скачать книгу бесплатно
Если кто-то из местных жителей пытались на лодке подплыть поближе, чтобы поглядеть, чем это царь занимается со служанкой в ботике:
«Царь, желая отделаться от назойливости, схватил две пустые бутылки и бросил их прямо в толпу пассажиров, но, к счастью, никого не задел».
«Один из самых близких к Петру лиц, упоминает об этой девушке и замечает, что она отдалась царю лишь после того, как поняла, заглянув в его кошелек, что имеет дело не с простым судовщиком».
«В противном же случае, этому уродливому грязному чучелу не дала бы к себе прикоснуться ни одна, даже самая зачуханная служанка».
После двухмесячного пребывания Петра в Голландии, где он пытался обучиться всему и сразу и накупил дипломов корабельных дел мастера, шкипера, кузнеца и прочих ремесленных дел, посольство перебралось в Англию, где «выходки Петра до такой степени поражали, что его считали почти помешанным».
«Актриса Гросс, заменившая служанку из саардамской гостиницы, жаловалась впоследствии на скупость царя – когда кто-то позволил себе упрекнуть его, он резко возразил: «За пятьсот гиней люди мне служат душой и телом, а эта девка мне плохо служила, ты сам знаешь чем, и стоит дешевле».
От таких занятий, взятый из Москвы годовой бюджет России был благополучно промотан Петром с его буйной компанией и далее по его требованию:
«Из Москвы непрестанно слали соболя, парчу и даже кое-что из царской ризницы: кубки, ожерелья, китайские чашки, но всего этого не хватало.
Выручил любезный англичанин лорд Перегрин, маркиз Кормантен: предложил отдать ему на откуп всю торговлю табаком в Московии». Петр любезно согласился.
В Англии во время Великого посольства: «три месяца Петр со свитой жил в поместье писателя Джона Эблина.
После отъезда было выявлено: «обнаружили, что полы и ковры в доме до того перемазаны чернилами и засалены, что их надо менять. Из голландских печей вынуты изразцы, из дверей выломаны медные замки, краска на дверях попорчена или загажена. Окна перебиты, а более пятидесяти стульев, то есть все, сколько было в доме – просто исчезли, возможно, в печках. Перины, простыни и пологи над кроватями изодраны так, как будто их терзали дикие звери. Двадцать картин и портретов продырявлены; судя по всему, служили мишенями для стрельбы. От сада ничего не осталось. Лужайку так вытоптали и разворотили, будто по ней маршировал целый полк в железных сапогах.
Восхитительную живую изгородь, длиной в четыреста футов, высотой девять и шириной пять, сравняли с землей. Лужайка, посыпанные гравием дорожки, кусты, деревья – все погибло. Соседи рассказали, что русские нашли три тачки и придумали игру; одного человека, иногда самого царя, сажали в тачку, а другой, разогнавшись, катил его прямо на изгородь».
Будучи во Франции и наблюдая жизнь людей в Париже, Петр одарил этот главный город копируемой им западной цивилизации, где именно в это время народ погибал от алкоголя и курения, проституции и связанных с ней неизбежных венерических заболеваний, следующим эпитетом: «Если бы он был мой, то непременно бы сжег его».
Эта злоба Петра на Париж была вызвана тем, что случилось во время прогулки царя по узким улочкам этого города. Проходя к собору Нотр-Дам, царь был облит нечистотами, выплеснутыми из окна верхнего этажа. В Москве не было зданий выше двух этажей и улицы были широкие, а здесь, в Париже дома были выше, улочки узенькие и все отходы человеческой жизни выплескивались прямо на мостовую, стекая потом в реку Сену. Вот и Петр попал под струю нечистот, а поскольку был, по своему обычаю, без шляпы, то и оказался облит с головы до ног.
Нужников в городе Париже не было ни в домах простых горожан, ни во дворцах высоких особ. Все естественные надобности справлялись в горшки, а затем выплескивались из окон на мостовую, не взирая на прохожих.
Во дворцах, что посещал царь Петр, тоже нигде не было нужников и свита царя, вместе со слугами справляли нужду, где придется: под лестницей, в коридоре или под деревом в парке, совершенно не стесняясь, поскольку и сами французы именно так и поступали, показывая пример гостям из далекой Московии. Царю Петру такие действия были привычны: он и на родине поступал точно так же, а потому сразу почувствовал себя европейцем, нарочно справляя нужду на глазах у всех в комнатах дворцов или в парках Версаля.
