скачать книгу бесплатно
Человек поднял дрожащую руку и коснулся моего запястья. Паника изнутри меня вдруг ушла. Мой взгляд расфокусировался, так что все закружилось перед глазами, а потом я увидел нечто похожее на млечный путь. Только мириады звезд были не белыми, они лучились краснотой.
«Хо-но-та» – произнес красный млечный путь и пришел в движение. Бесчисленные звезды закружились мерцающей дымкой, и вдруг я увидел разворачивающиеся из образовавшегося тумана крылья.
«Хо-но-та» – услышал я еще раз, и видение исчезло. Лишь отголосок его – две сворачивающиеся спиралью красные вселенные – я видел в глубине глаз лежащего на земле человека.
«Хо-но-та» – проговорил сквозь кровь человек, и я ощутил, как моя кисть снова и снова ударяется обо что-то твердое. Его ослабевшая рука из раза в раз стучала моей кистью о его грудь.
«Рассекатель не позволит им…» – произнес человек из метро.
Красные вселенные в его глазах погасли, и странный человек умер.
И тотчас же где то недалеко раздался жутчайший вопль.
Теперь я знаю, метафора – «крик, от которого кровь в жилах стынет» – вовсе не ерунда, придуманная для красного словца. В мгновение прозвучавшего ужасного крика именно моя кровь превратилась в ледяное желе.
ГЛАВА 15,
раскрывающая капитана Петрова с новой стороны
– Владимир?
Небольшой ярко освещенный даже в столь поздний час аквариум: неугомонные гупешки, устроившие хоровод вокруг длинного зеленого куста водорослей, поднимающиеся кверху и щекочущие слух пузырьки воздуха, и где-то там, снаружи: «Владимир!?»
Вынырнув из крошечного подводного мирка, я ощущал сердцебиение и озноб. Прошло несколько секунд, прежде чем мой взгляд сфокусировался на хозяине кабинета.
– Да, господин капитан, – отозвался я и добавил уже с иронией, – или все же… товарищ?
Напротив меня за столом сидит огромный человек. Его лицо, как мне кажется, напряжено, а взгляд уже не пытается исподволь проникнуть в меня, он неприкрыто рвет мою волю на части.
Капитан полиции Петров проигнорировал мою насмешку и неторопливо, увесисто сказал:
– Мне хорошо известно, что вы, Владимир, скрыли часть фактов…
«Откуда же тебе такое известно», – думаю я.
Когда капитан говорит, его параллельные толстые губы по-прежнему почти не двигаются, и это все еще меня забавляет.
– …не все рассказали про необычные вещи, которые были у того парня, Алексея…
«Оба-на! Каков поворот, однако».
– …и это его ботинки. Вы думаете, я не заметил?
«Вы думаете, я попался?» – мне хочется ответить именно так, причем полностью подражая манере самого Петрова, только добавить побольше сарказма, но вместо этого я говорю:
– Нет.
– Я надеюсь, вы обратили внимание, что мы беседуем без записывающего устройства?
«Ого, заговорщические нотки в тоне капитана?»
– Да.
– Вы должны понять, Владимир, я на вашей стороне и пытаюсь помочь…
«О как!»
Я изо всех сил сдерживаю себя, чтобы не расхохотаться капитану в лицо, и все же насмешливой улыбки скрыть не могу.
– Бог с ними, с ботинками, – продолжает тем временем капитан, – по сути, это не столь важно, но то, что вы пытаетесь скрыть сейчас, чревато огромными непредсказуемыми последствиями для всех.
«Всех?»
Фразу про неких «всех» я уже слышал. Она меня зацепила, но так и осталась нераскрыта, и вот снова появляются те самые безликие «все».
– Всех!? – переспросил я, – это вы о ком, капитан?
Губы Петрова сомкнулись так плотно, что белыми полосами выделялись на его загорелом лице. Непродолжительную тишину разбавляли лишь пузырящиеся звуки аквариума да гудение светильников над головой.
