Свобода

– Да, я читала, что тебя оправдали.

– А он теперь сидит в тюрьме. Случаи страхового мошенничества бывают очень серьезными, Ди.

– Только он ведь не поэтому сидит?

– Да, скорее из-за того, что пытался меня расчленить, – ответил Бергер.

Ди вздрогнула.

– Как ты вообще, Сэм? – спросила она.

– А ты? – парировал он.

Ди слегка улыбнулась. Ответила она не сразу:

– С каждым днем все лучше.

Бергер в первый раз посмотрел на нее серьезным взглядом.

– А было так плохо? – спросил он.

– На самом деле нет. Семья в полном порядке, Йонни работает, Люкке уже неплохо играет в футбол. Если не столкнется с обычными в этом деле трудностями, может действительно многого достичь.

– А ты сама?

– Лучше, – сказала Ди. – Все лучше и лучше.

Бергер внимательно посмотрел на нее, не торопя, отпил еще виски.

– Я убила человека, – произнесла наконец Ди. – Меня мучили кошмары, бессонница, панические атаки.

Бергер медленно покачал головой.

– Я и понятия не имел, – признался он.

– Мне помогли, – сказала Ди и пригубила виски.

Бергер тоже выпил, помолчал.

– Поэтому я повторяю вопрос, – продолжала Ди. – Как ты?

Бергер отвернулся, посмотрел на воду. Ничего не увидел. Ничего не ответил.

Молчанию надо было дать улечься. Сэм отпил виски. Взглянул на полотенце – кровь все еще шла. Но поскольку ему порядком надоело так сидеть, он его отложил, сделал еще глоток. Подержал во рту.

Он продолжал молчать.

Наконец Ди не выдержала:

– Ты сидел, опустив голову в унитаз, Сэм. И я видела это.

– Конечно, раз уж ты вошла…

– Я не про то, – перебила его Ди. – Я видела то, что в нижнем углу.

Их взгляды встретились. Ди уловила в его глазах что-то незнакомое. Вакуум? Дремлющую стихию? Бесконечную тоску? Она не знала.

– Я имею в виду нижний правый угол доски, – пояснила она. – Это и есть твоя работа частным детективом?

– Никого, кроме меня, она не касается, – пробормотал Бергер.

– Она касается твоих друзей. В том числе тех, кого ты восемь месяцев подряд игнорировал.

– Нет. Это мое личное дело.

– Близнецы и Молли?

Бергер грустно рассмеялся. Из раны во рту брызнула кровь.

– Достаточно, чтобы потопить бегемота, правда?

Он залпом опустошил стакан и налил себе еще.

– Бегемота, который отказывался купаться, – добавила Ди.

Они чокнулись. Выпили.

– Ты же не можешь управлять патрульной машиной в нетрезвом состоянии, – сказал Бергер.

– Если я чем-то и могу управлять в нетрезвом виде, так это патрульной машиной, – ответила Ди, делая еще один глоток.

Бергер тихо засмеялся, Ди поймала его взгляд.

– И все-таки мне приятно, что ты за меня волнуешься, – сказала она.

Бергер перестал смеяться – все равно это звучало не как смех.

– Ты прекрасно знаешь, что волнуюсь, – произнес он, тяжело вздохнув. – Ты единственная во всем мире, кому я доверяю на сто процентов.

– Но здесь ты в каком-то дерьме. Что ты вообще творишь, Сэм?

– Никого не осталось. Понимаешь, Ди? Никого.

Вновь воцарилось молчание. На этот раз повисло надолго.

Ди внимательно посмотрела на Бергера. Наклонилась к нему. Взяла его за руку.

– Объясни, что ты имеешь в виду, Сэм. Я не понимаю.

Он опустил голову на грудь. Как-будто сжался весь, словно из него выкачали все жизненные силы. И Ди поняла. Понимание было предельно ясным.

– Твои близнецы. Маркус и Оскар жили у тебя.

– Одиннадцать дней…

– И что случилось?

– Фрейя нашла работу далеко отсюда. Решила выбрать жесткую тактику. Я еще много лет назад отказался от опеки. Если повезет, я смогу видеться с ними на выходных два раза в месяц.

– А ты хочешь, чтобы было иначе, Сэм?

Бергер выкинул вперед руку, как будто демонстрируя все недостатки своего нынешнего мира.

– Возможно, потом. Надо сначала с этим всем разобраться.

– Ты имеешь в виду, с АО «Эллинг Секьюрити»?