Дамы светского общества, прогуливаясь по парку с кавалерами, почуяв нужду, непринужденно отходили в сторону, приседали, справляли нужду на глазах кавалеров и, приподняв юбки, возвращались, чтобы продолжать светские беседы.
Царю Петру такое поведение дам весьма нравилось, а Федор вместе с другими слугами, на глазах у которых и происходили эти срамные дела, лишь украдкой сплевывали, да крестились от бесстыдства женщин, которое никогда бы не допустила русская баба, даже простая крестьянка: за работой в поле вместе с мужем и детьми, почуяв нужду, уходила за кусты аж в низину с глаз долой и там, оправившись, возвращалась, чтобы продолжить дело.
Но своих наклонностей он не оставил и во Франции:
«В Медоне он наградил «бумажным экю» слугу, который оказал ему услугу в очень интимном и грязном деле». Повышенная сексуальность -это, в принципе, родовая мета педерастов.
«О педерастии Петра говорили совершенно открыто… если и ведут споры, то исключительно о том, кто приохотил к педерастии Петра – Франц Лефорт или Александр Данилович Меншиков».
«В Марли, он выбрал место, чтобы запереться со своей любовницей, над которой он одержал легкую победу в помещении мадам де Ментон». Он отослал девицу, давши ей два экю и хвастаясь своей дикой выходкой перед герцогом Орлеанским, употребив выражения, которые современник решился воспроизвести только по латыни».
«Слух об оргии, которой он осквернил королевское жилище, дошел даже до мадам де Ментэнон, жившей в полном уединении. Она сообщает своей племяннице: «Мне только что сказали, что царь притащил с собой девку и что Версаль и Марли страшно скандализированы».
Находясь в Версале, Петр неоднократно принимал участие в карточной игре с членами королевской семьи и знатными людьми. Он обратил внимание, что мужчины и дамы, время от времени ловили на себе вошку и, положив ее на серебряную тарелочку, что стояла посреди стола, ногтем прищелкивали вошь под одобрительные взгляды присутствующих.
Оказалось, что вся просвещенная Европа и Франция в том числе, почти поголовно вшивая, поскольку ни простолюдины, ни знатные особы не следили за чистотой тела, и не мылись в банях, ввиду их отсутствия, а потому представляли собой удобное место жизни для вшей.
Как на Руси обычным кровопийцем летом является комар, так и для европейцев обычным насекомым являлась вошь. Потому и бывали часто в Европе эпидемии тифа и чумы, что вши, переползая, разносили эти напасти, о чем люди не догадывались, относя эти болезни к каре Господней за грехи человеческие.
Петр тоже, почувствовав на себе ползущую тварь, расстегнул мундир бомбардира, коим он приказал именовать себя после получения диплома артиллериста, поймал вошку, но не положил ее на блюдечко, как делали остальные, а положив ее на зуб, громко щелкнул, – так делали мартышки его матери в Преображенском дворце, выискивая блох друг у друга и прикусывая их зубами, даже если этих блох и не было вовсе – важно показать внимание.
Французы одобрили поведение Петра и он осмелев, схватил вошку, ползущую по груди ближней к нему мадемуазель, тоже положил ее на зуб и прикусил, получив признательный взгляд девицы.
Петру игра в карты не пришлась по душе, которая привыкла к праздникам и шутейным затеям, устраиваемыми в Москве для его удовольствия.
– А как совершаются праздники здесь, в Европе? – спросил он сопровождающего его сановника.
« Вы хотите знать, как совершаются наши народные торжества? – Они празднуются, сударь, в день казни… Толкотня и давка от зари и до того момента, когда палач совершит свой ужасный долг. Окна окрестных домов сдаются за большие деньги, издалека люди прибегают, приезжают в колясках или верхом, чтобы насладиться зрелищем, а в первых рядах стоят женщины – и вовсе не только из низших классов».
«Подобное зрелище служит также изощренным возбуждающим средством, в таких случаях чернь иногда насиловала сотни женщин или врывалась в дома терпимости и там устраивала ужасающие оргии: знатные же дамы, смотревшие на казнь с высоких балконов, праздновали у окон вакханалии с шампанским и вели себя самым бесстыдным образом».
