Порождение сына

По комплекции он меньше меня, но бочки на руках с правого хука свалят даже быка.

– Очнулся?

– Что ты мне дал? – наглаживал я брови.

Коэн оторвался от двери и подошёл к кровати, сел на корточки.

– Позволишь?

Не дожидаясь ответа, он начал водить перед моими глазами пальцем.

– Следи за движением, – указывал он мне.

Я покорно водил глазами из стороны в сторону.

– Я дал тебе обычные нейролептики, – всё же ответил он мне, – без токсинов и примесей.

Коэн достал телефон с фонариком и проверял, как сужаются мои зрачки. Результат его не обрадовал, но и не разочаровал.

– Но, видимо, они лишь заглушают психоз, – констатировал Коэн.

– Не понимаю, о чём ты.

– Гложишь себя? – убрал он фонарик и строго осматривал мои полные дизеориентации глаза.

– Про что ты?

– Ты говорил во сне. Кошмары?

– Скорее, бред.

– Ну, поделом, – скрывал за улыбкой неприязнь Коэн.

Он продолжил осмотр, приходя к неутешительным выводам.

– Как давно не пил таблетки? – по-докторски, отстранённо расспрашивал меня Коэн.

– Не знаю, – прикидывал прошедшее время. – С аварии. Сутки, может.

– С аварии? – поднял Коэн бровь. – С аварии прошло три дня.

Меня это искренне удивило: неужели час проходил за два?

– И зачем ты пришёл?

Я не успел ответить Коэну, как из спальни выбралась Ани-Мари. Она миновала мужа и присела рядом со мной, поглаживая моё плечо.

– Что с тобой? – по-матерински обратилась она ко мне. – Ты не на шутку нас напугал.

– Я… Мне звонил… Матус.

Коэн в удивлении приподнялся, попятившись назад.

– Кажется, ты ещё в бреду.

– Лидер секты? – уточняла Ани-Мари у всех, кто находится в комнате, потому что не верила в подобное, но после повернулась вновь ко мне. – И ты пришёл…

– Да, – перебил Ани. – Мне нужен Коэн.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – она приложила ладонь к моему лбу.

Моё лицо сделалось камнем. Ани-Мари молча смотрела то в один, то во второй мой глаз. Я кинул взгляд на Коэна, что опешил, сложил руки на груди и прикусил губы, смотря на свою жену.

Не желая продолжать диалог, тем более такой резкий, без прелюдий, Ани-Мари тотчас скрылась на кухне, подхватив с собой Артура, что подсматривал за дверью одним глазом.

Коэн пошёл вслед за Ани-Мари. В разочаровании, что никто не желает поддержать мою идею, я закрыл глаза и на ощупь побрёл за всей оравой.

На кухне, со стенами из белого мрамора и дорогой утварью, которую я видел в детстве по телевизору, считая, что такой ремонт – выдумка, стояли глубокие тарелки, противни и как минимум две сковороды, полные еды и закусок.

Неподалёку от места готовки, ближе к панорамному окну, стоял обеденный стол, такой же мраморный, прибитый к полу. С него смотрела Ани-Мари, сдавленная противоречивыми эмоциями.

Рядом с ней Артур ковырялся в тарелке, пытаясь вилкой захватить побольше гороха. Коэн доводил до готовности мясо у плиты и, повёрнутый спиной ко мне, кивнул в сторону:

– Присаживайся.

Я кратко пожал плечами и прошёл вглубь. Усмотрел за окном, как шелестит листва, хоть ветра не было. Скуля от сдающихся мышц, что будто скрестились между собой и невыносимо болели, я сел.

– Давно ты подтолкнула Кона к готовке? – спросил я с лёгкой улыбкой у Ани-Мари.

– Он любит нас побаловать. Когда не в командировке.

Я посматривал за Артуром, что усиленно захватывал горох и, пытаясь сдержать баланс, завести их в рот.

– Баловать он вас любит, да? – спросил у Артура.

