Царство Давида

Он сидел в кресле, закинув больную ногу на пуфик. Его трость покоилась у руки, и мне хватило одного взгляда на нее, чтобы в голове зазвучал неприятный стук, который раздавался всякий раз, когда дед стремительным шагом рассекал по производству.

– Хорошо, – покорно согласился я, усаживаясь на стул напротив большого стола с красивыми резными ножками.

Дедушка начал читать речь с листа, время от времени поднимая глаза, чтобы проверить, насколько внимательно я его слушаю. А я был настолько выдрессирован, что и моргал только тогда, когда дед отворачивается. Наконец, закончив читать, дед отложил бумаги.

– Ты хорошо потрудился в этом году, Давид, – нехотя признался он, глядя на меня поверх очков. – Ты решил, какой подарок хочешь получить?

Решил очень-очень давно, но так и не решался сказать. Заметив смятение на моем лице, дед нахмурился:

– Запомни, внук, никто не должен видеть, как ты в чем-то сомневаешься, – с раздражением произнес старик, руками помогая себе спустить с пуфика ногу.

Набравшись смелости, я все-таки выпалил:

– Не нужно подарков, дедушка. Я хочу узнать про маму.

Дед с шумом отпустил ногу. Подошва ботинка стукнула о пол. Седовласая голова деда медленно поднялась, и, увидев тяжелый взгляд, я пожалел о том, что поделился своим настоящим желанием.

– Нет никакой мамы, – холодно отрезал старший Пожарский, прожигая меня так, словно надеялся взглядом испепелить в моей голове любые мысли о маме. – Она тебя оставила.

– Я подумал, что она может захотеть вернуться, – детская надежда сорвала слова с языка до того, как я успел удержать их контролем.

Дед резко ударил кулаком по столу, и я едва не подпрыгнул на своем стуле. Его сухие губы разомкнулись, и я приготовился к выговору, но тут в дверь постучали.

– Войдите! – рявкнул дед.

В приоткрытую дверь заглянула его помощница.

– Федор Филиппович, кто-то в мастерской разбил стекло грецким орехом. Велите распорядиться о замене?

Косматые брови деда сдвинулись еще ближе к переносице.

– Грецким орехом? – его голос налился свинцовой тяжестью.

Не понимая, в какой огонь она подливает масло, помощница будничным тоном заявила:

– Пара сотрудников видели вашего внука с рогаткой, Федор Филиппович.

Дед поднялся и уперся сухими кулаками в зеленое сукно столешницы.

– Стекло заменить в течение тридцати минут, – приказал он. – И привести ко мне мелкого пакостника.

Дед не переваривал Кирилла. Испугавшись за брата, я вскочил со стула.

– Не надо, – взмолился я.

– Не надо? – сурово переспросил дедушка. Его помощница зависла в дверях, ожидая решения.

– Это не Кир, – я похлопал себя по карманам, вспоминая, в какой именно спрятал злополучную рогатку. Нащупав палку, я вытянул рогатку и выложил ее на стол деда. – Это был я.

– Анна, займитесь стеклом, – коротко кинул дед, с особым интересом глядя на оружие, что я выложил из своего кармана. Неприятный огонек мелькнул в его ярких голубых глазах.

Не понимая, что так заворожило деда, я перевел взгляд на рогатку и увидел, как за кусок кожи, которой она была перетянута, зацепилась фотография моя мамы. Она смотрела на меня с клочка бумажки, и мне впервые показалось, будто в ее темных глазах затаилась печаль.

– Паршивец, – процедил сквозь зубы дед, продолжая смотреть на фотографию. – Врешь, воруешь…

Я приготовился к жесткому выговору и виновато опустил голову. Склонившись вперед, дед подхватил трость, и я решил, что он куда-то собрался. Мне даже стало страшно, что он лично пойдет за Киром и заставит его слушать выговор вместе со мной, но дед никуда не ушел.

– Выставь руки вперед, – скомандовал он.

Я поднял на него глаза, не понимая, для чего ему мои руки.

– Руки!

Вздрогнув, я вытянул руки вперед ладонями вверх. Дедушка замахнулся тростью и сильно ударил меня по ладошкам. Резкая боль прожгла кожу, вибрация от удара пронеслась по всему телу. От неожиданности я даже не успел вскрикнуть. Только смотрел на деда непонимающим взглядом.

– Я б-б-больше н-не б-буду, – заикаясь, выговорил я, наивно полагая, что дедушка разозлился из-за рогатки и разбитого стекла.

