Последний герой. Том 4

– Ну что, пациент номер двенадцать дробь шесть, – негромко и почти ласково произнёс доктор, – пришло время делать процедуры.

За решёткой, на железной койке с облезлым матрасом, сидел здоровый, но явно изможденный бугай с затравленными глазами. Кабан, увидев доктора, стиснул зубы и процедил с яростной ненавистью:

– Сука… Что ты задумал? Лучше убей сразу! Я больше не дам тебе колоть эту дрянь.

– Ну-ну, – спокойно ответил доктор, подходя ближе к решётке и разглядывая подопытного с любопытством энтомолога. – Протяни-ка мне свою руку и поработай пальчиками. Давай, не капризничай.

– Пошёл ты! – рыкнул Кабан, и в глазах его на миг блеснула дикая, неподдельная ярость.

Это был тот самый человек, который когда-то нападал на Ярового, от которого тогда пришлось спасать молодого поэта в пивной. Впрочем, об этом Ландер не знал. Сейчас от прежнего бесстрашного бугая почти ничего не осталось – он походил на затравленного раба, озлобленного и одновременно напуганного до смерти.

– Как хочешь, – спокойно сказал профессор и вытащил из кармана халата небольшой пульт. Он непринужденно нажал кнопку, и мгновенно по решётке, кровати и железному полу помещения пробежал электрический разряд. Кабан инстинктивно поджал ноги, пытаясь спрятаться на кровати, но ток настиг его, пронзая всё тело резкой, болезненной судорогой. Он заскрипел зубами, мучительно и жалобно застонав:

– Хватит… хватит! Прошу, не надо… я всё сделаю…

– Вот это другое дело, – улыбнулся доктор, отпуская кнопку на пульте. – Протяни мне руку через решётку. Вот так, хороший мальчик.

Кабан, тяжело дыша и едва переставляя ноги, покорно подошёл к решётке, протянул массивную, покрытую шрамами руку. Профессор уверенно и быстро сделал инъекцию. Инъекцию того самого вещества, что он когда-то вводил Дирижёру по просьбе Валькова.

Дирижер! Ах, какой же это был перспективный экземпляр, с сожалением подумал он. Не то что это примитивное быдло. Но выбирать не приходится – работаем с тем, что есть. Жалко только, что Вальков не сумел уберечь такой ценный кадр.

Закончив, доктор убрал шприц и внимательно посмотрел на своего пациента:

– Теперь отдыхай, дружок. Впереди ещё много работы.

Кабан безвольно сел обратно на койку, тяжело оперся о стену и закрыл глаза, уже погружаясь в мучительный полусон, навеянный введённым препаратом. Доктор удовлетворённо кивнул сам себе и вышел из помещения, плотно заперев дверь и приглушив за собой свет. Он насвистывал мелодию Вагнера.

Глава 4

Вечером после работы я вернулся домой. Ну, как домой – в свою комнату в общежитии. А если уж совсем точно, то в комнату Шульгина. Переезжать обратно в съёмную квартиру я пока не торопился. Нужно убедиться, что вся оставшаяся от Валета гвардия сметена подчистую. Если что – мне как-то спокойнее наносить удары по криминалитету, зная, что живу в окружении ментов, а не в богом забытой хрущёвке среди гражданских.

Я принял душ, потом собирался сварить себе пельмешек. Готовкой я особенно никогда не увлекался, и пельмени были моим проверенным способом восстановить силы быстро и без лишних хлопот. Современные все эти доставки я пока не очень жаловал.

Едва я собрался идти на общую кухню, как в дверь осторожно постучали. Я напрягся по старой привычке. Мгновенно отставив кастрюлю, я быстро и бесшумно достал из тумбочки пистолет и привычно сунул его в широкий карман махрового халата, что был на мне. Халат этот принадлежал Шульгину, и он сам разрешил пользоваться любыми вещами, что найду у него в шкафу. Я не любитель надевать чужое, но халат пришёлся мне по душе сразу – карман в нём был как будто специально сделан под оружие.

