Роковое решение

В этот раз, когда Борис пригласил меня на ужин, я, честно говоря, напрягся. Знал же, что Женька уехала к Тоне. Предполагал не очень-то приятный разговор со мной о Журавлеве. Я был уверен, что он знает о романе Женьки с Павлом. Ну или во всяком случае, догадывается. И, конечно же, у него накопилось много вопросов ко мне. Я был уверен, что он станет задавать мне неудобные вопросы, возможно даже, дело дойдет до его унижения передо мной, пожелай он узнать подробности, чего я боялся больше всего.

Поэтому я был приятно удивлен, когда Борис, встретив меня на пороге своего дома, сразу же попросил сопроводить его в Подольск, к Антонине.

– Борис, о чем речь?! Конечно, я поеду с тобой.

– Ну вот и хорошо.

Он даже потер руки, как человек, который справился с трудным делом. Вздохнул с облегчением и только после этого пригласил меня на кухню, где уже был накрыт стол на двоих.

Выглядел он плохо. Бледная кожа, заостренный, покрасневший, как от мороза, нос, глаза с нездоровым блеском, как если бы слезы подступили совсем близко. Он был несчастлив, и, глядя на него, я снова испытал чувство вины. И какое счастье, что у меня хватило ума не затевать разговор о Журавлеве!

– Ты ешь, ешь! – Борис подвинул ко мне тарелку с мясом. – Я же знаю, что ты забываешь пообедать, что у тебя куча дел…

Странное дело, но только после этих его слов я и принялся за еду, а до этого даже аппетита не было. Конечно, я был голоден, с самого утра, вернее со вчерашнего вечера, ничего не ел. Хотел объяснить ему, почему мне даже кофе выпить не удалось, но промолчал.

Хотелось спросить, зачем мы едем к Тоне. Забрать Женю или только проведать? Пусть сам расскажет.

Борис тоже перекусил, после чего сказал, что ему нужно переодеться, и ушел к себе. И тотчас на кухне появилась няня Соня.

Это была приятная чистенькая, слегка полноватая женщина неопределенного возраста. Ни морщинки, ни какого-либо другого намека на возраст. На ней был голубой свитерок и длинная светлая юбка. Всегда молчаливая и улыбчивая, на этот раз ее было не узнать. Ее буквально прорвало, и она затараторила. Голос ее был мягкий, словно ее горло смазали маслом.

– Господин Ребров, вы уж простите меня, что я вот так врываюсь на кухню и мешаю вам кушать. Но вы все знаете про эту семью, вы – большой друг нашей Женечки. Скажите, она вернется? Мишу вернут домой? Вы не подумайте, я не ради себя интересуюсь, я не останусь без работы, у меня хорошие рекомендации. Просто Женечку жаль, и к Мишеньке я привязалась. Да и не хочется, чтобы они развелись. Меня пока не увольняют, значит, надежда еще есть. Борис Михайлович мне так и сказал: «Вы, Соня, можете оставаться в доме сколько пожелаете, до возвращения моей супруги, она сейчас в отъезде. Но можете и поехать домой, но только не отлучайтесь из города, поскольку вы можете понадобиться в любую минуту».

– Что, вот так прямо и сказал? – удивился я и одновременно обрадовался. «Может, я чего не знаю?» – Так подумал я, слушая Соню.

– Я вот что подумала. Они, конечно, поссорились. Галина Петровна говорит, что Женя у своей подруги Тони в Подольске, это здесь недалеко. А что, если и мне тоже туда поехать, чтобы присмотреть за Мишенькой? Как вы полагаете, господин Ребров?

– Меня зовут Валерий, – смутился я. Вот уж господином меня точно еще никто не называл. – Я думаю, что до особого распоряжения Бориса Михайловича вам не следует ничего предпринимать. Даст бог, они помирятся, и Женя вернется. Так что предлагаю вам просто набраться терпения и подождать.

