Прекрасный возраст, чтобы умереть

У Глафиры округлились глаза.

– Нет-нет, – поспешила ее успокоить странная девушка. – Я не в том плане, о котором вы подумали. Ладно, давайте уже все объясню. Меня зовут Арина. Я домработница Вали. Правда, Любка называет меня поломойкой, но я уже привыкла.

– Хорошо, я понимаю, вы – домработница. Но Вали ведь нет в живых, а вы – здесь.

– Она оставила мне мастерскую по завещанию. Мастерскую и квартиру. Ну и все то, что находилось здесь. Просто из дружбы, понимаете? Странно, да? Такая молодая и вдруг – завещание. Но вы не удивляйтесь. Она не собиралась умирать. И ничем не болела. Все это – влияние ее проживания в Германии. Вы же в курсе, она была там замужем, но быстро овдовела. Так вот, думаю, что это там ей внушили мысль, что она должна распорядиться своим имуществом незамедлительно. Там не дураки живут, они понимали, насколько дорого будет стоить все то, что она сделала своими руками, все эти скульптуры, статуэтки разные, фигурки…

– Вы хотите сказать, что она все оставила вам? – От удивления Глафира не знала, что и подумать.

– Нет-нет, что вы! В мастерской находится очень мало ее работ, а основной ее фонд – в Германии, в Морицбурге, где осталась целая коллекция в доме Валенштайма, если вам, конечно, о чем-нибудь говорит это имя. Думаю, что Валя собиралась вернуться в Германию, да только не могла решиться, все тянула с отъездом, ну, из-за Фридриха, из-за воспоминаний… К тому же у нее оставались там незаконченные заказы. Я знаю, что у нее не завершена работа над детской каруселью для одного частного парка в Дрездене. Знаю, что она работала над несколькими бронзовыми животными для какой-то частной коллекции… Ох, по-моему, я вас запутала окончательно. Давайте спокойно посидим, поговорим. Вы сказали, что являетесь помощником адвоката. Что за адвокат? Кого защищает?

– Арина, давайте-ка лучше я буду задавать вам вопросы. Для начала, если вас это не затруднит, покажите мне, пожалуйста, ваш паспорт.

– Хорошо, сейчас принесу, – как-то очень спокойно отреагировала на эту довольно-таки грубую просьбу Арина. Вернулась через минуту, положила на стол паспорт в новенькой блестящей обложке. – Моя фамилия Тарабрина. Звучит ужасно, это так. Да и имечко подкачало. Не знаю, чем руководствовались мои родители, когда называли меня так. Может, им вспомнилась няня Пушкина, Арина Родионовна?

Глаша, изучив паспорт, поняла, что Арине двадцать пять лет, что она не замужеми у нее пока еще нет детей. Во всяком случае, ее паспорт был девственно чист. Ничего, кроме адресной регистрации, причем она официально проживала именно здесь, на улице Яблочкова, в этом самом доме, в этой самой мастерской! И давно!

– Я поняла ваш немой вопрос. Да, Валя поселила меня сюда давно, как только купила эту мастерскую. Она подобрала меня на улице, меня бросил мой парень, и мне было ну очень плохо… Я как раз возвращалась пешком, после аборта, идти мне было некуда, потому что мы с парнем снимали квартиру, ну а к нему я вернуться уже не могла… Родители мои живут в Оренбурге, они уехали туда, когда умерла бабушка и оставила им там большой дом. Ну а я пыталась учиться здесь в университете, но ничего не вышло, я влюбилась, а остальное я вам уже рассказала. Так вот, это было приблизительно пять лет тому назад, когда она подобрала меня на улице. Как котенка. Было холодно, шел дождь. Я сидела на остановке и рыдала. Мне казалось тогда, что жизнь моя кончена. Признаюсь, я хотела даже броситься под машину. И знаете, что меня тогда сдерживало? Мысль, что у водителя машины, под колеса которой я брошусь, будут неприятности, может быть, его даже посадят. Да и вообще… Я представила себе, как все это будет не эстетично… – она закатила глаза, явно увлекшись перечислением своих несчастий.