– Кто там? – спросил я, отходя чуть в сторону от двери. Привычка ожидать пулю, пробивающую хлипкие двери, ещё крепко сидела в голове. В такие моменты сознание работало как отточенный механизм – если даже пальнут на звук голоса, непременно промажут.

Но опасности не оказалось. Из-за двери громко, бодро и совершенно беззаботно прощебетал знакомый женский голос:

– Это соседка!

Я отворил дверь. На пороге стояла Ирка, соседка по этажу. Одетая явно не по-домашнему: новенькие джинсы, пестрая футболка с каким-то модным принтом, волосы аккуратно уложены, макияж – словом, выглядела она вполне «на выход».

– Привет, – улыбнулась девушка, весело поглядывая на меня.

Глаза её при этом слегка скользнули по моему-чужому халату и мокрым волосам, с которых на шею ещё стекали капли воды.

– Привет, Ир, – ответил я. – Что-то случилось?

– Да нет, ничего, – продолжала улыбаться она, не сводя с меня глаз. – Просто решила зайти узнать, как ты тут поживаешь. Давно не виделись, сосед.

– Проходи, конечно, – я посторонился и кивнул ей, пропуская.

Ирка прошмыгнула в комнату. От нее приятно пахло шампунем, лёгкими духами и чем-то таким неуловимым, трепетным, от чего на душе становилось как-то радостнее. Признаться, я давно уже отвык от такой простой, мирной жизни, где можно вот так вот запросто в гости. Но ничего, привыкну снова. Как говорится, к хорошему привыкаешь быстро.

– Садись. Пельмешки будешь? Сейчас сварю, – проговорил я с лёгкой шутливостью, давая понять, что у меня тут обычный мужской вечер, и никакого особого романтического меню для дам не предусмотрено. Ну или, в крайнем случае, соль могу одолжить.

Но Ирке соль была ни к чему. Она, будто не расслышав моих слов, с улыбкой уселась на табурет и оживлённо защебетала:

– Ой, слушай, Макс, я тут подумала… Мне на работе пациенты в благодарность постоянно то шампанское, то вино, то конфеты дарят. Уже не знаю, куда всё это девать. Почему-то все люди уверены, что врачи только и делают, что пьют шампанское и едят конфеты. Хоть бы раз колбасу принесли, честное слово! В общем, хочешь, я с тобой поделюсь?

Я пожал плечами, улыбнулся:

– Ну как-то мужчине не комильфо подарки от женщины принимать, тебе не кажется?

– Да какие там подарки, Максим! – отмахнулась она. – Я же говорю, девать их уже некуда. Ой, короче, чего я спрашиваю? Погоди секунду, не закрывайся!

Она быстро метнулась к себе в комнату и вернулась уже с бутылкой вина и коробкой конфет, тут же сгрузив их мне в руки:

– Вот, держи. Это вино, кстати, хорошее. Ты не пробовал?

Я с сомнением покачал головой:

– Нет, вроде.

– Да ты что? Это тебе не кислушка какая-нибудь из «Пятёрочки» по акции. Давай, бокалы тащи, сейчас попробуешь.

– Так мне же завтра на работу, Ир…

– Мне тоже завтра на работу, – махнула рукой она. – Мы же чуть-чуть, просто попробуем. Да?

– «Мы»? – хитро прищурившись, переспросил я. – А я думал, это только для меня.

– А-ай, Макс, ну ты же не будешь один пить, ты же не алкоголик какой-нибудь. Давай, в общем, бокалы!

– Да у меня и бокалов-то нет.

Ирка выразительно вздохнула и закатила глаза:

– Ой, всё приходится делать самой. Не закрывайся, сейчас приду.