– Хо-ро-шо, – по слогам произнес капитан, – я расскажу вам про… Всех, хотя не имею на это права, но после того, как вы, Владимир, скажете мне, где книга?
«Ничего себе, капитан големов взволнован или и это мне показалось? Неужели такое вообще возможно?»
– Книга? – удивленно переспрашиваю я. – Какая книга?
Петров привстал и, опершись ладонями о столешницу (его огромные пальцы побелели), наклонился ко мне. В каре-красных глазах капитана мне почудилось разгорающееся пламя.
– Книга, что была у Мастера! – в своей манере, растягивая слова и делая ударение на каждом, проговорил он.
«Вот сейчас он точно меня убьет», – успел подумать я, прежде чем произнес:
– Мастера? Какого мастера?
Нет, до кровопролития не дошло, да я бы и не дался: он, конечно, здоровее меня, причем значительно, но я однозначно проворнее. Секунд через десять после моего ответа гигантский человек просто рухнул на свое место. Несчастный стул всхлипнул, но не развалился. «А было бы забавно» – подумал я.
Пока я наблюдал за нахмуренным и сосредоточенным лицом стража порядка, в моей голове, подобно веселому мячику, подскакивало сказанное Петровым слово – Мастер. Слово прыгало, не давая себя поймать, и, ощущая свое бессилие, я чувствовал, как моя новоявленная болезнь – любопытство – прогрессирует невиданными темпами. «Мастера? Мастера чего? Мастера в чем? – думал я, ругая себя за излишний сарказм, насмешки и подколки в адрес огромного и, кажется, далекого от юмора человека. – Теперь обиженный Петров точно ничего не расскажет. Ни-че-го! И все мои мучения совершенно напрасны!»
Под «мучениями» я подразумевал несколько часов непрерывного допроса, на который меня привезли прямиком из парка.
Следователи A, B и C (они, конечно, представились, но я не запомнил), разместились вокруг меня на стульях, а хозяин кабинета и председательствующий допросчик, капитан Петров – за своим столом; и понеслось.
Я аккуратно, не спеша, выверяя каждое слово, рассказывал снова и снова достаточно упрощенную версию случившегося.
Признаюсь, дурная идея: поведать, как все происходило на самом деле, с той жуткой красочностью и моими кошмарными мыслями, меня посетила: интересно же посмотреть на реакцию капитана и его приспешников. К счастью, идее той я не поддался, рассудив, что в психушку мне вовсе не хочется. Рассказ же про сгустки воздуха, проходящие через человека, выкачивающие его кровь, да еще выдирая внутренности, не говоря уже про то, что случилось позже, – это прямая дорога в дурку. Потому-то я рассказывал, как все и было, лишь опуская неестественные моменты.
Надо сказать, сам процесс фильтрации разговора, когда любая лишняя информация обязательно тебе же выйдет боком, требует неимоверной усидчивости и самоконтроля. Я же, к моему глубокому сожалению, этими качествами не обладаю. Потому-то во время пересказа я не просто переживал, – я жутко нервничал, причем старался скрывать еще и факт своего нервничания. В итоге временами я нес форменную ахинею.
– Вдохновленный сегодняшней прекрасной погодой, я гулял по парку, наслаждаясь природой и всяческими красотами…
– Жена? Какая жена? Ах, моя жена. К сожалению, она горит на работе и не смогла разделить со мной всей прелести такого чудного вечера. Но теперь-то, после случившегося, она непременно захочет прогуляться и своими глазами увидеть место трагедии. Женщины, что с них взять…
– …как вдруг услышал крик, из-за той самой живой изгороди. Я, надо сказать, человек неравнодушный… Вы даже не представляете, насколько я страдаю от этого качества, постоянно вляпываюсь в разные катавасии… и потому побежал туда, огибая эти долбаные посадки…
– Да, согласен – ступил, нужно было бы проломиться сквозь изгородь. Что тут поделаешь, не догадался.
– …а там на земле лежит человек. Когда я подбежал к нему, он лишь стонал, хрипел и изо рта у него шла кровь. Глаза широко открыты, но он, кажется, ничего не видел…
– Да, бормотал что-то, но я не понял.