Он лишь услужливо улыбнулся.

– Если бы нас так кормили в детстве, – пробурчал.

– Говорят, – подходил Коэн с несколькими тарелками в руках, укладывая каждому по порции, – «готовить – это как писать музыку. Одно неверное движение – и всё испорчено».

– Пахнет великолепно.

– Ешь, Макс, – заботилась Ани-Мари. – Выглядишь, будто неделю не ел.

– Паста аль форно с соусом бешамель, – отвечал на мою лесть Коэн. – Пальчики оближешь.

Коэн отобрал тарелку с горохом у Артура и поставил более приемлемое блюдо.

– Про тебя тоже не забудем, парень, – трепетал по волосам Артура Коэн освободившейся рукой.

– Я думал, ты умеешь готовить только на гриле, – подшучивал над Коэном.

Тот уселся за своё место и вдохнул приятный запах, доносящийся из тарелки.

– Я быстро учусь, – подмигнул Коэн.

Коэн схватил свои ладони так, что на тыльной стороне лежали пальцы, и пододвинул их к груди, закрыв глаза. Он начал нашёптывать молитву, которую произносят «Целом» перед едой.

Смотреть было, мягко говоря, неприятно, зная, что творится на улицах. Ани-Мари заметила мой недовольный вид и кивнула, словно говоря: «Не понимай, но принимай».

За отцом повторил и Артур, совсем не понимая данного жеста – просто впитывая, что делают взрослые.

– Приятного аппетита, – после коротких благодарностей Богу Коэн схватил вилку.

– Приятного, – в ответ, почти хором, пожелали мы.

Соблюдая правила не говорить с набитым ртом, мы замолчали. Я действительно не слышал визгов, очереди автомата, лозунгов за окном, но одна только мысль покрывала меня мурашками.

Счёт шёл на секунды. Чем раньше я начну этот неприятный диалог, тем будет лучше.

– Я понимаю, что говорил тебе, – обратился к Ани-Мари, уткнувшись в тарелку. – Но это шанс не только для меня, но и для матери.

Ани-Мари не смогла сдержать смех, прикрыла рот рукой.

– В какой момент ты начал думать о маме?

– Это важно не для меня или её. Это важно для тебя.

– Знаете, – пытаясь отвлечь нас от ссоры, произнёс Коэн, – это великолепная еда. Макароны – основа, бешамель – роскошь. Сыр – власть.

Коэн ткнул вилкой в дымящуюся пасту, показывая слой томатного соуса.

– Горечь реальности, – наивным тоном сказал Коэн. – Паста пропитывает всё. Сверху корочка хрустит. Вкусно. Но внутри всегда что-то пережаренное или слипшиеся. Отличная аллегория общества, верно?

Коэн искал поддержки в наших недоумённых глазах.

– Итальянская кухня, как и любое искусство, подражает жизни. Расслоение, отчаяние, несправедливость – это ведь наша история, не так ли? Власть закрывает на это глаза, а такие, как Манн, паразитируют на этой системе. Но, – он сделал паузу, подняв вилку с кусочком пасты, – если макароны, соус, сыр и специи объединятся, смешаются в гармонии, что получится?

– Вкусная паста? – с сарказмом я спросил у него.

Коэн улыбнулся.

– Не просто вкусная, нет. Идеальная. И точно так же мы можем стать чем-то цельным. Прекрасным. Главное – помнить, что даже пережаренный кусочек пасты может стать частью чего-то удивительного.

Коэн вновь посмотрел на пасту.

– И раз общество не может пока вырасти до этого, так почему вы должны? Вы семья, которой у меня никогда не было. Я не хочу вставать меж двух огней, но, Макс…

– Ради чего ты хочешь попасть в «Порог»? – перебила мысль Ани-Мари.

– Я потерял след. Многое сделал не так и хочу исправить ошибки.

