скачать книгу бесплатно
Действительно, этой странной гнутой трехногой железяки, с металлическими листочками и перламутровыми бусинками, на подоконнике не было. На его месте сидел Кот и мстительно следил за моей рукой.
ГЛАВА 9,
рассказывающая о втором пришествии капитана Петрова
Недели две прошло с момента разыгравшейся у нашего дома трагедии. Постепенно переживания сгладились, и мысли, оставив бессмысленное кружение вокруг Лехи и его смерти, вернулись в привычную колею и закрутились вокруг семьи, работы, лета и приближающегося отпуска.
К этому моменту наш семейный бастион обрел новые «несокрушимые» (по заверениям установщиков) врата. Что же касается исчезнувшего подсвечника, то здесь все получилось неоднозначно. Сразу же после обнаружения пропажи я не без удовольствия заметил: «Интересно посмотреть на реакцию полицейских на новое заявление…». Дожидаться окончания моей мысли, что же такого интересного я хотел увидеть, моя дорогая не стала:
– Без меня! – безапелляционно заявила она. – Если хочешь, можешь развлекаться, только меня от этой потехи уволь. Тем более, подсвечник подарили тебе, так что тебе и карты в руки.
Конечно же, я никуда не пошел: во-первых – лень, а во вторых – «Наконец-то от него избавились», – подумал я с глубочайшим удовлетворением.
Эта искривленная железяка, действительно подаренная мне, совершенно не вписывалась в интерьер ни одной комнаты. Подсвечник постоянно мешался и раздражал, а подарившая его тетя Наташа, наверное, так же регулярно икала. О том, чтобы выкинуть столь ненужный подарок, конечно же, речи быть не могло, и потому, когда он все же прижился в углу кухонного подоконника, казалось, обрадовались все, и в первую очередь Кот. Тот решил, что это его новая игрушка, и теперь свои регулярные забеги через всю квартиру завершал запрыгиванием на подоконник и как бы случайным сбрасыванием подсвечника на пол. Грохот и звон наполняли воздух, а котяра, довольный, перевозбужденный, уносился с кухни, поскальзываясь на полу и врезаясь в мебельные углы.
В один из вечеров, накануне своего очередного выходного, я занимался тем, что потакал внезапно возникшей у меня фантазии. Пару часов назад, ни с того ни с сего, мне вдруг захотелось приготовить что-нибудь эдакое.
К счастью, подобные фантазии посещают меня крайне редко, но… если уж посещают – тогда держись. Вот и в тот вечер, лишь только желание проявилось со всей своей силой, как сразу же мои действия приобрели невиданное ускорение. Я быстренько нашел замечательный (тот, что больше всего хвалили) рецепт в интернете, метнулся в магазин, закупил провизию и вскоре приступил вершить волшебство кулинарии. Изгаляясь над уткой, я начинял ее апельсинами, черносливом, специями, а мой постоянный паж и помощник ходил вокруг, требовательно мяукал, вставал на задние лапы и головой бодал меня в ногу.
Избавиться от его домогательств возможно лишь одним способом: я отрезал крошечный кусочек птицы, положил в миску и легким пинком под зад придвинул жаждущего экзотики Кота к лакомству. Естественно, сырую утку он есть не стал: понюхал, сделал круг, понюхал еще раз и (вот оно – счастье) угомонился. Запрыгнув на стол, Кот принял позу настоящего сфинкса и, опять-таки, как тот самый настоящий сфинкс, предался неподвижному и отрешенному созерцанию. Впрочем, отрешенность продолжалась недолго: не прошло и пяти минут, как вдруг «настоящий сфинкс», забыв о своем сфинксовом достоинстве, соскочил со стола и пулей метнулся в прихожую. Через секунду оттуда одновременно раздались звонок в дверь и вторящий ему глубинный, утробный вой. Догадываться о том, кто звонит, мне не пришлось – я уже понял.
Петров – капитан Големов (до чего же мне нравится так его называть). Мы опять стоим в коридоре, и я в очередной раз поражаюсь не только явно видимой мощи этого человека, но и его силе. До сих пор я считал себя мужиком не из слабых: и в спортзал хожу, и армрестлинга не чураюсь, – но рукопожатие капитана Петрова, это даже не тиски, словно несокрушимая скала, обхватывает твою кисть не давая возможности освободиться.
– Любит он вас, – сказал я, кивнув на закрытую за собой дверь, после того как «скала» выпустила мою ладонь. – Так и жаждет познакомиться поближе.
– Говорят, у вас квартиру вскрыли? – ответил капитан, проигнорировав и мои слова, и яростные вопли кота.