– Я был просто шокирован, узнав в нем мужика из метро. Капитан не даст соврать, насколько этот человек был странным и как он меня тыкал своей сумкой где-то с месяц назад.
– …однако это не помешало мне позвонить и вызвать «скорую», которая приехала слишком поздно, к тому времени человек умер.
– Помощь? Какую помощь я мог ему оказать? Наложить жгут на горло? Он дышал, а ощупывать, исследовать – так я не врач. Эдак только хуже можно сделать, разве нет?
По уже известной мне полицейской традиции допрос прерывался неоднократными остановками. Меня перебивали, переспрашивали, заставляли скакать по времени – наверное, пытались вывести на чистую воду. К чести моего огромного «друга» Петрова замечу, что он на протяжении всего времени молчал (лишь раз хмыкнул, когда я невзначай помянул его), предоставив истязать меня своим младшим товарищам. Возможно, они проходили практику, как студенты-медики оттачивают свое мастерство на особо больных пациентах. Эти трое тиранили меня по очереди и сообща, я же, помимо того что был вынужден контролировать свои слова, никак не мог отогнать, даже на время, будоражащие мое сознание мысли.
Сидя на допросе, вопреки здравому смыслу я испытывал нечто похожее на эйфорию. И не мудрено: буквально несколько часов назад другая сторона жизни пусть трагично, но совершенно явственно открылась мне. Я хотел увидеть ее еще раз, и она как будто хотела того же: меня засасывало и растворяло в воспоминаниях. Прикладывая немалые усилия (еще и в борьбе с памятью), я, как попугай, снова и снова повторял спасительную фразу: «Я не знаю». И в тот момент, когда вопросы дошли до расположенных почти по окружности кровавых брызг и кусочков плоти, фраза «Я не знаю» оказалась единственным, на что я мог опереться.
– Не знаю, не обратил внимания, – отвечал я, – человек умирал на моих руках, мне было не до того, чтобы смотреть по сторонам.
Поверили моим рассказам или нет, меня совсем не волновало.
В конце концов допросчики – менты-стажеры, как я их назвал, ушли и мы остались вдвоем – я и капитан Петров. Именно тогда возникшая пауза и несколько секунд тишины сыграли с моим утомленным, но алчущим чудес разумом нехорошую шутку. Зацепившись взглядом за аквариум, наблюдая за движением воздушных пузырьков и снующих между водорослями рыбок, я вдруг увидел стволы деревьев, скамейку… Из ниоткуда возникла моя рука, потянулась вперед, и под моей ладонью оказалось что-то твердое. А потом как-то сразу проявилось тело лежащего на траве человека и… повторился ужасающий крик.
– Владимир? – Я понимал, что меня зовут, но отреагировать на слова капитана сразу не мог. – Владимир!?
Когда же я вновь осознал себя в кабинете Петрова, то заметил, как капитан почти картинно отключил и убрал диктофон.
Увы, итог нашей с ним беседы оказался более чем скромным: ни я, ни капитан свои карты так и не раскрыли. Мне, по крайней мере, удалось узнать, что человек из метро был неким «мастером», а вот капитан однозначно остался ни с чем.
Я сидел на стуле и наблюдал, как на лице Петрова едва заметно отражается внутренняя борьба. Он явно хотел узнать про книгу, но делиться взамен информацией капитан либо не хотел, либо, как говорил, не мог.
В конце концов махина-человек поднялся из-за стола и, пройдя два раза по комнате, пробасил:
– Мы обязательно продолжим эту неофициальную, – с особым ударением, – беседу, но чуть позже.
Черт меня побери, я не мог поверить в то, что чувствовал, но в этот момент я очень хотел, чтобы это «чуть позже» произошло как можно скорее.
ГЛАВА 16,
не только связывающая между собой предыдущие главы, но и раскрывающая Главную Тайну
Итак, к двум часам двадцати минутам восемнадцатого августа в немыслимых и невероятных событиях, вольно или невольно, приняли участие:
Я – непреднамеренно, но по устоявшейся идиотской традиции добровольно вляпавшийся не пойми во что.
