Прорвемся, опера!

– Опять ты, – раздался голос у дверей. – Никого в отделе больше нет? Почему опять тебя отправили, Устинов?

– Вот мы и дошли до Ручки, – Василий Иваныч засмеялся.

Яков Ручка, пожилой седеющий мужик, высокий и тощий, стоял в стороне, опираясь на стену и даже так чуть покачиваясь. Глаза мутные. Опять пьяный. И как он вообще на ногах стоит?

Судмедэксперт Яков Вениаминович Ручка был единственным судебно-медицинским экспертом в Верхнереченске, а ещё по совместительству единственным патологоанатомом на весь город и окружающий его район. Поэтому мы могли работать только с ним.

Найти его обычно можно было в морге, обладал он невыносимым характером, а ещё пил, как три вахтовика после дежурства, и часто мог явиться на место преступления пьяным в стельку.

Ничего сделать мы ему не могли, потому что работал он не в МВД, а в Минздраве, и нам не подчинялся. Однажды один следователь написал на него представление с жалобой. Из Минздрава пришёл ответ, что меры приняты, беседа проведена, но ничего не изменилось. Оно и понятно, если его уволить, то город останется вовсе без судмедэксперта.

– Вот мы и дошли до Ручки, – громко повторил Василий Иваныч, будто не все это слышали в первый раз. – Ну, чё там случилось, Яха?

Ручка медленно повернулся к Устинову, смерил его очень внимательным взглядом и мрачно произнёс:

– Он умер.

Друг друга они не любили. Особенно с тех самых пор, как однажды Василий Иваныч пришёл в морг, где работал Ручка, откатил каталку с телом подальше, а сам прикатил из коридора другую, накрылся простынёй и принялся ждать, чтобы в нужный момент «ожить» с яростным воплем. Судмедэксперт такую шутку не оценил, Устинова выгнал, потом три дня заикался и не просыхал от пьянки пару недель.

Остальных, кто теперь вышел из здания, я не знал. Так как слышал краем уха о порядках на железной дороге, то догадывался, что эта троица мужиков в костюмах и тот смуглый парняга в промасленной спецовке здесь не просто так. Один из них должен быть начальник депо, другой – главный инженер, а третий – инженер по охране труда, которому прилетит больше всех, потому что техника труда нарушена в явном виде, раз кто-то умер. А тот невысокий смуглый парняга в спецовке – кто-то из мастеров, может, непосредственный руководитель погибшего.

Всей этой компанией мы пошли через цеха, где что-то гремело, бренчало, гудело. Тепловозы заезжали и выезжали, кто-то вёз всякие тяжести на тележках, люди куда-то торопились. Приходилось следить, чтобы не вляпаться в мазут, который был тут разлит повсюду, и смотреть, чтобы туда не залез Сан Саныч.

Смотрели на нас все с удивлением, то и дело перешёптываясь друг с другом. Да, тут точно произошло нечто недоброе и непривычное. А громогласный начальник депо, высокий лысеющий мужик, вещал так, что его слышали во всём корпусе:

– Он спец был за***й! Руки – золото, из плеч, а не из жопы! Егор всю ходовую тепловоза мог по винтикам разобрать и собрать. Но бухал – мама не горюй… сколько раз его выгнать хотел, да жалко, куда ему идти? Даже в бандиты таких алкашей не берут. Вот и дожалелся.

– Много пил, – тонким и шепелявым голоском добавил низкорослый главный инженер в клетчатой кепке. – Пил и пил, каждый день. Потом месяц терпит – и опять в загул.

– Мужик-то хороший, – добавил мастер, вытерев лоб рукавом и не заметив, что так он стал ещё грязнее. – Но пил. И на работе пил, прятался от меня по кабинам тепловозным и там бухал. Раз вообще с палубы упал…

Он показал рукой на трёхэтажную металлическую конструкцию с лестницей, нависавшую над путями почти по всему цеху. Как я понял, это чтобы можно было занести что-то тяжёлое внутрь машины или получить доступ к крыше тепловоза, а не карабкаться снизу.

