скачать книгу бесплатно
Ладея – повыше, и волосы ее чуть посветлей, так как девочка чаще бывает на склонах гор. Манон – чуть пониже, бледнее, и тоньше сестры. Эта очень любила пещеры, где можно было скрыться и от непогоды, и от взгляда людей.
Эти двое забирались пасти коз туда, где редко бывал кто-то иной – бесстрашные девочки не боялись гор. Они были им, как родные – словно родственники, которых девочки знали всю жизнь.
Вместе Ладея и Манон лучше всех знали горы – даже лучше многих из тех, чьи волосы серебрились, теряя свои цвет и блеск. Единение знаний этих двоих казалось странным и восхитительным.
То были добрые девочки, не желающие никому зла. И потому когда к ним явились Мадворцы, вооруженные до зубов и готовые покорить соседний Мелен, если бы сестры помогли им пробраться сквозь горные тропы, о которых ведали только они… девочки отказались.
Рассвирепел тогда предводитель Мадворцев, захватил обоих в плен, а деревню спалил. Уничтожив все, что было так дорого девочкам, он хотел их заставить служить ему проводниками.
Но они продолжали держаться за то, во что верили. Они не хотели, чтобы кто-то пострадал от того, что они согласились провести через горы вооруженных людей.
Их били, пытали, и девушки… сдались. Они обещали провести предводителя к Мелену теми тропами, которые были известны лишь им. Но предупредили – путь будет опасен.
Три дня, говорили сестры-близняшки, и армия будет на склонах гор Мелена – королевства богатого и процветающего. Шли проводницами, ведя за собою варваров-мародеров, жаждущих крови, и славы, и чужих богатств.
Но… неприятности стали преследовать варваров – то отряд сорвется с узкой тропы, то обвал из камней погребет под себя воинов, то кто-то ступит в расселину, чтобы кость раздробить между камней. И придраться не могли к девочкам – они ведь предупреждали, что путь будет опасен, и что не всегда крупные мужчины смогут пролезть там, где они.
Под конец поднялась песчаная буря, и девочки завели остаток воинтсва варваров в одну из пещер. Не успели мужчины понять, что девочки завели их в ловушку, как пещера обрушилась, погребя под завалом камней и сестер, и тех, кто жаждал напасть на соседей.
Отдали девочки жизни – за тех, кого ни разу не знали, не видели. За идею добра умерли, оставив после себя эту короткую сказку, что рождена на границе Мадвории с Меленом.
Помнить надо об этой отваге, ведь в каждом можно найти эту искру.
Не спасенная
Человек – странное существо. Не ценит свободу, юность и силу, пока не потеряет все это волей судьбы. Иногда боги будто играют странную партию с жизнями некоторых людей – наполняют их существование страданием, испытаниями. Некоторые справляются, некоторые – ломаются. Но даже сломленный человек может помнить что-то и желать.
Она помнила свое имя. Некогда она им очень гордилась.
Элисиана Макаэл.
Она росла в прекрасной семье – любящей и заботливой. С самого детства ее окружали люди, которые приносили в ее жизнь тепло и ласку. Ей этого хватало, и заставляло чувствовать себя нужной и… обычной. Именно это и вызывало в ней стойкое ощущение, что в жизни есть что-то иное.
Она искала ответы в одиночестве – рожденная в отнюдь не бедной семье, она ни дня в своей жизни не проработала на поле, и знала только комфорт родных стен и волю любимых просторов за особняком. Да, она помогала старшим – матери по хозяйству, отцу с бумагами, но, все же, имела достаточно свободного времени. У нее была маленькая лошадка, на которой она смело забиралась к самым крайним скалам. Этот пони был единственным живым существом, знающим куда пропадала маленькая хозяйка иногда.
Эли ценила его компанию: только он – молчаливый и добрый – всегда был рад разделить ее одиночество. Пока она сидела на камнях, размышляя о чем-то, он мирно щипал редкую траву под ногами, и ждал, когда она подзовет его, и они снова поскачут по тропам домой.