– Хорошо. Я так и поступлю. Не знаю, может, вы и встречаетесь где-то по своим делам с Женей. Пожалуйста, если увидите ее или будете разговаривать с ней по телефону, скажите ей, что я их жду. И, если понадобится, могу приехать, куда она только скажет.

– А сами вы не пробовали ей звонить?

– Нет. Я понимаю, в каком она сейчас состоянии, как ей трудно. Думаю, если она захочет, то сама мне позвонит.

Сказав это, Соня, эта милая и деликатная женщина, выбежала из кухни. Вероятно, она не хотела встречаться здесь с Борисом.

У меня же внутри полыхала огнем новость, которая жгла меня, рвалась наружу, да только я не знал, стоит ли с кем-то делиться ею или нет. Временами я словно забывал про нее или же она вообще казалась мне каким-то дурным сном, и мне даже страшно становилось от этого. Но потом всплывали картины вполне реальных событий, просто-таки кадры из фильмов ужасов или какого-то жуткого триллера, где главным героем был мой друг, товарищ Павел Журавлев, и тогда мне становилось и вовсе уже не по себе. И как же мне тогда не хватало Женьки, с которой я мог бы поделиться! Да, конечно, мы сейчас же поедем к ней, я увижу ее, но разве смогу поговорить о Журавлеве и о том, что с ним произошло? Да и Борису вот так взять и рассказать о том, что случилось ночью, я тоже не мог. Ему сейчас и вовсе не до этого. Он думает только о Женьке, о сыне, да он попросту сходит с ума, и не успокоится до тех пор, пока не вернет жену и ребенка.

Послышались шаги, в кухню вошел Петр. Душка Петр, вальяжный, в роскошном атласном халате и войлочных расшитых домашних туфлях. Вот уж точно человек промахнулся с веком. Ну не вписывался он в настоящее, ему бы барином быть, дворянином, с его-то неспешностью и манерами.

– Валера, приветствую тебя, друг мой!

Я поднялся, и мы обнялись.

– Знаю, что Боря собрался к Тонечке, хочет увидеть сына. Даст бог, Женечка придет в себя и захочет вернуться. Но, видать, крепко мой брат ее обидел, раз она все еще там. С одной стороны, я понимаю ее: она молодая, ей хочется свободы, каких-то ярких впечатлений, ощущений, у нее талант, и мы все об этом знаем. Но что делать Боре, который сходит с ума от страха, что она влипнет куда-нибудь, что ее подстрелят и Миша останется без матери? Он же адвокат и знает много разных историй. Он-то понимает, насколько опасно все то, чем вы с ней занимаетесь. Но и как запретишь ей? Это все равно как запретить, скажем, тебе, Валера, работать в Следственном комитете! Это только в кино следователи работают с бумажками, я-то знаю, что ты реально занимаешься расследованием и что иногда бегаешь больше оперов, землю роешь… Да вы с Женечкой не одно дело распутали, я-то знаю.

– Вы не поверите, но я с тех самых пор, как мы с Женей работаем вместе, испытываю чувство вины перед Борисом.

– Что вы, Валера, что вы! – замахал руками Петр. – Это просто замечательно, что вы всегда рядом с ней. Будь кто другой, вот это была бы настоящая катастрофа. А так – вы свой человек, почти член семьи… Боря доверяет вам, да вы и сами это знаете. И другу вашему, Журавлеву, тоже. Он хоть человек и новый, но, по-моему, порядочный, ему можно доверять. И он понимает все про Женечку. Я имею в виду, что ее следует оберегать и сделать все таким образом, чтобы риск с ее стороны был наименьший. Да, я чего пришел-то! Вы же поедете сейчас к Тонечке. Передавайте ей привет от меня и вот это. – С этими словами Петр извлек из глубоких карманов халата пачку цветных открыток, которые на деле оказались красивейшими билетами в созданный им театр лилипутов.