– Сколько раз я говорил, что твоя мать тебя бросила? – продолжать злиться дед. – А ты продолжаешь ждать, сукин ты сын!

Еще один замах, и новая вспышка боли, прокатившаяся от ладоней в самые пятки. В этот раз я знал, чего ждать, и успел зажмуриться, чтобы не видеть, как металлический набалдашник трости впивается в мою кожу.

– Услышу хоть писк – ударю сильнее, – гневливо предупредил дед, и я крепче сжал зубы, сдерживая рыдания.

Дед выдохнул, поправляя пиджак, задравшийся от замахов. Его взгляд снова упал на рогатку и, рыкнув себе под нос, старик ударил мои руки в третий раз. Я прикусил щеку, сдерживая боль. Металлический привкус крови заполнил рот.

– Это тебе за вранье, – пояснил дед. – Не прикрывай своего поганца-брата!

Я молчал, дрожа от страха. Стоял, как дурак, с протянутыми ладонями, пылающими красным после порки.

– Отвернись, – скомандовал дед, и я, словно на заводке, повернулся к стене. Едва дед скрылся из поля моего зрения, как по щекам побежали предательские слезы.

– Заплачешь – получишь больше, Давид, – чуть спокойнее ответил дед. – Пожарские не плачут.

Скрипнуло кресло, дед снова сел.

– И уж точно не ждут мамочку, – пробурчал он и принялся снова читать свою речь.

А я стоял, глядя на темную стену, и мне казалось, будто я падаю в эту темноту. По лицу текли слезы вперемешку с соплями, и я даже не мог шмыгнуть носом, боясь вывести деда из себя. Во рту тяжелым комом застрял крик, но я скалил зубы и упорно пихал его внутрь себя. Где-то в груди мой крик приняла обида, заполнившая собой сердце.

Я дрожал, ладони горели, и все внутри меня горело стыдом вместе с ними.

Минут через десять, закончив со второй вычиткой речи, дед позволил мне идти. Неприятно запахло сигаретами. Не глядя на деда, я прошел к двери. Когда моя одеревеневшая ладонь зависла над ручкой двери, дед позвал:

– Давид, посмотри на меня.

Нехотя я обернулся и увидел, как дед зажал между пальцами фотографию, что дарила мне надежду на встречу с мамой. В другой руке деда была зажженная сигарета. Не спуская с меня глаз, дед поднес огонек к фотографии.

– Не отворачивайся, – скомандовал он, заметив, как дрогнули мои ресницы. – Смотри, Давид, и навсегда запомни: эта потаскуха бросила тебя и сбежала. У тебя нет матери.

Не отрывая взгляда, я смотрел, как красивое женское лицо разъедается огнем. Закончив с пыткой, дед бросил остатки фотографии в пепельницу, где та догорела до конца.

– Я сделаю тебя сильным, – пообещал дедушка.

Я кивнул и, игнорируя боль в руке, нажал на ручку. В коридоре с кем-то по телефону разговаривал отец. Заметив меня, он изменился в лице, но лишь на миг. Сожаление быстро стерлось с его красивого лица и сменилось привычной равнодушной улыбкой.

Кир же сразу понял, что произошло. Он знал, что я попадусь с его рогаткой. Если бы дело было только в рогатке… В голубых глазах брата сверкнуло отчаяние и, некрасиво поджав губы, он приблизился, чтобы обнять меня. В свои пять лет он уже был с меня ростом, и его золотистые кудри прилипли к моему мокрому лицу. А я просто был рад хоть на секунду спрятать следы рыданий от чужих глаз.

– Прости меня, – пробубнил Кир мне в ухо.

– Никто не обидит тебя, Кир, – неровно выдохнув, откликнулся я и крепче обнял брата. – Я всегда буду с тобой. Я буду сильным.

– Я люблю тебя, Давид.

– А я тебя, братишка.

Когда я вынырнул из воспоминаний, мне казалось, что я все еще чувствую, как тело брата дрожит от переживаний в моих объятиях, но это была Регина.

– Он бил тебя снова? – спросила она, не отпуская меня, словно я мог рассыпаться.

Но я не мог рассыпаться. Даже тогда, когда очень этого хотел. Дед выполнил свое обещание – он сделал меня сильным.

– Он бил тебя? – повторила девушка, когда я не ответил. Она смотрела на стену напротив стола деда и наверняка представляла, как я рыдал, проклиная весь мир.