Все внимательно слушали меня. Кроме Артура: он наслаждался едой и на взрослые разговоры ему было откровенно насрать. Но, обдумывая, стоит ли мне открывать душу в данный момент, слова поневоле вырвались из рта:

– В тот момент, когда мне сообщили, что я ухожу в долгосрочный отпуск без определённой даты и возможного будущего, когда моё имя находилось под запретом целых пять лет, я пришёл в свою полупустую квартиру после развода с женой, залез на самую верхнюю полку, достал старый револьвер, подаренный человеком, которого потерял, – я сделал паузу, вспоминая искорёженное лицо Йозефа, – и засунул его в рот. Тогда должен пронестись гул выстрела, но я сидел так долго, что залил слюной штаны. Я думал. Думал, что именно должен выбрать. Что именно должно пробить: выстрел или справедливость? Видя меня рядом, – с искренним вопросом я обратился к Ани-Мари, которая пыталась сдержать накатившиеся слёзы, – что именно должно было пробить? Ошибся ли я? Мне кажется, что да, но правду я не помню. Кошмары, которые крутятся и крутятся, не дают мне покоя. И, если у меня есть шанс даже не исправить, а хотя бы узнать потерянную правду, которую я не хотел принимать, я хочу это сделать. Ради этого я хочу в «Порог». И я могу помочь тебе.

– Мне? – удивилась Ани-Мари.

– Я знаю, как можно вернуться в наш двор. Я бывал там в вылозки. Знаю тот путь, который не знает никто. Я помогу вам, – смотрел я на Коэна и Ани, – а вы поможете всему миру.

– Претенциозно, – с сомнением скривился Коэн. – Ты совершенно пренебрегаешь своим рассудком, верно?

– Думаешь, там осталась доля здравого смысла?

– Ты не понимаешь опасность своего положения, – закипал Коэн. – Мы рискуем малым, наш план гладок, хоть и страшно оставлять Артура, но вот ты… Ты ведь потеряешь себя.

– Малым? – удивился я. – Мы на пороге второй гражданской войны за фабрику кошмаров.

Меня скорёжило от цитирования Йозефа.

– Я знаю, что мы можем сделать, – в полголоса говорил я. – На крайний случай.

Коэн понял мой взгляд. Мы общались кивками, зная, какие негласные действия предпринимаются там, за пределами разумного.

– У меня нет иного выбора, – продолжал я яростно убеждать двоих под волнующим тиканьем часов. – И я предлагаю помощь.

В знакомые гляделки играли уже Ани-Мари с Коэном. Коэн моргнул первый, выдохнул и вылез из-за стола. Смотрел на Артура, беззаботно поглащающего жирную еду. Масло стекало у него по губам.

– Он до сих пор не говорит, верно? – повернулся к Ани.

Она лишь сжала губы. Вернулся Коэн с картой местности «Порога».

– Значит так, – потянулся Коэн. – Формальности в виде статуса D – малая из частей: бланки заявлений валяются под кроватью, а печати, даже сейчас за завышенную плату, можно достать сегодня вечером. Самое сложное в нынешнем положении дел – найти лазейку.

– Туннели? – предположил я.

– Те туннели, через которые мы раньше проходили, завалили. Оставшиеся, возможно, завалят сейчас, с «Куполом».

– Это по твоей версии гладко?

– Для начала дослушай, – скривил морду Коэн. – Ведрана сможет провести нас тихо и незамеченными.

– Ведрана?

– Да. Боевая девчонка. Снайпер, ветеран гражданской. Списали за ранение челюсти.

– Отлично, – возмущался. – Девчонка будет вести матёрых проникновенцев.

– А тебя сильно пугает отсутствие члена? – спросила Ани-Мари.

– Туше.

– А дальше, – продолжил Коэн, – всё не так сложно. Попадём к военным – покажем статус D. Попадём «Целому» – они меня знают. Твою сохранность гарантировать не могу, но если успеешь сказать, что пришёл по приглашению Матуса до того, как тебе отрежут голову, может повести.