– Так вы уже открылись?

– Да, уже два месяца как. Если будет желание, я и тебе, и твоему другу Журавлеву подарю билеты…

– Нет-нет, мне пока некогда, да и Паше сейчас не до этого… Занят он очень.

– Ну ладно. Потом поговорим.

– Петр Михайлович, я так рад за вас! Так рад, что вы открыли театр! Вы невероятный человек!

В кухню бодрым шагом вошел Борис. От него так крепко пахло горьковатыми духами, что мне с трудом удалось промолчать – не слишком ли много он на себя вылил?! Что ж, он сам знает, что и как ему следует делать перед встречей со сбежавшей женой.

– Ты готов, Валера?

– Конечно.

Тут я вспомнил, что не успел убрать за собой грязные тарелки. Бросился прибираться, но Борис остановил меня. Но не мог же я ему рассказать, что поначалу мне пришлось беседовать с няней Соней, потом уделить внимание Петру? Если бы не эти два визита, я бы и посуду помыл, и стол протер.

– У меня к тебе только одна просьба – не вздумай грузить ее своим новым делом. У тебя наверняка припасена интересная история для твоей лучшей подружки.

Я так и не понял, то ли с плохо скрываемым раздражением он это произнес, и это относилось ко мне лично, либо в этот момент злился все-таки не на меня, а на Женю.

– Нет-нет, что ты!

– Петя, – обратился он к брату, – а ты уж присмотри за домом. Проследи, чтобы Соня никуда не ушла, я все-таки надеюсь, что мы вернемся в полном составе. И спроси, ужинала ли она. Что-то не нравится мне, как она выглядит, совсем исхудала, ходит заплаканная, словно это не у меня, а у нее украли ребенка.

– Боря, не переживай, все будет хорошо, – сказал Петр. – Ты, главное, привези ее.

И тут Борис вдруг сел и схватился за голову. Поморщился. И тогда я вспомнил, что пару лет тому назад у него была травма головы, подумал, что, может, это она и дала о себе знать.

– Мне сон приснился, – вдруг сказал он. – Такой странный. Мне, мужику, приснилась ваза. Такая хрупкая, хрустальная. Она стояла на самом краю стола и так стояла, что того гляди упадет. Я бросился к ней и сдвинул, словно спас ее, понимаете?

Мы с Петром переглянулись.

– Может, я и глупость говорю, но мне показалось, что эта ваза и есть Женя. И что я должен ее спасти. Это сейчас она у Тони, а кто знает, куда она может отправиться дальше. Думаю, что я во всем виноват. Давил на нее, ограничивал ее во всем и совсем не видел в ней человека, понимаете? Воспринимал ее как собственность. Да, вот теперь честно об этом говорю. Она моя жена, мать моего ребенка, и мне будет спокойно, если она будет сидеть дома и заниматься семьей, хозяйством. Но, видимо, Женька не такая, и хоть завали ее подарками или деньгами, она все равно будет порываться куда-то уйти, уехать, чтобы подышать свежим воздухом. И ведь она изначально была такая, с первых минут, что мы познакомились. Ты же помнишь, Петя, какой ершистой и вредной она была, когда досталась нам, так сказать, в наследство от прежних хозяев дома.

– Может, и ершистой, но точно не вредной. А честной и прямолинейной, – возразил Петр. – И она сразу сказала, что умеет все, что знает этот дом как свои пять пальцев, что обещает чистоту и все такое, что умеет ухаживать за садом, но сразу предупредила, что не умеет готовить.

– И я-то, дурак, не сразу придал этому значение. Подумал, что научится. Главное, что она жила в этом доме и на самом деле знает о нем все.

– Признайся, что, окажись на ее месте какая-нибудь другая женщина, постарше, попроще и не такая красивая, ты распрощался бы с ней мгновенно, даже не услышав о том, что она не умеет готовить.