Бил ли он меня еще? Я кивнул. Не стал называть, сколько именно, хотя мозг считал каждый удар, куда бы он ни приходился. Не стал называть поводов, по которым дед срывался с цепи и проводил со мной воспитательные работы. Не стал говорить ей, что куда страшнее трости кочерга для камина, так кстати подвернувшаяся под горячую руку деда, когда мне было уже одиннадцать и я снова решился спросить о маме.

Чем больше он пытался выбить из меня желание найти ее, тем чаще я видел ее в своих снах.

– Я никогда не кричал, – шепотом признался я.

Я уже не испытывал стыда за то, что Регине пришлось пережить это. Она не такого ждала, когда решила уединиться со мной в кабинете деда. В глубине души я даже надеялся, что она разочаруется и оставит меня, как оставила мать. Это спасет ее. Держаться от Пожарских подальше – вот чего действительно должны хотеть женщины.

– Я хочу, чтобы ты кричал, – слова Регины шли вразрез с тем, чего я ожидал. – Хватит держать себя взаперти, Давид. Ты не твой дед. И никогда им не станешь.

Этого я боялся больше всего на свете. Стать его заменой. Быть таким же: холодным непробиваемым циником, напрочь лишенным чувств. Теплая ладонь прижалась к моей груди, и я благодарно вздохнул. Если бы у деда когда-то была любовь, он был бы другим. И я обязательно буду другим.

– Давай уйдем отсюда, – голос Регины мелодией прозвучал у моего сердца.

Я покачал головой, забыв, что в темноте она этого не увидит.

– Нам нужно найти дневник. Я не уйду, пока не узнаю, что случилось с моей матерью.

– Тогда с чего начнем?

Глава 10

– Не этим ты хотела заниматься до рассвета? – я попытался пошутить, наблюдая за тем, как Регина стряхивает с ладоней пыль после пролистывания очередного тома с книжной полки деда.

Девушка подняла на меня удивительной красоты глаза и мягко улыбнулась.

– Я хотела быть с тобой, Давид, – она обвела взглядом кабинет, в котором мы устроили переполох, и пожала плечами. – И вот я с тобой. Остальное неважно.

Я отставил в сторону кресло, обивку которого тщательно ощупывал, надеясь обнаружить тайник, и наклонился к царице, чтобы скрепить наш союз нежным поцелуем.

– Скоро придут рабочие? – спросила она обеспокоенно, поглаживая мои плечи.

– Да, нам пора закругляться, – скрыть разочарование не удалось. Я сжал кулак и с досадой ударил по столешнице винтажного стола, выкупленного на одном из аукционов.

Глаза Регины округлились, и я обеспокоенно привстал, решив, что напугал ее. После того, что ей пришлось сегодня услышать, она могла решить, что под моей крышей не все дома.

– Ударь еще раз, – неожиданно попросила она.

– Что? – я вскинул брови, не понимая просьбы.

Не дожидаясь, когда я пойму, зачем долбить кулаками стол, Регина принялась сама простукивать поверхность стола, обтянутую сукном. Каждый удар ее изящного кулачка отдавался глухим звуком, как вдруг чуть правее центральной части стола удар прозвучал иначе – так, будто дерево в этом месте было тоньше и скрывало под собой полое пространство.

– А вот это уже интересно, – пробормотал я, опускаясь на колени и заползая под стол. – Кажется, тут что-то есть.

– Что там? – Регина попыталась присесть рядом со мной, но из-за расставленных на полу книг места для нас двоих не было. Девушка попятилась и задела бедром стопку старых фолиантов. Башня накренилась и рухнула вниз, а Регина, вздыхая, кинулась собирать раскиданные книги.

– Они такие старые, – ужаснулась она. – Надеюсь, я ничего не порвала.

– Немецкая философия, – с неприязнью произнес я, вылезая из-под стола. – Зубы от нее сводит.

В свое время мне пришлось прочитать все книги в этом кабинете. А часть из них была даже не на русском.

Регина обернулась и, заметив в моих руках потертый блокнот в черной кожаной обложке, неуверенно улыбнулась.

– Это то, что мы ищем?

Я пожал плечами.

– В любом случае, это что-то интересное, раз оно было спрятано от чужих глаз в потайном ящике, – ответил я, осматривая срез с желтоватыми листами.

Где-то под завалами из книг и бумаг послышался сигнал телефона. Регина поспешила подняться.

– Это будильник. Уже пять утра.

Я подскочил следом за ней. Мы принялись расставлять книги на свои места, желая скрыть следы нашего маленького преступления.