– …но, говорят, Бог пьяных и детей бережёт, вот он и не убился тогда. Только поцарапался.

– А щас помер Егорка, – пробурчал инженер по охране труда, пожилой усатый мужик. – А ему путёвка была положена. Он же ходовик, у него ноги больные были, от мазуты, в ней же по колено ходят, там всю кожу разъедает.

– Кто такой ходовик? – спросил я.

– Слесарь по ремонту ходовой части, – пояснил мастер и показал вниз, в длинную яму под стоящим в корпусе тепловозом, в которой возились ремонтники, бряцая ключами. Там было темно, только налобные фонари рабочих освещали бетонную канаву. Тяжёлая, должно быть, работа.

Скоро мы подошли к такой же яме, только на этой ничего не стояло и людей рядом с ней не было. Длинная, метров в двадцать, глубиной в человеческий рост, тёмная, потому что ламп в ней не было, только пустые гнёзда под них, а на дне растеклась тёмная жижа, в которой лежали обломки досок.

И там, почти в середине, лежало тело лицом вниз. Что-то разглядеть сложно, но я заметил светоотражающие полосы на грязных штанах, когда мастер ненадолго посветил шахтёрским фонариком, висевшим у него на плече, но сразу отвернулся.

– Когда вы его нашли? – спросил я и заметил, что Устинов чуть кивнул, задумавшись о чём-то.

– Утром сегодня, – пробасил начальник, стоя у края канавы. – Ходовики ночью не работают, поэтому никто не заметил. Кто сюда спустится по доброй воле? Тут мазуты по колено.

– Он вчера в день работал, – мастер снова ненадолго глянул вниз и опять отвернулся. – Потом жена его вечером искала, мне звонила, что домой не пришёл. Думали, опять в загул ушёл. Утром пришли, хотели сюда тепловоз ставить, смотрим канаву, а он там лежит. Вот и позвонили в милицию сразу. Ночью туда грохнулся, значит. Напился и упал.

– Всё-таки допился Егорка, – главный инженер снял кепку.

Раздался хорошо знакомый звук, обозначающий, что рядом кто-то пьёт. Пока криминалист Кирилл готовил аппаратуру, судмедэксперт Ручка тайком прибухивал из чекушки, пытаясь от нас отворачиваться. Заметивший это Устинов показал мне на него кивком головы, мол, глянь, опять.

Или он про что-то другое?

– Ручка, – распорядилась Ирина и недовольно на него покосилась. Не нравится ей такой сосед. – Нужно определить время смерти и причину. Спускайтесь.

– Я туда не полезу, – ответил Ручка недовольным голосом. – В это говно лезть? Ты меня за кого держишь?

– Надо, – девушка сжала губы ещё сильнее. – Даже если это несчастный случай, порядок есть порядок.

– Да и куда ты денешься, Яха? – спросил Устинов и снова посмотрел на меня странным взглядом, будто чего-то ждал. – Надо спуститься и пощупать всё. Вот тем более, раз лицом вниз лежит, травму видно.

– Да ты кто такой, чтобы мною командовать? – возмутился Ручка и встал на самом краю ямы. – Видно, же, что он туда по пьяни грохнулся, и…. ай!

– Держу! – Устинов схватил его за воротник и потянул к себе. – Ещё немного, и будет два тела. Чё, сам себя потом вскрывать будешь, коновал?

Он хихикнул и снова выжидательно посмотрел на меня.

– Скажу, чтобы паллеты вниз набросали, – мастер задумался. – По ним пройдёте. Только не упадите.

– Ты мне лучше обувку дай нормальную! – рявкнул Ручка. – Как я тебе пойду в туфлях?

– Какую тебе обувь! – мастер не выдержал и закричал на него в ответ. – Я себе ботинки за свой счёт беру! Рабочие за два дня разваливаются. По паллетам пройдёшь, ничё страшного. Сверху подержим, чтобы не убился.