«Никогда наши дамы не бывают уступчивее: вид страданий колесованной жертвы возбуждает их так, что они хотят тут же на месте вкусить наслаждение».
– Это очень хорошо, что казни являются праздником здесь в Европе, – сказал Петр Лефорту, что числился главой русского посольства, – у меня на Руси народ силой приходится сгонять на площади, где будет проводиться казнь: видимо народ русский еще не достиг европейского развития и потому при виде крови многие крестятся или даже блюют, вместо того, чтобы праздновать казнь преступников. Ну ничего, я приучу их к виду крови и отрубленных голов, – мстительно закончил Петр, а Лефорт лишь одобрительно захлопал в ладони.
«Охота в Фонтенбло мало понравилась царю, зато он так хорошо поужинал, что герцог д’Антэн решил необходимым отказаться от его общества и сел в другую карету. В карете царь доказал, что слишком много ел и пил. В Пти-Бурге, где остановились на ночь, пришлось нанять двух крестьянок, чтобы привести карету в порядок», а самого Петра очистил от блевотины его слуга Федор.
«Во время первого путешествия Петра за границу, он удивил даже немцев и голландцев способностью пить».
«Способность пить много не пьянея, свидетельствует исключительно о том, что печень алкоголика уже подверглась первым изменениям. Здоровый человек – это как раз тот, кто пьянеет резко и сразу».
Пьянствуя и развратничая Петр провел полтора года в Европе и возвратился в Москву, прервав поездку в Вену, чтобы разобраться с заговором стрельцов, которые якобы хотели освободить царевну Софью и возвести ее на престол, пользуясь отсутствием царя Петра.
Но Петр кое-что усвоил на западе, и стал в Московии насаждать западные устои общественной жизни, разрушая уклад русской жизни.
«Иго с Запада – более тяжелое, нежели прежнее иго с Востока… Петр Алексеевич, испытав влияние протестантов, упразднил патриаршество… и на духовно едином русском организме, как поросли злокачественные, вырастать начали извне привитые протестантского, иудейского и иезуитского характера секты».
«Романтически приподнятое, радостное отношение к Петру, меняется по мере узнавания эпохи, по мере изучения документов».
Главное, что Петр усвоил из своей поездки в Европу, было то, что никто на Западе не признает Россию европейским государством и даже к нему, царю, европейские правители относились снисходительно, как к младшему, несмотря на огромные размеры Московского царства.
– Чтобы считаться европейским государством, необходимо выйти к Балтийскому морю, на берегах которого расположены многие европейские страны, и тогда все признают меня за европейского правителя – решил Петр, покидая Европу, где он увидел новые способы казни, которые ему не терпелось применить при подавлении стрелецкого мятежа, о котором докладывал князь-кесарь Ромодановский.
Стрелецкий бунт
Действия Петра с начала его правления после смерти матери в 1694 году вызывали ропот и недовольство народа. И до того времени, разгульный образ жизни молодого царя и посещение им немецкой слободы осуждалось, но это осуждение было лишь среди правящей верхушки, ибо в народе причуды царя Петра были неизвестны.
Реальное правление Петра началось с Азовских походов, которые потребовали больших расходов, и их покрытие проводилось за счет введения новых податей, ложившихся тяжким грузом на всех податных людей, да и на боярство тоже, кроме немногих приближенных к Петру лиц, успешно уворовывающих из казны немалые деньги, а первым среди воров оказался Алексашка Меншиков.
«Народ, которого заставляли насильно повиноваться воле царя, не переставал судить о законодательной и административной деятельности правительства, осуждать многие меры строгого начальства, порицать образ действия Петра. Негодование на царя становилось общим, особенно тогда, когда новые распоряжения имели отношение к церкви и религии».
Петр, звериным чутьем ощущал опасность, но не желал и не умел изменить образ своего поведения, о настроениях в народе судил по показаниям людей, схваченных по доносам, и данным под пытками в застенках Преображенского Тайного приказа, где пытали людей с таким зверством, что пытаемые давали любые нужные показания.