– Петя?! – Борис ухмыльнулся. – Ну ты даешь!

– Себе-то хотя бы не лги, – покачал головой Петр. – Женька была как солнышко в этом доме. Эта роскошная огненная грива, колючий взгляд, порывистые движения, дерзость, с которой она разговаривала с нами… Она была живая, молодая, эффектная, интересная! Да ты сразу и влюбился в нее. Иначе разве простил бы домработнице неумение готовить?! Да для нас, для мужиков, как ты говоришь, еда всегда была на первом плане. А сколько нам пришлось терпеть и заказывать еду из ресторана, пока в доме не появилась Галина Петровна?

Борис еще сильнее обхватил ладонями голову и застонал. Петр вскочил и выбежал из кухни, вернулся с пузырьком, дал брату таблетку, я налил в стакан воды.

– Боря, оставайся дома, раз у тебя такие боли. Никуда Женя не денется.

Борис замотал головой, сквозь стон я услышал «нет».

Все же Петру удалось уговорить его хотя бы отлежаться, дождаться, пока боль не утихнет. И только глубокой ночью мы все же поехали в Подольск. Мы с Петром пытались его отговорить от поездки, ссылаясь на поздний час и то, что в семье Антонины уже наверняка все спят. И что наше появление там ночью может напугать семью, разбудить детей. Но Борис не мог успокоиться.

Мы приехали к Тоне далеко за полночь. И тут Борис вспомнил, что семья уже давно переехала в загородный дом и что адреса он не знает! И тогда он позвонил Жене. Я снова попытался отговорить его теперь уже от звонка, не хотел, чтобы он тревожил так поздно Женю, но его было уже не остановить.

– Ты прости меня, милая, за этот поздний звонок, что разбудил тебя, – говорил Борис в страшном волнении, прижимая телефон к щеке, – но я не знаю адреса Тони. Пожалуйста, продиктуй, мы уже в Подольске, подъехали к ее дому, к старому дому, где их квартира… Но вы же наверняка находитесь сейчас в ее новом доме, в том, что они построили недавно, да? Да, говори, я запомню…

Я смотрел на Бориса, на то, как он меняется в лице, и понимал, что помимо адреса он услышал еще что-то такое, что вызвало в нем оторопь, ужас, шок. Я и сам похолодел от нехороших предчувствий.

– Да, хорошо, я понял… Я перезвоню.

И я понял, что у него просто не осталось сил.

– Борис, что случилось-то? – не выдержал я.

– Их там нет. Вернее, Миша там, а эти две особы сейчас уже мчатся по направлению к Балашихе, спасают какую-то там подругу Тони, которую муж выгнал с детьми на улицу.

– И что теперь? Вернемся домой?

– Нет, она сказала мне адрес, поедем, заберем Мишу.

– Борис, но так нельзя! Он спит, да все в доме наверняка спят… Или Женя сама попросила тебя забрать Мишу?

– Нет, ничего такого не было. Она просто сказала мне, где, с кем и зачем они едут. Сказала, что я удивил ее, что напугал, когда вообще позвонил ей так поздно…

– Если вы, Борис, не хотите потерять Женьку, давайте вернемся назад, домой. Она не простит вам, если вы заберете Мишу.

Я нервничал. Я с самого начала обращался к Борису на «вы», но иногда проскакивало и панибратское «ты». Но сейчас я увидел в нем того самого Бориса Михайловича, старшего товарища, друга-наставника, которого уважал и за которого сильно переживал. Уж кто-кто, а я-то хорошо знал Женьку и понимал, что Мишу забирать нельзя, что она воспримет это как предательство, как начало войны. Тем более что ей-то были хорошо известны методы своего мужа-адвоката, которому приходилось заниматься и бракоразводными делами. Да она наверняка с тех пор, как ушла из дома, постоянно думает о том, чего ей самой ждать в этой ситуации от мужа. На что он способен и до чего может дойти, чтобы забрать сына.