– Надо Косте в профсоюз позвонить, – тихо распоряжался начальник депо перед своими, но я всё равно слышал каждое слово, – чтобы с похоронами помог. И мужикам скажи, чтобы сложились, кто сколько может.

– Значит, упал работяга, – Кирилл подошёл ко мне с подготовленным фотоаппаратом. – Ну, хоть мне туда лезть не надо. Паха, будь другом, посвети, я щёлкну отсюда.

А Устинов снова посмотрел на меня. Он тоже заметил, в чём дело, он же опытный и матёрый опер. Просто он хотел понять, замечу ли я это сам или нет.

Ведь для него важно, как и для Якута, чтобы я, молодой, научился их работе.

Вот я и научился.

– Он не упал, – объявил я. – Его убили, ударив тупым предметом по затылку, и сбросили в канаву. Всё же на виду.

Следачка и остальные повернулись ко мне, ожидая пояснений.

Глава 5

Первым нарушил молчание судмедэксперт. Яков Ручка очень внимательно на меня посмотрел, хотя обычно он игнорировал всех сотрудников младше капитана. Но такого Ручка стерпеть не смог.

– Да ты же ещё стажёр, – произнёс он, щуря глаза. – Откуда знаешь? Это вас так в школе милиции обучают? Смотри, стажёр, смотри внимательно! Видишь, что у него с затылком? Это травма от падения!

Каждый норовил назвать молодого сотрудника стажёром, хотя после школы милиции я лейтенантские погоны получил еще в августе.

– Осмотрите травмы поближе, Яков Вениаминович, – твёрдо сказал я. – Поймёте, что это от удара, а не от падения. От падения травма выглядела бы иначе.

– А ты-то где насмотрелся? – нервно выкрикнул тот. – А я вот…

– Яха-то у нас спец в этом, – Устинов обнял его за плечи своей ручищей, потом с силой прижал к себе сбоку, наклонил и начал водить костяшкой пальца по макушке. – Яха-то у нас большой спец по травмам. Что скажешь, Яха? А, Яха? А у тебя тут лысина? Стареешь уже.

– Уйди нахрен, Устинов! Отвали!

Ручка с трудом вырвался и отряхнул свою куртку, враждебно глядя на нас всех.

– А где тогда кровь? – он подошёл ближе, обдав меня волной перегара. – Если его стукнули по кумполу, на полу должна быть кровь. А он упал вниз, башкой ударился и…

– Да, – следачка Ирина поглядела на собаку, потом в бетонную канаву. – Вопрос верный. Павел, если у вас есть какие-то обоснования для такого…

Я всё пытался вспомнить что-то про неё. В то время у нас, если женщина и занимала должность следователя, то обязательно крепкая бабища с мощной голосиной, которая и сама смогла бы заломать преступника. А вот эта хрупкая девочка, которая ещё и всем говорила «вы», словно бы была не на своём месте.

А, точно! У неё же дед – из областной прокуратуры, устроил сюда на первое время. А девочка действительно работает, что необычно, чаще такие не пачкают руки или обувь. Ладно, потом повспоминаю о ней что-нибудь ещё.

– Если он упал и стукнулся затылком, то почему лежит лицом вниз? – спросил я.

– Мог перевернуться, – заявил Ручка. – Если умер не сразу, то ворочался, мог попробовать встать.

– С таким-то повреждением?

Раздался щелчок, это криминалист Кирилл начал снимать место происшествия. Начальство депо тем временем отошло подальше, обсуждая свои дела.

Я тоже ненадолго отошёл, чтобы усадить Сан Саныча на чистое место, а то живёт он у меня в квартире, этот мазут с его лап счищать придётся долго. Пёс послушно сел в стороне на плитке и уставился на меня.

– И тогда почему спина, – я, вернувшись к канаве, показал вниз, – чистая? Спецовка-то забрызгана мазутом, но не пропиталась им, как штаны. А если бы он плюхнулся туда спиной, в потом перевернулся, всё было бы чёрным. И волосы, я их вижу, они рыжие. В мазуте и масле бы всё почернело сразу.