Монах Авраамий передал Петру тетради, в которых записал содержание бесед с «друзьями и хлебоядцами», где говорилось: «В народе тужат многие и болезнуют о том, на кого надеялись и ждали; как великий государь возмужает и сочетается законным браком, тогда, оставя младых лет дела, все исправит на лучшее, но возмужав и женясь, уклонился в потехи, оставя лучшее, начал творить всем печальное и плачевное».
Авраамия взяли в Преображенский застенок и под пытками он назвал всех своих сообщников, которые, «бывая у него в Андреевском монастыре, такие слова, что в тетрадях написано, говаривали».
Эти друзья тоже были арестованы и допрошены. Один из них показал, что говорил о судьях, что без мзды дела не делают; другой показал, что «…государь не изволит жить в своих государственных чертогах на Москве и мниться им, что от того на Москве небытия, у него в законном супружестве чадородие перестало быть, и о том в народе вельми тужат».
Третий показал, что «потешные войска» вели себя непотребно под Семеновским и под Кожуховым, где проводили учения на которых много людей было бито и скота много погибло и потехи эти людям не в радость, и «про нововзысканных и непородных людей и про упрямство царя, и что великий государь в Преображенском приказе сам пытает и казнит».
«Турецкая война была весьма тягостна для всех платящих налоги и служащих в войске. Участие царя в увеселениях иностранцев в немецкой слободе вызывало также всеобщее негодование».
Перед самым отъездом за границу, который сам по себе вызывал гнев и возмущение в народе, царю донесли, что думный дворянин Иван Циклер подговаривает стрельцов умертвить его. Петр немедленно покинул пир у Лефорта и самолично арестовал преступников, которые под пытками показали все, что надо было царю, в том числе и такие показания: «В государстве ныне многое нестроение для того, что государь едет за море и посылает послом Лефорта, и в ту посылку тащит казну многую», что было сущей правдой, ибо царь Петр в поездку по Европе прихватил годовой бюджет страны.
Говорили заговорщики и о том, что в народе есть слух, будто царя подменили на немца при его рождении, потому что в царе нет ничего русского и он совсем не похож на своих родителей.
Заговорщики все были казнены, хотя никаких доказательств заговора не было, кроме показаний данных под пыткой на дыбе и поджариванию на жаровнях в Преображенском застенке.
Видимо и Петр иногда сомневался в своем происхождении, потому что «Однажды, в пьяном чаду, Петр пробовал осветить эти потемки. Он крикнул, будто бы указывая на Ивана Мусина-Пушкина: «Этот хоть знает, что он моего отца сын. А я чей? Твой, что ли Тихон Стрешнев? Говори, не бойся! Говори, а то задушу!» – «Батюшка, смилуйся! Что мне ответить? Ведь я не один был!»
После казни заговорщиков, в Москве прошли важные перемены «и марта в 8-й день, на стенной караул вверх шли комнатные стольники пешим строем, переменили с караулов полковников, также и по всем воротам стояли все преображенские и семеновские солдаты».
Стрельцов удалили на службу в другие места подальше от Москвы, а «в Кремле и вообще в столице важнейшие посты были вверены полкам, находившимся под командой иностранных офицеров».
«Намерение Петра уехать за границу возбудило общее негодование. Однако ропот подданных не мог остановить его. Спустя несколько дней после казни заговорщиков, он отправился в путь» – даже опасение за свою власть над Россией не могло остановить Петра в увеселительной поездке в Европу – не в обычаях царя было отказываться от своих желаний.
За себя Петр оставил князя Ромодановского, известного своей жестокостью и показавшего свою преданность царю при захвате власти и свержении Софьи.
Во время пребывания за границей, Петр неоднократно получал доносы о том, будто в Москве вспыхнул бунт стрельцов, которые захватили власть и возвели Софью на престол, освободив ее из Новодевичьего монастыря.
Другие слухи касались некоторых бояр, которые возводили на престол малолетнего царя Алексея и еще много слухов и сплетен доносили доброжелатели до ушей царя, но он с каждой почтой из Москвы получал успокоительные известия от разных доверенных лиц и потому не собирался возвращаться из Европы, пока не объездит все страны, что наметил посетить.
Дошло до него известие о том, как в Москве возникла стрелецкая смута из-за невыплаты жалованья и о том, как князь-кесарь наказал смутьянов.