– Мирная религия, да, Коэн?

– Что посеешь, то и пожнёшь, – уколол Коэн мой скептицизм.

– И что, это все трудности?

– Помимо токсинов флора-паразитов, зеркального леса, болота и «толчков», что перемешивает все опасности? Да, думаю, нам особо ничего не грозит.

– Всё равно звучит слишком сладко, – я подвергал сомнению план.

– Никто точно не знает, как изменят программу «Купола», – включилась в диалог Ани-Мари.

– Да. Никакие связи не помогут. Может, тебе лично рассказывал Павел?

– Я всего лишь работаю на его канал, а не пью с ним с утра кофе.

– Поэтому, чтобы избежать рисков и последствий, нам стоит делать всё быстро и аккуратно, не привлекая внимания, и двигаться чётко намеченному пути. Значит, уйдёт у нас как минимум два дня, если уж тебе нужно попасть к Матусу. Итак…

Коэн начал рассчитывать путь, взяв карандаш в руки.

– Я не особо вдавался в подробности его нахождения.

Я чувствовал себя виновато из-за неосмотрительности. Коэн посмотрел на меня с раздражением и застывшим вопросом, идиот ли я, а после подправил голос.

– Раз мы так стройно всё решили, тогда, может, мужчинам стоит сделать перекур?

Тон его был вопросительный, но смысл был утвердительным – мы встали в унисон и побрели к балкону, что выходил в уютный закрытый двор. Я заглянул в пачку – все сигареты отсырели. Коэн предложил мне свои, ароматизированные.

Вежливо предложил мне огонёк, а уже после поджёг свою, попыхивая. Мы смотрели, как добравшийся смог сплетался с сигаретным дымом. Коэн согнулся к решётке и прищурился.

– Да, – протянул Коэн, – время идёт, а всё будто одно. Скажи?

Коэн пытался завязать как можно дружественный диалог, однако я не проникся, смотря в квартиру: Ани-Мари о чём-то весело беседовала с Артуром. Я завидовал ей белой завистью.

– Как часто подходят с просьбой сфотографироваться? – спросил Коэн.

– Дай Бог вспомнят, назвав «этот, как там его», – ухмыльнулся.

– А когда-то выйти из дома не мог, – утопал в ностальгии Коэн. – Как же я нещадно был рад быть частью вашей культуры. Общество ГРЖ – как же гордо это звучало.

Коэн напомнил мне про гражданских расследователей журналистов. Но мне будто мало что говорило это общество – кивнул только, будто помнил.

– А потом что? – погрустнел Коэн. – Сгнобили. Манн скупил все СМИ, кто не согласен – того давно убили. Заточили нас в информационный концлагерь, управляя чисто животными инстинктами и воюя за наши секунды. Стагнация прогресса за дешёвый дофамин. Один ты остался – ветеран. Хрен пойми как. Хотя, я знаю.

– Что ты хочешь сказать мне? – взбесился я на полунамёки.

– Я ведь помню весь шум. Ты, может, заглушил его, но, давай откровенно, – мозги твои давно каша. Да, я сгладил углы для Ани-Мари: попадём на военных – срать им на наши бумажки. Застрелят и разбираться не будут при изоляции. «Целом» на поражение каждого забьют. Блокпосты за сто километров, болота и споры. Но знаешь, какая самая большая опасность? Ты – самая большая опасность. Ты и только ты пополнишь кладбище «Порога». Я знаю, научен.

Коэн расправился и подошёл ко мне, нервно шевеля челюстью.