– Нужно уходить, – я закрыл книжный шкаф и сделал пару шагов назад, взглядом оценивая кабинет.

На вид все было так же, как и всегда. И все-таки нечто в этом ужасном кабинете изменилось. Кажется, я наконец стал ощущать себя здесь взрослым.

– Идем, Давид, – Регина потянула меня за руку и, отпустив нечто очень важное и тяжелое, я вышел из кабинета следом за ней. Запер дверь и кинул быстрый взгляд на спящее производство. Однажды это все будет моим. И я должен стать тем, кто навсегда поменяет историю рода Пожарских. Тем, кто научит его любить.

***

– Почему ты так уверен, что Смольнов не станет мстить тебе? – устало спросила Регина и снова зевнула, сидя на банкетке в прихожей моей квартиры. – Ты увел у него танцовщицу.

– Он хочет со мной дружить, – уверенно ответил я, прекрасно понимая, что в слове «дружить» не было ни намека на настоящую дружбу. – Дед всегда говорил, что я в моих заставить врагов считать, что они мои лучшие друзья, но на самом деле никаких лучших друзей я, конечно, иметь не должен. Ни фальшивых, ни настоящих.

Я опустился перед Региной на колени, чтобы расстегнуть замысловатую застежку на ее босоножках. Засмотревшись на узкую щиколотку в моей ладони, я замер. Фантазия рисовала на этой изящной ножке золотые анклеты с рубиновой россыпью. Царица, принявшая и осветившая мою тьму, была достойна лучших драгоценностей моего ювелирного дома.

– Не хочу слышать ничего про твоего деда, – резко оборвала Регина. – Он страшный человек.

Вздохнув, я поднялся и протянул девушке руку.

– Это не отрицает того факта, что он очень мудрый управленец, – с улыбкой ответил я.

Нахмурив брови, Регина приняла мою руку, и я, притянув девушку к себе, поднял ее.

– Нам нужно прочитать дневник, – борясь со сном, пробормотала она.

Я осторожно положил Регину на кровать и присел на пол, чтобы полюбоваться тем, как она хмурится и морщит нос, стараясь как можно дольше оставаться в реальности.

– Нам нужно поспать, – тихо произнес я, натягивая покрывало на обмякшее тело девушки. Пробурчав что-то себе под нос, она вздохнула и, сдавшись в неравном бою, все-таки уснула.

Я же не мог забыться так просто. Прошедший день перевернул мою жизнь с ног на голову. Стоило этой змейке, свернувшейся под одеялом на кровати, ворваться в мой мир, как все в мгновение ока стало другим.

Стало наконец настоящим.

И перед сном мне нужен холодный душ, чтобы осознать, насколько я счастлив. И перестать пугаться этого чувства.

***

– У твоего деда кошмарный почерк, – проворчала Регина.

Она сидела за столом в моей футболке и листала дневник Федора Пожарского. Ее мокрые после душа волосы были собраны карандашом в пучок на затылке, и я не мог перестать улыбаться, глядя на то, как Регина то и дело заправляет за ухо выпадающие из прически светлые пряди.

Я был настолько очарован, что не мог думать о почерке деда. К тому же, тайна, которую я так долго пытался разгадать, возможно, была раскрыта в этих записях, и я, опасаясь прочесть то, что мне не понравится, оттягивал момент.

Регина покачала головой и, подвинув тетрадь в мою сторону, уткнулась в тарелку с ужином из ближайшего ресторана.

Медленно, будто сопротивляясь, я взял тетрадь в руки и принялся листать. Дед вносил в свой дневник краткие сводки по партнерам, с которыми планировал вести дела. Некоторые из имен были мне знакомы – наши давние поставщики. Я переворачивал страницу за страницей, пока не наткнулся на знакомое имя – Фатима.

– Что-то нашел? – Регина встрепенулась, заметив, с какой жадностью я принялся читать записи деда.

– Дедушка сам выбирал отцу невесту, – ответил я, не поднимая головы и продолжая читать. – Тут написано, что один из потенциальных партнеров с Ближнего Востока предложил заключить брак между моим отцом и его дочерью Фатимой.

– Что было дальше? – Регина подвинулась ближе, желая узнать продолжение, но оно оказалось слишком прозаичным.

– Дальше много цифр. Вероятно, дед считал ожидаемую прибыль от потенциального брака, – усмехнулся я. – Похоже, этот сириец был вполне влиятельным человеком.