– Он мог ё***ся башкой об рельс! – спорил Ручка. – А потом упасть.

– Тогда где кровь? – спросил я. – Рельс чистый, остались бы капли или того хлеще – фрагменты. Если только их не подтерли тряпкой.

– Ну, если он был таким пьяным, как ты, Яха, – пробасил Устинов и снова полез к Ручке обниматься, – то врезался бы и об рельс, и об тепловоз, и прямо между колёс бы упал вниз. Если бы тепловоз тут стоял ночью. Да же, Пашка?

Ах, вот же ты, Василий Иваныч, хитрюга. Вроде и шутит, а как внимательно он всё осмотрел. Очень грамотный совет, хотя он его и дал полунамёком, которого молодой я даже бы и не понял.

Я бы и сам спросил про это, только попозже, но раз Устинов намекает сейчас, надо развить тему.

– Стоял ли здесь ночью локомотив? – я повернулся к начальникам. – На этом пути?

– Откуда? – начальник почесал затылок. – Ночью другую машину к выдаче готовили, приёмщик утром на неё пришёл. У нас людей в ночную смену мало, ходовики работают днём. Полная смена техосмотра работает в ночь, но они в другом корпусе. Так что тут тепловозам ночью делать было нечего.

– Мог вообще-то прогрев поставить, – мастер задумался. – С поездки лайба какая-нибудь пришла, её могли загнать в корпус, чтобы не мешала манёврам. Потом на техосмотр могли увезти.

– Что за прогрев? – спросил я.

– Ну этот, цех прогрева локомотивов, – пояснил он. – Они маневровые работы по депо делают, с места на места тепловозы гоняют. Могу диспетчера спросить, он ещё с ночи не ушёл, его в курс ставят, что куда едет. Или к ним самим сгонять, у них в журнале записано.

– Сгоняй лучше к ним, Саня, – приказал начальник, отходя в сторонку. – Потом скажешь.

Мастер Саня помчался куда-то по цеху в сторону ворот, начальник принялся изучать пиликнувший у него в кармане пейджер, а следователь Ирина насела на Ручку.

– Спускайтесь уже, – настаивала она. – Нужно всё осмотреть.

– Яха, ты вон там спустись, – Устинов показал рукой на лестницу в том конце ямы. – По этим доскам пройдёшь. А я тебе буду за ручку держать, чтобы ты не упал. За ручку, понял, да? Ха! А то ты и по ровному месту пройти не сможешь, сразу свалишься.

– И кто меня держать будет? Ты?

– А ты мне не веришь? – Василий Иваныч заулыбался.

– Тебе – нет! – отрезал Ручка.

Но его всё-таки смогли загнать в яму, и Устинов повёл его сверху, и вправду держа за руку, чтобы пьяный не грохнулся в жижу. Но по пути Устинов сам обо что-то споткнулся.

– А это чё такое? – он отодвинул ногой тяжеленную деталь. – Чего они у вас повсюду валяются?

– Ходовики подготовили, – начальник депо отвлёкся от пейджера. – Это тормозные колодки, менять надо. Старые тут же валяются, пока не выбросили.

– А старые куда девают обычно? Или здесь так и лежат?

– Уносят, в кучу, – начальник показал рукой куда-то на улицу. – Ну, то есть, в конце смены в кучу, потом увозят раз в месяц.

Я присмотрелся к этой детали. Чугунная, тяжёлая, килограмм десять-пятнадцать. Такой точно можно проломить черепушку. Но это новая, ещё не стёртая, рифление на внутренней части было хорошо видно. А есть и уже стёртые с одной стороны, отполированные чуть ли не в зеркало. Значит, именно этим местом колодка прижимается к ободу колеса.

Два перемазанных мужика, идущих рядом с другой ямой, как раз несли по две таких, закреплённые на толстой стальной проволоке.

