скачать книгу бесплатно
Элиза ломала его долго, но добилась успеха. Последняя капля была не самой примечательной, но она стала решающей:
Холодным осенним вечером они возвращались вдоль начавшего подмерзать пруда. Они были в полном одиночестве, если не считать успевшего продрогнуть мопса Никки, заключенного в ее крепкие объятия. Единственным звуком на всю округу была мирная беседа Элизы с этим подвывавшим Никки и ее собственные шаги. Николя никогда не раздражал ее шумностью походки.
Все поменялось в мгновение. Спокойно следовавший рядом Николя вдруг просто схватил ее в охапку и ринулся с берега прямо на тонкий лед. Элиза каким-то чудом лишь успела швырнуть своего мопса в сторону ограды деревянного лодочного причала и тут полынья проломилась. Элиза не почувствовала холода. Ледяная вода, сомкнувшаяся вокруг, казалась какой-то прожорливой сворой, вырывавшей кусок за куском из ее тела. Она билась как могла и, кое-как цепляясь за поводок запутавшегося в ограде мопса, выбралась на прогулочную лодчонку.
Элиза схватилась за весло, продолжая чувствовать заполненные иглами «укусы» холода, но только тогда полностью поняла, что произошло.
Она стояла, сжимая поднятое весло, оглядывая Николя рычащего и захлебывавшегося в ледяной воде. Элиза испытывала множество противоречивых чувств, но, по услышанным позже словам Николя, он увидел в ее лице лишь полнейшее разочарование.
Элиза вставила весло обратно в уключину и развернула древко ему.
Несмотря на полученную Николя устную и материальную благодарность за спасение «шаловливой, но милейшей малютки, коя когда-либо рождалась в роде Бенуа», на следующее утро он слег с жаром. Элиза лично проконтролировала приготовление бульона на бараньих костях и приправах, и лично пришла поблагодарить спасителя, чей подвиг она так живописала домочадцам.
Она стояла возле кровати Николя наклоняя мисочку бульона из стороны в сторону, но не пролила ни капли. Насладившись знакомым запахом, не так уж плохо повторявшим тот самый эликсир, она кротко кивнула и поставила мисочку на стол возле кровати.
– Никки, я надеюсь, ты поправишься и докажешь мне свои умения каким-нибудь другим способом, – сказала Элиза, – этот мне уже не интересен.
С тех пор многое изменилось. Она объясняла себе перемены тем, что невозможно быть такой же беззаботной, как раньше, что это естественный порядок вещей. Сердце огрубевает со временем. Но это объяснение казалось неправильным.
Прикрыв глаза, Элиза медленно шла по запаху костей.
Элиза была уверена в том, что ее сердце ни капли не изменилось. Оно должно было быть все так же свежо. На нем не было ни царапинки – ни от казненных рыцарей, ни, тем более, от неудачных венчаний или от того, что оставшийся род Бенуа приветствовал ее «ссылку» в Запретных Землях, а, вернее, приговор.
Ее рыцари не предали ее, так с чего появляться душевным ранам? Это дело их родных заливаться слезами на их могилах. Ее долг – лишь отдать требуемые правилами почести и заплатить им за службу достойную цену. Ни толикой, ни движением больше. Таков уж этот постылый долг. Произвести эти простые действия тоже по-своему очень сложно. Это только кажется, что махнуть траурным платочком произнеся шесть слов благодарности над могилой – легкое дело.
Элиза наконец нашла источник запаха – посреди библиотеки.
Ей стало не по себе.
Селин пыталась склеить вешалку. Запах был вовсе не похож на запах клея, но сомнений не было, варился именно клей. Вернее, сомнения были, но лишь в собственном рассудке. Вешалка была жива. Видимо, это и был тот камердинер, которого Селин разыскивала.
– Доброе утро, – проговорила Элиза борясь с нервным смехом. Ситуация была одновременно жуткая, комичная и трогательная, причем чересчур во всех этих смыслах.