– Арина! Я помощница Елизаветы Травиной, адвоката, которого Густав Валенштайм нанял для того, чтобы найти настоящего убийцу Валентины, а вы мне тут рассказываете о своих проблемах!

– А вы не понимаете? – Арина перестала жеманничать и кривляться и вдруг стала очень серьезной. – Да я же рассказываю вам, при каких обстоятельствах я познакомилась с Валей, исключительно для того, чтобы вы поняли, каким она была человеком! Она подобрала меня, привела сюда, к себе и оставила. Так я стала ее помощницей, домработницей, служанкой, горничной, секретарем, близкой подругой, называйте, как хотите!

– То есть вы хотите сказать, что были для Вали самым близким человеком?

– Думаю, что да. Во всяком случае, до тех пор, пока она не сошлась с Аликом.

– Алик, это у нас кто?

– Альберт Гинер. Это ее первая любовь. Хороший человек, между прочим, и очень ее любил.

– Расскажите мне все по порядку. Вот вы стали работать у нее. Она тогда с кем жила?

– Сначала одна, потом уехала в Германию…

– А вы? Она взяла вас с собой?

– Нет, не взяла. Она попросила меня присматривать за мастерской. У нее там, в Германии, и без меня было много помощников. К тому же там она влюбилась во Фридриха. Мы переписывались с ней по Интернету, она показывала мне снимки своего мужа. Очень симпатичный молодой человек. И на всех фотографиях Валя выглядит такой счастливой… Потом Фридрих погиб, он разбился в автокатастрофе. И Валя вернулась сюда. Вы себе не представляете, как я ее ждала! И как я обрадовалась, когда она вернулась.

– Теперь про сестру. Кто она такая? Как ее зовут?

– Ее зовут Люба. Любаня. Сука редкая… Ой, извините, вырвалось. Пока Валя была в Германии, она все вокруг мастерской да квартиры круги наворачивала, все хотела подселить сюда ко мне квартирантов, а то и продать. Она говорила мне, что Валя не вернется, что ей и в Германии хорошо.

– Почему она сука?

– Да потому что злая, алчная баба. Набрала долгов под один Валин немецкий заказ. Квартиру себе отремонтировала, муженек ее машину себе купил навороченную… Короче, им все знакомые давали денег, зная, что у Вали есть средства и что деньги им рано или поздно вернут…

– И что?

– Да вот как раз накануне того ужасного случая на озере все и произошло… Уж не знаю, встречались ли Валя с Любаней или нет, разговаривали ли про деньги, просила ли Люба у Вали ей помочь, но сразу после смерти Вали Люба благополучно расплатилась с долгами.

– А что это за деньги? Где они находились?

– Деньги Вале перевели, я так думаю, где-то в сентябре, но мы и не знали. У нее и без того было много денег. Так вот. Когда она жила в Германии, ей поручили какие-то необыкновенные карусели в Зальцбурге, ну, знаете, лошадки, тигрята… Бронзовые, очень красивые фигурки… Материалом ее тогда обеспечивал один приятель Валенштайма, Михаель Бонке, очень деловой человек. Он в свое время занимался и оборудованием для ее мастерской там, в Морицбурге. Он был у Вали вроде агента. Словом, она выполнила эту работу, а с оплатой они там тянули с полгода, и вот все это время Люба благополучно влезала в долги…

– А Валя об этом знала?

– Я говорила ей, она лишь пожимала плечами, отвечала, что денег будет много, что всем хватит. И что я несправедлива к Любе. Что она ее родная сестра, близкий человек и что она не виновата в том, что вышла замуж за урода, который диктует ей, как жить.

– Это она, значит, так называла ее мужа? Уродом?

– Да. Вадик тот еще прощелыга, аппетит не детский, а глазками так заморгает, мол, что случилось? Откуда долги? Сам хапает…

– Деньги хранились дома? Какая сумма?

