100 лучших песен о любви. Сборник рассказов. Часть 1

В тот апрельский день, когда земля уже начала оттаивать, пахнуть сыростью и первой травой, их отправили на задание. В соседнем посёлке, на самой нейтральной полосе, в подвале разрушенного детсада застряли дети – двенадцать малышей и две воспитательницы, не успевшие эвакуироваться перед наступлением.

Они шли ночью, пробираясь по полуразрушенным улицам, где каждый тень мог оказаться снайпером, каждый хруст под ногами – растяжкой. Алексей шёл первым, прислушиваясь к тишине, которая в этой войне всегда была обманчивой.

Детей нашли в подвале – грязных, перепуганных, но живых. Самому младшему, белоголовому Сереже, было всего три года – он крепко сжимал в руках истрепанного плюшевого медвежонка и не плакал, словно понимал, что плач может их всех выдать.

Когда возвращались назад, Алексей почувствовал неладное. Тишина стала слишком звенящей, слишком неестественной. Они почти дошли до своих, когда из-за угла разрушенного магазина брызнули огненные языки автоматных очередей.

– Вперёд! Спасайте детей! – крикнул Алексей, толкая в спину первого бойца. – Я прикрою!

Он дал очередь в сторону вспышек выстрелов, услышал крики. Пуля прожгла его плечо, но он даже не дрогнул. Второй очередью ему разворотило бедро – он упал на колено, но продолжал стрелять, зная, что каждая секунда его сопротивления – это ещё несколько метров, которые успеют преодолеть его ребята с детьми.

Последнее, что он увидел перед тем, как оглушительный взрыв накрыл его волной горячего воздуха – как один из бойцов, здоровенный сибиряк Витька, бежал, прижимая к груди маленького Сережу, а за ним, держась за подол его шинели, шли остальные дети.

И тогда Алексей улыбнулся.  А взрыв, превративший всё в кромешную тьму, был уже не страшен.

***

Когда к нему на несколько минут вернулось сознание, он увидел белые потолки госпиталя и едва услышал приглушенные голоса: «Шок третьей степени… Кровопотеря…Весь… Как он выжил…».

На третий день он пришел в себя достаточно, чтобы разобрать слова медсестры:

– Детей спасли. Все двенадцать.

Он хотел улыбнуться и что-то сказать, но вместо этого из его пересохших губ вырвался лишь хрип. Где-то там продолжались двенадцать маленьких жизней. Они будут расти, смеяться, любить. Возможно, когда-нибудь они даже вспомнят того бойца, который прикрыл их отход.

Алексей закрыл глаза.

Перед ним снова была их квартира. Январское утро. Луч солнца на подушке, где лежали каштановые волосы Маши. Аромат кофе, который он варил на походной горелке.

«Так хочется жить…»

Но теперь он понимал эти слова иначе. Жить – это не просто дышать. Это помнить каждый ее смех, каждую морщинку у глаз, когда она сердилась. Это любить так сильно, что даже смерть не может разорвать эту связь. Это спасать. Даже когда знаешь, что сам уже не спасешься…

«Даже если убьют…»

За окном госпиталя цвела вишня. Ветер обрывал лепестки, и они кружились в воздухе, как снежинки в январский день, когда Маша в последний раз обернулась к нему.

Он чувствовал, как жизнь медленно уходит из его израненного тела. Но это было не страшно. Потому что где-то там, в мирном будущем, которое они защищали, двенадцать спасенных детей ловили лепестки цветущей вишни.

А впереди его ждала она. С кружкой кофе в руках и улыбкой, какой он запомнил ее в тот январский день.

Мосты

Уважаемые друзья! Ранее вы прочитали мой рассказ «История одной любви», написанный под впечатлением от песни «Так хочется жить» (слова и музыка Геннадий Селезнёв). А сегодня я с радостью представляю вам новую работу – «Мосты».

Москва. 1985 год. Олег впервые увидел Ларису на ступенях гостиницы «Космос» в тот странный августовский вечер, когда дождь лил так сильно, будто хотел смыть весь город. Она стояла, прикрывая голову потрёпанным журналом «Огонёк». Капли стекали по её смеющимся губам, и Олег, не раздумывая, раскрыл над ней свой зонт.

– Ты же промокнешь, – сказала она, но не отстранилась.

– Зато ты будешь не одна промокшая, – ответил он, и в её глазах мелькнуло что-то тёплое.