– К… как вы себя чувствуете? – нашлась Селин, пытаясь прикрыть юбкой пациента.
Элиза лишь наклонила голову на бок оглядывая происходящее. Парочка раскрытых книг, лежавших у ног Селин, очевидно не имели никакого отношения к волшебству. Скорее всего, именно в одной из них нашелся рецепт клея или чего-то вроде.
Селин абсолютно точно было не место в замке. Она не умела держать себя, не разбиралась в магии. Что бы ее здесь ни держало, это что-то внушало Элизе опасения. Хотелось соблюсти расстояние.
– Я… – решила продолжить Селин.
– Могу дать тебе совет… – перебила Элиза, – или два совета. Или три.
– Как чинить мебель? – спросила она и тайком шепнула что-то вешалке.
– По этому поводу у меня есть только догадки, – протянула Элиза, – но если хочешь совет, то придется дать немного пищи и моему расследованию.
– А… Давайте позже? Вы не могли бы выйти?
– Сперва мне нужно поблагодарить тебя. Я отвечаю злом только на тупость, обман, излишнюю надоедливость и похоть, зло, трусость, предательство и устриц. Ненавижу устриц. А на добро я не отвечаю злом. Тебе нет нужды меня бояться. Я занимаюсь расследованием исключительно для своих нужд. Позволь, я выскажу первую догадку: тебе следует оставить камердинера в полном одиночестве.
– Нет, – понурилась Селин.
– Почему? Пока я шла к замку, я наткнулась на заброшенное подворье, откуда забрала небольшое чучело. Мой воротник. Так что этот секрет замка мне ведом. К воротнику заходили здешние слуги, но они отчего-то побоялись отрывать его от постамента, так чтобы он смог ходить сам. Ты видела шубу, что я позаимствовала в том же доме. Она в никуда негодном состоянии. А вот чучело сохранилось не так уж плохо, в отличие от его собственного постамента. Подозреваю, что волшебные слуги этого замка сами собой восстанавливают свой прежний вид со временем.
– Вчерашний шторм… – угрюмо проговорила Селин, – будто все поменял. Здесь было так хорошо… Вы точно не ведьма, что пришли все разрушить?
– Нет.
– Вчера во время бури разбились часы. Мне было страшно смотреть на мертвые часы, я пыталась… – запнулась Селин, сдерживая слезы, но продолжила, – когда я вернулась в комнату с часами, они были целы. Но они тут же позвали Ч…
– Лорда? – подсказала Элиза.
– Да. Как будто они начали свою волшебную жизнь заново, заново утратив все… – Селин подняла взгляд и опешила, – простите, вы так спокойно смотрите, неужели вам ни капли не жаль? Вы же знаете о проклятии и всем этом?!
Действительно, Элизе было ни капли не жаль. Оказаться заточенным в тело какой-то вещицы, а потом начать все заново? Это означало только сбросить груз лет, проведенных в таком беспомощном состоянии.
– Мне кажется, это не худшее, что здесь случилось, – прикрыла глаза Элиза.
– До вчерашней бури… – снова всхлипнула Селин, – мне казалось, что все здесь даже по-своему мило. Но если я останусь здесь… Я не хочу становиться той, что будет просто смотреть на…
Она закрыла лицо руками.
– Что в этом простого? – холодно спросила Элиза.
Это только кажется. И это только кажется, что махнуть платочком произнеся шесть слов благодарности над могилой – легкое дело.
Высший императорский суд привлекши и синод, и глав родственных Бенуа семей, и черт знает сколько взяток из недр канцелярии, обозначил рыцарей и участников ее последнего венчания, как культистов обманом пытавшихся проникнуть в род Бенуа с целью опорочить вековые союзы, заключенные во славу империи. Так что являться в официальном статусе на их могилы Элизе было никак нельзя. Да и оспорить решение высшей инстанции было фактически невозможно, если не перекладывать ответственность на всю ее кровную родню. Потому Элиза оказалась в неудобном положении. Взвесив все, она решила, что наилучшим вариантом было бы сделать так, чтобы оного суда вообще не стало, как и прилагающихся инстанций, кем бы они ни были. Ведь если стереть их с лица земли, она бы смогла официально посетить могилы рыцарей, сказать пресловутые шесть слов и взмахнуть траурным платочком. Любые другие варианты казались ей бесчестными попытками обойти правила самого скромного подобающего прощания со слугами умершими по ее вине. Элиза не придумывала эти правила.