Она снова умчалась к себе и вернулась уже с двумя изящными бокалами на тонких ножках. Я про себя подумал, что сейчас она ещё спросит, нет ли у меня свечки или аромалампы. Что-то мне подсказывало, что вечер будет интересным и явно не таким, каким я его сам себе планировал. Впрочем, подумал я, почему бы и нет? Отдыхать и расслабляться ведь тоже иногда нужно.

Мы сели за стол, я разлил вино, с удивлением обнаружив, что у этого так называемого хорошего вина пробка не из пробкового дерева, а с резьбой, и штопор не нужен. Мы негромко чокнулись бокалами и отпили.

– Ну как? – с любопытством спросила она, глядя, как я пробую напиток.

Эх… Щас бы писят текилы, щепотку соли и дольку лимона, подумал я. Но вслух сказал другое.

– Великолепно, – с серьёзным видом кивнул я, хотя в вине не особо разбирался.

Потому как в наше время оно считалось скорее женским напитком. В моей прежней жизни менты пили водку, а когда зарплаты перестали платить и водка стала дорогой, мы не брезговали и спиртом. Нет, не тем «Роялем», что продавали в бутылках с красивыми этикетками, а настоящим конфискатом, который изымали на подпольных спиртовых точках. В девяностые такие точки были в каждом уважающем себя дворе, где местным алкашам и простым работягам наливали дозу спирта от ста грамм до нескольких литров. И разбавленный, и неразбавленный.

– Опиши, что чувствуешь? – не унималась Ирка.

– Замечательный букет, – продолжал я, изображая знатока и задумчиво глядя в бокал. – Тонкое послевкусие, чувствуются нотки… э-э-э… – Я незаметно глянул на этикетку и уверенно добавил: – Мускат?

Ирка восторженно хлопнула в ладоши:

– Точно, Макс! Ты просто настоящий сомелье!

– Да какой из меня сомелье, – усмехнулся я. – Просто сериалов насмотрелся и умные слова запомнил.

Ирка вдруг осмотрелась по сторонам и с лёгким укором сказала:

– Слушай, а чего мы в тишине сидим? Давай музыку хоть включим.

– Да у меня и магнитофона-то нет…

– Магнитофона? – засмеялась Ирка. – Ты хотел сказать, блютуз-колонки?

– Ну да, колонки.

– Так вон же у тебя виниловый проигрыватель стоит, – кивнула она на раритетный аппарат, который стоял под полками с пластинками, которые так трепетно коллекционировал Шульгин.

– Я его даже ни разу не включал, – попытался я оправдаться. – Не знаю как.

– Ой, да там всё просто! Сейчас загуглим, заютубим, и всё заработает.

Она уже тыкала пальцем в экран телефона, пытаясь найти инструкции, хотя я прекрасно знал, как включить подобный проигрыватель. Просто надеялся как-то от музыки отвертеться.

– Макс, а ты вообще что обычно по телеку смотришь? Какую музыку слушаешь? – поинтересовалась Ирка, не отрываясь от экрана.

– Я? Ну… – стал вспоминать передачи, которые живы и сейчас. – КВН люблю.

– О, КВН! Я тоже его люблю!

– С Масляковым?

– Пельш ведет.

– Да? Это который «я угадаю мелодию с трёх нот»?

Ирка удивлённо уставилась на меня:

– Чего?

– Не важно.

Эх, молодёжь, вздохнул я про себя.

Ирка вдруг стала серьёзной и негромко спросила:

– Макс, ты не против, что я вот так вот нагрянула, с вином и музыкой пристаю тут?

Я почесал бровь. Вот даёт соседка.

– Да нет, всё нормально, чего ты?

– Просто на работе начальница гавкает, пациенты нервничают, дети капризничают, голова уже кругом идёт. Детей на сегодня маме сплавила, вот и вечер свободный выдался. А одной как-то тоскливо. Чувствую, скоро стресс словлю, а там уже психосоматика попрёт…

– Так у вас же в поликлинике МВД, вроде, психолог есть, поправил бы тебе психическое здоровье прямо по месту твоей работы.

