мира уже начинал теплится уголёк чего-то иного – Велиан не зарывался в размышления на эту тему и просто поступал так, как веяло.

Призрак отвечала ему, всё реже, практически никогда боле не оставляя его одного. Её постоянное присутствие было подобно прохладной ключевой воде, а он сам был путником, который вышел из пустыни и никак не мог напиться, но воздуха ему всё же не хватало.

Безвольно поддаваясь его влиянию, Прозерпина тихо ступила пару шагов по моховому ковру и остановилась. Продолжая мягко поддерживать её, Велиан остановился рядом и пристально наблюдал за ней. Оценив, что этого времени должно было хватить ей попривыкнуть, он двинулся дальше, направляя спутницу вглубь бедного сада. Но, неожиданно оцепенев, призрак вырвалась из его бережной хватки и, словно увидев ужас во плоти, ринулась обратно к дому, всем станом прильнув к двери и прижавшись лбом к холодному витражному стеклу, украшавшему её верхнюю часть.

Велиан, с трудом сдерживая свои расстроенные чувства, подошел к ней и тяжело втянул влажный воздух.

– Я не могу судить о ваших страхах, а тем более о вашей боли, но всё же заверяю вас, что моё плечо всегда в вашем распоряжении – будь то для опоры, защиты или слез.

Велиан положил тёплую ладонь на спину Прозерпины, отчего она вздрогнула, словно выходя из транса. Она слегка отринула от укрывающей её двери, но продолжала держаться за неё руками, нервно водя пальцем по узорам на стекле. Молчание заглушило всё более, чем на минуту.

– Как красиво.

Заметил Велиан, обращая внимание на золотистые лозы, увивающие поверхность дверного стекла, которые Прозерпина медитативно прорисовывала кончиком своего пальца.

– Что? – спросила она, вероятно не осознававшая ни место, в котором находится, ни движения, которые совершает.

– Этот узор, – Велиан аккуратно коснулся завитка, – очень тонкая работа, и краска даже не потемнела. Я не замечал его ранее.

Взгляд Прозерпины наконец-то обрёл ясность и сфокусировался. Теперь она осознанно, любовно провела рукой по стеклу.

– Это… это моя работа, – губы её подернулись улыбкой. – Сильван привез мне баночку этой невероятной золотой краски на день рождения. Выменял у какого-то своего приятеля за карманные часы. Отец хотел было его выругать, но, увидев мои горящие глаза, видимо смягчился.

Она простояла так ещё несколько секунд, продолжая улыбаться собственным воспоминаниям, а потом с силой оттолкнулась, подошла к Велиану и вложила свою руку ему под локоть, целеустремленно глядя вперед.

– Давайте же пройдёмся, день сегодня и верно чудный.

После короткой и малосодержательной прогулки Прозерпина весь день пребывала в несвойственном нервном возбуждении. Обойдя сад по периметру пару раз и посидев в молчании на лавочке, которую Велиан предварительно обмахнул своим платком, молодые люди вернулись в гостиную и расположились на стульях у большого окна, погружённые в собственные мысли. Заразившись от своей спутницы необъяснимым неврозом, Велиан встал и начал вышагивать по комнате, окидывая отсутствующим взглядом убранство комнаты.

С тех пор, как он здесь оказался, оно не изменилось ни капли, будто ничьё живое присутствие до неё так и не дотянулось. Даже оставляя с вечера кресло повернутым или придвинутым ближе к камину, чашку на столе, перевёрнутый пуф, на утро Велиан всегда находил их неизменно на своем первоначальном месте, что всегда заставляло его сомневаться, действительно ли вчерашний день был и не теряет ли материю его дух. Что-то в этом фундаментальном непреклонном постоянстве успокаивало, но в то же время он чувствовал себя словно замурованным в ледяной глыбе или мухой, заточённой в янтарной смоле – застывшим в пространстве и времени, дрейфующем в тёмных серых водах без ориентира и света…