– Смотря какие деньги вы имеете в виду. У нас всегда в сейфе хранились наличные, да, много, но я не знаю, сколько именно. Время от времени Валентина заказывала в банке какие-то суммы на текущие расходы. Но в основном ее деньги хранились все-таки в банке и на картах. У нее было несколько банковских карт…

– А тот гонорар, за карусели? Какая сумма ожидалась?

– Деньги большие. Без вычета налогов, грязными – примерно пятьсот тысяч евро… Причем об этом пронюхали журналисты, которые писали репортажи о Вале. Поэтому это не было секретом…

– Полмиллиона? Это так высоко ценили Валины работы?

– Да она была гением, а вы что думали? Иначе откуда весь этот сыр-бор, эти поездки в Германию, заказы, выставки, реклама?! Да на ней можно было делать просто огромные деньги. У нее руки были золотыми. Глина ли, металл ли, дерево – все становилось живым, когда она его касалась… Ее пальчики, с виду такие хрупкие, на самом деле были чудовищно сильными, решительными, что ли… У меня голова кружилась от удовольствия, когда я смотрела, как она работает. Она словно видела сквозь глину, дерево, металл… Она точно знала, что хочет делать…

– И все-таки деньги… Вы сказали, что после ее смерти Люба расплатилась с долгами. Откуда вам известно, что деньги все-таки перевели на ее счет?

– Следователь потом сказал… Еще добавил, что двести пятьдесят тысяч евро Валя за день до своей смерти распределила между своими картами, думаю, одну или две, с крупными суммами, она дала как раз сестре. Или же та сама у нее взяла, там, на озере… Может, она знала ее пароль…

– Что? На озере? Разве она там была?

– Только ей была выгодна смерть Вали. Вот правда. Теперь все Валины работы, находящиеся на складе в Морицбурге, принадлежат Любе. И, будьте уверены, ей помогут их продать за хорошую цену. Тот же Бонке и поможет.

– Постойте…

– Да нет, это вы постойте, – лицо Арины внезапно осветила улыбка, и сквозь эту улыбку, сквозь зрачки Арины, откуда-то изнутри, из темноты, на Глафиру вдруг взглянула исчезнувшая с лица земли гениальная скульпторша Валя Соляных. – Что это мы с вами сидим перед пустыми чашками? Давайте-ка я еще чаю согрею, у меня в буфете есть печенье, джем…

– Подождите, Арина! Вы на самом деле полагаете, что Валентину могла утопить собственная сестра?

– Любка-то? Могла. Она безвольная, бесхарактерная баба. Влюблена по уши в своего муженька. А тот из нее веревки вьет. Может, они оба были там, на озере. Во всяком случае, они отлично знали это место, ну там, на берегу… Валя много лет ездила на то озеро… Воды боялась, не плавала, но дышала воздухом, думала, рисовала, загорала… Подозреваю, что с этим озером у нее были связаны определенные воспоминания… Альберт – я думаю, это он впервые привез ее туда, еще тогда, давно, в их другой жизни…

– Вы сказали, что Альберт был ее первой любовью. Что это за история?

– Обыкновенная история. Валя была простой девочкой, бедной, несчастной, влюбилась в мужчину старше себя, который ее не замечал. Ничего-то у них тогда не вышло. Он женился на другой, а Валя погрузилась в творчество. Потом она стала известным человеком, богатой женщиной, к тому же очень интересной внешне, просто красавицей, а у Альберта личная жизнь не сложилась, жена его бросила и ушла к другому… Они встретились, у Вали, которая едва успела прийти в себя после смерти Фридриха, вспыхнуло когда-то угасшее чувство к Алику, вот и вся история.

– Почему следователь решил, что Валю убил Альберт?

– Это вы у него спросите. Дурак потому что этот следователь. Непорядочный человек.

– Как его зовут?