Как дети бывают бесстрашными, так и Эли исследовала просторы родного края, совсем не задумываясь о своей безопасности. Любознательность была ее гордостью и пороком – она вызывала восхищение в обществе, но вместе с тем могла и пострадать от него.
Именно бесстрашная любознательность и сгубила ее.
Однажды она случайно подслушала разговор своих родителей с какими-то незнакомцами. Оказалось, что ее хотели выдать за муж по расчету, и Эли вдруг поняла, что ее жизнь отнюдь не принадлежала ей. Она сбежала – прочь из дома, снова оседлав верного пони и ускакав на нем к скалам, где всегда легче шли ее размышления.
Именно в тот день ее мир перевернулся.
Погода тогда стояла холодная, ветренная, и низкие тучи соответствовали настрою девушки. Пони участливо тыкал носом под руку хозяйки, пытаясь поднять ей настроение, а та плакала, мечтая о том, чтобы холодный дождь скрыл ее слезы.
Когда слезы иссякли, она сидела и ловила пальцами ветер, пахнущий солью моря и дикими травами. Дождь так и не сорвался с небес, и просвет в облаках выдал спускающееся в шумное море солнце – медленный диск, погружающийся во мрак вод.
И вдруг – в одно краткое и безумно быстрое мгновение – тень сомкнулась над ней, где-то вдали взвизгнул и замолк ее пони. Эли не успела вскрикнуть, увидев жилистого, странного мужчину с уродливым лицом – он обрушил на нее удар кулака, повергая ее в вязкую тьму.
Элисиана оказалась вдали от дома, лишенная всего, что знала и любила. Этот захватчик унес ее в скалы, где обитало его племя – немногочисленное, страшное и жестокое – гоблиноры. Многие считали их давно канувшими в небытие, но иногда эти создания, все же, встречались. Хитрые, сильные, но поражающие своей жестокостью, они убивали и крали, но прятались в скалах, пещерах и древних руинах.
Девушка оказалась в плену, и с первого же дня заключения она узнала что это такое – жестокий мир, спрятанный порой за красотами природы.
Скрытое в скалах древнее святилище было их домом – маленькие, слепленные из глины хижины прекрасно сливались с камнями. И как раз в такой хижине начался настоящий кошмар для Эли.
Маленькое и вонючее жилище с глинобитным полом имело крошечное окошко в стене – через эту щель нельзя было смотреть ни на солнце, ни на море, шумящее где-то внизу скал. Но оно давало хоть одно мимолетное дуновение свежего соленого ветерка – еле уловимое напоминание некогда прожитых вольных дней.
В первый же день ее швырнули на пол этой хижины и захватчик, приволокший ее в это место, покрыл ее, словно скотину – грубый и сильный, он брал то, что полагал своим. А Эли кричала – кричала так, что вскоре охрипла, потому что он не был последним – вслед за ним ее брали все гоблиноры-самцы этого племени. Боль и обида, бесчестье и слабость… все это стало ее постоянными спутниками.
Сначала она пыталась сопротивляться – брыкалась, кусалась, но гоблиноры били ее, и брали ее тело каждый день, каждую ночь – когда хотели. Все, что ей оставалось – кричать.
Она не могла бежать – ее не оставляли одну даже на долю мгновения. Сначала она искала, пыталась найти выход, не ела, не принимала воду из рук женщин-гоблиноров, исправно носивших ей еду.
Медленно разум ускользал от нее – времени не было, дни сливались воедино, лишь менялись мужчины и степень их грубости с ней – некоторые били ее особенно сильно, после чего она потеряла несколько зубов, и притихла, смирившись.
Она стала жадно восполнять уходящие силы той отвратительной жижей, от которой раньше воротила нос. То, что гоблиноры почитали едой – было жиром, горькими корешками и какой-то травой. Были кости и перья, была склизкая рыба, обугленное мясо и что-то еще. Но она ела, давилась, старалась…
А разум туманился, теряя способность мыслить и понимать. Вскоре Эли стала замечать, что начала получать крохи удовольствия в малых вещах: когда ей удавалось перехватить немного еды из жестких рук женщин-гоблиноров, когда в хижину пробивался хоть один тонкий лучик яркого солнечного света… даже приходящие к ней мужчины причиняли ей меньше боли. Почти все – кроме того единственного, что нашел ее тогда на скалах и кто был первым, чтобы взять ее.