Леха, он же призрак Лехи – эдакий «подставщик» и втравливатель меня в каждый эпизод произошедших приключений.
Мужик из метро – некий Мастер, ставший жертвой… чего? Вопрос не просто нуждался, он буквально требовал отыскать на него ответ, причем как можно быстрее.
Капитан Петров, или капитан големов (мне так больше нравится) – совсем не простой полицейский и очень неплохой притворщик.
И наконец, моя обожаемая Анечка – несчастная жертва недальновидности, беспечности и других качеств своего мужа – то бишь меня.
Когда я вышел из здания полиции и направился пешком домой (благо недалеко), то, прокручивая в голове этот «расстрельный список», изо всех сил заставлял себя думать о безвинно пострадавшей стороне – об Анютке. Я не только напоминал себе, что именно по моей вине она коротает ночь в одиночестве, в холодной постели, но и убеждал себя продумать достойное объяснение своего нового «увлекательного», да еще столь позднего приключения. Но как же мне было тяжело: я никак не мог справиться с памятью, что неудержимой и своенравной волной затягивала меня в свою глубину. И в какой-то момент, я даже не заметил, как поддавшись ей, точно по волшебству, я вдруг опять оказался под сенью каштанов. Я увидел почти исчезнувшие солнечные лучи (они слились в один затухающий вечерний свет), себя, стоящим на коленях перед трупом Мастера и услышал парализующий меня чудовищный крик.
Кошмарный вопль звучал по нарастающей и нес в своей основе что-то такое, от чего мое самообладание съежилось и попыталось забиться в глубь души. Достигнув апогея, крик обрывался и через мгновение возникал снова.
Преодолевая охватившую меня скованность, я поднялся на ноги и повернулся в сторону, откуда слышался вопль. На мгновение возникла тишина, затем крик повторился опять, и из зарослей кустов, метрах в ста от меня, выскочил… человек?
Человек! В светлом балахоне с капюшоном, скрывающем голову, он рывками бежал вперед и молотил руками воздух, точно отмахивался от преследующей его орды ос.
Лишь только я убедился в человеческой природе кошмарного вопля, как почти предавшее меня самообладание поспешило вернуться. За долю секунды я не только решил, что под балахоном скрывается мужчина (возможно, тембр голоса тому поспособствовал), но и успел удивиться – чего же он так орет?
Меж тем события разворачивались с невероятной быстротой. Балахонщик метался по краю огромной лужайки, отделяющей каштаны со скамейкой от лесистой части парка, и, судя по хаотичным, рваным и непонятным движениям, пребывал в совершенно неадекватном состоянии. Иногда он забегал за деревья, потом опять возвращался на простор лужайки и, не прекращая орать, махал руками.
Аккуратно, стараясь не наступать на залитую кровью траву, я вышел за пределы кровавого круга и, подгоняемый обострившимся любопытством, осторожно двинулся навстречу вопящему субъекту. Между нами оставалось, наверное, метров пятьдесят, когда человек описал по лужайке дугу и в очередной раз устремился к посадкам.
Случайно или нет, но перед ним оказалось самое здоровенное древо, и человек со всего маху, едва ли не ускорившись перед этим, врезался в него. Послышался глухой звук удара, тело в балахоне словно спружинило от ствола, отлетело в сторону и упало на землю. Поляну и окрестности тут же накрыло почти вещественной тишиной.
Когда жуткие вопли оборвались, я побежал к лежащему на земле, но, сделав с десяток шагов, ошарашено замер на месте. То, что я увидел, вряд ли бы могло уложиться в голове нормального человека, но прекрасно вписывалось в сегодняшний вечер: крошечное грозовое облачко зависло аккурат над распростертым телом и атаковало его миниатюрными, но самыми что ни на есть всамделишными молниями. Затем я увидел небольшие клубы разноцветного дыма – грязно-зеленые, белесо-бурые, темно-фиолетовые, – ядовитыми испарениями поднимающиеся над светлым балахоном и растворяющиеся в воздухе в полуметре над ним.