В ответ я угукнул и замолчал, заново удивляясь особенности Петрова говорить, почти не шевеля губами.
С полминуты мы молча смотрели друг на друга. В тот момент вспомнилось, что если берешь паузу, то необходимо держать ее как можно дольше. Я приготовился к продолжительному молчанию, но капитан Петров разрушил магию тишины.
– Того паренька, что ночевал у вас, а потом умер недалеко от дома, вы еще не забыли? – спросил он.
– Вы считаете такое можно забыть? – ответил я вопросом на вопрос.
Безмерные плечи капитана шевельнулись, как бы изображая: «Кто его знает», – и он продолжил:
– Завтра его хоронить будут, на кладбище таком-то (Петров сказал название, но оно мне ни о чем не говорило). Там, с правой стороны, в глубине за перелеском, места для спецзахоронения…
Голос капитана звучал расслабленно, слова возникали медленно, как бы с неохотой, а я не мог отделаться от ощущения, что его каре-красный взгляд пытается пробраться внутрь меня, и вновь мне стало не по себе.
– Мы так и не смогли установить его личность, – продолжал Петров. – Ни родственников, ни друзей у парня. Вот я и подумал, может, вы захотите проводить его, проститься?
– Это… вряд ли, – сказал я секунд через десять, – не люблю кладбища и прощания.
И вновь наступила звенящая (по ощущениям) тишина, даже Кот с обратной стороны двери угомонился.
Спустя какое-то время Голем ожил, зашевелился и достал из кармана брюк сложенный лист бумаги.
– Как знаете, – врастяжку произнес капитан. – Но если все же надумаете, приезжайте к двенадцати, – он протянул бумажку мне, – Номер, под которым он будет записан.
НМ-153740 – прочитал я текст, отпечатаный на принтере.
Вновь дробящее кисть рукопожатие капитана, и он ушел, не сказав больше ни слова.
– Это вряд ли, – повторил я в пустоту, понимая в это самое мгновение, что капитан Големов каким-то образом знал: завтра, в 12 часов, я точно буду на кладбище.
ГЛАВА 10,
импульс, приданный капитаном Петровым в предыдущей главе, приобретает крышесносительную мощь
НМ-153740 – надпись на небольшой металлической пластине, приваренной к арматуре. Безликий холмик свежеперевернутой земли среди тысяч таких же безымянных могил. В голове пафосные бессмысленные слова, претендующие на мудрость. Я их гоню и пытаюсь воскресить в памяти смешную бородку, необычный нос, наивную по-детски улыбку, но образ не складывается и развеивается подобно дыму. Лишь ботинки, треклятые сырые ботинки, словно выжженные вечным клеймом в моей памяти, как живые стоят передо мной.
Метро, маршрутка в сторону области, километра два пешком по грунтовой дороге, и в одиннадцать пятнадцать я уже был на кладбище.
Деревья, разбегающиеся в стороны вдоль высокой металлической ограды, в ней большие ворота, а за ними город – город могил.
«Справа за перелеском», – сказал Петров.
«Справа от чего? – думаю я. – От ворот? Но эти, в которые я зашел, наверняка не единственные. А перелесок – куда ни глянь, за сотнями метров могил со всех сторон деревья, деревья, деревья…»
Какое-то время я плутаю между оград. Не глядя на памятники и кресты, я иду по неявным дорожкам в надежде встретить хоть кого-нибудь, кто знает, где находится территория спецзахоронения.
Редкие посетители, с приличествующими месту скорбными лицами, с удивлением выслушивают меня (скорбь на их лицах сменяется интересом), но ничем помочь не могут, лишь советуют спросить у кого-нибудь еще. Иду дальше, встречаю этих кого-нибудь еще, но они тоже не знают, и я продолжаю идти, ощущая все сильнее тяжесть тишины всеобщего упокоения.
В конце концов мне повезло: у дальнего края кладбища я наткнулся на трех мужиков. Они только что закончили рыть новую яму и, стоя рядом с ней, курили.
«Вон туда, – махнул рукой один из них, опирающийся на лопату, и показал в сторону горизонта. – Идите на ту березу, видите? И рядом дорогу увидите».
Поблагодарив за помощь, я устремляюсь, петляя между сотен, если не тысяч, могил к путеводному древу. Время поджимает.
К тому моменту, как я подходил к стене деревьев, что высилась метрах в ста за одинокой путеводной березой, мне казалось, что большей подавленности, чем сейчас, я не испытывал никогда в жизни. Как я ошибался! Пройдя метров триста по грунтовой дороге, убегающей вглубь настоящего леса, я очутился в месте подлинного ужаса. Ровная широченная просека, видимая до горизонта, и, насколько хватает глаз, тысячи, возможно, десятки тысяч одинаковых холмиков с одинаковыми табличками.