Такой штуковиной убили мужика или нет? Пока неизвестно.

– Вот у них так же, как у нас, – сказал один мужик другому, наблюдая за попытками Ручки спуститься и пройти к телу. – Один работает, семь начальников за ним смотрят.

– В натуре, так и есть.

– Стоял! – в этот момент закричал мастер, едва показавшись снова у нас на глазах. – Стоял двухсекционный, с часу ночи до семи утра, потом на техосмотр уехал.

– Значит, просто так упасть между колёс покойный не мог, – заключил я. – Он стоял или проходил здесь, а кто-то подошёл к нему со спины и ударил. Но никто этого не видел, потому что их от входа закрывал тепловоз. После этого убийца скинул тело вниз и ушёл. Не мог же убитый сам упасть, если яма была занята, не так-то это просто, места мало.

– Можем провести следственный эксперимент, – Устинов выпрямился и потёр спину. – Вот Ручка пройдёт мимо тепловоза, упадёт спьяну, а сможет ли он между колёс просочиться и вниз упасть или нет? Я вот думаю, Ручка способен на всё.

– Ты давай держи меня! – судмедэксперт балансировал на обломке паллеты. – Устинов! Держи! Падаю!

Наконец, с большим трудом, Ручку довели до тела, и тот, брезгливо поморщившись, склонился над ним, чтобы провести первичный осмотр.

– Значит, – Ирина подошла ко мне ближе, и вид у неё был неуверенный, в отличие от прожжённых городских следователей прокуратуры, – ваши наблюдения подтверждаются, Павел. Но всё же, если это убийство, то надо принять меры…

– Как обычно, – быстро сказал я. – Осмотр места происшествия и опрос свидетелей и знакомых, поиск орудия убийства, – я повернулся к мастеру и спросил: – С ночной смены уже все ушли?

– Ну, слесаря с бригадирами ушли, мастера тоже, время-то уже почти обед, – тот вытер руку о штаны и почесал затылок. – Диспетчер только сидит, он с нарядчицами разбирается, чтобы…

– Но если погибший – ходовик, – я встал на краю ямы. – И в ночь они не работают, то его коллеги сегодня пришли в дневную смену, да?

– Их две смены, ходовиков-то, два через два работают, сегодня другие пришли. Но они всё равно все друг друга знают, могут рассказать. Позвать бригадира?

– Осторожно, – тем временем сказал Устинов, опираясь на рельс. – Не упади, Яха. Я там проволоку видел, давай тебе воротник на неё примотаем, и я тебя, как Пашка свою собаку, держать буду, так сказать, на поводке.

– Иди ты уже! – голос Ручки был теперь вполне себе трезвый. – Никакой жизни от тебя нету. Лучше бы Якут пришёл, с ним так работать легко. Посвети! Темно, как у негра в жопе.

– А ты чё, Яха, там был? – Василий Иваныч засмеялся.

– Да хватит уже! Не мешай.

Опрос – дело хорошее, но работающих сегодня слесарей этой ночью здесь быть не должно было. Плохо, что видеонаблюдение сейчас совсем не развито, камеры стояли разве что в банках, и то, там всё пишется на плёнку. Лет через двадцать, когда камеры в депо будут на каждом шагу, мы бы уже через четверть часа поняли, что случилось.

Придётся по старинке. Если это бытовуха, то хлопнуть этого мужика могли знакомые, ну или они могут указать на того, кто это сделал. Но сначала надо присмотреться ко всему повнимательнее. По горячим следам вряд ли удастся всё распутать, хотя кто знает, вдруг он ночью пил с кем-то из тех, кто сегодня работает?

В грязи на полу, на каменной плитке и на металлических решётках, куда должна утекать жижа, вообще почти не было видно следов. Фонарик у меня с собой был, но совсем тусклый, надо бы раздобыть получше. Вроде бы тут что-то тащили, но я не мог сказать наверняка, могли и какую-то деталь перетаскивать, в депо же всё тяжёлое. Внизу видно ещё хуже, темно и слишком много грязи. В канавах должен быть работающий слив, но сейчас это никого не заботило, поэтому они явно забились и не прочищались.