– Скорее с жизнью…

– Значит, все дело в Молли, – заключила Ди, сверля его взглядом.

– Что? – воскликнул Бергер.

– Значит, твоя работа «частным детективом» связана с Молли.

Бергер медленно покачал головой.

– Нет, Ди. Это я обсуждать не готов. Прости.

– Восемь месяцев назад Молли Блум ждала ребенка, предположительно от тебя. Что произошло?

– Ты слышала, что я сказал? Я это не обсуждаю.

– Тебе нужна помощь, – произнесла Ди, не сводя взгляда с Бергера. – Как она понадобилась и мне.

Снова молчание. Легкий шелест осин. Как будто из другого времени.

Поморщившись, Бергер сказал:

– Тут было все. Близнецы. Молли, еще не рожденный ребенок. На короткое мгновение у меня было все. Как в мимолетном сне. А потом настало пробуждение.

Ди кивнула.

– И теперь не осталось ничего, – произнесла она.

– Ну почему, – возразил Бергер. – У меня остались мои страховые мошенники.

– Можно спросить: ты вообще понимаешь, что тебе нужна помощь?

Он повернулся к Ди, посмотрел на нее чистым ясным взглядом.

– Я плохо понимаю абстракции, – произнес он. – О какой помощи ты говоришь?

– Это не абстракция, – ответила Ди, протягивая ему визитку. – Самая что ни на есть конкретика. Зовут ее Рита Олен. Она помогла мне выкарабкаться. Думаю, тебе она тоже подойдет, Сэм. Она не из тех, что сопли размазывает. Позвони ей, прощупай почву, тебя никто ни к чему не обязывает. Но так продолжаться не может.

Бергер взял карточку, прочел текст, положил на стол перед собой и кивнул.

– Не обещаю, – сказал он.

Из-за облака выглянула луна, осветив небольшой залив. От набежавшего бриза по воде пошла рябь. Добравшись до мостков, ветерок подхватил со стола визитную карточку. Бергер поймал ее на лету.

– Красиво, – не задумываясь, похвалила Ди.

– Похоже, пришла осень, – сказал Бергер, пряча визитку в карман.

Их взгляды встретились. Теперь ее очередь подливать виски.

– Ладно, – произнесла Ди, поднимая стакан. – Возможно, все не так плохо, как кажется. Но все-таки поговори с Ритой. Не пожалеешь.

– Ты уверена, что тебе нужно еще выпить? – спросил Бергер.

4

Он выглянул в окно. В утреннем свете перед ним протянулась улочка Плуггатан. Плуггатан, район Сёдермальм, Стокгольм, Швеция. Он чувствовал себя провинциалом в большом городе.

А еще это визит в прошлое. В то место, что когда-то было его жизнью.

Квартира ощущалась на удивление чужой, как будто он попал сюда впервые. И никто из тех, кого он знает, здесь никогда не жил.

Он словно проснулся после долгого сна.

Бергер бродил по неубранной квартире. Оставляя ее, он бежал не оглядываясь. Теперь он смотрел на свою прежнюю жизнь со стороны, наблюдал за ней любознательным, но объективным взглядом антрополога.

А смотреть, собственно, не на что. Совсем не на что.

Все лето, пока шел вялотекущий ремонт, он ночевал в спальном мешке в эллинге. Чаще всего прямо на мостках. Где ему спать этой ночью – и вообще в дальнейшем, – вероятно, должно было решиться сегодня.

В день, о котором он ровным счетом ничего не знал.

Стоя у кухонного стола, он разбирал почту. Корреспонденции приходило все меньше. Сортировать было особенно нечего. Он просто перекладывал конверты с окошечками из большой общей кучи в кучу с рекламой. В самом этом движении сквозила какая-то безысходность.

А вот, наконец, и настоящее письмо. Из Шведской службы регистрации предприятий. АО «Эллинг Секьюрити» зарегистрировано.

Бергер просмотрел формальное, составленное роботом письмо, попытался понять, что он чувствует. Это оказалось непросто. Возможно потому, что он вовсе ничего не чувствовал.

И все же был способ вызвать у себя какие-то чувства, настоящие чувства – войти в комнату мальчиков. Он подошел к двухъярусной кровати, поправил покрывала. Позволил себе проникнуться. Проглотить тоску, в которой уже не было той скорби, что раньше.

По крайней мере, они снова присутствуют в его жизни.

Сэм Бергер отправился на долгую прогулку по утреннему Стокгольму. Возможно, она спасет его от темноты.

