Улыбка, изменившая мой мир…

«Держал бы свой рот на замке, и ничего подобного бы не произошло, идиот!» – в сердцах выругался я, трясущимися руками завязывая шнурки на кроссовках, и мысленно приготовился выйти на общественное порицание

Добравшись до класса, я нерешительно взялся за ручку и тревожно замер, страшась войти. Сердце бешено колотилось; хотелось сбежать отсюда как можно дальше и не оборачиваясь, ведь за этой дверью меня ожидали лишь унижения и страдания. Пришлось собрать в кулак всё мужество, на которое я только был способен в тот момент, и, не давая себе времени на сомнения, немедленно пройти внутрь.

Войдя, я первым делом огляделся: Мередит нигде не было; одноклассники занимались своими делами; никто не обратил внимания на мой приход.

«Фух, пронесло. По крайней мере, первый урок пройдёт спокойно», – радостно промелькнуло в голове, и, унимая дрожь в коленках, я добрёл до своего места и расслабленно шлёпнулся на стул. Прозвенел звонок, однако Мередит так и не появилась. И на следующих уроках её также не было. И, хоть меня и радовала отсрочка экзекуции, на душе вдруг стало неспокойно.

На следующий день беспокойство только усилилось: Мередит снова не пришла на занятия.

В голову стали предательски закрадываться подозрения, что причиной её прогулов мог послужить я. Но я пытался гнать от себя прочь дурные мысли.

«Это просто обычная ссора. Люди ссорятся каждый день по всяким мелочам, – успокаивал я себя. – Да, я наговорил ей грубостей, но это же не повод делать что-то с собой».

Почему я решил, что она навредила себе? Да я и сам не знал ответа на данный вопрос. Наверное, моё раздутое эго, подпитанное ребяческой гордыней, считало, что весь мир вращается исключительно вокруг меня, и мнение столь важной персоны априори считается непреложным и авторитетным. За этими невеселыми размышлениями прошёл ещё один день

На третий день Мередит также не пришла. Я был в панике. Вчерашние мысли лишь прочнее укрепились в моей голове.

«Убийца, ничтожество, душегуб», – кричала моя совесть, и я не мог сосредоточиться ни на чём другом, кроме как на этом писклявом обвинительном голоске. Её слова душили меня изнутри; к горлу подступал горький ком.

В какой-то момент я внезапно осознал, что по моим щекам потекли обжигающие слёзы. Я наскоро вытер их и, убедившись, что никто этого не заметил, уткнулся с головой в учебник, загородившись им ото всех как ширмой.

Дома я тоже никак не мог найти себе место. Ничто из того, чем я обычно занимался, не помогало отвлечься, и, проведя весь вечер словно на иголках, я обессиленно рухнул на кровать и провалился в спасительные объятия сна.

На четвертый день она появилась. Сказать, что я был рад – ничего не сказать.

Внутри всё словно заново ожило, и я впервые за эти несколько дней перестал слышать треклятый писк в голове, отчего смог наконец вновь спокойно вздохнуть полной грудью. Даже мысли о том, что она расскажет классу о том инциденте, никак не могли на это повлиять. Я был просто искренне счастлив, что Мередит жива и невредима, а я не стал виновником её ухода из жизни в столь раннем возрасте.

После первого урока я покинул классную комнату, чтобы купить себе бутылку минералки в местном автомате с напитками, так как из-за волнений в горле совсем пересохло. По возвращению я обнаружил на парте небольшой клочок бумаги. Я удивлённо взял его в руки, развернул и прочитал содержимое:

«Увидимся после уроков в парке за школой. Я буду ждать тебя на скамейке возле фонтана».

И подпись: «Мередит».

Глава 5

– Привет. Ты всё-таки пришёл, – посмотрев на меня и слегка улыбнувшись, сказала Мередит.

Она не выглядела злой или расстроенной, так что я почувствовал лёгкое облегчение. Однако вина, терзающая меня все эти дни, заставила рот произнести слова:

– Пожалуйста, прости меня, Мередит!

– За что ты извиняешься?