Ручка принялся за работу, называя характер нанесённых травм. И тут я не удивился, заметив, что его голос стал увереннее, брезгливость и пьяные интонации куда-то ушли, всё-таки пожилой судмедэксперт тоже был профессионалом.

А криминалист всё фиксировал на плёнку неподалёку от меня, ему спускаться было необязательно.

– Кирилл, – позвал его я и посветил маленьким китайским фонариком на рельс. – Сфоткай это пятно, это ведь не мазут.

– Краска, может? – тот пожал плечами, но согнулся и направил объектив на пятно.

– Нет, – я достал платок и приложил. – Фиксируй, Кирюха, это оно, я тебе говорю.

Учитывая, что тогда мы с ним приятелями ещё не были, этот свойский тон его удивил, но снимок Кирилл сделал так, как я просил.

Я присмотрелся к следу на белом клетчатом платке. Видел я такое столько раз, что меня не обмануть. Кровь, пусть старая, запёкшаяся, но это точно кровь. Посмотрел ещё раз на эксперта, потом на остальных. Заметил пристальный взгляд Устинова, потом одобрительный кивок. Я даже не удивлюсь, если он это пятнышко увидел раньше, но до поры до времени помалкивал.

– А там чё? – Василий Иваныч показал вниз и направил фонарь к ногам погибшего. – Яха, не вижу. Он что, в кроссовках?

– Ага, – послышалось снизу.

– Значит, успел сменить обувь, чтобы уйти домой, но почему-то остался в рабочей куртке и штанах, – похмыкал Устинов.

– Новую получал недавно, – услышал разговор мастер Саня. – На смену в старой ходил, а потом новую надевал и домой шёл. Денег-то нет на одежду нормальную. А вот кроссовки у него козырные, дорогие! Фирма! Триста тыщ стоили, прикиньте!

– И где он взял такие?

– Да он калымил, работу брал, на даче у Артура, – мастер стал говорить тише. – Баню делал, печку клал. У Егорки-то руки золотые были. Артур ему денег дал целую пачку, еды пакет и кроссовки ещё свои подарил, малы ему были. Нет, – он замотал головой, – Егорка бы в них в яму никогда не полез, точно вам говорю – сразу бы сгнили от этой жижи, за день.

А мне пришла идейка, когда я заметил, как на меня смотрит сидящий в стороне Сан Саныч. Ментовский же пёс, обучался. И молодой, списали его явно до того, как нюх пришёл в негодность.

– Ищи, – я сунул платок ему под нос.

Кровь – это отличный носитель запаха, собака его чует прекрасно. Сан Саныч шумно понюхал платок и сразу потянулся к выходу.

– Вот и ищите! – крикнул Устинов, широко улыбнувшись. – Если чё, зови, Пашка!

Поводок натянулся, Сан Саныч рвался к широко открытым воротам. Я думал, запах мазута, масла и грязи ему помешает, но собака взяла след.

Следом за ним, очень быстрым шагом, вышел на улицу. Пришлось постоять, потому что рядом с корпусом ставили тепловоз, у которого из труб валил очень густой чёрный дым, настолько плотный, что казалось, будто окажешься в этом облаке – и сам станешь чёрным, как негр.

Один человек сидел в кабине локомотива, другой стоял впереди, размахивая красным флажком с разными интервалами, иногда с подозрением глядя на собаку. Когда машина остановилась, третий подложил под колёса здоровенную металлическую штуковину.

– На башмак! – крикнул тот, что был снизу, человек в кабине кивнул, и локомотив подался чуть вперёд, наезжая на неё.

Я шагнул было дальше, но долго идти не пришлось. Сан Саныч оглушительно гавкнул и рванул к куче ржавых тормозных колодок, лежащих под открытым небом. Все стёртые, использованные, ждут, когда их увезут.