Он был крупнее и злее остальных, и ему нравилось слышать ее крики. Он терзал ее больше всех, изощреннее, и порой Эли хотелось умереть после очередного такого визита. Боль в теле стала постоянным спутником девушки, грязь – неотъемлимой частью ее кожи, вонь – ее запахом.
Но еще одно обстоятельство снова внесло свои коррективы в ее жизнь: ее живот начал расти, и племя стало относиться к ней с большим почтением. Даже мужчины перестали бить ее так, как раньше. Но в самой Эли что-то сломалось.
Разум, затуманенный болью, позором… понимал, что этот ребенок будет чудовищем – таким же, как ее похитители и насильники. Жестоким, кровавым, уродливым… Такого ребенка она не хотела, и от того стала много рыдать – даже не плакать, что бывало после побоев, а по-настоящему громко рыдать. Она не могла смириться с этим, и чем больше думала – тем больше сходила с ума.
Наконец, главарю этой шайки опротивело слышать ее завывания, и он вырезал ей язык, лишь бы заткнуть. После этого Эли несколько недель тихо, беззвучно, плакала.
Когда настало время рожать, гоблиноры пришли в исступление, Эли корчилась от боли, а вокруг все плясали, голосили, словно были готовы порвать и Эли, и плод в ее чреве…
А потом… пришла Она.
Рыжий вихрь из клинков, яркое пламя воинской души – быстрая, беспощадная, смертоносная. Она пришла из ниоткуда, вероятно, случайно набредя на святилище гоблиноров. Изумрудные вспышки глаз девы-воина были прекрасны, но Эли уже понимала – ее не спасти, как бы сильно та ни желала.
И родившийся мерзкий ребенок еще раз подкрепил ее уверенность в этом. Потому она и сделала то, что могла – она уничтожила это чудовище. И себя вместе с ним – последним взглядом благодарная за один единственный день, проведенный на свободе с этой странной молодой женщиной, желавшей помочь.
Прыгнув в объятия ветра, Эли желала этой воительнице доброго пути. Жаль, что не могла ей сказать – хоть и пыталась… Птицей падая вниз, она не молилась – она просто… исчезла в волнах. Растворилась.
Не спасенная, но спасена.
Весть
Мальчишка бежал со всех ног. В груди, сжимающейся и расширяющейся с невероятной скоростью, громко стучало сердце, гулкими ударами отдаваясь где-то в горле. Он бежал, задыхаясь, не думая о давно подкашивающихся ногах. Бежал сломя голову – лишь бы успеть, лишь бы успеть…
Свиток с посланием в его сумке, накрепко прикрепленной к его поясу на бедре, был слишком важен. Слишком серьезную и пугающую весть он содержал в себе – на нескольких, наскоро нацарапанных строках.
Парнишка бежал так, как никогда не бегал – словно за ним, его тенью, скользящей по широкой мощенной дороге, гнался сам дьявол. Он не думал ни о павшем коне, которого загнал в тщетной попытке успеть доставить новость, ни о сбитых в кровь ногах – страх, и поставленная им же самим цель гнала его вперед – вперед, к королю, ко дворцу, где ждут новости. Или, скорее не ждут…
Он сомневался, что ждут ее с нетерпением – такие новости уж лучше никогда не получать.
И вот показался вдали замок с его толстыми надежными стенами и обученными стражниками. Пареньку казалось, будто замок приближается слишком медленно, и он все старался ускорить шаг, но и так бежал на грани возможностей.
Только бы успеть, только бы успеть…
Эта мысль гнала его вперед, и он не замечал боли в ногах и грудине. На ходу он достал из-под рубахи медальон Вестника, данный ему самим королем, несмотря на то, что это не было такой уж сильной необходимостью – стража могла его распознать и по плащу с витиеватой вышивкой – гербом Вестников.