– В тот раз я не хотел обидеть тебя. Нет… наверное, всё же хотел. Но это было мимолётное мелочное желание эгоиста, вцепившегося в собственные убеждения! Пойми, я так долго был одинок; считал сближение с людьми бесполезной тратой времени. Ведь все они самодуры, натягивающие маски притворного дружелюбия, чтобы извлечь максимум выгоды из общения с другими, и совершенно не заботятся о той боли, что оставляют после себя. Но ты… ты заставила меня усомниться в правильности этих убеждений. Я… не понимаю тебя. Твоё существование, как бы сказать… вызывает во мне множество противоречивых мыслей. Твой образ пай-девочки, любимицы класса совсем не вяжется с твоими словами, сказанными мне тогда. Однако самой загадочной для меня всегда оставалась твоя улыбка… Как бы я ни старался углядеть в ней хотя бы намёк на ложь, сколько бы не смотрел на тебя в попытках уличить в лицемерности – всё оборачивалось ничем! Всё, что я видел в улыбающейся тебе – неподдельную искренность. Такой поразительной улыбки я ещё никогда не видел! А в день нашего разговора я просто запаниковал. Во-первых, ты была первой, не считая коротких разговоров с родителями по телефону, с кем я заговорил за последнее время. Во-вторых, любые мои попытки найти подтверждение подозрений относительно тебя не увенчивались успехом, и я… я внезапно почувствовал, что продолжись всё так – мой внутренний мир просто не выдержит и лопнет на мелкие осколки. А это перечеркнуло бы всю мою жизнь до этого, и я… испугался. В отчаянии не нашёл ничего лучше, чем потворствовать своим недостойным желаниям. Не смог совладать с ними. Поступил так, как те, кого всё это время презирал и ненавидел. Кретин! А когда ты не появлялась в школе, и вовсе решил, что мои слова побудили тебя что-то сделать с собой. Знаю, звучит глупо, но я места от волнения себе не находил! Вина душила меня, потому, как только увидел тебя сегодня – решил непременно извиниться! Правда, не знал как, пока не нашёл твою записку. Поэтому и пришёл. Прости!

Мередит, слушавшая меня на протяжении всего этого дёрганного, сбивчивого, сопровождающегося нервной жестикуляцией монолога и сохранявшая серьёзное выражение лица (лишь раз, на моменте, когда речь зашла об её улыбке, она смущённо опустила глаза, а на бледных щеках выступил розовый румянец), звонко рассмеялась, заставив меня растеряться.

– Дурачок. Какой же ты дурачок, – отсмеявшись, весело протянула она. – Я не приходила в школу потому что подхватила простуду и лежала дома с температурой, ведь, как ты помнишь, в тот день было довольно прохладно. А за тот случай я никогда и не злилась на тебя.

– Тогда почему же ты заплакала в тот раз? – опешил я от такого ответа. «Да что же, чёрт побери, твориться у нее в голове?!»

– Просто я тоже наблюдала за тобой. Я видела твоё отчуждение и очень хотела заговорить, но не решалась подойти. Не хотела привлекать к тебе ненужного внимания со стороны одноклассников. А когда нам всё же выпала возможность поговорить наедине – сразу же всё поняла. Осознала твои боль, тоску и одиночество, что ты хранил все эти годы в себе, и мне стало так грустно, что слёзы сами полились.

«Всё-таки, она действительно ангел, который спустился с небес на землю, дабы спасти души грешников, что волочат на ней своё жалкое существование», – подумал я, отвечая на свой давний вопрос. – Так зачем же ты позвала меня сюда?

– Я хотела послушать твою историю. Знаю, звучит довольно надменно, ведь мы толком даже и не знакомы, но я, правда, очень хочу помочь тебе. Поэтому расскажи мне, что произошло с тобой в прошлом, – попросила она и улыбнулась, как и тогда, при первом своём появлении в нашем классе. И моей жизни.

Ох уж эта её улыбка… Казалось, улыбнись она также горе, вставшей на пути, и попроси дать ей возможность пройти – та в мгновение ока раскололась бы надвое, безропотно освобождая дорогу. Ну а куда мне тягаться с горой, поэтому я решился всё рассказать. Выложил всё как на духу и о своём детстве, и своих притворных родителях, ставших фундаментом той стены, которой я отгородился от всего мира. Когда я закончил рассказ, лицо Мередит выглядело довольно печальным, и она сочувственно произнесла:

– Бедняжка. Ты просто слишком рано повзрослел.

– И что мне делать, Мередит? Как ты поможешь мне? Сможешь ли ты заставить моё сердце петь? Сможешь ли разжечь во мне снова огонь?

Услышав это, Мередит вновь рассмеялась.