В воздухе отчетливо пахло осенью, хотя определить, в чем именно это заключается, было трудно. Ни ветерка, словно затишье перед бурей. Первый морозец сопровождал Бергера всю дорогу: на север от Сёдермальма, через весь Старый город, в самое сердце Сити, и вот он стоит перед дверью на маленькой улочке в безымянной части города. Или, возможно, это те самые места, что называют Норрмальмом? Как бы то ни было, Бергер позвонил в звонок, расположенный рядом с металлической табличкой, скромно указывающей на то, что здесь находится АО «Психотерапевтический центр Норрмальма». Дверь щелкнула, и Сэм вошел. Поднялся по лестнице, неприятно удивленный свистом из легких, подождал, пока дыхание восстановится, позвонил в дверь. Снова щелчок.

Бергер оказался у стойки регистратуры, рядом – совершенно пустая, светлая и чистая комната ожидания. Сэм показал удостоверение личности, ему назвали номер кабинета, и он отправился искать его по удивительно длинным коридорам, свидетельствующим о немалой потребности столичных жителей в психотерапии.

Постучав в нужную дверь, Бергер услышал мягкий женский голос:

– Заходите.

Он вошел, сканировал взглядом женщину, сидящую на диване и заполняющую толстый журнал. На вид лет пятьдесят, светлые волосы коротко острижены, очки сдвинуты на лоб, джинсовый, но при этом строгий образ. Однако больше всего Сэма поразил ее взгляд, дружелюбный, но вместе с тем всепроникающий.

Женщина встала, подошла к Бергеру, они поздоровались за руку.

– Меня зовут Рита Олен, – представилась она.

– Сэм Бергер. Спасибо, что нашли для меня время.

– По разговору мне показалось, что со встречей лучше не тянуть, – сказала Рита Олен. Она села, жестом приглашая Бергера занять кресло по другую сторону маленького стеклянного столика. Сэм устроился в кресле, успев заметить целую упаковку бумажных носовых платков посередине стола.

– Итак, я работаю психологом и психотерапевтом в психотерапевтическом центре Норрмальма, – сказала Олен. – У меня богатый опыт работы как с жертвами преступлений, прежде всего совершенных на сексуальной почве, так и с полицейскими, испытывающими профессиональное выгорание. Если я правильно понимаю, вы относитесь ко второй категории. Где именно вы работаете?

– В сфере безопасности, – ответил Бергер.

Рита долго не отпускала его взгляд. Казалось, она ждет продолжения. Но он больше ничего не сказал. Она кивнула и записала что-то в блокнот.

– Хорошо, – произнесла она с ободряющей улыбкой. – Сразу хочу подчеркнуть, что я использую несколько нестандартные методы. Например, я прошу своих клиентов писать мне тексты, при этом их снимает камера, а потом они смотрят видеозаписи самих себя, когда мне отвечают. Как, для вас это звучит нестандартно?

– Я понятия не имею, что является стандартным, – ответил Бергер, пожав плечами.

Рита Олен улыбнулась:

– Я расцениваю это как утвердительный ответ. Что привело вас сюда, Сэм?

Бергер почувствовал, что тоже улыбается. Это получилось само собой. Как, интересно, выглядит такая улыбка со стороны?

– Что ж, – сказал он. – Если бы я знал, с чего начать…

– Сформулируйте одним словом, не задумываясь. Всего одно слово.

– Потеря, – произнес Бергер неожиданно для себя.

Рита Олен кивнула, задумалась. А потом сказала:

– Неважно, с чего вы начнете, Сэм. Мы в любом случае доберемся до сути.

И он начал рассказывать. Не просто начал, а открыл все заслонки внутри, и теперь уже говорил не он, а то, что сидело в нем и рвалось наружу.

Время от времени Олен одобрительно кивала или подбадривала Бергера заинтересованным взглядом, иногда вставляла наводящее слово или делала заметки в блокноте. Пару раз глаза ее блеснули, словно ей удалось сдвинуть крышку бездонного колодца. Время летело вскачь. Казалось неизмеримым. Бергер ощутил его, только когда Рита Олен с вопросительной интонацией повторила:

– The still point of the turning world?[2]

Бергер кивнул, достал из коробки бумажный платок, скатал из него крошечный шарик.

– Я всегда так думал об Оскаре и Маркусе, – сказал он. – Когда действительность засасывала меня в свой круговорот, я доставал их фотографию, и головокружение отпускало.

– А теперь этот прием не работает?