– Самым правильным было бы отправиться следом за ними в Балашиху, – рискнул предложить я, чтобы сбить его с толку. Я был уверен, что мы все равно никуда не поедем. – Мало ли какая ситуация может там сложиться?

– Но они уже там, – с горечью воскликнул Борис. – Мы все равно не успеем. Да и где их там искать? Но я позвоню ей, позвоню… Может, им там на самом деле может понадобиться помощь.

5. Январь 2024 г.

Вера

Она сидела неподалеку от меня, наискосок. В нашем вагоне в этот час почти никого не было, вернее нас было только двое. Я и она. На ней была короткая коричневая дубленка с капюшоном. Она сидела, примостив свои длинные ноги на сиденье напротив, и мне хорошо были видны ее ярко-синие шерстяные колготки.

Был январь. Я возвращалась с дачи своей тетки, Елены Ивановны, где мы закончили праздновать все новогодние праздники и Рождество, и я чувствовала себя растолстевшей после всего того, что мне пришлось съесть. Я везла две тяжелые сумки с продуктами и подарками для Эммы Карловны, портнихи, к которой меня пристроила моя тетка, чтобы я обучилась, как она всегда говорила, профессии. «Выучишься на портниху, – говорила моя тетка, – и будет у тебя всегда на кусок хлеба». И она была права. Достаточно было посмотреть, как живет Эмма, чтобы уже и не сомневаться.

Эмма Карловна – богатая и счастливая женщина. Ей нравится то, чем она занимается. Кроме того, у нее среди постоянных клиенток есть довольно интересные личности. Актрисы, жены миллионеров и просто забавные тетки, которые от безделья заказывают себе какие-то невероятные наряды из дорогущих тканей. Я вот лично до знакомства с Эммой понятия не имела, что некоторые ткани стоят ну просто как чугунный мост. По пятьдесят-шестьдесят тысяч рублей за метр, и это при ширине всего-то в полметра. Эмма как-то показала мне шерстяное кружево, которое ей принесла клиентка на блузку. Просто роскошь какая-то! А красиво – закачаешься!

Короче, ехать было еще далеко, в сумках были такие закуски и выпивка, что просто захотелось с кем-то поделиться. И я сама, сама лично подсела к этой девице в синих колготках, чтобы предложить ей выпить. А она дремала. Увидев меня, сбросила ноги с сиденья, уставилась на меня сонным взглядом.

– Ты чего? – спросила она.

– У меня икра, красная рыба в сумке, коньяк. Может, выпьем за Новый год, за Рождество? Мы в вагоне одни. Предлагаю.

– Ну ладно…

Девица поежилась, подвигала плечами, повертела головой, как если бы у нее все тело затекло.

– Оля, – назвалась она.

– Вера, – ответила я.

– Ты откуда такая богатая, с икрой и коньяком?

– От тетки. Она на даче живет, в Жаворонках. Вот нагулялись, теперь мне пора возвращаться в Москву, на учебу.

– Понятно.

– А ты откуда? – Я спросила ее из вежливости. На самом деле мне было до фонаря, кто она такая и откуда едет.

– Тоже с дачи. Три дня расплачивалась с хозяином за комнату, которую снимаю.

Вот так, с ходу, она призналась мне в том, в каком аду ей приходится жить. Причем со всеми подробностями, от которых меня чуть не стошнило.

Эх, мне бы тогда сразу же засунуть всю закуску с бутылкой обратно в сумку да и выйти из электрички, в снег, в метель, раствориться в январском холоде! Но…

Ясно же было, что девица прошла огонь и воду, что на ее пути никогда уже не попадется дверь в другую жизнь, что все двери, которые ей уготовано было открыть судьбой, она уже открыла, возможно осталась только одна – в могилу. Вот так я подумала, когда рассмотрела ее запущенное, с прыщиками, лицо, потрескавшиеся губы, темные круги от расплывшейся туши под глазами, свалявшиеся волосы… Она забросила себя и уже не видела смысла хотя бы что-то сделать со своей внешностью. Главным для нее было на тот момент – чтобы ее не выгнали из дома. Из той самой комнатки неподалеку от Павелецкого вокзала, которую она снимала у какого-то мерзавца, продержавшего ее на своей даче целых три дня. Я даже боялась представить себе, что он там с ней делал.