– Психолог, одно название, – махнула рукой Ирка и тяжело вздохнула. – У него в кабинете, знаешь, ещё аквариум стоит. Я захожу как-то, спрашиваю: «А вам аквариум-то зачем, вы же рыбок всё равно кормить забываете?» А он мне на полном серьёзе отвечает, мол, для пациентов это – наблюдать за рыбками, стресс снимать. Успокаивает, говорит.

Ирка выразительно закатила глаза, и я невольно улыбнулся, представив, как именно она это всё говорила психологу.

– Ну и что, помогает рыботерапия? – усмехнулся я.

– Ага, ещё как! Гляжу я в аквариум этот, а там одна рыбка уже кверху брюхом плавает, а остальные её обгладывают. Вот такой у нас психолог. Антистресс, блин.

Мы одновременно рассмеялись, и Ирка вдруг снова оживилась:

– Слушай, так что, музыку-то мы сегодня включим или нет? Ты обещал.

Я вздохнул и уже без отговорок направился к проигрывателю. Воткнул вилку в розетку, начал перебирать пластинки. И тут снова наткнулся на знакомую обложку. Поставлю свою пластинку. Ту самую, которая когда-то была моя. Как она оказалась у Шульгина, бог весть. Мало ли что могло случиться за столько лет.

Пока я задумчиво вертел в руках эту пластинку, Ирка с бокалом вина в руке уже стояла рядом и с любопытством разглядывала проигрыватель, поставив бокал на аппарат:

– А это что за кнопочка такая интересная? А вот этот переключатель за что отвечает?

– Осторожнее, Ир, бокал-то поставь куда-нибудь в другое место, – попытался я предупредить её, но было поздно.

Она неудачно повернулась, локтем задела бокал, и вино полилось прямо на раритетный аппарат. В ту же секунду что-то громко заискрило, зашипело, замигало, и в комнате явственно запахло палёной проводкой.

Ирка испуганно выпучила глаза и тут же прикрыла ладонью рот:

– Ой, Максим… Я не хотела, честно-честно…

– М-да-а, – протянул я задумчиво, оценивая ущерб и пытаясь не ругаться. – Теперь Шульгин точно будет не рад. Это ж его любимый, редкий проигрыватель.

Ирка тут же загорелась идеей исправить ситуацию:

– А давай мы ему новый купим? Ну, прямо сейчас на маркетплейсе закажем и всё!

– Ир, понимаешь, новая техника и раритет – это вещи абсолютно разные, их нельзя сравнивать.

– Ну да, конечно, новая круче, да? – с надеждой посмотрела на меня Ирка.

– Нет, наоборот, старинный и есть раритет, его ценность не в новизне, а как раз в возрасте и редкости, – вздохнул я. – Впрочем, что я тебе объясняю… Ладно, не парься, сам разберусь. Отремонтирую.

– Ты что, умеешь чинить такую технику? – удивилась она, широко раскрыв глаза.

– Конечно, нет. Что, я похож на мастера бытовой техники? – я усмехнулся и пожал плечами. – Отдам кому-нибудь, найду специалиста.

– Ой, у меня же знакомый есть один, часовщик! Золотые руки, между прочим, любую штуку починить может. Правда, сейчас бухает сильно.

На лице у нее снова нарисовались стресс и психосоматика.

– Часовщик? – я удивлённо приподнял бровь. – А часовщик тут при чём вообще?

– Ну, не знаю, там крутится и тут крутится, – с сомнением протянула Ирка. – Главное ведь, что он специалист хороший. Просто сейчас часы никто почти не носит, работы у него мало, вот он и пьёт от безделья. А так руки-то золотые.

Я задумался. Честно говоря, самому заморачиваться с поисками мастера и договариваться совершенно не хотелось. Если уж Ирка готова всё устроить сама, а я оплачу, то почему бы и нет.

– Ну ладно, позвони своему часовщику, спроси, может, и правда возьмётся.

– Отлично! Сейчас наберу, – тут же радостно защебетала Ирка и потянулась к телефону.