Наконец, он достиг главных врат замка, где стражники без вопросов пропустили его внутрь. Он пробежал по двору, внутрь Дворца, и по извилистым коридорам – к Тронному Залу, куда его пропустили немедля.
Король сидел на троне в окружении советников, которые застыли от внезапно ворвавшегося в зал мальчугана. Непослушными пальцами Вестник открыл сумку на бедре, продолжая полубежать – уже по инерции, не в силах остановить двигающиеся сами собой ноги. Кончики пальцев скользнули по гладкому пергаменту свитка – раз, другой, третий… Наконец, парнишке удалось взяться за послание, и извлечь его на свет божий. Протягивая дрожащую руку к королю, парнишка запнулся, попытавшись что-то сказать, но резкая боль ударила ему в грудину, смела с ног, и паренек упал к ногам изумленного короля. Из рта хлынула кровь, вестник захрипел, и вяло пошевелился, стараясь подняться. Но уже не мог. Его силы были истощены.
Король, отринув в сторону всяческие нормы этикета, бросился к Вестнику, и перевернул его на спину. Широко распахнутые глаза парнишки смотрели на короля с таким страхом, что тому стало не по себе. Вестник шевелил ртом силясь произнести хоть слово, но у него вырывались лишь хрипы, и обильный поток крови.
– Лекаря живо! – со злости на застывших в дверях стражников заорал Король.
Один из воинов метнулся прочь – подальше от гнева короля – исполнять приказ.
– В… – таки сумел выдавить хрипло вестник. – Ваше… ве… величество…
– Молчи, малыш. Сначала подлатаем тебя, а потом…
Мальчуган вяло мотнул головой – насколько ему позволяли уходящие из его маленького тела силы – и прохрипел:
– Весть… с гра… ницы… – и его глаза застыли двумя темными стекляшками.
Король тряхнул паренька раз-другой, и понял, что тому уже никто и ничто не поможет – его душа покинула замученное тело и обрела вечный покой.
– Да пребудут с тобой духи воинов, маленький храбрец… – с горечью прошептал король, осторожно закрывая невидящие глаза паренька.
Дрожащей рукой он взял свиток и развернул его. Как только он прочитал содержимое, его глаза широко распахнулись, и краска схлынула с его лица, окрасив красивый лик короля в мертвенно-серый цвет.
– Да помогут нам Боги… – сорвалось с дрожащих губ короля. – Война пришла в наш край…
Волчье Сердце
Казалось, солнце так и не взошло, так как утро было очень хмурым и сумрачным. Низкие темно-серые облака медленно плыли по небу, скрывая от взгляда лесных обитателей небо и солнце. Густой туман обволакивал мощные стволы многовековых деревьев, словно заботливый отец укутывал своих детей, мирно спящих в это холодное утро. Эта зыбкая лесная защита порождала какое-то странное чувство у зверя, вышедшего на охоту.
Крепкие лапы уверенно шагали по мягкой, ароматной и влажной подстилке леса. Принесенные ветром листья дуба, клена, березы и каштана размокли от прошедшего несколько дней назад дождя, и теперь источали плотный аромат гниения – начала зарождения земли для новых поколений растений, которые появятся в следующем году. Запах хвойных иголок примешивался к этому благоуханию леса, добавляя благородства и свежести. И все это многообразие сброшенных деревьями даров матушке-земле составляло мягкий, заглушающий поступь ковер, по которому шел крупный и сильный зверь.
В тусклом свете, с трудом пробивающимся сквозь плотную занавеску облаков и тумана, можно было достаточно разглядеть его – мощное тело, высокие, крепкие лапы, пронзительный взгляд умных глаз… Матерый волк с шерстью серо-коричневого окраса, которая на спине приобретала цвет благородного каштана, шел с достоинством короля этих мест. Полоса на его спине выделяла его среди других волков, которых мог бы увидеть в этих местах человек – она шла от самой макушки волка до самого кончика хвоста. Можно было бы подумать, что боги леса провели кисточкой с краской по спине этого волка, отмечая его для сестры Судьбы. Он был молод и красив собой – статью этого волка мог бы заглядеться любой. Но сейчас волк был абсолютно один в лесу.