Словом, мы выпили, закусили, и я так расслабилась, так разомлела, и мне было так хорошо от сознания того, что у меня-то все в полном порядке, что я сейчас приеду в Москву, и там меня будет ждать большая уютная квартира с теплой мягкой постелью, а утром я отправлюсь к Эмме Карловне, где мы будем с ней шить какие-то невероятные вещи, и она будет кормить меня бутербродами с икрой, что мне захотелось сделать счастливой и эту девчонку, Олю. А что, подумала я, моя тетка Елена теперь прочно обосновалась на своей даче в Жаворонках. У нее там огромный дом, где не то что тепло, а даже жарко в любые морозы. Но и это не главное. Сосед! Сосед, Виктор Петрович, давно подбивает к ней клинья. И моя тетка, которая постоянно твердит мне о вреде мужчин, о том, что только они и приносят проблемы и беды, вроде как сдалась или даже, может, влюбилась. Словом, Виктор Петрович теперь частый гость в ее доме. И если поначалу моя Елена как-то смущалась в моем присутствии, когда он заходил, то потом перестала, и все новогодние праздники мы проводили втроем. Пока до меня не дошло, что пора бы оставить их одних. Не понимаю, и как мне раньше не приходило это в голову? Должно быть, я поверила во все то, что тетка говорила мне про мужчин.

Как бы то ни было, но я решила вернуться домой. И тетка с трудом уже скрывала свою радость по этому поводу. Набила сумки едой и выпивкой, как если бы я была большая любительница шампанского и коньяка, дала мне с собой еще и денег и отправила, мол, поезжай, Верочка, праздники-то закончились, пора возвращаться к учебе. А у самой глаза сверкают! Ей пятьдесят пять, по мне так старуха, а все туда же. Не знаю, как буду чувствовать себя я в ее возрасте. Если доживу, конечно.

Мы вышли с Олей из электрички, пьяненькие и веселые. Помнится, я тоже ей успела рассказать, ну, чтобы как-то уравновесить ее горе с моим, о своих трудностях и душевных переживаниях. Рассказала, что давно уже сирота, что родители мои умерли рано, и меня определили в интернат, где я провела довольно много времени, пока не нарисовалась тетка. Богатая, бездетная и одинокая. Но добрая, однозначно. Что после смерти мужа, который оставил ей целое состояние, она потерялась, не знала, для чего и, главное, для кого живет. Вот и решила взять меня к себе. Да только я к тому времени уже оканчивала школу. Могла бы и пораньше меня взять, когда еще и муж был живой. Глядишь, получилась бы семья.

И тут мы с Олей с опозданием (из-за коньяка, который затуманил наши головы) поняли, что обе интернатские. Что за плечами тяжкое сиротское детство со всеми вытекающими. Словом, нашли друг друга. Подружки по несчастью. Да только мне повезло, и меня забрала тетка Елена, а вот Оля хлебнула интернат по полной. Отравилась на всю жизнь. Кто не жил в интернате, все равно не поймет. Может, конечно, и у нее со временем наладилась бы жизнь, если бы сразу после окончания парикмахерских курсов она устроилась в настоящий салон красоты, поучилась бы еще у хорошего мастера, а не попала бы в грязненькую парикмахерскую с хозяйкой-пьяницей. Все сложилось бы по-другому, если бы ей, сироте, дали бы не развалюху-квартирку, непригодную для жилья, в старом доме на окраине Москвы, а просто нормальное жилье. Но все сложилось так, как сложилось.