– Никонов, Вячеслав Анатольевич, кажется, так. Вот сколько знаю Вячеславов – все они такие, недалекие какие-то, непорядочные…

– Думаю, это личное, – на этот раз улыбнулась Глафира, до встречи со своим мужем по своим, тоже «личностным» причинам недолюбливавшая имя «Дима».

– Уверена, что он просто воспользовался беспомощным состоянием Алика, не вник в суть дела. Не понял, какой перед ним человек, что он попросту болен, понимаете? Может, я и не очень-то хорошо о нем сейчас отзывалась, ну, когда говорила о нем, но, в сущности, он хороший человек, порядочный и очень, очень любил Валю. Просто боготворил ее. Сколько раз он ей делал предложение, но она ему почему-то отказывала. Думаю, ей просто хотелось свободы… Свободы перемещения в пространстве… Не знаю, как сказать. Словом, она считала, что для того, чтобы работать так, как ей хочется, она должна быть свободна. Вот, все.

– Конечно, мне надо встретиться со следователем… – вздохнула Глафира, с благодарностью принимая из рук Арины чашку со свежим чаем. – Просто мне хотелось перед этим повстречаться с теми людьми, которые были близко знакомы с Валей.

– А, в этом я вам помогу. Записывайте. Рита Морозова, это ее однокурсница, тоже скульптор, правда, давно уже ничем таким не занимается… У нее муж, дети… Еще – школьная учительница Эмма Петровна. Не могу сказать, чтобы Валя с ними часто встречалась, но время от времени они все-таки виделись. Предполагаю, что Валя им помогала. Все-таки у Риты трое детей и муж – любитель выпить… Да и помочь своей старой учительнице – дело святое. Да, вот что еще – им по завещанию тоже перепали немалые суммы.

5. Саратов, октябрь 2013 г.

– Проходи, дома никого.

– А где же твоя жена?

– Что-то поздновато ты спрашиваешь. Мы уже тут! Ладно, я пошутил. Ничего не бойся. Она уехала. За город. У нее одно важное дело. Вот сделает, потом переночует на нашей даче, соберет яблоки, виноград и все такое и только завтра вернется.

– А ты почему яблоки с виноградом не собираешь? Не мужское дело? А по-моему, это так приятно – на собственной даче собирать урожай!

– Просто у тебя нет своей дачи, поэтому так говоришь. А по мне так это скука смертельная. Я вообще не понимаю, зачем на даче что-то выращивать, когда все можно купить на рынке или в магазине. Это наши бедные пенсионеры вынуждены, так сказать, выживать, выращивать все, чем будут потом питаться зимой, но мы-то, слава богу, не бедные…

– Но если ничего не сажать и не выращивать, то вся земля зарастет сорняком…

– Ладно, Кира, хватит уже о даче. Говорю же, все эти разговоры нагоняют на меня одну тоску.

Разговор происходил между молоденькой Кирой, яркой брюнеткой в желтом пальто, и Вадимом Горшениным.

– Давай сюда свое пальто, а ты уж, пожалуйста, переобуйся в тапочки. Вон там, на полочке, видишь? У нас тут культ чистоты, ты сама скоро все увидишь.

Вадим, немного нервничая, поскольку осмелился привести свою новую любовницу прямо к себе домой, быстро снял с себя плащ, разулся и помог раздеться Кире.

– Какие у тебя классные духи! Ты пахнешь, как роза! – не удержался он и обнял ее, поцеловал в щеку. – Ты моя розочка.

– Ты мне денежку дал, а я и купила эти духи. Так что это тебе спасибо! – Кира ответила на его поцелуй.

– Пойдем, я покажу тебе квартиру.

Вадим взял ее за руку, как маленькую девочку, и повел по комнатам. Кира восторгалась всем, что видела, ахала и охала, время от времени прикрывая рот маленькой ладошкой, словно боясь слишком широко его открыть в восхищении.