Петр был в это время в Вене. Наказание стрельцам показалось царю недостаточным– его натура требовала большой крови– он еще не забыл, как стрельцы напугали его дважды: во время возведения на престол и во время свержения Софьи, потому, что трусливая душа Петра, как и всякого другого труса, никогда не прощала своей трусости перед другими, жестоко наказывая всех тех, кто вызвал у него эту трусость.
«Стрелецкий бунт» от начала и до конца выдуман Петром».
Во время пребывания Петра за границей, когда он предавался там пьянству, разврату, покупке дипломов для себя и своих «птенчиков», а также закупал всякие не нужные диковины, уродцев в банках с нафталином и прочие несуразные вещи для кунсткамеры, которую собирался устроить, в стране процветало казнокрадства в таких размерах, которые и не снились правителям допетровской Руси.
Кто-то из управителей обобрал казну, изъяв в свою пользу деньги, причитающиеся для прокормления стрелецких частей.
«Стрельцам было голодно… Семьи у них оставались в стрелецких слободах, и стрельцы хотели вернуться домой, они отказались подчиняться приказу, и солдаты Гордона легко рассеяли их картечью…, стрельцы вовсе не бунтовали, практически не сопротивлялись правительственным войскам.
Ромодановский, оставшийся в Москве за царя, провел расследование с обычной для него жестокостью, но никакого бунта не нашел и стрельцы были наказаны «легко», слетело 56 голов, остальные разосланы обратно по месту службы».
Услышав о происшедшем, Петр прервал поездку по Европе и возвратился в Москву, чтобы учинить новое расследование.
«Следствие, поверхностно веденное и законченное Шеиным и Ромодановским, было начато снова и поставлено в условия, которым, хотелось бы верить, не было подобных в истории человечества.
Четырнадцать застенков были устроены в Преображенском и работали днем и ночью. В них можно было найти все обыкновенные и необыкновенные орудия пыток, в том числе жаровни, на которых поджаривали пытаемых. Один из них подвергался пытке семь раз и получил девяносто девять ударов кнута, из которых пятнадцати было достаточно, чтобы убить человека.
Подполковник Корпеков пытался перерезать себе горло, чтобы положить конец мучениям; он только поранил себя, и пытка продолжалась. Женщин – жен, дочерей и родственниц стрельцов, служанок и приближенных Софьи – допрашивали таким же образом. Одна из них разрешилась от бремени во время пыток…
Одного стрельца подвергли пытке на дыбе, дали ему тридцать ударов кнутом и долго поджаривали, но из него не удалось вытянуть ни слова. Едва удавалось вырвать у него полупризнание, неясный намек, – как только ему удавалось перевести дух, он снова возвращался к своим первым показаниям или замолкал в немом молчании. Софья, которую, как говорят, пытал сам Петр, также осталась непреклонной в своем запирательстве.
Но ни малейшего следа заговора, в сущности, не было обнаружено».
При Петре были введены писаные руководства по проведению пыток.
Вначале человека пытают на дыбе. «Если человек не винится на дыбе, пытают иначе:
1. В тисках, сделанных их трех железных толстых полос с винтами. Между полосами кладут большие пальцы пытаемого, от рук – на среднюю полосу, а от ног – на нижнюю, после этого палач начинает медленно поворачивать винты и вертит их до тех пор, пока пытаемый не повинится, или пока винты вертеться не перестанут. Тиски надо применять с разбором и умением, потому, что после них редко кто выживает.
2. Голову обвиняемого обертывают веревкой, делают узел с петлей, продевают в него палку и крутят веревку, пока пытаемый не станет без слов.
3. На голове выстригают на темени волосы до голого тела, и на это место, с некоторой высоты, льют холодную воду по каплям. Прекращают, когда пытаемый начинает кричать истошным голосом, и глаза у него выкатываются. После этой пытки многие сходят с ума, почему и ее надо применять с осторожностью.
4. Если человек на простой дыбе не винится, класть между ног на ремень, которыми они связаны, бревно. На бревно, становится палач или его помощник и тогда боли бывают сильнее.
Таких упорных злодеев, надо через короткое время снимать с хомута, вправлять им кости в суставы, а потом опять поднимать на дыбу. Пытать по закону положено три раза, через десять и более дней, чтобы злодей оправился, но если он на пытках будет говорить по-разному, то его следует пытать до тех пор, пока на трех пытках подряд не покажет одно и тоже, слово в слово. Тогда на последней пытке, ради проверки, палач зажигает веник и огнем водит по голой спине висящего на дыбе, до трех раз и более, глядя по надобности.