***

Мы сидели за столом, пили вино и тихо разговаривали. Ирка, расслабившись, качала ножкой, мягко выгибая спину. Её взгляд, скользил по комнате и время от времени останавливался на мне. В её больших глазах отражалась какая-то грусть, тонкая и женская, словно тоска по тому, чего очень хотелось, но никак не удавалось получить.

– Знаешь, Макс, – заговорила она вдруг чуть тише, голосом доверительным и слегка хмельным, – сразу видно, что ты хороший парень. Прямо чувствуется это.

Я промолчал, неопределённо улыбнувшись, не зная, что сказать в ответ. А Ирка, вздохнув, продолжила откровенничать:

– Мне всё как-то не везёт с мужиками, представляешь? Вот честно, без вранья. На работе, в поликлинике, конечно, подкатывают всякие… в основном, женатики, конечно. Ну сам знаешь, как оно бывает.

Я кивнул, осторожно отхлебнув из бокала. Сказать-то и правда было нечего. Ирка помолчала пару секунд, затем внимательно посмотрела на меня и уже прямее спросила:

– У тебя-то, наверное, много женщин, да?

– Ну-у… – протянул я задумчиво, не зная, как правильно ответить на столь щекотливый вопрос. – Всякое бывает.

– Вот видишь, – тихо вздохнула Ирка и снова посмотрела куда-то в сторону. – А я устала уже одна. Иногда так хочется, чтобы просто рядом кто-то нормальный был. Не какой-то там временный прохожий, а человек, понимаешь?

Я понимающе кивнул, не перебивая её и давая возможность высказаться.

Ирка подвинулась чуть ближе, словно ощутив во мне надёжного слушателя, и начала рассказывать свои проблемы. Какие-то простые, казалось бы, житейские истории о детях, которые постоянно требуют внимания, об усталости после смен в поликлинике, о вечной нехватке денег, времени и сил. Но я чувствовал, что за этой простой бытовой усталостью скрывается что-то большее – глубокая тревога, женское одиночество и боязнь. Боязнь не справиться с жизнью в одиночку.

Она говорила негромко, и я внимательно слушал её, иногда вставляя что-то поддерживающее. Ирка постепенно расслаблялась, её голос становился чуть увереннее. Казалось, эти проблемы она долго держала в себе, тщательно скрывая от всех, и только теперь смогла кому-то открыться.

– Ты знаешь, – продолжала она уже почти шёпотом, – я иногда ночью просыпаюсь и думаю: а что будет дальше? Как я одна с двумя детьми? Вот так и буду всегда сама? Ведь годы-то идут, Макс. Дети скоро подрастут, уйдут, а я останусь одна. Страшно это.

Я мягко улыбнулся:

– Ир, всё будет нормально. Ты хорошая, сильная. Всё у тебя получится.

– Спасибо тебе, Макс. Прости, что я тут разнылась. Наверное, вино виновато… Пьяное оно какое-то. Хи-хи.

– Ничего страшного, – улыбнулся я. – Для того друзья и нужны, чтобы иногда выслушать.

Мы ещё долго говорили обо всём и ни о чём, пока вечер не перетёк в глубокую, почти ночную тишину. И, честно говоря, я вдруг ощутил, что такие простые разговоры и обычные человеческие посиделки мне самому нужны не меньше, чем ей.

А после я ее проводил до комнаты, и мы попрощались как старые друзья.

***

Проигрыватель я всё-таки отдал в ремонт Иркиному часовщику. Мужик оказался удивительно дотошным и обстоятельным, хотя руки у него заметно дрожали, явно со вчерашнего похмелья. Взяв аппарат, он тут же осмотрел его со всех сторон, покачал головой и задумчиво цокнул языком.

– Вещица-то серьёзная, – протянул он с уважением, ощупывая тяжёлый деревянный корпус. – С такими аппаратами я раньше работал, давно, это починить можно. Но аванс не помешал бы…

Я только усмехнулся и покачал головой:

– Утром стулья – вечером деньги. Или вечером стулья – утром деньги, как там у классиков-то?