Раз положено сказать хотя бы требуемые шесть слов, она скажет ровно шесть слов, не больше, но и не меньше, даже если для этого потребуется остановить солнце.
9
Расследование продвигалось неважно. Омытый ливнем, сверкающий в солнечном свете замок казался все более и более опасным и непонятным сооружением. Всюду царило ощущение подспудного «голода» обители, больше не занятой людьми. Место жило по своим канонам, имитирующим человеческие – все поддерживалось в порядке. Имелись и некоторые следы пребывания лорда (навскидку высоты в полтора раза больше человеческой и в пару раз большего веса), и едва заметные потертости от маленьких и больших твердых ножек тех, кто до сих пор считал себя прислугой, потертости от когтистых лап, там, где должно было оставаться следам пальцев. И полное отсутствие следов запахов прислуги. Последнее было бы в чем-то и неплохо, но в совокупности с прочим, замок выглядел, как совершеннейший гиньоль-макабр – как одетый в шелка, залитый изнутри щелочью и тщательно навощенный снаружи труп, которым двигали за ниточки. Дополнительной пикантности добавлял тот факт, что этот труп замка был по-своему действительно жив.
Задача закрепиться в Запретных Землях с каждым новым открытием казалась все сложнее. Но пока не невозможной. У Элизы вовремя хватило ума хотя бы прекратить изучать геральдику. Великая ведьма, коя (если верить сильфам) считала Элизу врагом, изменила подход. Вчерашняя ярость вряд ли была простой демонстрацией силы. Но что-то заставило ее затаиться. Не похоже, что буря вымотала ведьму или сильно повредила замку. Возможно, дело было в том, что у гостьи – Селин – появились какие-то трещины в затуманенном понимании происходящего. Видимо, именно этого ведьма не могла допустить. Все люди из Запретных Земель не видели ничего странного в том, что живут на землях с забытым правителем-затворником и, соответственно, без армии лорда. Это неестественное правило было непреложно уже больше века. Отчего-то ведьма не могла поступиться именно этим правилом. Элиза допускала, что именно для того, чтобы лишить ее трезвости рассудка, погрузить в сон наяву, в коем здесь проживали все, великая ведьма наказала сильфидам выдрать из нее спрутика.
И пока следующий шаг ведьмы был неясен.
Как именно работает это волшебство, Элиза, разумеется, не представляла, однако общие соображения имелись:
Итак, геральдика. Каким бы дальним ни был род местного сюзерена, связи с известными ей старыми гербами должны были остаться. И тут Элиза чуть не совершила ошибку. Но она успела остановиться. Прогуливаясь с Селин, она ненароком изучала связи в орнаментах, цветах, бестиарии и расположении всех замеченных декоративных элементов. Связи находились, но касались они не существовавших родов, чего-то такого, что, кажется, просто недавно приснилось.
Нахлынувший страх помог сбросить морок. Она хотела схватиться рукой за подоконник, но весь замок показался чем-то отравленным, чем-то, чего никак нельзя касаться.
– Вам не хорошо? – спросила Селин тоже останавливаясь. С ней было легко поддерживать разговор в ходе расследования. Девушка просто млела от того, что ведет настоящую светскую беседу – ее глаза мечтательно смотрели вдаль. Но она все же заметила, что с собеседницей что-то не так.
Элиза лишь скучающе повела головой.