– Ты же понимаешь, что это твоя последняя вылазка? Правды хочешь? Я этими сказками не проникся. Кому ты эту правду расскажешь? Ты же не тупой. Тогда не смог, сейчас сможешь? Когда благоразумное правительство устраивает цирк, чтобы убить неугодных, которых сами расплодили? В это время ты думаешь, что всю правду расскажешь? Нет, – перебиваясь хохотом, мотал головой Коэн. – Ты-то помнишь всё. Помнишь, вот и гложет. Как компромат спалил, как Баварца прибил. Тебе же подсоском просто надоело быть. Хотел вырваться из тени, себя показать, а потом Манн нарисовался, все СМИ сделались подконтрольными. Ничего не добился, бесился на «Целом» – вот и жизнь прошла, да? Кризис среднего возраста и тому подобное.

– Смотри-ка, – начал я издевательски посмеиваться над Коэном, – тебя в секте научили мораль читать? А правда, что твои ребятки деревню сожгли по идеалогическим причинам, глаза не мозолит?

– А, та знаменитая деревня, которой ни на картах, ни в документах? – обвинил меня во лжи Коэн. – Не туда сворачиваешь, Макс.

– От тебя требуется только проходка. Или что, побольше бабла хочешь? – полез я в кошелёк за хрустящими купюрами.

– Да пошёл ты, – дёрнул Коэн меня за руку, после чего кошелёк повалился на пол. – Твои ублюдские деньги, из-за которых геноцид устроят? Просто хотел предупредить.

Коэн осмотрел кухню, понял, что Ани-Мари его не видит, и злостно выставил передо мной палец, зачитывая предупреждение:

– Тебе не нужны лишние трупы? Хорошо, устроим. Лишь малейший психоз, помешательство – пуля в голову. Каждый «толчок» – осмотр. Намёк повторения твоего прихода, угроза или обсуждение «Целом»…

– Всё сказал? – рявкнул я, затягиваясь.

Коэн промолчал.

– Какого чёрта ты её не отговоришь? – спросил у растерянного Коэна, украдкой показывая на Ани-Мари.

– Отец умер, брат бросил. Госпожа Рената хоть и не была святым человеком, но старалась до конца жизни держать себя в руках.

Коэн забычковал фильтр в пепельницу, потянулся к ручке балкона, но притормозил, обращаясь ко мне через плечо.

– «Целом» лишь козлы отпущения. И ты знаешь это. Твоя мать – не дьявол во плоти. Просто ты видишь в себе её. Ты думаешь, действуешь и приходишь к тому же, к чему и она, поэтому бесишься. Бесишься и становишься извращённой версией матери. Просто не обманывай себя. И ответь честно, ради чего тебе нужно попасть в «Порог»?

– Правда.

Коэн принял ответ в штыки, но сжал кулаки, только бы не сорваться.

– В рот твою правду. Ты паршивая овечка. Не знаю, зачем Баварец тебя взял.

– Взаимно.

Коэн оставил меня наедине на балконе. Я продолжал смолить, недовольный надменным придурком, за которого вышла моя сестра. Его нагон не дал мне ответа, стоит ли мне искать других людей или он снизойдёт милостью.

Лицемерная свинья, что пытается очистить честь благотворительностью и помощью жадным до крови бабуинам. В груди жгло, слюна густела. На улице поразительно тихо.

Зашёл в дом. Никого на кухне. Слышал странный писк, доносящийся из комнаты – только из телевизора, будто вышли на перерыв. Малость смутившись, шёл на зов. У телевизора столпились.

Ани-Мари прикрывала рот рукой, Коэн будто впал в ступор, а Артур обращался к матери, не понимая, что происходит на его любимом детском телеканале. Я прошёл ближе.

Огромная надпись «Профилактика» с прыгающим значком по углам вместо программы с яркими, кислотными персонажами. Нет бы включить повтор программы, но и детей запугать надо.

Я с нежностью улыбнулся, до конца не понимая, чему именно был так рад.

– Началось?

Все переглянулись, осознавая, что, какие бы мы планы не строили – они вмиг поменяются. Осознавая, что спустить время на болтовню – самое худшее, что мы сейчас сделали.