Прошло какое-то время, прежде чем я (любопытство неудержимо толкало вперед) решился двинуться дальше, но, не сделав и пары шагов, опять остановился. Сначала я услышал негромкое, но очень злобное тявканье, а затем, продираясь сквозь кусты живой изгороди, на поляну выскочил йоркширский терьер – девочка, судя по большому розовому сбившемуся банту. Агрессивная собачонка подбежала к лежащему на траве человеку и остервенело вцепилась ему в руку.
Теперь меня подгоняло вперед не только любопытство, но и желание отогнать злобную животину. Я почти побежал, но рев и хрипение, послышавшиеся за моей спиной, заставили меня остановиться и обернуться.
Огромный, как бегемот, ротвейлер с выпученными, налитыми кровью глазами и пеной из пасти, подобно ожившей смерти, пронесся мимо меня, волоча по траве широкий и длинный поводок.
В тот момент я, кажется, потерялся: не в силах оторвать взгляд от жуткой собаки, словно лишенная мыслей сомнамбула, я поворачивался вслед за ней.
Открывшаяся мне картина достойна воссоздания в хорошем фильме ужасов: две собаки (к йоркширу успел присоединиться большой белый лабрадор), рвали бесчувственное тело несчастного. Девочка с розовым бантом по-прежнему драла руку, лабрадор же, кровожадно рыча, терзал выпроставшуюся из-под балахона ногу. Через секунду к ним присоединился ротвейлер. Хрипя и давясь воздухом, он подскочил к лежащему человеку и сомкнул на второй ноге свою кошмарную пасть.
В наступившем моменте безвременья все мысли меня покинули, и лишь одна – «По-че-му-Он-Мол-чит!» – отбойным молотком стучала в висках.
«По-че-му-Он-Мол-чит!» – И я опять побежал!
Очередной порыв помочь человеку закончился еще быстрее, чем предыдущие: что-то огромное налетело на меня со спины и, подобно фуре, врезавшейся в крошечную машинку, отшвырнуло в сторону.
Воткнувшись лицом в газон, я дышал пылью, жевал траву и извергал потоки самых скверных ругательств. Когда же, отплевываясь, задыхаясь и кашляя, мне удалось собрать себя и подняться на колени, трагедия, вершащаяся передо мной, походила на сцену из театра абсурда.
Я видел, как закутанное в светло-серую ткань беззвучное и безжизненное тело волокут по траве, трясут и раздирают на части три взбесившиеся собаки. Рядом с ними, размахивая руками и истерично выкрикивая «Фу, Карли, фу!», подпрыгивает блондинистая девица в розовых шортах и с розовым бантом в волосах. Пожилой седой мужчина в огромных очках тянет (абсолютно безрезультатно) лабрадора за поводок и что-то невнятно бормочет. Еще один огромный мужик (некое подобие капитана Петрова, только очень толстое) охаживает бока ротвейлера здоровенной ветвистой палкой. И как апогей бедлама – черная тучка, без устали разрождающаяся грозовыми разрядами все в того же несчастного.
Впрочем, назвав апогеем тучку, я несколько поторопился: кульминация наступила чуть позже. Послышался громкий, не менее яростный, чем рев ротвейлера, кошачий вопль – и взявшаяся неизвестно откуда пегая кошка кинулась в свалку. Она запрыгнула сверху на все того же лежащего на земле и, издавая душераздирающие вопли, принялась кромсать серую ткань балахона.
Появление кошки, похоже, кроме меня заметила лишь девица в розовом: она запрыгала еще чаще и так громко заверещала, что заглушила собой все остальные вопли. Ни собаки, ни оба мужчины на кошку даже не посмотрели: они занимались своими делами – животные пытались разорвать человека, а люди – оттащить их прочь.
Я уже стоял на ногах, когда воздух вдруг наполнился светом, словно солнечные лучи вновь обрели мощь, затем сгустился, и недалеко от тела, между всей этой вакханалией и мной, возникло что-то колышущееся.