Большие, светящиеся умом глаза выдавали немалый опыт волка. Однако именно поэтому он и был одинок – он не был хозяином этого леса, потому что бродил по земле в поисках какой-то недостижимой мечты – знания неведомого и загадочного, раз и навсегда покорившего его сердце и душу однажды и не отпускающего его до сих пор.
В своих скитаниях он не раз сталкивался с людьми – первый раз к ним его привел голод, и тогда он познал первое правило Кодекса Волка – не позволять голоду взять верх над разумом. Прирученные человеком животные были легкой добычей, но это было ниже его достоинства – ведь он был настоящим воином леса, не знавшим ни страха, ни бесчестья. Он помнил об этом всегда – даже когда было очень трудно найти дичь. Но охотился он умело – еще щенком он доказал свой дар перед стаей, когда первым из всех малышей начал ловить мышей и птиц. Он первым поймал мышь, первым испробовал сладостный вкус свежей крови, и первым из многих был принят в ряды воинов леса еще будучи щенком, когда доказал это право, отогнав бродячего волка, оказавшегося на территории его стаи. Родители гордились сыном, семья любила его… Но он был несчастен, потому что сердце рвалось куда-то вдаль. Он мечтал о чем-то непонятном и зыбком – о том, что другие не понимали. Но, как любящая семья, они приняли его выбор, когда он решил уйти странствовать по миру.
Так он и бродил с тех пор – внимательный к миру, ищущий знания.
Чувствительный нос этого волка помогал определить ему куда именно следует идти, чтобы найти пищу. Он любил охотиться – выслеживать дичь, гнаться за ней, чувствовать вкус крови на губах… Предпочитая дичь покрупнее, он не брезговал и мышами, иногда поедал и змей, но когда у него был выбор – он охотился на зайцев или оленей.
Как и всегда, нос вел его по следу молодой самки оленя, подвернувшей ногу – видимо, запуталась в силках, расставленных неумелым охотником. Голод обжигал внутренности пожаром – два дня он почти ничего не ел, и найденный им запах оленя сказал ему, что сегодня он наконец-то будет сыт. Однако в этот раз охота шла чуть иначе, чем было всегда – какой-то едва уловимый странный запах, непохожий ни на что, сбивал с толку, отвлекая от яркого запаха оленя. Поначалу волк старался не обращать на него внимания, но вскоре он понял, что это требует неимоверных усилий – запах настойчиво пробивался в самые потаенные уголки его души, уводя его в сторону от звериной тропы.
Наконец, сдавшись этому необъяснимому порыву, волк ринулся искать этот запах – приторно-сладкий, вязкий, словно смола…
По мере того, как зверь приближался к источнику запаха, в душе его, ранее незапятнанной ни одним подобным чувством, начало зарождаться сомнение и беспокойство. Сплетаясь, они образовывали странный клубок, вызывающий в памяти странные образы и воспоминания.
Осторожно шагая, волк приближался, готовый ко всему. Усилием воли он затолкнул все ненужные чувства в сторону, оставив лишь необходимое. Он знал – источник этого странного запаха находится за следующими кустами, и потому теперь надо быть очень осторожным и незаметным.
Аккуратно раздвинув носом листья густого кустарника, волк выглянул на открывшуюся его взору поляну.
Короткая трава была истоптана, посреди поляны возвышалась какая-то постройка, источающая запах дыма – видимо, ее пытались сжечь. Судя по следам сажи, обильный ливень сумел погасить огонь вовремя – основная часть здания осталась целой. Вход в нее оказался зияющей пастью выбитой кем-то двери, из нее виднелась часть странной длинной лапы – раздувшаяся, со следами запекшейся крови и высохшей грязи.