– Артур, – глядя мне в глаза произнесла Ани-Мари, – собирай вещи. Мы идём к тёте.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПОЖАЛУЙСТА, ПОКИНЬТЕ ТЕРРИТОРИЮ

Мило беседуя с женщиной лет шестидесяти на соседнем участке, Ани-Мари поглядывала на нас, стоявших поодаль. Я прокручивал пальцы вокруг оси, дабы сестра поторопилась.

Коэн требовал скорого заполнения бланков, советуя поторапливать булки людям с другого конца, но делал это так сладко, даже в некотором роде заигрывая, что мне самому захотелось быстрее ему помочь.

Артур резвился с соседним мальчишкой на лужайке. Детский хохот заполонил сумрачную улицу, и свист за пределами таун-хауса не проходит барьер.

Однако с падающей на город ночью отчётливее виднелись яркие свечения – рыжие, пылкие, крупными мазками на чёрной мгле. Завораживающее зрелище огня пугало ровно так же, как и манило.

От беспокойства там отвлекал Артур здесь. Непосредственность ребёнка разоружала: искреннее ребячество ещё незаполненного сосуда, не травмированного кровожадными, отравленными реалиями.

Счастливое детство, которого я мог лишь пожелать у потолка перед сном. У потолка, который я, перенимая паттерны взрослых, именовал Богом.

– Я произвёл перевод половины указанной суммы, – хоть и злился, но довольно услужливо и подбирая слова бурчал Коэн в динамик. – Всё остальное после подтверждения, и чаевые сверху, если курьер окажется на месте в точное время.

Для общего понимания положения дел мне необходимо было зайти в телефон, но боялся железяки в кармане больше, чем огня. Страшила не столько мысль, как именно дегуманизировались толпы, а что игра не стоила свеч. Что потраченные деньги ушли впустую.

Рука сама, без моего ведома, схватилась за экран, скроля последние всплывшие обновления ситуации. Палаточные городки, сожжённый флаг, первый труп, который оказался не трупом, а кучей красных тряпок, но все настолько поверили в жестокую расправу, что закрывали глаза на раскрывшийся контекст.

Самое удивительное – каждая фракция причисляла труп к своей: одни говорили, мол, это ксенофобы зверски забили мигранта, но вторые тут же пылко возражали, что это «якобы мирные фанатики» решили поиздеваться над представителем Злитчедом. Злитчедом молчала.

Злитчедом удивительным образом вообще не пытался с ноги влететь в морды недовольных. У репрессивной системы импотенция. А вот Манн, в свою очередь, лез на баррикады, говорил с недовольными из разных групп. И говорил очень уверенно.

Конечно, вокруг него присутствовало толпище охраны, однако он без стеснения говорил с каждым воткнутым в его щёку, рот, бровь микрофоном, сообщая, что скоро всё решится. Вердиктов он не осмеливался произносить, однако двусмысленная ухмылка говорила больше. «Купол» неизбежен.

Его попытки заработать доверие и массивность в глазах электората говорила мне не столько о том, что он серый кардинал или защита лица Злитчедом, сколько, что такими выходками он стремился сесть за власть.

Отменить антимонопольный закон, который со скрипом, но всё же приняли, после чего ему не придётся стесняться своей империи, который он раздробил для вида, делегировав ближайшему кругу управления, а сам будет способен крутить колёса и шириться всё больше и больше.

Либо я теряю хватку и не настолько дальновиден, как он. Всё, на что я способен, как и диванные аналитики – впустую рассуждать, что творится в чужой голове за закрытыми дверями.

Ощущение себя не как глас народа, способный манипулировать бесящимся правительством от раскрытия правды, как и где они обосрались, а лишь глав. редом интернет-издания, работающего на эмоции, а не на сухую констатацию, ставит меня в унизительное положение.

Посмешище ли я? Смеет ли кто меня осуждать за выбор? Осуждать некому, как и некому вспомнить, кем я был. Сможет ли кто подтвердить, что есть я?

– Что там? – подкралась Ани-Мари.