– Это же строчки из той песни, которую так часто крутят по местной радиостанции, разве нет? Зачем ты так драматизируешь?

После таких слов я почувствовал себя идиотом.

– Просто мне нравится эта песня, да и ситуация показалась подходящей… – смущённо проворчал я. – Ну так что? Сможешь или нет?

– Смогу, – утвердительно кивнула она. – Встретимся завтра на этом же месте после уроков. И возьми с собой сменную обувь.

***

На следующий день мы снова встретились возле старого фонтана. Я только хотел спросить Мередит, что же такого она придумала, но не успел и открыть рта, как она взяла меня за руку и повела по направлению аллеи.

Выйдя на неё, мы оказались в центре оживлённой улицы. Люди брели по ней, поглощённые своими мыслями и совершенно не обращали на нас никого внимания. Растворившись среди них, мы побрели вверх по тротуару и, преодолев примерно пару кварталов, завернули за угол дома, расположенного в конце переулка. Пройдя ещё несколько метров, мы остановились у железного забора, за которым располагалось ветхое двухэтажное здание. Я узнал это здание. То был детский приют, фотография которого красовалась на тех самых листовках. Я растерялся, недоумевая, зачем она привела меня сюда, но на мой вопрос Мередит лишь загадочно улыбнулась и жестом пригласила пройти внутрь. Пройдя через главные двери приюта, мы попали в прихожую. Глядя на полки, заставленные грязной обувью, я понял, что для чего нужна была сменка, и, переобувшись, мы проследовали в следующую дверь.

Она вела в узкий коридор, в конце которого нас встретила женщина на вид лет сорока пяти. Она обладала приятной внешностью, однако возраст всё же брал своё: на выразительном лице кое-где проступали морщины, а в копне чёрных волос, собранных на затылке в хвост, можно было разглядеть седые пряди.

– Это тот друг, о котором ты говорила? – спросила она Мередит, оглядев меня с ног до головы.

Мередит кивнула.

– Что ж, будем знакомы. Меня зовут Маргарет Винтрефол, – представилась женщина и, протянув мне руку, добавила: – Буду рада любой помощи.

Я, всё ещё не понимая гениального замысла Мередит, в свою очередь, тоже представился и ответил на рукопожатие.

Маргарет пригласила нас проследовать за ней. По пути из разговора с ней, я узнал, что Маргарет – владелица этого приюта, и что одна из его работниц приболела, поэтому им нужен был кто-то на замену, и Мередит порекомендовала меня.

Минуя лабиринты коридоров, мы вышли в большой, залитый светом холл, в котором весело играли дети. Их было немного, всего шесть человек, среди которых три мальчика и три девочки.

Самому старшему на вид было не больше двенадцати лет. Возраст остальных колебался: примерно от шести до десяти лет. На девочках были надеты потрёпанные временем платьям, а мальчики, в свою очередь, были облачены в мешковатую одежду, явно неподходящую им по размеру. На полу были разбросаны старые игрушки, некоторые из которых были безнадёжно поломаны. В углу около стены стоял грубо сколоченный деревянный шкаф, полки которого пестрили затертыми и переклеенными скотчем корешками книг. Недалеко от него располагался старенький пузатый телевизор.

При моём появлении дети тотчас притихли. Маргарет представила меня им, сообщила, что сегодня я буду помогать Мередит присматривать за ними и убежала на кухню готовить ужин. Моя неожиданная помощница также покинула меня, сказав, что ей нужно переодеться. Так и остался я стоять, один, в центре незнакомого зала, под пристальным вниманием любопытных детских глаз.

Последний раз я разговаривал с детьми, когда и сам был ребёнком. С тех пор прошло немало времени, поэтому я был совершенно обескуражен и не знал, что мне следует делать. Из замешательства меня выдернул тоненький детский голосок, явно принадлежавший одной из девочек:

– Дядя, не могли вы прочитать вот эту сказку?

Я перевел свой взгляд на неё. Девочка лет шести протягивала мне книжку, на обложке которой была изображена деревянная кукла, державшая в зубах орешек, а из темноты на нее глядели злобные маленькие крысиные глазки. Я знал эту сказку: мама раньше читала её мне в детстве.