…Думаете, мы сразу отправились тогда, сойдя с электрички, ко мне домой? Нет. Мы на такси доехали до «Павелецкой», поднялись в комнату Оли, собрали ее вещи и, просто не сумев придумать, как насолить хозяину, что бы такого сделать, чтобы отомстить ему за то зло, которое он причинил Оле (наши фантазии крутились почему-то вокруг холодильника, который мы хотели вывести из строя), поехали ко мне. Потом, когда протрезвеем, мы поздравим себя с этим решением: если бы мы попортили его имущество, подожгли квартиру или что-то там сломали, он накатал бы заявление на Олю в полицию. Он такой, он может. И это счастье, что в своих желаниях сделать свою квартирантку заложницей, рабыней этот упырь не догадался забрать у нее паспорт.

Дома, устроившись на кухне, мы с Олей продолжили наше пиршество. Время от времени она вдруг задавала мне один и тот же вопрос, словно у нее были серьезные проблемы с памятью:

– Ты серьезно разрешила мне пожить у тебя?

– Да-да! – весело отвечала я, гордясь своим решением заделаться хоть раз в жизни благотворительницей. – Живи, пока не встанешь на ноги и не начнешь зарабатывать столько, чтобы снять себе приличное жилье.

– А как же твоя тетка?

– Я же говорила тебе, что она теперь постоянно проживает на даче. А если увидит тебя здесь, то я скажу ей, что ты моя подружка и просто у меня гостишь. Делов-то! Она не будет против. Говорю же – она добрая.

Выйдя с пожитками Оли на мороз, мы снова сели в такси, которое я вызвала заранее, и помчались уже по ночной Москве в центр. Надо было видеть выражение лица водителя, когда он, заталкивая огромную клетчатую китайскую рыхлую сумку в багажник его автомобиля премиум-класса, переспросил нас:

– На Арбат?

– Да-да, на Арбат, – подтвердила я, не переставая радоваться тому, что вот уже второй год я называю адрес теткиной квартиры с нескрываемой гордостью.

Мы расположились с Олей на заднем сиденье, и она, как только машина тронулась с места, тоже переспросила меня:

– Ты живешь на Арбате?

– Ну да, – шепотом ответила я. – А я тебе разве не говорила?

То ли еще будет, думала я, представляя себе лицо Оли, когда мы войдем в наш дом, когда сонная консьержка вежливо поздоровается со мной «здравствуйте, Верочка!», когда мы поднимемся на третий этаж и Оля увидит нашу пятикомнатную квартиру. Да ее Кондратий хватит, когда я запущу ее в ванную комнату с ванной на золотых лапах. А я это обязательно сделаю!

Дома она словно протрезвела. Ходила с открытым ртом и рассматривала комнаты, ванную, кухню. Можно только догадываться, о чем она думала и как мне завидовала. Но я-то пригласила ее совсем для другого, я же хотела ей просто помочь, а не задавить роскошью. И разве могла я тогда предположить, как ее переклинит…

Или могла?!

А что, если, увидев ее еще там, в электричке, убогую, прыщавую, в отвратительных синих колготках и явно потрепанную жизнью, я уже знала, как использую ее? Нет, не может этого быть. Откуда мне было знать, что ее насиловали три дня, что она сирота без детства, что глубоко несчастный и одинокий человек? Прыщи могут быть у каждой девушки, да и колготки эти синие все-таки шерстяные, не такие уж и дешевые, и не рваные. И дубленка на ней, не фуфайка же. К примеру, она могла ехать на электричке от родственников, с которыми провела новогодние праздники, домой, где у нее могла быть полная семья или даже муж с детьми. Вот что, что так привлекло меня к ней? И почему я решила, что она находится на грани? Что она именно такая, какая мне и нужна была для моего плана? И был ли план?