– Всю душу вложил, – сказал в конце экскурсии Вадим, любуясь декоративным камином, украшенным сувенирами и старинными подсвечниками. – Скоро мне шкуру леопарда из Москвы привезут, я заказал, и постелим прямо перед камином. Представляешь, какая красота будет! Пойдем, Кирочка, на кухню, там чего-нибудь перекусим, чтобы здесь, в гостиной, не крошить.

Кира, вздохнув, пошла за Вадимом, то и дело оглядываясь на красивую мебель гостиной, бархатные шторы, старинный фарфор за стеклом горки.

В кухне он усадил ее за стол, отошел немного от нее, чтобы посмотреть каким-то своим, загадочным взглядом. Кира осмелилась предположить, что он пытался представить себе ее в качестве постоянной обитательницы квартиры – жены.

– Сейчас колбаску порежем, помидорчики… – очнувшись от своих мыслей, сказал Вадим и принялся накрывать на стол.

– Тебе помочь?

– Нет-нет, Кирочка, сиди, отдыхай. К тому же ты все равно не знаешь, где тут и что лежит. А нам что важно? Чтобы, когда вернется моя жена, здесь было все на привычных местах. Чтобы она ничего не заподозрила. И вот еще что… Не вздумай провоцировать скандал, не оставляй нигде своих следов, расчесок там, помад, лифчиков… – и он, подмигнув ей, хохотнул. – Таким способом тем более ничего не добьешься. В нашем с тобой деле главное – это терпение.

– Вадим, о чем ты? – вспыхнула Кира. – Как тебе вообще в голову пришли такие мысли?

– Как-как?! Я же не в лесу живу, у меня приятели есть, вот они и рассказывают разные истории на эту тему… Вот поэтому я и предупреждаю, что такими методами ты уж точно ничего не добьешься.

– Да я и не собираюсь ничего добиваться… – попробовала обидеться Кира. Если бы она увидела себя в зеркало, то ужаснулась бы: лицо ее просто пылало, а на носу от стыда выступили капельки пота. – Меня и так все устраивает.

– Вот и славненько! Давай ешь, смотри, какая рыбка, а как пахнет! Холодного копчения, ее нужно есть с черным хлебом и маслом!

– Нет-нет, спасибо, рыбу я не буду…

– А… понятно! Из-за запаха! Глупости! Я все равно буду тебя с удовольствием целовать. Даже если ты наешься лука. Обожаю твои губки, твои щечки… Тебе никто не говорил, что ты красивая? Что ты очень красивая девушка?

Настроение у Вадима было отличное. И Кира удивлялась, как вот женатый мужчина может привести в свой дом любовницу и при этом чувствовать себя абсолютно спокойно? Неужели ему не страшно, что в любую минуту здесь появится его жена? Ну и что, что она уехала на дачу. Как уехала, так и приедет. Может, приболеет, или какая-нибудь другая причина заставит ее вернуться домой. И вообще, зачем ей одной ночевать на даче? Все-таки не лето. Холодно уже.

– Вадим, я чувствую себя здесь как-то напряженно, мне страшно…

Кира слышала от своих подруг, что мужчины – удивительные существа и что когда они объяты страстью, желанием, то все страхи быть разоблаченными исчезают. И лишь достигнув желаемого, они как бы приходят в себя и начинают уже думать более-менее серьезно. Вадим, видимо, не исключение.

Словно услышав ее мысли, он еще шире улыбнулся, потом позвал ее к себе на колени, начал обнимать, руки его заскользили по шерстяной ткани брюк, по голой шее, пытаясь проникнуть в вырез кофточки.

– Ты моя сладкая девочка. Ничего не бойся, она до завтра не придет. Она очень, понимаешь, очень занята. У нее настолько важное дело, что ты себе даже представить не можешь… – говорил он, словно в бреду, в перерывах между мелкими, но не менее страстными поцелуями. – Ну, просто вопрос жизни и смерти!

– Вадик… Ты чего? – Она улыбнулась зацелованными губами. – Яблоки и виноград – это вопрос жизни и смерти?! Какой ты смешной…

Когда она осталась в одних брюках и Вадим жадно припал губами к ее обнаженной груди, в это самое время раздался характерный лязг отпираемого замка.