Я взял книгу, присел на стульчик, стоящий возле стены, раскрыл её и начал выразительно читать, стараясь подражать дикторам из радиопередач. Дети расположились подле меня на полу. В какой-то момент в зал вошла Мередит, одетая в футболку с логотипом какой-то, неизвестной мне, группы, и джинсовые шортики, позволяющие оценить всю красоту её длинных стройных ног. От неожиданности я на секунду потерял дар речи, невольно прерывая чтение, на что она лишь игриво улыбнулась мне, присаживаясь на пол рядом с детьми.

Читать стало сложнее, потому что почти все мысли были заняты видом её прекрасных ножек, но, сделав над собой усилие, я всё же дочитал книжку до конца. Дети поблагодарили меня и разбежались по комнате в поисках нового развлечения, оставляя меня и Мередит наедине.

– Не такой уж ты и ангел, если бросила меня одного с незнакомыми детьми, – укоризненно заметил я, от возбуждения перепутав в голове все диалоги.

Она весело хохотнула:

– Ангел? Так ты обо мне думаешь?

Я ужасно смутился, но решил не подавать вида.

– Я уже начинаю в этом сомневаться.

– Ладно, ладно, прости меня. Просто мне показалось, что ты сможешь найти с ними общий язык, – объяснила свой поступок Мередит, а затем лукаво сощурилась и добавила: – И, как видишь, я не ошиблась.

– Мы просто читали вместе книжку. Не думаю, что нашёл с ними общий язык.

– Но ты ведь мог им отказать, разве нет?

– Мог, – вынужденно признал я.

–Но всё-таки не отказал. Ты откликнулся на их просьбу, а значит, вы достигли взаимопонимания. По-моему, это вполне подходит под определение "найти общий язык". Или я не права?

Её аргумент был словно стальной таран, противостоять которому у меня не было ни желания, ни необходимости. Поэтому я просто кивнул и сменить тему, которая беспокоила меня с самого появления Мередит в холле:

– Почему ты так одета?

– Потому что это моя повседневная одежда. Я всегда хожу в ней по дому.

"Стоп, стоп, стоп, стоп, – пронеслось у меня в голове, – дому? Что это значит?".

Но не успел я озвучить свой вопрос, как Мередит продолжила:

– Ох, прости, я ведь не сказала тебе: я здесь живу

– Как живешь? Ты что, тоже воспитанница этого приюта? – удивлённо вопросил я.

– Не совсем. Тетушка удочерила меня после смерти моей мамы, когда мне было девять лет. Так что официально я считаюсь её приёмной дочерью. Но это не имеет никакого значения, потому что она любит нас всех одинаково, как своих родных. Это очень хороший и заботливый человек, – с теплотой произнесла Мередит.

– А что насчёт твоего отца?

– Я никогда не знала его. Он бросил семью ещё до моего рождения. И до сих пор его местонахождение мне неизвестно.

Я был ошеломлён. Как, несмотря на все те невзгоды, что с ней случились, Мередит могла продолжать так улыбаться?

Думая об этом, мои проблемы показались мне мелочными и незначительными. Я почувствовал себя слабаком, который, раз столкнувшись с суровой реальностью, поспешил забиться в самый дальний и тёмный угол, не желая ничего предпринимать. Мне вдруг стало за себя стыдно.

– Фред, Пит, перестаньте задирать Мэри! – нарушил мои мысли строгий оклик Мередит. – Отдайте ей куклу, немедленно!

Я решил посмотреть, что происходит. Двое мальчиков, судя по всему близнецов, так как внешне они были практически идентичны, перебрасывали над головой девочки, той самой, что попросила меня прочитать книжку, тряпичную куклу, а она, прыгая изо всех сил, пыталась поймать её. Но так как близнецы были гораздо выше неё, все попытки малышки вернуть куклу были тщетны.

– Если вы сейчас же не вернёте куклу – останетесь сегодня без ужина!

Угроза подействовала: мальчишки немедленно возвратили игрушку и поспешили как можно скорее ретироваться. Похоже, перспектива лечь спать с пустым желудком, совсем не прельстила близнецов.

Мэри подняла куклу, бережно отряхнула и прижала к себе. Было заметно, что девочка едва сдерживается, чтобы не заплакать, но упорно сопротивляется. "Она непременно вырастет сильным человеком", – невольно отметил про себя я.

– Прости за это беспорядок, – вздохнула Мередит, возвращаясь к своей привычной спокойной интонации. – На самом деле они не плохие, просто не знают, как подступиться к Мэри. Она больше предпочитает проводить время в одиночестве, поэтому всё частенько оборачивается так.