Кажется, сейчас она догадалась, как именно работало это заклятье великой ведьмы. И она чуть было не попала в его коварные сети – никакая схожая геральдика ей не снилась. Это был след рушащегося восприятия. Осознать это помог очень простой факт – в снах, которые она помнила, не было ничего подобного. С момента того неудавшегося чаепития, ей не снилось ничего кроме принесенных в жертву. У нее было достаточно гордости, чтобы не закрывать глаза на мучения жертв, чтобы не пытаться вытеснить это снами о каких-то старых благородных домах.
Как бы то ни было, того, что осталось в памяти об убранстве замка, хватило и для некоторых других умозаключений: судя по вензелям на лентах и вышивке на платье Селин, оно было родом отсюда. К тому же, платье было уж точно не с чужого плеча. Гостья была здесь пленницей, той, что останется здесь навсегда – еще несколько деталей, и вряд ли о ней кто-либо вспомнил бы. Прямо как и о лорде. Но, при всем этом, Селин вела себя слишком легкомысленно.
Было бы неплохо проверить – понимала ли гостья хотя бы свое положение:
– Со мной все хорошо, благодарю, – скучающе ответила Элиза, – ты хорошо рассказываешь об этом замке. Не возражаешь оказать ту же услугу моей свите?
– Свите? – с интересом переспросила Селин.
– Две благородные дочери достойнейших семей. Я ручаюсь за них. Они остановились в городе и, наверное, уже умирают от скуки. Повесели их.
– С радостью, – воспряла Селин, – у меня мало подруг.
У Элизы дернулась щека:
– Ты невыносима, – холодно бросила она.
– Нет, я честно! В деревне я была… как бы…
– Замолкни, – решилась Элиза, – я не хотела тебе этого говорить, но придется. По тебе, как по гостевой горничной, видно, как ты витаешь в облаках и рдеешь при любом упоминании лорда. Не отнекивайся. Я пришла сюда именно для того, чтобы заключить с ним союз. Ты – моя соперница. Ты – единственная гостья, на чье присутствие лорд дал личное согласие. Но ты ведешь себя, как любезная деревенская прислуга! Не стыдно?! До каких пор ты будешь терпеть обращение на «ты»?! Ты порочишь и мою честь, и честь лорда, если позволяешь себе такое! Будто бы его приглашение данное тебе ничего не значит!
– Я ничего подобного не думала! И вы не можете быть моей соперницей. Он не приемлет никого из-за своего жуткого вида. Я лишь мечтаю стать с ним друзьями… – совсем уж неразборчиво закончила покрасневшая Селин.
– Жуткого вида? – расхохоталась Элиза, – мое будущее – скрепить замужеством очередной мятежный род. Выйти за разнузданного человека вкусившего всю сладость плодов безнаказанности, но оказавшегося в итоге побежденным. И не просто заключить союз, а держать мужа в узде во имя империи до конца своих дней. Проведя всю жизнь посреди его вассалов. Будучи живым напоминаниям его растоптанным амбициям и желаниям. В сравнении с этим…
Разумеется, это было преувеличением. Элиза имела достойное воспитание, чтобы осуществить подобное. Но сейчас ее не заботили такие мелочи. Просто в последнее время она несколько потеряла хватку.
– А… Вот оно… как… значит ли это, что у меня нет и шанса? – прошептала Селин.
– Именно, – не удостоив даже крупицей злорадства, не то что других эмоций, сказала Элиза, – но мне не принесет никакого удовольствия твой проигрыш, если ты будешь вести себя, как сельская служанка. Выдави из себя хоть толику уважения!
– Хорошо! – собралась Селин и сжала кулаки, – тогда, можно звать тебя Элиза? Мне все-таки кажется, что мы – подруги. Ведь ты так внимательно слушаешь мои рассказы. А если мы – подруги, то…
Вот оно как… Подруги? Гостья побоялась размежевываться и даже прибегла к такой наглости. Что ж…
– Еще одно, – справившись с досадой перебила Элиза, – ты выворачиваешь все чужие слова на благой манер. Это безумно раздражает. Но это хорошее умение. Особенно примененное на людях.
– Спасибо, Элиза! – обрадовалась Селин, – тогда пойдем скорее в город! Я хочу посмотреть на твою свиту!
– При них говорите уважительно, гостья Селин, – проговорила Элиза, – кстати, сколько отсюда до города? Нам потребуется экипаж.
– Не больше часа пешком, я провожу, – удивленно ответила она.
Подобного ответа Элиза боялась больше всего. Она уже и так заметила отсутствие лошадей. И мысль о том, что великая ведьма организовала проход именно для Селин, казалась самой здравой. Да и вооруженные отряды, что пытались войти в Запретные Земли за последний век вряд ли были разодраны в клочья одними «медведями». Лесные духи очевидно умели запутывать и распутывать дороги сюда. Но все же…
– Мне нужно полчаса, чтобы подготовиться, и мы тут же выдвигаемся! – кивнула Элиза выдергивая ленту из своих волос, – помоги мне завязать глаза.
* * *
Тропинка до города была поистине сказочной – ни следа недавней бури, ни следа диких зверей. От одного его вида мутило, примерно как от ярких новеньких бархатных дорожек к гостевым покоям у графа Милли, где ее дважды пытались отравить.
– Мне кажется, или солнце спустилось раньше, чем нужно? – спросила Селин, когда за деревьями показались первые ограды.
Элиза промолчала.
– С тех пор, как случился шторм, и как я встретила вас, что-то изменилось. Я как будто начала замечать что-то… – продолжила Селин.
– Не обращайте внимания, почтенная гостья. Мне кажется, вам жизненно важно не обращать на это внимания, – монотонно проговорила Элиза. Она не была уверена в том, что это правильное решение.
– Да, я помню. Как вы и просили, я приведу к вам отца.
– Кажется, нет, – болезненно проговорила Элиза роясь в захваченном с собой мешке. В городе происходило что-то не слишком обыденное. Какие-то крики. Далекий колокол зазвонил и умолк, не отсчитав и четырех ударов, хотя уже начинало смеркаться.
– Вот, – сказала она, протягивая Селин саше, – если что, откройте и скажите, как я учила. Уговор отменяется. Больше не нужно приходить в трактир. Встретимся у той мельницы ближе к полуночи.
Она указала на остов мельницы вдали.
Элизе было неприятно показывать такую неуверенность в только что выстроенном плане, но она все-таки слишком сильно ослабла после казни. Чего уж говорить о чаепитии…
И все-таки не зря она попросила Селин захватить с собой ее шубу и воротник.
Запасной план – это тоже план.
Элиза спускалась в город натянув на глаза облезлый капюшон. Возвращаться в трактир не было смысла. Где-то близ церкви слышались выкрики толпы – примерно той толпы, что собирается разорвать на куски зарвавшегося феодала. Она прекрасно помнила это из опыта второго венчания. Правда, не вполне своего – это было венчание Марии. Элиза на нем была лишь высокой гостьей. (Особых причин заняться им не было, ей просто нравились беседы с Марией.)
Барон Реньон был талантливым военачальником. Его личная полуторатысячная дружина вселяла ужас во всех потенциальных врагов. Да и баловал он ее чрезмерно – спускал ей с рук практически все. И вечно находил правдоподобные отговорки против того, чтобы отправиться с экспедицией на юг – в его феоде и правда повсюду тлели очаги восстаний, затоптать которые было по силам лишь его личной дружине. Отец Марии же как раз завяз в южной кампании (хотя Элиза подозревала, что все дело в том, что он, вместо того, чтобы предавать огню город за городом, до хрипоты спорит с переводчиками в библиотеках иноверцев). Однако энвой военного советника живописал Марии всю бедственность положения ее отца, не продвинувшегося за последние два года и на лье из взятого Амальхаража. Потрясая донесениями он рисовал, как даже женщины этого коварного врага сумели совратить уже двоих рыцарей его личной охраны и пятую часть еще совсем молодых и неопытных солдат, многие из которых уже успели завести семьи по местным еретическим традициям.
Элиза несколько раз выслушивала от Марии пересказ этих запугиваний, но ни разу не могла сдержать смех. Кто же знал, что Мария была серьезна, когда говорила о том, что «а вдруг папенька сейчас и правда сражается из последних сил? А вдруг только я смогу привести помощь? А вдруг это единственный шанс?»
Словом, она согласилась на помолвку отвергнув все доводы Элизы.
Канцелярия помогла с приданым необычно быстро, выделив сумму равную трехлетнему размеру податей, дабы утихомирить феод барона на время предстоящей южной экспедиции, коя планировалась сразу после свадьбы. Политических причин этого Элиза не могла уразуметь, вернее, все причины казались дикими. Военный советник убедил Марию подписать бумаги о том, что та доверяет большую часть выданной суммы своему конфиденту, даром, что ни консорту, который должен был гарантировать мир в баронском феоде на время экспедиции будущего мужа. В каком-то смысле это была даже слишком хорошая сделка, лишавшая Марию части ответственности и защищавшая ее имя. Но бумага была внезапно аннулирована самим императором.
Как бы то ни было, назревала большая игра, в которой Мария должна была стать разменной монетой. После подобного милые беседы с Марией за чаем могли попросту прекратиться. В свете этого непростительного обстоятельства, Элиза решила на всякий случай немного проучить и Реньона, и его дружину.
Ничего особенного для этого не потребовалось. Элиза даже позволила себе выпить вина куда больше, чем можно, на празднике, посвященному венчанию. Она лишь распространила среди купеческих гильдий список с официальных императорских бумаг касательно трехлетней суммы податей, кою, Реньон, разумеется, присвоил себе. А среди священников отзыв инквизиции касательно душевной болезни и, следовательно, блаженности Марии, а также ее помощи в переводе апокрифов при столичном храме. Элиза присовокупила и слегка отредактированное письмо о том, что Мария готова отдать свою жизнь даже самому гнусному бандиту, только бы уберечь отца (что сам безо всякой помощи уже годы держится посреди орд иноверцев, «оберегая нас всех»). И все в таком духе. Для пущего эффекта, правда, пришлось лично наведаться в подпольный штаб мятежников в трущобах. И она спустилась в тот подвал оставив снаружи обоих рыцарей, что нашли это занимательное место.
Вот и все масло, что потребовалось вылить под уже и так дымящийся хворост.
Бойня разразилась нешуточная. Подступы к площади, где проходило торжество, бурлили от разъяренной толпы. Реньон до последнего пытался сохранить лицо. Элиза также не спешила покидать свое место за длинным столом. Она поднялась только когда одна из ваз возле нее разлетелась от булыжника, запущенного бунтовщиками. Мария, с застывшим от ужаса лицом и впрямь походила на бледноликую святую, которую силой заполучил грязный варвар. Элиза чувствовала себя легче пены на поверхности огромной волны. Пришло время проследовать прямо по аллее, где еще держалось оцепление – к городской резиденции. Бунтовщики принесли сюрприз – кто-то спрыгнувший из окна второго этажа, успел добежать до барона. Она осушила и подняла свой бокал, покачнулась и сделала жест слугам. Двое метнулись к Реньону, двое – к Марии, другой же усадил ее саму на лошадку.
Короткая кавалерийская пробежка по аллее, открытые ворота, боковой вход в полуподвал городской усадьбы – от вина и всего этого слегка укачивало.
Но она держала марку:
– Ваше… ваше… святейшество, – дрожащим голосом обратилась Элиза к священнику, бежавшему с церемонии следом за ними, – пусть всем нам грозит конец, но прошу вас… Немедленно бегите и отправьте депешу о том, что ни Мария, ни ее будущий супруг не решили бежать при виде многочисленного врага. Это лишь мое малодушие и страх. Я приказала своим слугам спасти их от страшной участи. Бегите и доложите! Молю вас!
– Что вы, баронесса! – запыхавшись ответил тот, – если б не ваши слуги… венчающихся настиг бы страшный конец! Вам не в чем себя винить!