В голове всплыли многократные упоминания деда о том, что моя мать, несмотря на то, что она меня бросила, была более высокого положения чем «та огромная баскетболистка». Может, оттого дед относился ко мне иначе, чем к Киру? Если мою мать выбрал сам дед, то почему в какой-то момент она исчезла, оставив меня Пожарским?

– Есть какие-то зацепки?

– Здесь есть адрес, – я покрутил тетрадь перед глазами, стараясь разобрать почерк. – Кажется, это в Иерусалиме.

– Что там? По этому адресу, – Регина смотрела на меня в ожидании ответов, но мне нечего было сказать.

– Не знаю. Это просто приписка в конце страницы. Может, даже не имеет отношения к моей матери. К тому же, это может быть другая Фатима.

Я вздохнул и закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо женщины, которую видел на маленькой квадратной фотографии. До того, как дед сжег ее на моих глазах. Образ отказывался складываться в голове, и я только больше разозлился.

Теплая ладонь легла на мой кулак. Открыв глаза, я увидел, как Регина смотрит на меня – одновременно мягко и уверенно. Она знала, что мы можем разгадать эту тайну. Вместе у нас все получится.

Я пролистал оставшуюся половину тетради и устало вздохнул. Пустые страницы. Будто в какой-то момент дед решил, что делиться своими секретами слишком опасно.

– Я думал, что найду в дневнике деда ответы на все, что меня волнует, – с досадой произнес я. Нежные пальчики сжали мое плечо, подбадривая.

– Твой отец на вопросы о матери реагирует так же остро, как дед?

– Нет, – я покрутил тетрадь в руках, – он просто ничего не знает. Говорит, что однажды мать исчезла, когда мне не было и месяца. А он не слишком расстроился, как ты понимаешь. Кажется, он не питал к ей теплых чувств.

– Но ведь он знает, что было до того, как они заключили брак? Кем была твоя мама? – в зеленых глазах горели огоньки любопытства, и я поймал себя на мысли, что действительно никогда не задавался вопросом, откуда пришла моя мама. Я всегда желал знать только то, куда она ушла. И почему оставила меня.

– Мне нужно с ним поговорить, – я глянул на часы и тут же поднялся. Семь вечера. – Останься здесь, я скоро вернусь.

Я уже направлялся в гардеробную, когда услышал смех за спиной. Обернувшись, я увидел, как Регина щурит глаза, осматривая меня.

– Ты правда думаешь, что я буду просто сидеть здесь и ждать, когда ты вернешься? – насмешка в ее приятном голосе открыто говорила о том, как сильно я промахнулся. Разумеется, эта царица не из тех, кто останется на привязи за запертой дверью.

– Хорошо, мы едем вместе, – сдался я, пропуская Регину в свою гардеробную.

Она еще раз окинула взглядом мой обнаженный торс и черные домашние брюки, а потом двинулась вглубь небольшой комнаты, передвигая пальцами вешалки с идеально отглаженными рубашками. Я наблюдал за тем, как ее фигурка склонилась к нижним полкам, где хранились ремни, и поймал себя на мысли, что в этой квартире никогда не было женщин, не считая тех, что приходили из агентства для уборки.

Все интрижки, что случались со мной до Регины, были настолько пустыми и лишенными чувств, что дело никогда не заходило дальше пары ночей в отеле или быстрого секса в машине на парковке. И вот я стою, смотрю на девушку, которая по-хозяйски придирчиво изучает мою одежду, и понимаю, что нет ничего естественнее, чем быть здесь с ней вместе. Странным кажется лишь то, что в гардеробной нет ее одежды. И, пожалуй, еще один момент: у нас не было секса. Пока.

Я сглотнул наваждение, искрой возникшее от того, как царица приподнялась на носочки, чтобы посмотреть, что хранится на верхней полке. Моя футболка, прикрывающая ее сочные бедра, задралась, и мой взгляд зацепился за красную оборку ее белья.

– Тут до ужаса идеальный порядок, – с укором произнесла Регина, кинув на меня осуждающий взгляд. Я с трудом отвел глаза от ее ног.

– Я вижу только хаос, – медленно проговорил я, приближаясь к царице, что пленила меня всем своим естеством. – Изумительный хаос, – я коснулся ее щеки, заставляя девушку оторваться от изучения моих плеч и поднять лицо. – И этот хаос идеальнее того порядка, что так тебя удивил.

Склонив лицо, я коснулся губами аккуратного носика. Потянулся к приоткрытому рту Регины, но девушка вдруг отвела лицо в сторону. Моя царица. Мой хаос.