Немного помолчав, она внезапно стукнула себя кулачком по лбу, параллельно закусив при этом язык и прикрыв один глаз. Я как-то случайно подсмотрел подобное в одном из набирающих популярность среди подростков японском мультфильме, но и не думал увидеть когда-либо вживую. Получилось мило, особенно если учитывать её природную красоту… В общем, я раскраснелся как помидор и стремительно отвернулся.

– Ой, я ведь так и не представила тебе детей, – разъяснила причину своей спонтанной выходки Мередит. – Итак, с близнецами и Мэри ты уже познакомился. Троих оставшихся зовут Мэтью, Элизабет и Мелисса.

Мэтью сидел на стульчике со скрещёнными ногами и делал вид, будто читает газету, время от времени прерываясь на покуривание воображаемой сигары. Элизабет неспешно расставляла по полу растрескавшуюся пластмассовую посуду, по всей видимости готовясь накрывать на стол, а Мелисса, что-то мурлыкая себе под нос, расчёсывала длинноволосую куколку. Было не сложно догадаться, что они играли в дочки-матери, изображая типичную идеальную семью.

При взгляде на это в голове начали всплывать воспоминания о собственной семье и их притворстве, наложившем тяжёлый отпечаток на моё детство и последующую жизнь. В общем, всё то, что я так усиленно старался забыть. Удушливая горечь мгновенно стиснула горло; дыхание участилось. Я вдруг почувствовал головокружение и слабость и решил, что вот-вот потеряю сознание, если бы не голос Маргарет, вернувший меня в реальность:

– Еда готова. Идёмте ужинать!

Я с трудом поднялся со стула: ослабленные ноги плохо справлялись с весом моего тела. Увидев перед собой обеспокоенное лицо Мередит, я лишь коротко кивнул, отвечая на её немой вопрос. Она взяла меня под руку, чем слегка удивила, и мы всей гурьбой двинулись в столовую.

В коридоре стоял чудесный аромат; мой живот негромко заурчал. Войдя в обеденный зал, нас встретили большой накрытый стол и Маргарет, которая расставляла по нему тарелки, накладывая в них еду. Основным блюдом были мясные котлеты, а гарниром служило картофельное пюре. В плетёной корзинке дымился тёплый домашний хлеб, порезанный на равные кусочки, в центре стола гордо располагался большой пирог, рядом с которым стоял кувшин с молоком. После того, как все расселись, мы взялись за руки и, дождавшись, пока Маргарет закончит произносить молитву, приступили к ужину.

Я думал, что ужин пройдёт спокойно, но не тут-то было. Близнецы, минуя основное блюдо, решили сразу приступить к десерту и немедля устремили свои руки к пирогу. Фред находился ближе, поэтому заветный кусок заполучил раньше брата. Но как только он взял его – тут же получил по руке деревянной ложкой. От неожиданности мальчик отпрянул назад и с силой плюхнулся на стул, который не смог простить такого непозволительного отношения к себе и, накренившись вбок, опрокинул Фреда на холодный пол. Это очень развеселило Мэри, и она звонко рассмеялась. После минутного замешательства, её смех подхватили и остальные.

После того, как все отсмеялись, а Фред вернулся за стол, атмосфера за ним разительно изменилась. Каждый, наперебой, стремился рассказать услышанную шутку или интересную историю; поделиться с остальными пережитыми за день событиями. То и дело слышался искренний детский смех и мелькали счастливые улыбки. Все мои тревоги, навеянные недавними воспоминаниями, быстро испарились, а на душе стало так легко и радостно, что я тоже решил присоединиться к разговору. Так и прошёл наш ужин – весело и непринужденно, оставляя лишь приятное впечатление. Позже, в качестве благодарности, я помог хозяйке помыть посуду и выбросил мусор. Затем Мередит отправилась помогать Мэтью, Элизабет и Мелиссе с домашним заданием, а мы с близнецами и Мэри играли в монополию.

Фред и Пит, как я и полагал, были слабыми игроками и поэтому вылетели первыми, растратив все свои сбережения впустую.