– Вадим… – Кире показалось, что в одно мгновение ее тело покрыла ледяная корка. Она оттолкнула от себя Вадима. – Кто-то пришел, отпирает дверь…

Он поднял голову, его блуждающий взгляд, замутненный желанием, встретился с ее – полным ужаса и страха.

– Ты чего? – не понял он. – Что случилось?

Но тут и до него донеслись звуки из передней. Он вскочил, схватил побледневшую, раздетую Киру за плечи и принялся грубо подталкивать ее к двери в кладовую, маленькую темную комнату, словно специально пристроенную к кухне вот для таких щекотливых и опасных ситуаций.

– Вадик, ты что? – Губы ее задрожали. – Ты чего толкаешься?

От его прежнего возбуждения не осталось и следа, он был груб. Ее выталкивали из кухни буквально взашей, как воровку, как преступницу какую, ну уж не как любимую женщину.

– Извини, детка, – сказал он изменившимся, хрипловатым от волнения голосом. – Посиди пока здесь, моя жена вернулась. Это ты накаркала. Она не должна была, не должна…

– Может, это не она? – зачем-то спросила Кира, судорожно надевая на себя кофту.

Вместо ответа Вадим захлопнул дверь кладовки. И в эту самую минуту в кухню вошла, производя много шума своим движением, дыханием, сопением, шуршанием куртки, женщина. В узкую щель Кира увидела жену Вадима, Любу. Она была в толстом свитере, куртке, джинсах и высоких грубоватых ботинках, заляпанных грязью. Она запыхалась, дышала так, как будто бы только что пробежала стометровку. Черные волосы на ее лбу взмокли и закрутились колечками, на узком маленьком лице блестел пот. Господи, какая же она некрасивая, подумала Кира, разглядывая ее со своего наблюдательного пункта, и чего только Вадим в ней нашел? Мало того, что худая, страшная, так еще и не очень-то молодая. Какая-то вся озабоченная. Или перепуганная. Интересно, что ее заставило вернуться? Вернее, почему она не переночевала на даче? Может, ей доложили о том, что у ее мужа есть любовница, и она решила все сама проверить?

И тут Кира похолодела, вспомнив о своих сапогах, которые она оставила в прихожей. Вадим же сам заставил ее переобуться. Собственно говоря, как же иначе? На улице грязь, слякоть. Теперь на Кире были домашние тапочки. Какая банальная ситуация. Вот сейчас Люба вернется в прихожую, чтобы самой переобуться (непонятно, кстати, как это она могла, такая вся из себя чистюля, пройти в кухню в таких грязных ботинках!), и непременно заметит там чужие женские сапоги! Вот это будет сцена! Кира даже сжалась, представив себе, как Вадим распахивает дверцу кладовой, обращаясь к жене со словами: вон она, Люба, здесь… Сдает ее со всеми потрохами. И как Люба хватает ее за руку и вытаскивает и толкает в прихожую… Типа, пошла вон, воровка чужих мужей!

Ужас.

Однако ее предполагаемый сценарий не совпал с действительностью.

Влетев на кухню, Люба, находясь в состоянии сильнейшего волнения, рухнула на стул перед мужем и сказала убитым голосом:

– Все, Вадик… Все кончено. Ее больше нет.

Вадим, которого Кира могла видеть лишь со спины, молчал. Но Кира почувствовала, как он напрягся.

– Люба, что случилось, успокойся… Пойдем в гостиную, там мне все и расскажешь… – Голос у него был тихий и какой-то нехороший, опасный. Понятное дело, что он хотел увести жену из кухни, чтобы она не сказала чего лишнего в присутствии любовницы, о существовании которой она не подозревала.

– Какая гостиная… – процедила сквозь стиснутые зубы Люба. Вот сейчас Кире было хорошо видно ее мокрое красно-белое лицо. Словно кровь отливала от разгоряченной кожи постепенно, уступая место какой-то сероватой смертельной белизне. – Ты что, Вадик, не понимаешь меня? Ее больше нет! Она умерла!

