скачать книгу бесплатно
В Преображенском
Наступила зима. Петр не любил русскую зиму с ее снегами и морозами. Басурманская кровь, которой наделила Петра мать Наталья от далеких ее предков – хазаров, не переносила холодов, и потому в морозные дни царь мотался по всему царскому терему в Преображенском, подглядывая за боярами, слугами и матерью.
Особенно он любил подглядывать за матерью, которая частенько уединялась в опочивальне то с одним, то с другим боярином или служивым стрелецким начальником, повелев слугам не тревожить ее и не докучать делами. Слуги расходились по дальним горницам, а Петр, приникал под дверь материнской опочивальни и, прижавшись к двери, слушал доносившиеся из спальни страстные стоны своей матери, не понимая еще их происхождение, но возбуждаясь от этих звуков до такой степени, что убегал в горницы и начинал там бить посуду – это его успокаивало на некоторое время.
Мать Наталья была тридцатилетней женщиной, что даже по меркам того времени считалось цветущим возрастом, и плотские утехи ей были не чужды.
Из опочивальни царица возвращалась спокойной походкой женщины, освободившейся от греховной страсти, и обычно звала сына Петра к себе, чтобы справиться об его успехах в учебе.
Петр приходил в сопровождении слуги Феди и, сказав, что дьяк Зотов и Федька еще ничему его не научили, убегал прочь.
Наталья Кирилловна, получив удовлетворение плоти, выговаривала слуге Феде, что он плохо исполняет свои обязанности, коль царь Петр ничему не учится. Федор слушал слова царицы без возражений и потупив голову в раскаянии.
Однажды он возразил царице, что обучать царя Петра не его забота, но дьяка Зотова, а его, Феди, обязанность подтирать царю задницу, да менять мокрые портки, если царь, заигравшись, обмажется. На эти слова царица Наталья велела всыпать холопу Феде пять плетей, и с той поры Федя никогда не возражал царице, чтобы не попасть под раздачу снова.
Петр «в одиннадцать лет не умел еще ни читать, ни писать», но «книжки с картинками Петр любил».
«Он не умел правильно написать ни одной строки, и даже не знал, как отделить одно слово от другого, а писал три-четыре слова вместе с беспрестанными описками и недописками», хотя учить грамоте его начали, когда Петру не исполнилось и пяти лет:
«его начали учить грамоте. Учителем был ему назначен 12 марта 1677 года дьяк Никита Моисеевич Зотов».
Зато физически Петр развивался очень быстро и «11-летний Петр по развитости показался иноземному послу 16-летним юношей».
Выслушав наставления царицы Натальи о плохом обучении царя Петра, Федор низко кланялся и, пообещав, в очередной раз, приложить все силы для обучения Петра грамоте, уходил прочь с ее глаз, а царица после плотского удовольствия, просила у служанки сладко-кислого клюквенного морсу и испив его, уходила в опочивальню отдохнуть перед обедом. Так она проводила дни в Преображенском, поскольку царевна Софья отлучила мать-царицу от всех государственных дел.
Петр же, подсмотрев и подслушав плотские утехи матери и успокоившись битьем посуды, обычно убегал в дальний угол двора царской усадьбы, где проводился забой скота и птицы и насмотревшись, как живые бычки и бараны превращаются в освежеванные туши, царь вместе с подоспевшим к нему холопом Федей, продолжал метаться по терему, пока слуги не приглашали его к обеду.
Обед проходил в трапезной, вместе с матерью и ближними к ней боярами, главным среди которых был Иван Кириллович – брат царицы Натальи.
Петр ел много, жадно и торопливо, хватая куски мяса с разных блюд, а если день был постный, то ел сладости, избегая рыбы, которую не употреблял ни в каком виде, вызывая этим удивление матери и других застольников. Рыба у русского человека не исчезала со стола круглый год, благо что водилась во всех реках в изобилии и достаточно для пропитания и знатных людей и служивых и крестьян, а запретов на ловлю рыбы еще не было.