Волк задумался на какое-то время, понимая, что нужно уходить из этого места, но что-то не давало ему покоя. Неуловимая нить в душе натянулась, пытаясь выманить его туда – в остатки жизни двуногих, которые чаще всего приносили природе лишь беды.
Подчинившись этому странному желанию, волк еще раз внимательно осмотрелся и, не увидев и не учуяв никого, вышел на поляну и медленным, но уверенным шагом направился к дому.
Он осмотрел вход, морщась от отвратительного запаха гниющего человеческого мяса, но не нашел ничего достойного внимания, кроме раздувшегося трупа с безжизненными побелевшими глазами. Пройдя вдоль постройки к месту, где начался пожар, волк заметил цепь, прикованную к бруску дерева, который поддерживал деревянный пол здания. Выглянув из-за угла, зверь замер – на мокрой траве лежало тело, обмотанное цепью. Серебристый мех был осквернен грязью, ржавчиной и кровью.
Волк подумал было, что его сородичу не повезло так же, как и человеку в доме, но вдруг увидел, как шевельнулся бок лежащего зверя. Забыв об осторожности, волк прыгнул к скованному цепями собрату, и, пригнувшись, обнюхал бок.
Поток информации обрушился на его сознание внезапно, лавиной – это была молодая волчица. Еще живая, но тяжело раненая, она лежала здесь уже не первый день. Кровь на ее шерсти была не только ее, но и чья-то еще – она не сдалась без боя, и долго сопротивлялась, когда ее поймали и скрутили цепью.
Коснувшись носом ее плеча, волк услышал, как она тихонько заскулила.
То, что она еще была жива, было чудом – вероятно, кто-то из лесных богов, а, возможно, сама сестра Судьба, решили оставить ее в живых по каким-то причинам.
Обессиленная волчица не могла даже поднять голову – скорее всего, она уже сдалась и терпеливо ждала когда к ней явится смерть, которую она уже ждала как давнюю подругу.
Волк осмотрел цепи, и понял, что жестокости двуногих нет границ. В этот момент ему хотелось выть от бессилия.
Бросившись назад, он попытался схватить зубами цепь у державшего ее бруска дерева. Остро-кислый привкус металла больно ударил по языку, жидким ядом разливаясь во рту, подхваченный слюной волка.
Какое-то время волк тянул и дергал, пока не ощутил вкус собственной крови во рту. Выплюнув тяжелую цепь, он вернулся к волчице, пытаясь понять как снять с нее это адское творение извращенного человеческого ума.
Он был так увлечен попытками помочь раненой, что внезапно раздавшееся ржание коня, прозвучавшее совсем близко от волка, бросило его снова в холодную реальность – и как это он не расслышал приближающиеся шаги лошади?!
Увидев перед собой огромного вороного жеребца, волк оскалился и зарычал, предупреждая, что к нему не следует приближаться.
Конь кивнул головой и топнул передним копытом, но не испугался клыков дикого волка.
И тогда волк заметил человека – это была стройная девушка, бесстрашно шагнувшая навстречу воину леса и посмотревшая в его глаза. Как только их взгляды встретились, волк замер – даже рычание перестало литься из его глотки.
Он потонул в этих серо-зеленых глазах, полных боли и сострадания, тепла и доброты. Она смотрела на него как когда-то смотрела его мать, готовая защитить и приласкать его, согреть в холодную ночь, позволить поиграть с ее хвостом…
Девушка сделала еще один шаг навстречу волку и опустилась перед ним на одно колено, опустив взгляд в землю. И тогда он услышал ее голос:
– Можешь убить меня… но я желаю помочь. – произнесла девушка тихо. Ее голос напомнил ему бархат голоса ветра, поющего какие-то песни в ночи, когда полная луна слушает его серенады.
Волк внезапно осознал, что он понял ее – более того, он заметил, что от нее исходил не такой запах, который был присущим людям. Обычно от людей пахло пеплом, солью и кровью… но от нее шел совершенно иной аромат, более тонкий.