– Кто, о ком ты? – Он подошел к жене вплотную, обнял ее и точно так же, как еще недавно Киру, стал подталкивать туда, куда хотел ее направить, только не к кладовке, а к выходу из кухни.

– Да убери ты от меня руки! Она мертвая, теперь понял? То, о чем ты так долго мечтал, чего хотел, свершилось… – она закрыла лицо руками. – Только вот я еще никак не пойму для себя, как мне на это реагировать…

– Люба!

Еще мгновение, и он заорет на нее: дура, мол, ты чего говоришь-то, мы не одни!!!

– Ты бы знал, как все это ужасно… Как тяжело… Я и не знала, что так будет. И это ты, ты во всем виноват… Это ты хотел, чтобы она умерла. А я, я заняла твою сторону, я хотела помочь тебе, я поехала за ней, я просто хотела с ней поговорить, понимаешь? Просто поговорить!!! Я не знаю, как это получилось. Но теперь ее нет. Она мертвая. У нее лицо под водой улыбается… Она была ангелом, Вадик…

– Пойдем, тебе надо выпить, – он выпихнул жену из кухни.

Кира стояла, прижавшись к стене кладовой, не чувствуя своего тела. Напротив нее поблескивали в густом полумраке стеклянные банки.

Инстинкт самосохранения заставил ее приоткрыть дверь кладовки, выбраться наружу. Даже если бы они были еще в прихожей, она все равно бы пронеслась мимо, открыла бы дверь и убежала. То, что она услышала, уж никак не было предназначено для ее ушей. Она услышала тайну, это определенно, а потому ей надо убежать. Причем как можно быстрее и дальше. На край света. Она почувствовала это инстинктивно, как животное, угадав смертельную опасность.

В прихожей, к счастью, никого не было. Приглушенные голоса доносились теперь из-за закрытой двери, ведущей в гостиную. Кира на цыпочках добралась до двери, обула сапоги, дрожащими руками отперла дверь и выскользнула из квартиры. Щеки ее горели, а волосы на голове шевелились, как змеи.

– Господи, спаси и сохрани, – прошептала Кира и, не дожидаясь лифта, бросилась по лестнице вниз. – Спаси и сохрани… Вот я дура-то!!! Чувствовала же, что не надо было сюда приходить… Виноград, как же!!! Она кого-то убила!

6. Декабрь, 2013 г.

Лиза прошла в комнату для свиданий – мрачную, с темно-синими, навевающими уныние стенами – и села за выщербленный деревянный стол, столешница которого помнила прикосновения рук великого множества всех тех, кто приходил сюда, чтобы повидаться с запертыми от человеческого общества изгоями, преступниками, и тех, к кому приходили, поддерживая хрупкие семейные, дружеские или любовные связи.

В комнате было холодно, а через решетчатое окно можно было увидеть невеселый тюремный пейзаж: голые ветки деревьев, царапающие каменную стену, украшенную сверху спиралями колючей проволоки, и вышку с охранниками.

Лиза, хоть и была в теплой меховой куртке и высоких кожаных ботинках, все равно поежилась от холода.

Послышались шаги, затем какой-то металлический лязг, после чего тяжелая дверь отворилась, и охранник ввел в комнату высокого, худого, с пышной серебряной гривой и узким лицом человека. Темные глаза навыкате, орлиный нос, полные губы, впалые щеки. Альберт Гинер. Вон он, возлюбленный Валентины Соляных. Ее гражданский муж. Человек, который так и не дождался официального брака, не удостоился такой чести. Охранник вышел. Гинер в растерянности стоял возле двери, словно не понимая, зачем его сюда вообще привели. И это при том, что он прекрасно знал, что к нему приехал адвокат. Любой другой на его месте не стал бы даром тратить время и принялся тотчас доказывать ему свою невиновность.