Они просидели всю ночь в кафе при гостинице, где пахло кофе и свежей выпечкой. Официантка, видя их мокрые волосы и смех, подливала им чай бесплатно – «от себя». Лариса говорила о Бродском так, будто лично с ним спорила о смысле жизни, Олег цитировал Высоцкого, стуча пальцами по столу в такт «Охоте на волков». Она преподавала литературу в Ленинграде, он строил мосты в Киеве – два разных мира, которые вдруг сошлись в одной точке.

– Ты знаешь, – Лариса закурила «Космос», и дым заклубился между ними, – я всегда думала, что любовь – это что-то громкое, как Маяковский. А сейчас понимаю – она тихая, как Ахматова.

Они уехали в свои города через три дня. Почти ежедневно писали друг другу письма на листах в клеточку. Каждую неделю, а иногда и чаще, звонили друг другу по междугороднему. Встречались раз в несколько месяцев – то в Ленинграде, где Лариса водила его по историческим дворам-колодцам, то в Киеве, где Олег показывал ей мосты, которые строил.

– Ты когда-нибудь видел, как утром солнце отражается в Неве? – спрашивала она.

– Нет, но я знаю, как Днепр пахнет перед грозой, – отвечал он.

***

Через два года в конце января он приехал в Ленинград с букетом алых роз. Нёс их через весь город, и прохожие оборачивались – то ли на цветы, то ли на его глупую улыбку.

– Я не могу без тебя, – сказал он.

Она засмеялась, но глаза её блестели – не от дождя, нет. Он достал из кармана колечко с крохотным рубином.

– Это… как первый луч солнца в твоих глазах. Ты выйдешь за меня? – прошептал он, теряя всю свою обычную уверенность.

Она сказала «да» ещё до того, как он закончил фразу.

Они зарегистрировали брак 14 февраля 1987 года – случайно выпало на этот день, хотя тогда про «День всех влюбленных» в СССР и не слышали. В маленьком загсе на Невском, они стояли, сжимая друг другу руки, пока пожилая регистраторша медленно выводила перьевой ручкой их имена в книге записей.

– Молодожёны какие-то бледные, – проворчала она, – то ли от счастья, то ли от страха.

***

Их семейная жизнь напоминала чемодан без ручки – и нести тяжело, и бросить нельзя. Каждый месяц, как только Олег получал зарплату, он летел на два дня в Ленинград. Лариса встречала его в аэропорту, в любую погоду. Однажды, в марте 1988-го, она прождала восемь часов – рейс задержали из-за тумана. Когда он наконец прилетел, она бросилась к нему, споткнулась и разбила колени в кровь.

– Дурында! – ругал он, вытирая ей слёзы своим шарфом.

– Зато ты увидел, как я по тебе скучаю, – улыбалась она сквозь сопли.

Их самая страшная ссора случилась в мае 1989-го. Лариса, разбирая вещи после его отъезда, нашла в кармане пальто два билета в киевский театр…

– Кто она? – встретила его в следующий приезд ледяным голосом.

Олег сначала опешил, потом рассмеялся:

– Это же для нас! Я купил, перед поездкой в Ленинград на защиту проекта. Думал, вдруг сможешь поехать со мной… Посмотри они ведь не использованные…

Она не говорила с ним весь вечер, а ночью, когда он уже спал, прижалась к его спине и прошептала:

– Прости. Просто иногда мне кажется, что ты там… настоящий. А здесь – словно сон.

В октябре 1990-го, после особенно страстной ночи, Лариса вдруг разрыдалась:

– Я боюсь. Вчера… у меня задержка. А если…

Олег сел на кровать:

– Значит, будем рожать. Переезжаешь ко мне.

– А мама? У неё второй инфаркт…

– Тогда я переведусь в Ленинград.

– А твой мост? Ты же пять лет его проектировал!

Они молча смотрели в окно, где дождь стучал по подоконнику. Через неделю у Ларисы начались месячные.

***

Между тем, страна бурлила, как кипящий котел. Государственным комитетом по чрезвычайному положению с 19 по 21 августа 1991 года была предпринята неудачная попытка отобрать контроль над страной у тогдашнего президента Советского Союза Михаила Горбачёва. А еще через четыре месяца, 26 декабря 1991 года, Советский Союз официально прекратил свое существование.