Когда пытки кончаются и злодей, повинившийся во всем, будет подлежать ссылке на каторгу или смертной казни, палач особыми щипцами вырывает у него ноздри».
Следует сказать, что при «кровавом» Иване Грозном, по личному указанию которого, за все годы его правления, было казнено три с половиной тысячи человек, а к сметной казни приговаривались всего за семь видов преступлений; убийство, изнасилование, содомия, кража людей, ограбление церкви, поджог дома с людьми, измена родине, то при царе Алексее таких видов преступлений было уже более пятидесяти, а при Петре I их число было за двести.
Прибыв в Москву в августе месяце, Петр до весны следующего года самолично занимался пытками, выискивая следы заговора, но так их и не нашел.
«Петр был совершенно вне себя во время этого розыска и в пыточном застенке, не утерпев, сам рубил головы стрельцам».
«30 сентября первый транспорт отправляется к месту казни осужденных. Пятеро были по дороге, собственноручно казнены Петром перед его домом в Преображенском. Этот факт удостоверен многочисленными свидетелями… Петру мало было, что он сам работал топором, он хотел, чтобы его приближенные делали то же. Голицын оказался неловким и заставлял долго мучить казнимых. Меншиков и Ромодановский оказались более способными»
«Пьяный Петр, заставляя заспанного восьмилетнего сына рубить стрельчонку голову зазубренным топором, действует и как демоническая сила».
«Сам родитель впоследствии объявлял, что желая приучить сына к делу, не только бранил его, но и бивал палкою».
«Приговоренных привезли на Красную площадь в санях попарно, с зажженными свечами в руках, и положили рядами по пятьдесят человек вдоль бревна, служившею плохою. 11 октября было совершено 144 новых казни; 205 человек было казнено 12 октября, 141 – тринадцатого, 109 – семнадцатого, 65 – восемнадцатого, 106 – девятнадцатого. Двести стрельцов были повешены перед окнами Софьи в Новодевичьем монастыре.
Одновременно с этим в Азове и других местах государства так же велись следствия, сопровождавшиеся массовыми казнями.
Приостановление на несколько недель ввиду пребывания Петра с ноября по декабрь в Воронеже, допросы и казни возобновились в самой Москве в январе 1699 г. Целыми тысячами убирали трупы, загромождавшие площадь. Впрочем, вся уборка ограничивалась тем, что их перетаскивали на соседние поля…, а топор палача начинал работать снова. Пики с насаженными на них головами и виселицы с висящими гроздьями человеческих тел продолжают украшать на Красной площади».
«Петр приказал вырыть из земли гроб Милославского и привезти в Преображенское на свиньях. Гроб открыли; Соковнину и Циклеру рубили прежде руки и ноги… Потом отрубили головы; кровь их лилась в гроб Милославскому».
«На Красной площади был поставлен столп с железными спицами на которые были воткнуты головы казненных».
«Его царское величество присутствовал при казни попов, участников мятежа. Двум из них палач перебил руки и ноги железным ломом, и затем, живыми они были положены на колеса».
«Царь велел всунуть бревна между бойницами Московских стен. На каждом бревне было повешено по два мятежника». «…2195 стрельцов повешено».
«27 октября. Эта казнь резко отличается от предыдущей. Она совершена различными способами и почти невероятными… Эта громадная казнь могла быть использована только потому, что все бояре, сенаторы царской думы, дьяки – по повелению царя – должны были взяться за работу палача. Мнительность его крайне обострена. Он придумал связать кровавой порукой всех бояр».
«Мятежников за упорное молчание подвергают пыткам неслыханной жестокости. Высеченные жесточайшим образом кнутами, их жарят на огне; опаленных секут снова, и после вторичного бичевания опять пускают в ход огонь… Царь сам составляет допросные пункты, спрашивает виновных, доводит до сознания запирающихся, велит подвергать жестокой пытке особенно упорно хранящих молчание; с той целью в Преображенском (месте этого в высшей степени строгого допроса) пылает ежедневно , как может всякий это видеть, по тридцать и более костров».
И все эти описанные казни сочетались с веселыми пирушками.