Она спросила довольно тихо, очевидно простояв с пару секунд перед тем, как задать вопрос, но для меня это было настолько неожиданно, что, подпрыгнув, я чуть не выронил телефон из рук.

– Я, – растерялся, несколько раз заикнувшись, – я не знаю.

– Всё настолько плохо? – уточнила Ани-Мари, что вопрос стоял про положение общих дел, а не только наших личных.

– Народ жаждет крови, – с каплей досады обобщил все прочтённые новости.

– Закономерный итог, – цыкнула Ани-Мари. – Наверно, это неправильно говорить, и я ругаю себя за подобные мысли, но иногда я жалею, что родила Артура. Из-за собственного эгоизма подвергла очередного человека ужасу.

– История циклична, – успокаивал её. – В жопе всегда есть просвет.

– Пытаешься успокоить меня туалетным юмором? – пыталась скрыть выскочившую улыбку Ани-Мари.

– Раньше помогало. Да и сейчас, смотри, – указал я на трясущиеся уголки её губ, после чего она не сдержалась и всё же улыбка растянулась до ушей.

– Да пошёл ты, – нежно толкнула меня в плечо Ани.

Вмиг она вновь помрачнела, взглянув на Коэна. Тот заметил пристальное наблюдение с ожиданием скорейшего вердикта и выставил палец вперёд, чтобы мы подождали.

– Удивительно, что после всего вы до сих пор остались вместе, – с щепоткой претензии сказал Ани-Мари.

– Он прекрасный человек, – мантрой убеждала себя сестра, – со своими тараканами в голове. Если бы я могла изменить своё прошлое, я бы его не меняла и оставила всё как есть.

– Завидую.

– Ты слишком пессимистично смотришь на свой выбор, – подбадривала Ани, поглаживая моё плечо.

– Как в нашем мире есть место такому добру, как ты?

– У нас семья такая, – глаза Ани заиграли искрами, – противоречивая.

– Хрен знает, как остались ходить по этой земле, хм? – спросил её.

– Как точно и красноречиво, Макс Велки.

Коэн поблагодарил оператора с той стороны и счастливый побрёл к нам.

– Одеваемся и быстро едем. Говорят, дивизии уже стягиваются.

– Загвоздка. Нужно заехать ко мне, – ставил условия.

– Возьмёшь мою одежду.

– Не в одежде дело.

Коэн с подозрением посмотрел на меня.

– У нас мало времени.

– Нам всё равно по пути. Хочешь быть в безопасности – заедешь ко мне домой.

– Каждая секунда на счету, – взрывался Коэн. – Я сейчас потратил зарплату на два месяца жизни лишь на аванс и рискнул репутацией, чтобы что?

– Коэн, – баюкала пыл мужа Ани-Мари.

– Нам нужно выдвигаться прямо сейчас, – обернулся Коэн к Ани, – я жопу рвал.

– Это нам известно, – раздражал Коэна.

– Коэн, – коснулась плеча мужа Ани, – пожалуйста.

Коэн вновь смотрел на меня, растопырив ноздри от злости.

– Надеюсь, после этого мы никогда не встретимся, – сказал Коэн.

– Не каркай, – издевательски я сплюнул за плечо.

Ни слова не говоря друг другу второпях, мы зашли за минимумом необходимым – рюкзак и аналогом «Ратлита», который Коэн потряс передо мной в предупреждение, – залезли в кроссовер и умчали прочь.

В окне я увидел того молодого охранника. Он не заметил меня – был увлечён последними новостями, всплывающими в телефоне. Мы проезжали по пустынным подворотням в слабом освещении.

Фонари помаргивали, а маяками являлись пожары, охватившие Бельнус. Радио говорило об атаке на электростанции, обвиняя «Целом», заочно обзывая их террористической группировкой.

Я не имею ни малейшего представления, где мне искать Матуса среди огромной зоны под градом пуль, где ты не враг, а лишь цель с красной точкой во лбу. Наверно, есть смысл попробовать дозвониться.