– Они превратились в мираж. Они были со мной, все наладилось. Они провели у меня несколько дней, а потом снова исчезли.

– Но вы же с ними встречаетесь раз в две недели? – спросила Рита Олен.

– В чужом городе, – ответил Бергер.

– Они ведь могут приезжать в Стокгольм?

– Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Может быть, вам удобнее, чтобы они оставались миражами?

Она произнесла это спокойно и обыденно, до него не сразу дошло, что она сказала. Он замер, словно превратился в ледышку.

– С чего бы это?

– Люди легко находят стабильность в несчастье. Вживаются в свои страдания. Находят утешение в несправедливости. Иначе надо действовать. Реагировать самому вместо того, чтобы проклинать весь мир. Вам пришлось бы активно участвовать в воспитании близнецов. Куда проще держать их на расстоянии, ведь это не только позволяет, но и предписывает жалеть себя.

Бергер молчал. Смотрел на свои руки. Пассивные руки. Сжимающие шарик из бумажного платка.

– Но ситуация с сыновьями сейчас не более острая, чем недели и месяцы назад, – сказала Олен. – Почему срочность возникла именно вчера?

– А кто сказал, что возникла срочность?

– Во-первых, когда вы звонили сегодня утром, вы хотели записаться на ближайшее время. А во-вторых, эта подробность с унитазом, которая подтверждается вашей разбитой губой. Вы пытались утопиться?

– Не надо было мне об этом рассказывать, – пробурчал Бергер.

– Очень хорошо, что вы это сделали, – возразила Олен. – Так почему именно вчера?

– Там нет душа…

– Не стоит твердить отговорки. Почему вчера? В потере близнецов временной фактор напрямую не задействован. А значит, речь идет о другой вашей потере. О той, которой вы не решаетесь коснуться.

Бергер молчал. Молчал как рыба.

– Тут-то временной фактор присутствует, правда? – добавила Рита Олен чуть более резко. – О Молли Блум вы пока сказали совсем немного. Похоже, настало время затронуть эту тему, Сэм.

Он продолжал молчать.

– Понимаю, – произнесла Олен и кивнула. – Можно, я попробую?

Тишина.

– Беременность всегда означает, что в голове включается определенный секундомер, – продолжала Рита Олен. – Вы согласны? Что произошло, когда исчезла Молли, Сэм?

– Я не могу…

– Вы здесь, чтобы смочь.

– Вряд ли.

– И все-таки я продолжу, – твердо сказала Олен. – Вы пытались выяснить, куда она подевалась, так? Вы уверены, что не знаете, где она?

– Думаю, на сегодня достаточно, – пробормотал Бергер.

– Я сама решу, когда достаточно, Сэм. Сейчас мы вышли на очень важный след. Вы сделали все, чтобы найти ее, инвестировали все свои профессиональные знания в то, чтобы разыскать Молли Блум. Конечно, параллельно приходилось зарабатывать на жизнь безрадостными случаями страхового мошенничества, один из которых вызвал у вас непосредственный страх смерти…

– А вам когда-нибудь грозило расчленение заживо? – перебил ее Бергер с пассивной агрессией.

Проигнорировав это уточнение, Рита Олен продолжала:

– Но вашей главной задачей было найти Молли Блум, свою бывшую девушку, которая сейчас вынашивает, предположительно, вашего ребенка. Однако у вас не получилось. Вы ни на шаг к ней не приблизились. Как такое может быть, Сэм? Как я поняла из вашего рассказа, за последний год вам довелось раскрыть целый ряд невероятно запутанных преступлений – а собственную возлюбленную вы найти не можете. Как же так?

– У нее опыт работы внедренным агентом СЭПО, – сказал Бергер. – Уж она-то знает, как можно испариться.

– Значит, она исчезла добровольно?

– По крайней мере, вначале, – подтвердил Бергер. – И я действительно пытался ее найти.

– И вы не знаете, сохранялась ли все эти месяцы ее беременность?

– Жестокий вопрос, Рита. Нет, я не знаю.

– Однако вам известно, что «вначале» она исчезла добровольно. Откуда вы это знаете? Вы с ней общались?

– Нет, такого шанса у меня не было. Знаете, я не выдержу. Может, в следующий раз. Чудеса случаются только в сказках, Молли никогда не вернется.

– Вы не разговаривали, но она вас проинформировала. Хотя, вроде бы, она не тот человек, кто разрывает отношения эсэмэской? Она прислала видео? Прощальную видеозапись?

Да…

Рита Олен вписала еще несколько слов в свой любимый блокнот, сдвинула очки на лоб и направила на Бергера указательный палец.

– Это видео у вас с собой? В мобильном телефоне?

– Я его восемь месяцев не пересматривал, – сказал Бергер. – И сейчас делать этого не собираюсь. Все слишком быстро.

– Но вы можете хотя бы о нем рассказать?

Молчание. Потом неохотное «да».

– Она стоит у панорамного окна в аэропорту, – медленно начал Бергер. – Мне удалось идентифицировать самолет у нее за спиной. Это аэропорт Брюсселя. Я установил точное время. Если она улетела оттуда, то точно не по своему паспорту. Значит, возможны два варианта. Первый – она вовсе не улетела. Второй – она улетела, но с фальшивыми документами. Поскольку никаких финансовых следов мне найти не удалось, скорее всего, она воспользовалась фальшивой кредиткой. Ну, или просто наличными.

– И что говорит Молли на видео?

Бергер закрыл глаза, с силой надавил пальцами на веки.

– Немного.

Рита Олен с улыбкой подалась вперед.

– Понимаю, – сказала она.

– Что вы понимаете?

– Что вы помните запись наизусть. Что она сказала?

Бергер тяжело вздохнул, тоже наклонился вперед, нависая над столом. Оказавшись лицом к лицу с Ритой Олен, он медленно процитировал, глядя ей в глаза:

– «Я знаю, что ты планировал наше будущее, Сэм. Знаю, что ты хотел, чтобы мы работали консультантами по безопасности в этом эллинге, который для меня не более чем отрыжка прошлого. Я не могу, Сэм, просто не могу. Мне необходим покой. Возможность поразмыслить, прийти в себя. А потом посмотрим, сможем ли мы встретиться снова, все вместе. Постарайся успокоиться. Тебе тоже нужно остыть, помни об этом».

– Все вместе, – повторила Рита Олен.

Бергер фыркнул.

– Думаю, только это «все вместе» и удержало меня от того, чтобы окончательно спиться, – сказал он.

Олен снова откинулась на спинку дивана, что-то записала.

– И как вы это трактуете? – спросила она.

– Так же, как и вы, – ответил Бергер. – Конечно, «все вместе» может означать «ты, я и Дезире Русенквист», это наша старая команда, но скорее всего это, черт возьми, означает «ты, я и наш ребенок». Мне очень хочется в это верить.

Рита Олен кивнула. Слегка улыбнулась. Сделала пометки в блокноте.

– Только вы можете это знать, – сказала она. – Вы много думали о ребенке?

– Он же в ее теле.

– Это не ответ.

Бергеру показалось, что он весь сжался. Съежился.

– Да, я много думал о ребенке, – сказал он.

5

Ночь. Штиль. Все вокруг замерло, как на фотоснимке.

Прямая улица стрелой протянулась между плотно стоящими домами. Уличные фонари пятнами выхватывают из темноты одинокие припаркованные автомобили по обе стороны дороги. Время года – неопределенное. Ясно только, что царит ночь. Ночь в ближнем пригороде.

Через редкие щели – в шторах, жалюзи, гардинах – струится слабый свет, это свет таких разных царств людей, страдающих бессонницей или боязнью темноты.

Все неподвижно. Полное безмолвие. Отдых и покой.

Для всех, кроме Нади. Она не отдыхает. В зеркале заднего вида она встречает свой взгляд.

Сколько всего он вмещает…

Не отводя взгляда, она шарит рукой по пассажирскому сиденью фургона. Парадоксальная уверенность на короткий миг отражается в ее карих глазах, когда пальцы скользят по металлу. Взгляд из-под черной шапки с отворотом смягчается.

Она теребит колье в форме восьмых нот, видит в собственных глазах всю свою жизнь. Видит детство, бедное, но живое, густой загадочный лес, вкусные бабушкины блины, незабываемые часы у фортепиано, видит маленькую певчую птичку словно со стороны. Потом видит продолжение: фабрику, монотонную работу, тоску, смертельную опасность. Видит мечту, рай, который внезапно оказался совсем рядом – только руку протяни. Она видит, как направляется туда.

Видит и ад. Но туда нельзя. Лучше не надо.

Возвращаться в те годы. Они погребены слишком глубоко в памяти.

Те годы, что она провела здесь. Потерянные годы.

Все решится в это мгновение, на этой улице. В тот миг, которого так ждет Надя.

Время идет.