– Вечером деньги, утром стулья, – с готовностью поправил меня часовщик, но я не уверен, что сказал он правильно. – Будет всё путём, не волнуйся. Я с такими вещами ещё в советские времена дело имел. Радиолюбителей у меня знакомых море – любую редкую запчасть достанут, будь спок.

Он бодро кивнул. На всякий случай я пообещал, что деньгами не обижу, если всё будет сделано по-человечески. Его лицо сразу просветлело и стало куда более оптимистичным.

Часовщик не соврал. Буквально на следующий день аппарат был готов. Когда я забрал проигрыватель, он выглядел так, будто вообще не встречался с Иркиным вином и палёной проводкой. Тяжёлый, надёжный и солидный, он снова занял своё законное место под полкой с винилом в комнате общаги.

Я осторожно поставил его ровно в то же место, подключил провода к колонкам и аккуратно уложил на вращающийся диск одну из пластинок. Опустив тонарм, я мягко прижал иглу к поверхности винила и замер в ожидании.

Сначала раздался тихий, еле слышный треск, словно игла осторожно пробиралась сквозь старые дорожки пластинки, потом послышалось характерное шипение, а затем, постепенно набирая громкость, из колонок полилась музыка.

Звук оказался неожиданно глубоким, совсем не похожим на современные электронные устройства с их холодным цифровым звучанием. Здесь было что-то живое, будто голос исполнителя звучал не из колонок, а прямо из комнаты, словно певец и музыканты стояли рядом со мной.

Ай да часовщик! Не обманул… спасибо Ирке.

***

– Привет, болезный! – сказал я с лёгкой усмешкой, входя в просторную палату, больше похожую на гостиничный номер, чем на больничное помещение. Мажорчик наш, конечно, и здесь отличился: палата была VIP-класса, с удобствами, холодильником в углу и телевизором на стене.

– О, Макс! Здорово! – оживился Шульгин и, кряхтя от боли, попытался подняться с кровати, опираясь на костыль. Забинтованная нога неуклюже торчала в сторону.

– Да лежи уже, Джон Сильвер, – усмехнулся я, подходя ближе и пожимая ему руку. – С твоей-то ногой особо не попрыгаешь.

Я пожал ему руку, потрепал по плечу и присел рядом на стул. Николай откинулся на подушки и кивнул на огромный телевизор, где как раз шёл очередной современный боевик. Зализанный герой, больше похожий на Влада Сташевского, чем на бойца, легко расправлялся с целой бандой вооружённых до зубов головорезов, причём патроны в его пистолете, похоже, не кончались вообще.

– Задолбался уже эти сериалы смотреть, – пожаловался Шульгин, с тоской глядя на экран, где трупы падали штабелями. Потом помолчал немного и вдруг тихо добавил: – Ты знаешь, я ведь тоже человека убил, Макс.

Я посмотрел на него и покачал головой:

– Коля, да ладно тебе. Ты ведь сам понимаешь: либо он тебя, либо ты его. И какой он тебе человек? Бандит, причём крайне опасный.

– Да знаю я всё это, – тихо ответил он, задумчиво глядя куда-то мимо меня. – Но всё равно… внутри как-то скребёт. Я ведь раньше никогда даже пистолет на человека не направлял. Как-то всегда удавалось обходиться без оружия…

– Все правильно ты сделал, – спокойно сказал я и чуть приободрил его похлопыванием по плечу. – Ты молодец. Стержень у тебя есть, это главное.

– Есть, говоришь? – горько усмехнулся Шульгин. – А знаешь, как мне страшно было тогда?

– Ну так это нормально. Тебе стыдно, что ли? Не выдумывай. Страха не знают только полные идиоты, а так все жить хотят.

Мы ещё поболтали о разном. Потом он вдруг спросил, будто вспомнил что-то важное:

– Макс… пластинки мои там как? На месте всё?