У Олега начались проблемы – его родители, видя происходящее, очень сильно сдали. Когда в конце августа 1991 года была запрещена Коммунистическая партия Украины, его отец, – работник областного комитета партии, оказался не у дел. Маме, преподающей в Киевском университете научный коммунизм, руководство предложило добровольно уволиться, – ведь теперь это была неправильная идеология. Родители стали очень часто болеть, а в начале 1992 года у отца случился обширный инфаркт.

Олег крутился, как белка в колесе – продолжал работать, ухаживал за родителями, доставал медикаменты. В Ленинград, вернее – теперь в Санкт-Петербург, он выбираться не мог. В апреле 1993 года Олег писал в письме: «Мост достроили сегодня. Когда резали ленточку, я представил, как ты идёшь по нему ко мне. А потом вспомнил, что теперь это – граница»

Лариса не ответила. В тот день у её матери случился третий инфаркт. Когда она хоронила её, Олег не смог приехать, его не пропустили в самолет в «Борисполе», – у него в паспорте не было официальной отметки о принятии гражданства Украины. Лариса очень сильно обиделась на него.

***

Декабрь 1994 года выдался необычно холодным даже для Петербурга. Олег стоял под её дверью, переминаясь с ноги на ногу. Когда Лариса открыла дверь, между ними повисло молчание – странное, тяжёлое, будто они вдруг стали чужими.

– Заходи, – наконец сказала она, отступая в узкий коридор. – Чай ещё горячий.

Он шумно отряхнул снег с сапог, оставив мокрые следы на половике, который она так тщательно выбивала утром.

– Ларис, – начал он, сжимая кружку так, что пальцы побелели. – Давай попробуем… переедем ко мне. В Киев.

Она резко обернулась, и в её глазах вспыхнуло что-то злое, испуганное:

– Опять?! Мы же сто раз говорили об этом!

– Но теперь всё по-другому! – Он шлёпнул ладонью по столу, и ложка со звоном упала на пол. – У отца второй инсульт, мать одна… Они даже хлеб купить не могут – пенсию задерживают на месяцы. Я не могу их бросить!

Лариса медленно подняла ложку, вытерла её краем фартука:

– И что я буду делать в твоём Киеве? – голос её дрожал, хотя она старалась казаться спокойной. – Я здесь родилась, здесь моя работа, мои друзья… а ты просишь меня уехать в чужую страну!

– Чужую?! – Олег вскочил, опрокинув стул. – Это ты теперь живёшь в чужой стране!

Они замолчали.

– А если… – Олег сел на корточки перед ней, беря её холодные руки в свои. – Если я найду тебе работу в Киеве? У нас же теперь…

– У нас? – она резко выдернула руки. – Какое у нас, Олег? Ты больше года не приезжал, ты даже не позвонил ни разу…! Когда мама умерла, ты даже на похороны не приехал!

Он опустил голову:

– Меня тогда не выпустили… Ты же знаешь… А еще у меня были большие проблемы с родителями… Они и сейчас остались…

– Знаю, – она резко встала, подошла к окну. – Знаю, что теперь между нами граница. И таможни. И… – голос её сорвался, – и целая жизнь, которой нет.

***

Они легли спать, разделенные невидимой стеной. Олег лежал на спине, глядя в потолок, где трещина образовывала очертания, похожие на карту СССР. Лариса кусала губу, чтобы не заплакать – она знала, что если начнет, то не сможет остановиться.

В три часа ночи он вдруг повернулся к ней, и в темноте его пальцы осторожно коснулись ее плеча.

– Прости… – прошептал он так тихо, что это больше походило на вздох.

Она не ответила, но и не отстранилась. Их близость в ту ночь была горькой и поспешной, больше похожей на прощание, чем на любовь. Когда Олег уснул, Лариса осторожно прижалась лбом к его спине.

На утро они не говорили об этом. Как не говорили о том, что это может быть в последний раз. Потом он уехал – «на неделю, максимум две». Пообещал позвонить, как только решит проблемы с родителями. Когда дверь за ним закрылась, Лариса машинально приложила ладонь к животу – где-то в глубине души она уже знала.

***

Через полгода, в июне 1995-го, Лариса получила конверт с украинской маркой. Внутри было свидетельство о расторжении брака – сухой официальный документ, где их имена стояли рядом в последний раз. Лариса положила бумагу в шкатулку, где хранилось колечко с рубином, и впервые за долгое время позволила себе выплакаться.

Антон родился 12 сентября 1995 года. Когда младенца впервые приложили к груди, Лариса узнала в нём Олега – те же серые глаза, та же ямочка на подбородке, та же форма ушей.

– Антон, – прошептала она, целуя мальчика в лоб. – Будешь носить имя деда, которого никогда не увидишь.

В палате работало радио – передавали что-то о новых законах для «ближнего зарубежья».

Лариса закрыла глаза. Где-то там, за сотни километров, возможно, шёл по улице человек, который даже не знал, что стал отцом. А может, сознательно не хотел об этом знать…

***

Июнь, 2016 год. Прага, Карлов мост. Он заметил её первым. Седой мужчина в очках вдруг замер посреди туристической толпы – перед ним, у статуи святого Яна Непомуцкого, стояла женщина с короткой седой стрижкой, рассматривающая Влтаву. Тот самый поворот головы, который он узнал бы из тысячи.

– Ларис?.. – его голос сорвался, как в юности.

Она обернулась. Мгновение растерянности – и вдруг глаза её вспыхнули:

– Олег? Боже…

Они сидели в кафе у реки, где подавали чешское вино и советское прошлое в виде пластинок Высоцкого на стенах.

– У меня двое детей, – сказала она, размешивая сахар. – Антон и Маша.

– Антон? – он поднял брови.

– Да. В честь твоего отца.

Тишина. Олег медленно снял очки, протёр их.

– А у меня… – он кашлянул, – у меня дочь. Лена. Ей двадцать.

Они говорили о работе – он всё ещё строил мосты, она писала книгу о Бродском, о том, как изменились их города. Ни слова о разводе. Ни слова о том, что она специально не сообщала ему о сыне.

Когда провожал её до отеля, она вдруг остановилась у фонаря:

– Ты знаешь, Антон… он инженер. Как ты.

Олег закрыл глаза. Ветер принёс запах реки – тот самый, что был когда-то на Днепре.

– Я мог бы… увидеть его?

– Антон учится в магистратуре в Брюсселе – по студенческому обмену, – сказала Лариса, отодвигая салфетку. —Вчера у него завершился учебный год и завтра утром он вылетает домой. Мы подгадали с ним так, чтобы встретиться в Праге. Завтра у него пересадка здесь на вечерний рейс в Петербург. У нас почти целый день между самолётами… Мы с ним договорились встретиться в 11 часов в кафе «Империал». Приходи, если хочешь. Я предупрежу его, что у меня возникли какие-то свои дела, а он может пока пообщаться с моим давним знакомым – инженером из Киева.

Она замолчала, потом добавила твёрже:

– Антон знает, что у него есть, вернее – был отец, а у меня муж. Максим поддержал меня, когда я чуть руки на себя не наложила в 1996 году. Я вскрыла себе вены, хорошо, что соседка, услышав плач ребенка, зашла посмотреть, что случилось и вызвала скорую. Максим был тогда врачом на скорой помощи и спас меня. Он никогда ни о чем меня не спрашивал. Антона он усыновил. Мы прожили вместе 18 счастливых лет. К сожалению, два года назад он умер. Сердце…

Лариса вдруг улыбнулась – той самой улыбкой, которая всегда появлялась, когда она цитировала Бродского:

– А ты просто мой знакомый из Киева, изучающий советскую архитектуру… Антон пишет диплом про мосты 80-х.

***

Олег пришёл в «Империал» за час до назначенного времени. Заказал кофе и круассан – и тут же передумал: вдруг Антон, как и он в молодости, терпеть не может выпечку? Только кофе. Посетителей почти не было.

Когда в дверях появился высокий парень в чёрном свитере, Олег инстинктивно втянул голову в плечи – ровно так же, как делал его отец в моменты волнения. «Интересно, а Антон так делает?» – подумал Олег.

– Извините, – молодой человек оглядел зал, – Вы из Киева?

Голос. Этот лёгкий питерский акцент, смешанный с чем-то европейским. Олег поднял руку:

– Антон? Твоя мама…

– Да! – лицо юноши осветилось. – Она звонила мне и предупредила, что опоздает на час. А Вы тот самый специалист по мостостроению? Она сказала, вы работали на стройках в 90-х.

Они говорили о бетонных смесях, о том, как изменились нормы проектирования. рисовали схемы на салфетке.

Антон отодвинул чашку, случайно задев стопку салфеток. Они рассыпались по столу, и он машинально сложил их аккуратной стопкой – так же, как это делал Олег с чертежами.

– Вы знаете, – сказал Антон – у меня странная привычка. Перед экзаменами я всегда раскладываю все в строгом порядке. Отец говорил, что это у меня от него… а мама всегда смеялась, что у папы «руки инженера». Говорит, он мог бы строить мосты, если бы не…

Олег перехватил его взгляд. «Если бы не границы, не этот проклятый развод…», – подумал он.

– …если бы не любовь к медицине, – закончил Антон.

– А Вы? – спросил Антон неожиданно. – Почему стали инженером?

Олег посмотрел на его руки – длинные пальцы, точно такие же, как у него.

– Потому что мосты… – он запнулся, – …они соединяют берега. Даже если это невозможно.

Антон замер, будто услышал что-то знакомое.

– Странно, – пробормотал он. – Мама говорила мне то же самое… Странно…

У входа в кафе показалась Лариса.

– А вот и мама, я так по ней соскучился. – Антон вскочил и быстрым шагом пошел встречать Ларису.

– Ну что же, не буду вам мешать, – сказал Олег. – Да и мы вроде уже обо всем поговорили…

***

Вечером Олег и Лариса встретились в кафе у реки.

– Лариса, прости…

– За что?

– За то, что не нашёл способа остаться с тобой.

– Мы оба не нашли… Мне пора…

На следующее утро он улетел в Киев, она – в Петербург. Они не договорились о новой встрече.

Валентин и Валентина

Уважаемые друзья! Ранее вы прочитали мой рассказ «Мосты», написанный под впечатлением от песни «Заграница» (слова – Георгий Рогоза, музыка – Игорь Демарин). А сегодня я с радостью представляю вам новую работу – «Валентин и Валентина».

Валентин – мужчина лет 30, жил в небольшой однокомнатной квартире на третьем этаже сталинской пятиэтажки в Ленинском районе, практически в самом центре города. Квартира досталась ему от бабушки по отцовской линии.

Хотя мама Валентина и его отец развелись, когда ему было всего три года, мать отца постоянно поддерживала отношения с внуком, тем более, что ее сын вскоре после развода умудрился эмигрировать в Канаду, там завел новую семью и отношения с матерью сводились лишь к редким телефонным звонкам.

Бабушка через нотариуса завещала все свое имущество своему внуку Валентину. Они с мамой и похоронили ее пять лет назад, после чего решили, что пора Валентину жить отдельно. До этого он всегда жил с мамой, в двухкомнатной квартире, недалеко от дома, где жила бабушка. Наверное, женское воспитание, да еще на классической литературе повлияло на то, что Валентин – скромный, застенчивый, да еще и закомплексованный.

После окончания университета Валентин устроился работать по специальности – проектировщиком в архитектурно-конструкторском бюро. За почти десять лет работы он так и остался простым проектировщиком, не продвинувшись по карьерной лестнице ни на шаг.

Но эта работа его устраивала, тем более, что бюро располагалось в центре города – недалеко от их дома. Однако несколько лет назад организация переехала в новый офис в Северный район города и ему приходилось добираться на работу на маршрутке.

Каждое утро Валентин просыпался в 6:30, варил кофе и стоял у окна, наблюдая, как город постепенно оживает. Его жизнь была размеренной, почти механической: работа, редкие встречи с коллегами, книги по вечерам. Иногда он ловил себя на мысли, что ему уже тридцать один, а он так и не нашел того единственного человека, с которым хотел бы разделить свою жизнь.

Сегодня вечером в душе он долго стоял под горячей водой, представляя, как завтрашний день может отличаться от сегодняшнего. Но знал, что все будет так же: поездка в маршрутке до работы, работа с девяти до шести, обед в соседнем кафе, маршрутка домой. Если повезет – поедет на объект – проконтролировать соответствие выполняемых работ проекту.

После душа он посмотрел в зеркало, ставшее в последнее время его врагом.

Оно беспощадно показало ему складку на животе и второй подбородок.

– Когда я успел так опуститься? – подумал он, вспоминая себя студентом. – Может, в фитнес-клуб?

Но мысль о раздевалке, где мускулистые парни будут косо смотреть на его бледное тело, заставила его содрогнуться.