– Очень соблазнительно, Пожарский, – хрипотца, прозвучавшая в ее голосе, только поддала жару в печи моего желания. – Но сейчас не время.

Из меня вырвался вздох сожаления.

– Почему? – я склонил голову на бок, внимательно наблюдая за языком тела Регины. Сомнение кольнуло внутри, и я на миг подумал, что произошедшее сегодня могло усмирить ее желание.

Регина была спокойна. Не зажималась, не отступала. Ее изумрудные глаза смотрели прямо на меня, и я мог знать наверняка – она будет честна со мной.

– Мне кажется, мы уцепились за разгадку, – вдохновленно пробормотала она. В ее взгляде драгоценными капельками сияло восхищение. – Я хочу раскрыть эту тайну. Хочу узнать, что случилось с твоей мамой. Ни одна нормальная женщина не бросит своего ребенка и не сбежит, не оставив следа. Разве не странно, что твоя мама и мама твоего брата поступили одинаково? Что, если их вынудили уйти?

Я заставил себя улыбнуться, глядя на ее красивое лицо, озаренное любопытством.

– Я не могу думать ни о чем другом сейчас, когда знаю, что у твоего отца могут быть ответы, – серьезно заявила Регина.

Покорно кивнув, я снял с вешалки черную рубашку и, застегивая пуговицы, поймал на себе потемневший взгляд царицы. Словно надеясь вернуть себе самообладание, она тряхнула головой и вышла из гардеробной.

– К тому же, я хочу, чтобы наш первый раз был особенным, Давид, – ее мелодичный голос доносился из комнаты. – Я хочу, чтобы мы оба запомнили эти чувства навсегда.

Я улыбнулся своему отражению в зеркале, и необъяснимый страх трепыхнулся внутри. Что-то во мне уже знало: мы действительно запомним эти чувства навсегда.

***

В машине я первым делом набрал отца. Тот, как обычно, ответил не сразу. Даже не знаю, смогу ли я когда-то смириться с его необязательностью.

– Давид, – с притянутой радостью пропел отец. – Странно слышать тебя, но не видеть. Почему ты до сих пор не приехал?

Я озадачился и, выруливая с парковки, принялся лихорадочно перебирать свое расписание в поисках повода, по которому должен был сегодня приехать к отцу.

– Ежеквартальный покер, – не без удовольствия напомнил он, убедившись в том, что я не понимаю, о чем идет речь.

– Покер запланирован на десятое июля, – возразил я и ровно в тот момент, как я понял свою ошибку, холодный смех раздался в телефоне.

– Сегодня десятое июля, – усмехнулся отец. – Надо же, дед прав. Эта девушка действительно вскружила тебе голову. Я всегда говорил ему, что надо учить тебя не только деньги считать. Мальчишка должен познать все искушения до того, как по-настоящему станет мужчиной. Твой брат в этом преуспел. Его видом красивой попки с ума уже не свести.

– Заткнись, – рыкнул я, с силой сжимая телефон в руках. Хотелось вцепиться в его дряблую шею и придушить. Но я не мог даже опровергнуть его слова. Мне не хотелось, чтобы Регина слышала, о чем мы говорим.

Отец одобрительно хмыкнул. Я разозлился еще больше от того, что доставил ему удовольствие вывести меня из себя. Раньше такого не случалось, как бы сильно он ни пытался раскачать меня. Контроль был сильнее.

Но сейчас… Отец был прав. Моя голова шла кругом, и я не мог этому противиться. Не хотел. Ведь впервые в жизни я ощущал себя по-настоящему живым.

– Если ты не хочешь окончательно лишиться покровительства деда, советую тебе явиться и покаяться, – явная издевка в голосе отца заставила меня скривить лицо. Желая меня добить, он добавил нарочито приторно: Сынок.

Ничего не ответив, я сбросил вызов и швырнул телефон на приборную панель. Крепче сжал руль, лавируя между машинами. Когда злость немного поутихла, я слегка повернул голову, чтобы рассказать Регине о словах отца, но она меня опередила.

– У твоего телефона достаточно громкий динамик, не переживай, – бесцветно отозвалась она. Я заметил в руках девушки тетрадь деда. Регина задумчиво смотрела в окно, поглаживая кожаную обложку.

В салоне автомобиля повисла неприятная тишина, нарушаемая только шумом дороги.

– Слова моего отца ничего не значат, – заверил я.

Регина тихо усмехнулась.