Бесхоз – как назвал упокоенных здесь мужик с лопатой. Бесхоз – вот когда мне стало жутко.
Закрытую «газель» с четырьмя одинаковыми гробами внутри я обнаружил минут через пять кажущегося бесконечным пути. Рядом с машиной четверо крепких мужчин и женщина, начальница, с журналом в руках. Чуть подальше четыре свежие ямы, расположенные рядком.
Удивление, с которым на меня смотрели, пока я подходил, исчезло, едва я показал бумажку с номером и объяснил, что к чему. Женщина указала на один из гробов, с синим номером на крышке, на яму и отошла. Мужики, переговариваясь и балагуря, стояли в сторонке и словно чего-то ждали.
Ровно в двенадцать женщина сказала: «Пора», работники подхватили первый гроб и, не переставая травить анекдоты, опустили в могилу. За ним другой, следующий, последним под землю отправился гроб с номером НМ-153740.
Стоя на краю могилы, я смотрел вниз и перечитывал снова и снова тот синий номер. В голове пустота: ни мыслей, ни чувств. Лишь где-то, словно в другой вселенной, раздавался стук. Стук земли о дерево: два мужика засыпали первую могилу, двое других вторую.
Я присел, взял пригоршню влажной земли и бросил.
Через пятнадцать минут все закончилось. Еще минут через пять «газель» с мужиками и начальницей уехала. На их предложение подкинуть меня до маршрутки я ответил отказом. Почему? Не знаю.
Я стоял рядом с холмиком Лехиной могилы, смотрел на металлическую табличку и пытался вспомнить, каким же он был в те несколько часов, что я его знал. Но как я ни старался, воспоминания упорно не шли. «Пора…» – говорил я себе раз за разом, но все равно продолжал стоять.
Грунтовая дорога уводила меня прочь от места потерянности, ненужности, от места полного забвения – в место просто скорби. Уходя, я постепенно ощущал летнее тепло, и по чуть-чуть, словно сквозь истончающуюся преграду, различал стрекот кузнечиков и чириканье птиц. Я шел и думал о том, как различаются люди в смерти. Одних, возможно, помнят, хотя бы изредка, хотя бы иногда. О других воспоминаний нет и не будет – ни когда, ни у кого.
Шаги. Быстрые шаги раздались за моей спиной…
Остановившись, я обернулся… Чириканье и стрекот тут же застыли в воздухе и той самой застывшей нотой стали вкручиваться болью в мозг. Летняя стужа медленной волной протянулась по коже, поднимая дыбом каждый волосок. Воздух встал поперек горла.
Леха!
В десяти шагах от меня!
…
Он быстро приближался…
ГЛАВА 11,
в которой наш герой борется за свое сознание нестандартными способами
Я сидел дома, на кухне и… квасил по черному.
С того самого момента, как капитан Петров завез меня с кладбища домой, я уговорил бутылку коньяка и нашел общий язык с литровкой текилы. Лимон? Какой лимон, какой букет, какое послевкусие – налил стакан, глотком выпил, выдохнул и… повторил сначала.
Сколько я пропустил таких стаканов, не знаю, но я был трезв – ни малейшего ощущения опьянения. И Кот знал, что я трезв, иначе не стал бы он лезть ко мне, а значит, высококачественное дорогущее спиртное потрачено впустую.
Вообще-то я не пью, почти не пью, лишь за компанию, не часто, не много и в основном вино. Так что урон, понесенный нашим баром, можно объяснить лишь той скорбью, которой я напитался на кладбище, и тем чудовищным для моего разума взрывом, в мгновение разметавшим эту скорбь.
Леха подошел ко мне почти вплотную.
Я сразу же вспомнил, что помимо русой хлипкой бородки, забавного сплюснутого носа у него еще всклокоченная короткая стрижка. И сейчас все это, только что закопанное под землю, стояло в полуметре от меня, и смотрело полными печали, опухшими, покрасневшими глазами.
Стужа, проникшая сквозь мою кожу, кажется, не только вымораживала меня изнутри, но и замедляла само время.
«Леха?» – я не мог воспринять ЭТО НЕЧТО как-то иначе – пытался улыбаться.
А потом в той самой замедленности времени раздался звук, словно лопнул воздушный шарик: «Па-аф!» Затем еще раз: «Па-аф!», «Па-аф!». И каждый раз «Леха» вздрагивал, его губы, теряя улыбчивость, выгибались вниз, а в глазах импульсом проскальзывал испуг.