Справа от фургона в свете фонаря мелькает силуэт собаки. Надя сидит неподвижно, невидимая для всех, поглаживая металл кончиками пальцев. В световом пятне появляется хозяйка собаки, женщина с коротко остриженными светлыми волосами, в кожаной куртке и джинсах. Когда собака дергает поводок, на запястье женщины обнажается фрагмент татуировки. Ротвейлер останавливается, чтобы обнюхать переднее колесо, и татуировка снова скрывается под рукавом куртки.

Теперь Надя изо всех сил сжимает в руке металл, готовая поднять пистолет и направить его на пассажирскую дверь.

Женщина тянет за поводок. Тоже сильно. На руке отчетливо видна татуировка. Сердечко. Пронзенное стрелой имя «Сэм». Капелька крови. Кровоточащее сердце.

Надя поднимает пистолет, направляет его на женщину. Между ними не больше метра.

Это могло бы стать последним мгновением.

Но ротвейлер устремляется вниз по улочке. Уводя за собой хозяйку.

Надя выдыхает, опускает плечи. Вновь тишина и покой вокруг.

Она чувствует себя такой маленькой и никчемной. Годы после ада, после Свободы, к которой она не осмеливается прикоснуться, тотальный самоконтроль, идеальная упорядоченность, каждая вещь на своем месте, чтобы направить жизнь в нужное русло. Больше никакого опьянения, она слишком долго жила в хмельном угаре – больше ни одного нетрезвого дня в жизни.

Скоро. Скоро время придет.

Придет пора засунуть голову в пасть льву.

Она смотрит на свои руки. Они лишь слегка подрагивают. Как будто сама жизнь снизошла с небес и поселилась у нее внутри. Она ощущает, как сердце качает жизнь, а не смерть, не безразличие, не тоску, не безнадежный порядок.

И в этот момент в зеркале заднего вида со стороны водителя она замечает какое-то движение.

По противоположной стороне улицы идет мужчина. Он направляется в ее сторону, его фигура то и дело мелькает между припаркованными автомобилями. Идет, обхватив тело руками, как будто ему холодно. По непродуваемому спортивному костюму и бордовой кепке она сразу узнает его.

Он так близко. Она перестает дышать.

Это он.

Время пришло.

Либо – либо. Рай или ад.

Их разделяют всего два фонаря, когда она, наконец, снова поднимает пистолет. Он делает еще несколько шагов.

Все должно быть идеально выверено. Каждый, пусть малейший, шаг.

Открывая дверцу автомобиля, Надя отчетливо видит перед собой маленькую девочку за фортепиано. Перебегая дорогу, слышит, как ангельский детский голос уносится в зловещее ночное небо.

Улица совсем неширокая. Всего пара шагов. Она выхватывает пистолет, смотрит мужчине в глаза, целится.

Он молниеносно исчезает за припаркованной машиной, большим джипом. Она не успела.

Внутри нее нарастает паника. Автомобиль можно обойти либо с одной стороны, либо с другой. Fifty-fifty[3].

Надя решает обойти джип сзади, по часовой стрелке. Она пригибается.

Медленно.

Над ней словно опускается глухое небо. Больше никто не поет. Ощущение, что никто никогда и не пел на Земле. Безмолвие.

Мужчина выскакивает с другой стороны. Тоже по часовой стрелке. Обегает машину. Хватает ее сзади. Выворачивает руку с пистолетом. Теперь ствол с глушителем направлен прямо в низко нависшее небо.

Словно к Богу.

Мужчина выхватывает пистолет из ее руки. Сколько всего вмещает в себя ее беззащитность в этот миг. Свобода – вот было бы верное слово. А вместо этого – фиаско.

Именно так это ощущается.

Надя не смеет дышать, когда мужчина заламывает ей руку за спину и пинками ведет через улицу. Она идет, пошатываясь и согнувшись. Согнувшись навсегда.

Он распахивает задние двери ее белого фургона. Надя видит, как он достает из кармана ветровки стяжные ремни. Когда он затягивает ремни вокруг ее запястий и щиколоток, она понимает, что смерть быстрой не будет.

Он закидывает ее в фургон. Она падает, как кулек, рот ее полуоткрыт, как в немом крике, от дикого ужаса.

Абсолютно безмолвный крик. Она не издает ни звука.

Сквозь маленькие окошки Надя видит, как мужчина направляется к водительскому месту. Вдруг он останавливается. Заметил что-то в нескольких метрах от земли. Он слегка приподнимает бордово-красную кепку. Целится.