Мэри оказалась неожиданно сильной соперницей. Она довольно грамотно распределяла ресурсы, не раз прижимала меня к стенке. Сначала я хотел с ней посоревноваться, но после третьего раза сдался и позволил выиграть. По лицу девочки было видно, что её распирает гордость, однако она делала вид, что нисколечко не удивлена своей победой. Я решил подыграть ей и, сделав грустное лицо, сокрушённо вздохнул, сетуя на проигрыш младшекласснице, на что Мэри чуть было не расплылась в улыбке, однако быстро взяла себя в руки. Позже, закончив с уроками, к нам присоединилась Мередит и остальные дети, и всё оставшееся мы время играли во всевозможные настольные игры.

Около десяти часов вечера я засобирался домой. Мередит вызвалась проводить меня, но, едва ступив за порог, я почувствовал, что кто-то потянул меня за рукав. Обернувшись, я увидел Мэри. Она протянула мне шоколадную конфету, одну из тех, что Маргарет раздала детям после ужина, и смущённо произнесла: " Спасибо, что подыграли мне. Приходите ещё". Я был растроган: девочка, несмотря на все обстоятельства своей жизни, не только не вешает нос, но ещё и делиться последней конфетой с незнакомцем, которого увидела впервые.

«Мог бы и я стать таким, если бы не опустил руки? Может, если бы я пытался, то смог бы найти с людьми общий язык? Может, в конце концов, это я трус, спрятавшийся под маской одиночки, не способный ответить на чувства других собственными?» – мысли, одна за одной, проносились в моей голове. И снова до боли знакомый треск.

Только на этот раз я почувствовал грусть. Однако было в ней что-то неуловимое. Некая призрачная надежда на то, что я всё ещё способен что-то изменить в своей жизни. И я решил, ухватиться за неё, как утопающий за соломинку. Ведь, пока есть такие как Мередит, Маргарет, Мэри, мои суждения о том, что все люди эгоисты и лицемеры в корне не верны.

Вежливо отказавшись от конфеты и поблагодарив её, я сказал, что непременно зайду ещё и вышел из зала. Молча мы дошли до прихожей. Переобувшись в уличную обувь и собравшись уходить, я спросил у Мередит, можно ли мне прийти завтра, на что она, улыбнувшись, утвердительно кивнула. Придя домой и упав на кровать здесь, в тёмной однокомнатной квартире, я, вспоминая этот вечер, впервые ощутил всю тягость своего одиночества…

***

После этого я каждый день приходил в приют. Помогал Маргарет с работой по дому. Уборка, ремонт, который был мне под силу, хождение по магазинам и прочие мелочи по хозяйству.

Маргарет в действительности была такой, какой её описала Мередит. Добрая и отзывчивая. Она нередко угощала меня сладостями в знак благодарности за помощь, часто интересовалась моим самочувствием, успехами в школе, личной жизнью. В общем, всем тем, чем не интересовалась моя родная мать.

Я не хотел расстраивать её, поэтому всегда твёрдо отвечал, что всё хорошо, умалчивая о том, что так и не завёл школьных друзей, да и вообще – все в классе делают вид, что меня не существует. Учёба же не являлась для меня чем-то сложным, просто я не видел смысла вкладывать в неё какие-либо усилия, в связи с чем оценки были по большей части просто удовлетворительными. Естественно, об этом я тоже ничего ей не говорил. Пару раз разговор заходил о девушке, но мне было стыдно говорить о подобном, ведь я даже ни разу не целовался, какая уж тут девушка, потому быстро переводил тему.

Вместе с Мередит мы присматривали за детьми. Ходили на прогулки, помогали старшеньким с уроками, читали книги и всячески развлекались. За всё время, проведённое с детьми, я очень привязался к ним.

Мэтью был очень умным и ответственным мальчиком, нередко помогал с мелкими поручениями. Элизабет имела все задатки стать хорошей домохозяйкой. Иногда помогала Мередит готовить ужин в те моменты, когда Маргарет отсутствовала. Мелисса обладала очень артистической натурой и порой разыгрывала для нас какие-либо сценки, которые вычитывала в книжках. Я на полном серьёзе считал, что, став взрослой, она непременно будет великолепной актрисой. Близнецы Фред и Пит были местными заводилами. Они никогда не сидели на одном месте больше, чем на минуту. Бывало, такое поведение доставляло нам неприятностей, но всё обходилось. В основном же, с ними было очень весело. Возможно, из них вышли бы неплохие комики, не будь они такими ветреными. Ну и наконец, Мэри – моя любимица. К ней я привязался больше всех. Да и она всегда была рада меня видеть.