Петр не ел рыбы вовсе, потому что рыба водилась в воде, а «Петр чувствовал такое отвращение к воде, что дрожал и бледнел при виде ручья». Видимо, и здесь сказывалась его хазарская кровь, поскольку степняки тоже не ели рыбу. Петр также терпеть не мог бани и почти не мылся, уверяя мать, что ему становится дурно в бане, так что Наталья Кирилловна смирилась с этой странностью сына и не принуждала его ни к мытью в бане, ни к утреннему умыванию, наказав в слугам, чтобы они протирали царя по утрам влажной тряпочкой, смоченной настоем чистотела, что не избавляло царя от резкого запаха, исходившего от него даже в столь юном возрасте и сохраняющегося потом на протяжении всей жизни.
Однажды Петр, попробовал за обедом яблочного уксуса, который ему так понравился, что Петр всякий раз, оканчивал обед, выпивая стопку уксуса и запивая его оливковым маслом.
На этом обеденные странности царя не заканчивались. При царском дворе «послеполуденное время посвящалось отдыху. Спанье есть от Бога присужено полудне, – говорит Мономах, – от чина бо почивает и зверь и птица и человеки».
Петр же никогда не спал днем. Он вставал поздно утром, в отличие от всех прочих обитателей царского терема и прочих русских людей, а потому дневной сон был ему не нужен и, отобедав с матерью, он убегал к своим потешным живым солдатам, которых завел в Преображенском взамен деревянных игрушек.
Солдат этих было уже больше сотни, одеты они были на иностранный манер, имели несколько офицеров-немцев, и лишь только появлялся царь, начинали построения и маршировку или, разделившись на два войска, начинали потешный бой между собой, иногда вызывая увечья и даже смерть по неосторожности движений с ружьями и пиками. Если случалась смерть солдату, Петр приходил в полный восторг и говорил, что сегодня маневры случились как настоящие и завтра он непременно их повторит, если не будет морозного дня – в холод царь потехи не устраивал по причине нетерпимости к стуже.
В холодные дни, когда вьюга воет за окном, дьяк Зотов пытался учить царя грамоте и ему иногда удавалось усадить Петра за чтение и письмо, которым он с большим трудом овладевал. Федор тоже старался угодить царю и читал ему книги вслух, не переставая удивлять дьяка Зотова своему умению и прилежанию к чтению.
– Вот, ваше величество, холоп, а чтение весьма разумеет и вашего возраста будет, а потому негоже царю в грамоте быть ниже холопа, – частенько говаривал дьяк, прихлебывая вино из бутылки, до которого был весьма пристрастен.
– Я царь, отвечал Петр, – прикажу и Федьке отрежут язык или глаза выколют и не сможет он тогда ни читать, ни говорить, а пока я милостив, пусть читает мне вслух – все равно холоп всегда будет ниже царя, каким бы учением он не владел. И так будет всегда, пока я царь.
А ну-ка дьяк, дай мне хлебнуть вина из твоей бутили: что в ней такого вкусного ты находишь, что дня провести без вина не можешь! – Нельзя ваше величество, вы еще молоды, чтобы пить вино, – возразил дьяк, убирая бутыль за пазуху.
– Не смей мне перечить, а то получишь батогов и не посмотрю, что ты дьяк, – взъярился Петр и, выхватив бутыль из дрожащих рук дьяка Зотова, торопливо сделал несколько глотков хлебного вина.
Вино оказалось горьким, но приятная теплота прошла по телу царя-отрока, в голове зашумело, и необычная веселость охватила Петра. Он вырвал из рук Феди книгу, что тот читал вслух, бросил книгу на пол и стал топтать ее приговаривая: -Так тебе и надо, что не даешься мне к чтению, а холопу Федьке далась. Вырасту и освою чтение, а не освою, прикажу сжечь все книги, что не от бога – так мне мать говорила, что все зло от книг.
Взрыв веселья и ярости быстро прошел и Петр, утомившись, задремал, присев на лежанку Зотова.
Дьяк встревожился: – Федя не говорите никому, что царь хлебнул вина – иначе быть нам обоим битыми по приказу царицы Натальи. Вино для младого возраста весьма опасно и может повредить голове царя.
– Конечно, никому не скажу, – заверил дьяка холоп Федя, только обидно мне, что царь книгу укоряет в своей неграмотности, а сам не хочет обучения и видно ждет, что грамотность сама к нему придет. Надо потрудиться, а царь наш трудиться не умеет и не желает. Отец мне говорил, что без труда не вынешь и рыбку из пруда, а Петр без всякого труда стал царем, разве это справедливо Никита Моисеевич?