После третьего звука «парнишка» рванул вперед, мимо меня, бросив на ходу голосом Лехи: «Нам нужно поговорить, срочно».
Возможно, звучание его голоса, такого всамделишного, теплого и живого, вернуло мне ощущение реальности.
Я повернулся вслед за ним и даже хотел прокричать «Погоди!», но проклятие ботинок ожило и вцепилось в меня, принуждая не думать, а только смотреть на его ноги.
Те самые древние мокрые, ботинки – не кроссовки, с каждым шагом удаляющегося «Лехи» они не только меняли свою форму и цвет – они высыхали!
А потом вершина абсурда.
Раз – и «парня» не стало!
Был – и нет!
Исчез, как в долбаном фантастическом фильме. Лишь взметнувшееся облачко пыли и звук выплеснувшегося сжатого воздуха: «Па-аф!»
Сколько прошло времени – не знаю. О чем я думал – не помню. Что заставило меня обернуться – не представляю.
На дороге со стороны зоны захоронения потерянных душ стояли три человека, и (вот оно, продолжение ирреальности) они оказались закутанными в светло серые балахоны, с головами, скрытыми под громадными ткаными капюшонами.
Помню, что я двинулся к ним. Зачем? – Не представляю.
Помню, как облик ближайшего ко мне начал меняться, его словно окутало дрожащее марево, а балахон будто бы растворялся. Я успел отметить, что фигура под исчезающей одеждой – женская, и тут раздались вскрики. Все трое вдруг побежали прочь от меня и вдруг – «Па-аф», «Па-аф», «Па-аф» – исчезли.
Вот тогда-то мои ноги и подкосились. Я сел там, где стоял: посреди дороги, в пыль.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я услышал и осознал приближающиеся шаги.
– Ну, как вы? – спросил сочувственный голос капитана Петрова у меня за спиной.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Расщепление
ГЛАВА 12,
странная
Прикосновение Кота подобно легчайшему дуновению. Не иначе этот негодник каким-то образом знает, когда мой сон переходит в легкую стадию, и именно тогда касается кончика моего носа. Его прикосновение почти неуловимо, воздушно, но настолько действенно, что я сразу открываю глаза, и первое что вижу – два больших бесконечно мудрых (ей?ей не вру), светящихся изнутри темной зеленью глаза.
Восемь лет почти каждую ночь повторяется эта сцена, что, конечно же, говорит о запредельной степени избалованности нашего персонального сфинкса. Давным-давно, когда крошечный, безволосый, розовый как младенец и немыслимо горячий котенок лишь поселился у нас, он постоянно жалобно мякал и, казалось, все время мерз. Мне его было жалко настолько, что, вопреки здравому смыслу, советам котозаводчицы и просьбам жены, я вставал по ночам и кормил большеухого малыша кошачьими консервами. С тех пор ушастик превратился в огромного, почти девятикилограммового монстра, но привычка вкушать по ночам свое излюбленное блюдо осталась. Причем, к удивлению жены и сына (я подозреваю, что они просто завидуют), такую побудку он устраивает лишь мне. Эдакая своего рода избранность, возможно, и не позволяет мне все эти годы отмахиваться от его ночных домогательств.
Вот и сейчас, открыв глаза, я почти провалился в зеленую, горящую голодную бездну.
«Опять! Нееет… – подумал я, прежде чем осознал, что моя голова раскалывается.
Боль ощущалась подобно кольцу Сатурна: на периферии, в удалении, вращаясь вокруг головы.
«Надо меньше пить… воистину… – подумал я, – а может быть, чаще…».
Зеленая бездна передо мной отдалилась и приняла форму настырных кошачьих глаз.
– Задолбал…, – пробормотал я обреченно и попытался встать с кровати.
В следующее мгновение я забыл и про боль, и про зеленую бездну: испуг разметал все.
«Где я!?» – закричала новая мысль: вокруг темнота и почти живой, шевелящийся запах полыни.
Я лежал не на кровати, а на чем-то жестком, холодном и, как подумалось мне, простирающемся в бесконечность. Под ладонями ощущались комки: большие и маленькие, твердые и рассыпающиеся – мучнистые.
«Земля? – с удивлением спросил я самого себя, – Почему? Откуда…». Но ответа не было, да и времени на раздумья не было тоже: кромешная тьма, тишина и горечь полыни, казалось, проникали в самое сердце. Я ощущал, как оно сжимается и колотится все быстрее, истеричнее, громче…
Вскочив на ноги, я выставил руку вперед и сделал осторожный шажок.