– Пешком, нужно больше ходить пешком, – вдруг подумал он. Точно! И стал мысленно планировать это нововведение. Вначале Валентин предположил, что нужно ходить пешком и на работу, и с работы. Но иногда бывало так, что ему приходилось задерживаться на работе до темна, кроме того, он иногда выезжал на объекты, проекты которых делали в бюро, а с объектов сразу уезжал домой. Однако в бюро было железное правило – каждое утро в 9 часов проводилась обязательная планерка, поэтому более целесообразно, решил Валентин, ходить пешком утром – на работу.

До работы было всего три километра, или минут тридцать пять быстрым шагом. Но на всякий случай в первый день он вышел из своей квартиры в 7.30. Он шел медленно, не спеша. Сначала – мимо многоэтажек, потом через частный сектор. Далее дорожка спускалась к небольшому пруду, возле которого стоял трехметровый знак: «Внимание! Водоохранная зона». Здесь он остановился. Перевел дыхание. Морально настроился на подъем.

А потом – дальше, вверх, мимо старого кладбища, а там уже и Северный район, где и находится теперь офис проектного бюро.

Первая неделя стала испытанием. Офисные туфли натерли мозоли, портфель с чертежами оттягивал плечо, а подъем после пруда заставлял сердце бешено колотиться. Единственное что радовало – это погода – на улице стояло бабье лето.

И Валентин упрямо продолжал. Через месяц он уже замечал детали, которых раньше не видел: как солнце играет в каплях росы на паутине, как пахнет свежеиспеченный хлеб из маленькой пекарни в частном секторе, как в пруду меняется цвет воды в разную погоду.

Он традиционно выходил из дома в 7.30, хотя через месяц на весь путь у него уходило около 30 минут.

***

Валентина жила с матерью в Северном районе в двухкомнатной квартире, заставленной книгами и старыми фотографиями. После окончания гуманитарного института она уже семь лет работала в архиве, и ее жизнь казалась ей слишком предсказуемой. Серьезных отношений с мужчинами у нее не было – все никак не находился человек, который бы ей действительно понравился. Иногда, лежа ночью в кровати, она представляла, как однажды встретит того самого человека, который изменит все. Но годы шли, а ничего не менялось.

– Когда уже ты выйдешь замуж? – ворчала мать за завтраком. – В твои годы я уже двоих детей родила.

– Я не тороплюсь, – отвечала Валентина.

Работа в архиве была монотонной, но она любила эти тихие часы среди старых документов, где время текло по-другому.

Однажды, на ноябрьские выходные, Валентина занималась домашними делами и краем уха слушала медицинскую телепередачу по одному из центральных каналов. Известный врач рассказывал, что по различным причинам, в том числе и гормональным, с возрастом женщины набирают лишний вес. Тут же достала весы и буквально обомлела – за последние полгода она набрала почти 15 килограмм.

Во второй половине ноября, после визита к врачу, где та равнодушно констатировала возрастные изменения, Валентина поняла – пора что-то менять. Спортзал вызывал у нее неприятные ассоциации – слишком публичное место для ее округлившейся фигуры. Тогда в голову пришла идея: а почему бы не ходить на работу пешком?

Первоначально она планировала совершать пешие прогулки в обе стороны, но потом передумала, остановившись только на утренних маршрутах. После работы ей нравилось заглядывать в магазины или просто неспешно бродить по центральным улицам – с пакетами в руках это уже не было бы оздоровительной ходьбой.

Она выходила из дома в 9 часов. Ее путь начинался в Северном районе, среди безликих новостроек. Затем дорога вела мимо старого кладбища, где ивы склоняли свои ветви, будто оплакивая тех, кто лежал за ржавой оградой. Особенно она любила участок у пруда, где стоял старый знак «Береговая линия». Каждый раз она дотрагивалась до него – это стало ее маленьким ритуалом.

***

Впервые они встретились декабре. Утром пошел снег, постепенно началась метель. Валентина решила в этот день выйти пораньше, чтобы не опоздать на работу, а Валентин проспал после просмотра интересного сериала и вышел из дома на сорок минут позже. Валентин увидел, как утопая по щиколотку в снегу ему навстречу шла девушка в бежевом шарфе.

– Там дальше, после пруда, дорогу замело, – сказал он, неожиданно для самого себя заговорив с незнакомкой.