– Мал ты еще, чтобы такие речи вести и искать справедливость, – замахал руками дьяк на Федю и, прихлебнув из своей бутылки вина, закончил: – Нельзя сомневаться в божьем промысле, а Петр стал царем по божьему промыслу, на то он и помазанник Божий. Если кто услышит твои речи о сомнении в царе Петре так и знай, что быть тебе тогда битым или и вовсе посаженным на кол, а потому я ничего не слышал и ты при мне ничего не говорил, – и дьяк снова хлебнул вина для успокоения.
С этого случая началось пристрастие Петра к вину: испытав раз удовольствие от выпивки, малолетний царь потом, не единожды, брал бутыль у дьяка Зотова и, прихлебнув глоток-другой, он, ощутив веселие, начинал с удвоенной энергией гонять своих потешных солдат, которых образовалось уже несколько сотен, заставляя их маршировать до изнеможения или устраивая потешные бои с настоящей стрельбой из ружей и пушек, что доставил ему дядя – Лев Кириллович, в надежде, что потешное войско когда-нибудь будет полезно Петру для обретения власти.
Так появилась странная, для русского человека того времени, любовь Петра к выпивке.
Прошло два года. Тринадцатилетний Петр еще вытянулся ростом, оставаясь по-прежнему несуразного вида юношей. Черные, с отблеском, курчавые волосы, темный цвет кожи лица и глаза навыкате делали его внешность явно близкой к туземным жителям древней Хазарии, нежели к русским обитателям Московии, царем которой Петр неожиданно стал стараниями матери и ее окружения, в возрасте десяти лет.
У его отца – царя Алексея Михайловича было двенадцать детей от первого брака, среди которых было пять сыновей, а потому у Петра – сына царя от второй жены не было никаких перспектив стать царем.
Однако, волею случая или злым умыслом людей, сыновья царя Алексея один за другим благополучно умирали в младенчестве, а два оставшихся сына: Федор и Иван были признаны болезненными до такой степени, что Федор, став царем, правил только семь лет, скончавшись от цинги: болезни свойственной бедным людям севера из-за недостатков в питании, но не царям, а Иван был объявлен слабоумным, который не в состоянии править страной самостоятельно, и потому ему в пару был назначен малолетний Петр, якобы весьма способный мальчик, не сумевший, однако, овладеть грамотой к одиннадцати годам и продолжавший играть в солдатики.
К тринадцати годам у Петра появилось влечение к плотской утехе с девкой – весьма раннее для русского юноши, но вполне обычное для потомка хазар-степняков.
Однажды Петру приснился сладостный сон, в котором он силой овладевает девкой, точно так, как боярин Голицын овладевал его матерью в царской опочивальне, что Петр видел много раз, подглядывая за ними и незаметно приоткрывая дверь, чтобы лучше видеть, когда плотские утехи матери и боярина заставляли их забыть об осторожности. В конце того сна Петр почувствовал, как сладко-мучительный спазм охватил его чресла извергнув семя и он проснулся в мокрых исподних.
Поняв, что становится взрослым, Петр начал искать доступную девку, чтобы сон превратился в явь.
Обратиться к матери не представлялось возможным: будучи сама пристрастна к прелюбодейству, она порицала блудниц среди своих слуг и, заметив, что какие-то холоп и холопка начинают уединяться в закоулках терема или в многочисленных клетях и избах во дворе царской усадьбы, Наталья Кирилловна или обженивала эту парочку – если была в хорошем настроении, или высылала их прочь из дворца по разным деревенькам – если была в дурном расположении чувств. Поэтому мать, считавшая Петра еще отроком, не могла ему помочь в удовлетворении плоти, подыскав нужную девку, а сам царь еще не решался проявить свою царскую волю и заставить любую приглянувшуюся девку уступить его похоти.
Неожиданно помог случай. Как-то в жаркий июльский день, когда царский двор и вся челядь предавалась послеполуденному сну, царь Петр мотался по двору в поисках развлечений. Он загнал черного кота на березу и потом камнями сбил его вниз, так, что кот, жалобно мяукая и хромая, кинулся за клеть.
Петр с камнями в руках метнулся за котом, намереваясь прибить его до смерти, как услышал страстные стоны, доносившиеся из-за клети. Эти стоны были знакомы Петру по блудству его матери, и он последовал на эти звуки. Заглянув за клеть, царь увидел лежавшую на траве девку, с задранным по самую шею сарафаном, так что обнажилось все тело с раздвинутыми ногами, а над девкой трудился парень, который скинул портки и мерно двигался взад-вперед, втиснувшись меж девичьих ног.
Девка лежала с закрытыми глазами, тихонько постанывая от движения парня и вдруг, открыв глаза, увидела возле себя царя. От этого видения девка вскрикнула, парень обернулся и, увидев царя, вскочил, оставив девку лежать на траве с бесстыдно раздвинутыми оголенными ногами.
Петр, ощутив страстное желание, мгновенно скинул портки, бросился на девку сверху и, не давая ей опомниться, овладел ею. Опасаясь царского гнева, девка не посмела сопротивляться, а лишь заплакала, закрыв лицо руками от стыда.
Парень, в растерянности, стоял рядом не зная как ему поступить: отбросить царя со своей милой и тем самым лишить жизни и себя и свою милую, зная злобный и мстительный характер Петра, о котором знали все слуги или оставить милую на растерзание царю, смирившись с утратой своей любимой. Пока парень стоял столбом в оцепенении, Петр достиг блаженства и, судорожно впившись зубами в девичье плечо, прокусил его до крови.
Полежав с минуту, Петр встал, натянул портки и усмехаясь сказал парню, что стоял без порток с возбужденным естеством: -Давай заканчивай и ты свое дело, а я после тебя опять потискаю твою девку и потом дам девке рубль за то, что ублажила царя.
Парень воспринял слова как приказание и, опустившись на девку, продолжил свое занятие, которое продолжалось недолго и в полной тишине.
Исполнив приказ царя, парень снова вскочил, поддернул портки и застыл молча, ожидая царского приказа.
Но царь, как и обещал, успел вновь почувствовать желание к плотской утехе, снова скинул портки, и повторил свое владение девкой, которая продолжала лежать, закрыв глаза и покорившись царскому желанию полностью, чтобы нечаянно не прогневить его.
Петр, повторно достигнув плотского удовольствия, встал с девки, надел портки и спросил у парня: – Кто есть такой и почему девку пользуешь украдкой за клетью? Отвечай!
– Я Пашка, конюх, а это Настя, моя невеста. Она служит горничной при царевне Наталье, вашей сестре. Каюсь, что согрешили мы до венчания, которое обещала царевна Наталья совершить осенью.
Ну и правильно сделал, что усладил девку до свадьбы – чего понапрасну время тратить, – похвалил Петр холопа. – Как раз через два дня будет день святых Петра и Павла: вот и мы с тобой будем вместе пользовать твою невесту Настю, словно святые Петр и Павел, – хохотнул царь. -Теперь каждый день приводи сюда Настю в это время: я ее попользую, а потом ты, если захочешь, а не захочешь сразу после меня так пользуй в другое время, но сюда мне приводи ее непременно. Вот вам рубль за царскую утеху – сказал Петр и, достал из кармана новенький серебряный рубль с изображением царевны Софьи, что недавно отчеканили на монетном дворе и Софья прислала обоим царям в подарок.
– А ты девка вставай с травы, негоже долго лежать на земле – так и поостыть можно, а ты Настя нужна мне горячая и здоровая. С этими словами царь ушел прочь, оставив Павла и Настю в размышлениях, что же им делать дальше: исполнить волю царя и приходить сюда, как он приказал или повиниться перед царевной Натальей, что не дождались свадьбы и вступили в блуд, где их застал царь Петр и тоже прелюбодействовал Настю.
Обдумав, что царский гнев будет сильнее обиды царевны, Павел и Настя решили исполнять волю царя, а там, глядишь, настанет осень, они обвенчаются и тогда царь Петр не посмеет пользовать венчанную жену в свое удовольствие.
Так оно дальше и случилось. Как только двор укладывался на дневной отдых, Настя приходила за клеть: когда одна, а когда и с Павлом, ждала царя, а как только Петр появлялся, то девка расстилала холст приносимый ею с собой, заголялась и ложилась на этот холст, ожидая царской милости.
Петр, как всегда нетерпеливый, спускал портки, ложился на девку и пользовал ее до полного своего удовлетворения, а иногда и дважды – юный царь проявил большое женонеистовство, которое сохранил потом на всю свою беспутную жизнь.
Недели через две такого действа, Павел пришел один, сказав Петру, что Настя заболела женской немощью и не в состоянии ублажить царя.
– Что это еще за женская немощь? – удивился Петр,– небось отлынить хочет – знаю я вас холопов, ничего делать не можете без кнута и зуботычен! А ну веди девку сюда непременно, посмотрю, что за хвороба на нее напала.
Павел повиновался и скоро вернулся с Настей, объяснившей малолетнему Петру, что у девиц раз в месяц случаются кровотечения и в это время нельзя принимать мужчину – он может испачкаться, да и женщине это может повредить.
– Ничего не знаю, ложись как всегда, – иначе буду злой, – сказал Петр. Делать нечего, Настя привычно обнажилась и легла на холст. Петр, увидев кровь из укромного места сильно возбудился, что всегда случалось с ним при виде крови и немедленно овладел девкой не слушая ее объяснений. Он быстро достиг удовлетворения, однако перепачкался в крови, но не огорчился, а лишь заметил вслух:– Ничуть женская слабость не вредит мужскому моему желанию, а напротив вид крови делает мое желание еще сильнее. На, тебе Настя рубль за услугу и непременно приходи завтра. В этом деле не должно быть перерыва, да я и не привык уже терпеть.
Желание Петра было исполнено и следующим днем Настя вместе с Павлом ждали царя за клетью, несмотря на женские страдания Насти.
Федор, конечно, узнал о забавах Петра за клетью и даже один раз подсмотрел на царские утехи, но не понял его, поскольку сам еще не вступил в возраст желания девичьего тела, хотя и был одногодок с Петром: басурманская кровь Петра привела его к раннему созреванию тела, однако разум его продолжал быть младенческим, тогда как Федор, напротив, телом еще не созрел, но разумом был гораздо выше царя: таково свойство русского человека – умом он развивается быстрее, чем басурманин, а телом отстает в развитии от басурман и приходит гармония души и тела лишь годам к шестнадцати – именно с этого возраста юноша может вступать в брак по православным канонам.
Скоро утехе царя Петра наступил конец. Горничная Петра, убирая его платье, обнаружила на портках пятна крови, о чем немедленно доложила царице Наталье, приказавшей слугам докладывать обо всем подозрительном с царем Петром.
Женщины, осмотрев портки царя с пятнами крови, тотчас решили, что эти пятна от женской плоти и, значит, Петр уже познал женщину, что весьма рано для юного царя.
Проследив за царем в полдневный отдых, Наталья Кирилловна обнаружила Настю и Петра за непотребным делом и немедленно вмешалась, нарушив Петру привычное уже удовольствие.
Петр застигнутый матерью прямо на девке, не вскочил немедленно, а закончил дело и только тогда, не стесняясь матери, надел портки и указав Насте уйти прочь, укорил мать за слежку.
– Зачем вы, маменька, следите за мной и мешаете моим делам? – спросил Петр у матери и, не дождавшись ответа, продолжил, – я царь и могу делать что хочу, не спрашиваясь у матери. Я же не виню вас, маменька, что вы запираетесь с боярином Голицыным Борисом и занимаетесь блудом, как я здесь с девкой Настей.
Я уже достаточно взрослый, чтобы владеть женщиной – вот я и владею девкой без вашего, маменька, благословения. И не сметь трогать эту девку, пока она мне не надоест – пригрозил Петр. – Лучше будет, если вы, маменька, сами будете подбирать мне девок для утехи – мне царю недосуг искать их самому, мои потешные войска требуют заботы, а после маневров девка будет в самый раз для забавы.
Жду маменька девку от вас через неделю, а пока буду заниматься этой Настей, но уже не здесь за клетью на траве, а у себя в опочивальне, как и вы, маменька с боярином в своей опочивальне.
Сказав это, Петр ушел к своим потешным войскам, оставив мать в удивлении, что ее сын Петруша уже в тринадцать лет озаботился женским телом. – Да, видать сынок мой в меня пошел по блудному делу. И то сказать, я– то с царем Алексеем радости женской не познала ввиду его немощности, так что потом, после смерти царя пришлось наверстывать упущенное: не зря ведь говорят, что бабий век это сорок лет, а мне уже тридцать три годочка минуло – вздохнула царица Наталья и пошла советоваться с тетками-наушницами какую девку из прислуги пристроить для царской утехи.
Дело это вовсе не простое: горничные блюдут себя в надежде подыскать мужа среди обслуги и не прослыть блудницей, которыми даже холопы брезгуют, а тех блудниц, которые в Москве занимаются блудным грехом за деньги и вовсе секут кнутом на площади за непотребство – таков был указ еще царя Алексея.
В тот же день, к вечеру, царь Петр приказал привести девку Настю к нему в опочивальню, где мучил ее своими домогательствами всю ночь.
Так продолжалось несколько дней, пока мать-царица не привела к юному царю новую девку, что подобрали среди горничных, заплатив ей три рубля и пообещав отпустить потом в деревню. Там у нее проживал по соседству жених, с которым она вступила в греховную связь, не дожидаясь осенней свадьбы, не случившейся из-за отправки этой холопки в услужение царскому двору. Теперь, ублажив царя, ей обещалось возвращение домой и с немалыми деньгами, ради которых ее суженый все ей простит – даже того, чего не было.
Девка эта оказалась весьма проворной в царской опочивальне и под царем, чем ему угодила так, что он отпустил Настю прочь и больше ей не занимался, будто ее никогда и не было.
Новая девка, по имени Дарья, не сторонясь Петра из-за его несуразности и резкого запаха, исходившего от немытого тела царя, выполняла все его прихоти, которые приходили на ум царю, начинающему познавать женщин.
На второй вечер, в спальне царя, Дарья бесстыдно опорожнилась в ночной горшок после царской службы, а Петр, смеясь, приказал:
– Эй, Федька, подь сюда и подотри задницу Дарье, чтобы она мне постель не испачкала.
Федор привычно исполнил свое дело, чувствуя, как влажная тряпица входит в округлости женского тела, убирая и очищая девку для очередной царской забавы.
–Что Федька? Хочешь попробовать девку?– спросил Петр, наблюдая за действием золотаря. – Давай вали ее на пол и мни, а я посмотрю! И, не дождавшись ответа, засмеялся: – Ты еще молод и потому не можешь иметь девку. Я царь и потому хочу и могу иметь девиц, а ты холоп и потому тискать девку хочешь, но не можешь. Давай, Дарья, покажем Федьке, как делается блудный грех, – молвил Петр и начал тискать девку, а Федор вышел из спальни, чтобы не смотреть на прелюбодеев.
С этого времени, царь Петр ощутив всю полноту своей власти над людьми, несмотря на юный возраст, стал постоянно и непреклонно удовлетворять все свои прихоти и похоти, угрожая за неисполнение наказанию плетьми или пыткой на дыбе.
Через год такой жизни, Петр среди бела дня схватил горничную своей сестры Натальи, затащил ее в опочивальню и там изнасиловал, не внимая крикам девушки о пощаде. После насилия, той же ночью, эта девка повесилась на конюшне, приспособив вожжи вместо веревки.
Петру доложили об этом случае утром.
– Ну и дура, – сказал царь и, откушав завтрак, пошел к потешному войску проводить маневры. К этому времени он имел более тысячи солдат, которых разделил на два полка, построил крепость Пресбург, которую эти полки поочередно защищали или брали штурмом, обстреливая настоящими ядрами из настоящих пушек, из-за чего много скота и всякой живности было побито на крестьянских полях, а среди солдат бывали убитые и покалеченные.
Но царь Петр уже научился живых людей считать за деревянных солдатиков и потому не испытывал ни жалости, ни сострадания к ним.
Меншиков. Начало
Прошел год. Царь Петр еще вытянулся вверх и стал на голову выше всех окружающих его родственников, бояр и холопов. На несуразно длинном туловище царя, заканчивающемся длинной шеей, размещалась маленькая головка, которая осматривала выпуклыми кошачьими глазами окружающий мир, не выражая ни страсти, ни радости, ни печали. Царь входил в возраст юношества и еще не знал, как ему распорядиться своей властью, доставшейся ему случайно, по рождению, а не по способности, но уже умело пользовался царским пожеланием, удовлетворяя две страсти: воинские игры и плотскую утеху с девками.
В воинских игрищах царь проводил все свободное время, обрядив свое потешное войско в иноземное платье и устраивая потешные баталии. Иноземное одеяние своих войск Петр заимствовал по совету иноземных офицеров и чтобы его солдаты не были похожи на стрельцов, от которых он натерпелся страха пять лет назад, когда был провозглашен царем вместе с братом Иваном и чуть было не лишился жизни от стрельцов, за что и возненавидел их лютой ненавистью.
Освободившись от воинских забав, Петр переходил к забавам плотским, выглядывая девок по всему царскому дворцу и затаскивая попавшую ему на глаза девку в свою спальню, где сильничал ее не давая пощады, а получая порой, отпор зверски избивал невинную холопку и приказывал отослать ее в деревню или насильно выдать замуж за какого-нибудь холопа в возрасте и желательно уродливого. Будучи сам внешне уродлив и уже осознавая это, царь Петр благоволил к другим уродцам и потому в его обществе водились карлики и карлицы и просто убогие телом или разумом.
Женолюбие царя было известно всей дворне и потому молодые девки, завидев царя издали, опрометью бежали прочь, чтобы забиться где-то в угол и не повстречаться с царем, поскольку такая встреча могла закончиться печально для девичьей чести.
Мать Наталья Кирилловна иногда увещевала Петра остепениться и не хватать случайных девок, а завести себе одну-две и постоянно их пользовать, на что царь ехидно отвечал: – То-то маменька, я погляжу, из вашей спаленки то один боярин выходит, то другой: может и вам, маменька тоже пора остепениться и вместо ублажения плоти, бить поклоны в церкви и смиренно просить прощения у Господа за прелюбодеяния? Так нет же: вы и прелюбодействуете и поклоны в церкви бьете – так и я буду грешить с девками и каяться, грешить и каяться, потому что, согласно Писанию, Господу один раскаявшийся грешник милее десяти праведников. На том разговор матери с сыном, обычно, и заканчивался и каждый из них продолжал свой привычный образ жизни.
Однажды, в августе, после Ильина дня, Петр закончив военные игры пошел прогуляться в дальний конец царской усадьбы, где протекала речка Яуза. Воды Петр не любил и всячески избегал, но надеялся близ речки застать врасплох какую-нибудь девицу за купанием и, дождавшись, когда она голая выйдет из воды, наброситься внезапно и взять ее силой, что он особенно пристрастился совершать в последнее время.
Взять девку за деньги – это одно, а взять девку силой, – совсем другое: это все равно, что казнить и миловать – результат тот же. Взять девицу силой – это казнить ее, а взять ее по согласию – это миловать, но казнь и кровь были Петру в радость большую, чем покорность и милосердие – чувства царю совсем чуждые.
Девок возле речки не оказалось, но на другом берегу сидели два отрока, примерно его возраста и удили рыбу. Петр подошел ближе и остановился шагах в десяти от берега: воды он боялся, а потому и рыбу вовсе не употреблял.
Завидя Петра, один из отроков крикнул ему: – Эй ты, уходи отсюда и не пугай нам рыбу, а то переберусь на твой берег и ребра поломаю.
Петр возмутился дерзости холопа:– Как смеешь ты, холоп, указывать мне где стоять: я есть царь московский и прикажу дать тебе плетей за твою дерзость!
– Если ты царь, то приходи сюда на наш берег, и мы тебе поклонимся, а издали нам не видно кто ты есть: царь или дурак-самозванец.
Давеча в Москве на Красной площади я видел юродивого в рубище – так он тоже кричал, что есть царь, пока стражники не всыпали ему плетей, – продолжал дерзить холоп, надсмехаясь над Петром.
Неожиданная дерзость холопа Петру понравилась, и он вполне миролюбиво предложил: – Давайте вы перебирайтесь на мой берег и если меня чем удивите, то я заплачу щедро и отпущу восвояси, простив дерзкие слова.
Отроки на том берегу пошептались, и один сказал другому: – Сашка, это действительно царь Петр, я его видел прошлым месяцем, когда цари Иван и Петр въезжали в Кремль вместе с правительницей Софьей. Надо бежать отсюда, пока стража нас не схватила и не казнила по приказу царя.
– Погоди Лешка, убежать всегда успеем, а если это действительно царь, то может быть это наша удача его встретить. Удивлю я этого царя, как он просит, глядишь и награду получим, чем черт не шутит!