А сидящий на самом верху парень со стрижкой полубокс, одетый в спортивный костюм и чёрные китайские тапочки-шанхайки, увидев нас, чуть не съехал с этой кучи. Перед этим он успел сбросить одну колодку вниз.

– Ты что здесь делаешь? – нарочито грубым голосом спросил я.

– Так это, – парень выпучил глаза. – А вы чё, из милиции? Из-за Егорки?

– Тебе вопрос задали.

Я подошёл ближе, держа Сан Саныча поближе к себе. Тот смотрел на парня, хвостом не вилял, а потом снова принялся тянуть, чтобы понюхать, что же находится в этой куче.

– Так это, – парень сглотнул. – Страшно, чё, все мужики охренели, когда услышали… а я это, – он сглотнул ещё раз и вытер лоб. – Я это, с техосмотра, – он показал на здание в стороне, такое же высокое и большое, как и остальные. – Ходовиком там работаю.

– Работаешь сегодня? – спросил я, подходя ближе. – В дневную смену?

Сан Саныч подошёл к куче и попытался раскопать что-то в колодках, но я удержал его. Тяжёлые, придавят ещё лапы, если съедут, и покалечат пса.

– Да! Там лайба зашла, – парень начал было махать руками, но опасливо посмотрел на Сан Саныча и убрал их в карманы. – Двадцать колодок надо менять, стёрлись в ноль. Там машина-шеститысячник, это, шесть тысяч тонн, короче, везла мимо Чёртовой долины, колодки стёрлись, пока тормозил, там же спуск резкий… ну вот, а колодок новых не хватает, надо ещё пару штук надыбать.

– И ты хочешь ставить старые? – уточнил я. – Уже использованные?

– Ну, когда пассажир приходит, – кое-как пояснял он, – тепловоз, то есть для перевозки пассажиров, то колодку меняют, если в ней толщина меньше двадцати миллиметров.

Парень поднял одну колодку с кучи, показал мне и отбросил в сторону. Она с глухим звуком ударилась в другую.

– А вот если грузовой, так там допуск пятнадцать миллиметров! Поменьше. Вот мне бригадир и сказал, чтобы я нашёл, какие с пассажира остались, их притащил, и это бы, чтобы поставил их, ещё бы на поездку хватило. Вот, нашёл как раз, – он нервно хмыкнул. – Можно идти, товарищ милиционер? Работать надо.

Даже будь я молодым, понял бы, что этот паренёк какой-то подозрительный. А сейчас это вижу очень ясно. Короткого пребывания в депо хватило, чтобы это понять. Он слишком чистый, в кроссовках, в костюме, а все ходовики, которых я видел, были грязные с ног до головы, потому что работа у них тяжёлая, и они работали в ямах, заполненных мазутом и маслом.

А этот будто ушёл домой, переоделся, помылся – а потом явился сюда. Для чего?

Понятно для чего.

Испугался, что мы найдём орудие убийства. А не выбросил ли он его сюда, в кучу? Скорее всего, да. Сначала думал, что мы не отыщем, а потом засомневался, что всё-таки плохо спрятал опасную улику.

Испугался, что снимем отпечатки его пальчиков, хотя на грубой поверхности колодки вряд ли останутся подходящие следы. Но ему-то этого знать не обязательно.

А Сан Саныч снова попытался добраться до источника назойливого запаха.

– Подожди пока, – твёрдо сказал я парню. – Слезай и стой смирно, а то ещё кинешь что-нибудь сверху. Лучше не стоит, пацан, не советую.

– А чё я сделал-то? – испуганно промычал он.

– Значит, так.

Я быстро согнулся, отбросил одну колодку там, куда так рвался Сан Саныч, и увидел, что под ней. Такая же колодка – стёртая, ржавая, но там, где она была отполирована прикосновениями обода колеса, остался густой тёмно-красный след… с парой прилипших рыжих волосков. Хорошо, что зрение я ещё не посадил, разглядел.