И спросил так, будто речь шла о его любимых детях, а не о старых виниловых пластинках.

– Да нормально всё с ними, – усмехнулся я. – Слушаю иногда, музыку включаю. Ты ж не против?

– Как – слушаешь? – Шульгин даже приподнялся с подушек и с удивлением вытаращился на меня.

– Ну да, а что такое? Ты что, против?

– Да нет, конечно, не против, просто… – он как-то странно замолчал.

Я же достал телефон и включил заранее записанное видео, словно в оправдание, показывая, как пластинка крутится на проигрывателе и играет негромкая приятная музыка.

– Вот, смотри, твой аппарат в полном порядке.

Шульгин вытаращил глаза ещё больше и замотал головой:

– Ого! Как так?! Я ж его неисправным купил. Мне тогда ещё сказали, что отремонтировать невозможно. Я его просто для виду поставил, чтобы отец видел и думал, что я там живу.

Повисла пауза.

– Ну-у…. Ко мне Ирка заходила, – улыбнулся я.

***

В мой кабинет вошла Кобра. Ну, как в мой кабинет – по правде сказать, помещение было рассчитано на троих оперов. Сейчас же я сидел один. Один напарник в отпуске, второй – на выезде, дежурил. Вот и получался мой собственный кабинет, поэтому здесь царили тишина и спокойствие.

– Слушай, Макс, сгоняй на мост Строителей, – проговорила задумчиво Кобра. – Там суицид случился.

– Суицид? – я вопросительно поднял глаза, глядя на Оксану. – Чего там такого необычного-то, что дежурный опер не справляется?

Она нахмурилась и немного покачала головой.

– Да парень здоровый сиганул прямо на камни, на мелководье, разбился насмерть. Свидетели есть, которые пытались его остановить. Он их просто отшвырнул, как игрушечных. Боролся так, будто за жизнь, а сам прыгнул. И при этом, говорят, абсолютно спокоен был. В глазах, представляешь, пустота полная. Так очевидцы говорят.

– Оксан, это обычный суицидник. И что теперь, мне из-за пустоты в глазах туда ехать?

– Чувствую, что-то не то там, Макс, – снова покачала головой Оксана. – Суицидники так себя не ведут.

– Наркоман, может, обдолбанный, мало ли что.

– Ты всё-таки съезди, проверь, мне потом ещё Мордюкову докладывать по этому трупу. Расскажешь, что да как.

– Ладно, – кивнул я, закрывая массивный ежедневник и убирая его в ящик стола, а оттуда достал небольшую записную книжку, чтобы с собой взять. – Съезжу, посмотрю.

Глава 5

Мост Строителей у нас всегда был пешеходным. Когда я подъехал, там уже собралась толпа зевак, сгрудившихся над перилами и обсуждающих трагедию во всех подробностях. Кто-то, как сейчас водится, снимал на телефон.

Внизу, прямо под мостом, на камнях пересохшего русла, возле трупа, уже накрытого простыней, деловито копошилась молодая судмедэкспертша. Рядом, в тени старой ивы, важно топтался Паук, тщательно и неторопливо записывая в протокол осмотра места происшествия.

Рядом стояла скорая. Я кивнул Пауку, подойдя ближе, и поздоровался:

– Здорово, Жень.

Тот, оторвавшись от бумаг, удивлённо вскинул на меня глаза:

– О, Макс, привет. А ты-то чего здесь делаешь? Тут же делов-то… явный отказной материал, разве нет?

– Не всё так просто, вроде, – я задумчиво глянул на накрытое тело. – Есть свидетели, говорят, очень уж решительный самоубийца. Даже не колебался.

Паук понимающе хмыкнул, убирая ручку в нагрудный карман:

– Ну да, тут свидетелей полно. Придурок точно какой-то странный. Ну, так всякое бывает…

– Личность уже установили? – спросил я.

Паук развёл руками: