Америка выбирает: от Трумэна до Трампа. Президентские выборы в США с 1948 г. Книга 1. Выборы 1948–1956 гг

Далеко не все в киносообществе восприняли подобное положение вещей с энтузиазмом, и целая группа голливудских звезд в ответ создала «Комитет по защите Первой поправки», выступив в защиту свободы слова и свободы мнений в стране от возможных притеснений. В «Комитет Первой поправки» вошли крупные голливудские режиссеры прогрессивных взглядов – Уильям Уайлер и Джон Хьюстон. Также членами Комитета стали настоящие звезды кино: Берт Ланкастер, Грегори Пек, Хэмфри Богарт и его жена Лорен Бэколл, Джин Келли и др. Примечательно, что Комитет был создан в преддверии слушаний в Конгрессе, и потому его члены настаивали на том, что никто не может лишить граждан США их гарантированных Конституцией свобод слова и собраний, а право не давать свидетельств против самих себя гарантирует 5-я Поправка. Из списка «Комитета Томаса» 19 человек сразу отказались свидетельствовать против себя, но 11 из них все же были вызваны в Вашингтон на слушания… в качестве свидетелей. В их числе был всемирно известный немецкий писатель-демократ, гонимый в свое время нацистами, Бертольд Брехт, эмигрировавший в США и работавший в Голливуде сценаристом. Не будучи коммунистом, он все равно посчитал для себя слишком унизительным давать прилюдно показания о личных политических взглядах, и возможно, взглядах своих коллег, а потому вновь эмигрировал – теперь уже из США.

На слушания явились 10 человек из списка, и, ссылаясь на 1-ю и 5-ю Поправки, отказались отвечать на вопрос, состоят ли они теперь, или состояли когда-либо в Коммунистической партии. Председатель Томас в ответ на ссылку свидетелей на 5-ю Поправку, как правило, просто выходил из себя и начинал буквально кричать, требуя ответа и грозя засудить свидетелей за «неуважение к Конгрессу». Последнее было довольно серьезным обстоятельством, грозившим неприятностями, поскольку «неуважение к Конгрессу» было (и остается) уголовным преступлением в США. В итоге те 10 человек, отказавшихся отвечать (а среди них был, например, самый в то время именитый голливудский сценарист Далтон Трамбо), получили официальные обвинения в «неуважении к Конгрессу» и предстали перед судом. Им были вынесены обвинительные приговоры (в основном, по 1–2 года тюрьмы), а имена занесены в «черный список», и студии отказывались работать с «Голливудской десяткой». Ключевую роль тут сыграл президент Американской ассоциации кинокомпаний Эрик Джонстон, ярый антикоммунист, заявивший, что ни один «коммунист не получит работу в Голливуде, поскольку является деструктивной силой». Были приглашены на заседания «Комитета Томаса» и так называемые «дружественные свидетели» – те, кто готов был давать показания и таким образом приводить примеры «коммунистического влияния» в Голливуде. «Дружественными свидетелями» оказались глава Гильдии киноактеров Рональд Рейган, звезда вестернов Джон Уэйн и знаменитый на весь мир мультипликатор Уолт Дисней. Все они так или иначе поддержали расследования «Комитета Томаса», подтвердив, что «коммунисты действительно представляют серьезную угрозу для Голливуда», ничего конкретного, впрочем, при этом не сообщив. 17 ноября Гильдия киноактеров, будучи актерским профсоюзом Голливуда, под влиянием Рейгана обязала всех своих членов не вступать в Компартию США и не сотрудничать с коммунистами на под каким видом…

На этом фоне в конце года опрос соцслужбы Roper показывал, что только 22 % американцев считают работу Конгресса «отличной или хорошей», даже несмотря на попытки Конгресса отстаивать интересы страны во внешней и внутренней политике. Но 52 % респондентов назвали вовсе не «противодействие коммунизму» главной своей тревогой, а инфляцию. Действительно, правительство после катастрофического обвала экономики в 1946 г. смогло стабилизировать положение и замедлить рецессию – ВВП в 1947 г. упал только на 1,1 %, а вот инфляция разогналась со страшной силой до 8,8 %, к тому же не удалось снизить безработицу – она осталась на уровне прежних 3,9 %. Больше всего подорожал бензин – на 16,4 %, продовольствие выросло в цене на 11,3 %, одежда – на 8,2 %, а здравоохранение – на 6,9 %145.

В общем, намного больше, чем коммунизм, волновала тогда американцев экономика и личное потребление. Результаты опросов показывали, что, например, такой лидер Конгресса, как Тафт, и его консервативная, антикоммунистическая повестка имели намного меньше поддержки в обществе, чем он считал сам, еще в начале работы нового состава Конгресса. Та же служба Roper в конце 1946 г. спросила избирателей, думают ли они, что «правительство должно обеспечивать уровень жизни населения». И 72 % ответили положительно. Ровно год спустя, к концу 1947 г., уже 77 % согласились с утверждением, что «было бы хорошо расширить систему соцстрахования на всех, кто имеет работу». Все больше людей поддерживало систему государственного жилищного строительства в федеральных масштабах – 62 %. Большинство опрошенных вообще сказали тогда, что будут голосовать за демократа на предстоящих президентских выборах, – вне зависимости от колебаний рейтинга популярности Трумэна, да и собственно того, кто станет вскоре кандидатом от Демократической партии.

Между тем, Тафт, который шел по популярности среди республиканцев только 3-м или 4-м, в конце года начал собственный национальный тур в качестве кандидата в президенты. Правда, имидж свой могущественный сенатор от Огайо и автор скандального Закона Тафта – Хартли так и не смог выправить. Он всегда предельно откровенно высказывал свои мысли. Он «был человеком, твердо придерживавшимся принципов, в которые он верил, и когда вопрос вставал об этих основополагающих принципах, даже заманчивость Белого дома или возможность нанесения ущерба своей кандидатуре не могли удержать его от откровенного изложения своих взглядов»146.

Больше всего недоброжелатели припоминали сенатору его скандальную речь 6 октября 1946 г., когда он публично выступил против смертного приговора нацистским преступникам на Нюрнбергском трибунале. Тафт тогда пошел против мнения всей остальной Америки – согласно опросам, смертный приговор поддерживало до 90 % граждан США. Но Тафт все же выступил на Конференции Англо-американского наследия в Кэньон-колледже в Огайо. Он назвал свою речь «Равная справедливость по закону». Нюрнбергский трибунал он назвал «судом победителей над побежденными, который не может быть непредубежденным независимо от того, как он связан с формами отправления правосудия».

Он заявил: «Я сомневаюсь, что казнь через повешение тех, кто несмотря на все питаемое к ним презрение, был лидером германского народа, когда-либо отвратит кого бы то ни было от развязывания агрессивной войны, так как никто не начинает агрессивной войны, не рассчитывая победить в ней. Во всем этом решении присутствует дух мстительности, а мстительность редко означает справедливость. Казнь через повешение 11 осужденных лиц ляжет пятном на репутацию Америки, о чем мы будем долго сожалеть». <…>

Многие, очень многие люди возмутились замечаниями Тафта. Те, кто сражался, или чьи родственники участвовали в боях и, возможно, погибли, давая отбор германским агрессорам, отнеслись с негодованием к этим красивым словам, произнесенным политиком, никогда не видевшим сражений. Те, чьими родственниками или бывшими соотечественниками были евреи, поляки, чехи и представители других национальных групп, терроризированных Гитлером и его подручными, были шокированы. <…> Дьюи, ярый соперник Тафта, боровшийся с ним за контроль над партией и за право быть выдвинутым кандидатом в президенты в 1948 году, заявил, что приговор был вполне справедливым. <…> Дьюи заявил: «Над обвиняемыми в Нюрнберге был проведен справедливый всесторонний суд. Никто не может питать какое-либо сочувствие к этим нацистским лидерам, доставившим такие страдания всему миру». <…> Олбен Баркли заявил, что Тафт «никогда не испытывал усиленного биения сердца по поводу толп у общественных кухонь в 1932 году, но его сердце мучительно кровоточит из сочувствия преступником в Нюрнберге». Типичным для реакции демократов на слова Тафта было заявление сенатора Скотта Лукаса из Иллинойса, который назвал речь Тафта «классическим свидетельством того, что у него каша в голове», и предсказал, что это «отзовется бумерангом на его ожиданиях быть выдвинутым кандидатом в президенты»»147.

Еще в сентябре, когда журналисты просили его прокомментировать растущую инфляцию и задали вопрос, что домохозяйки должны будут готовить на обед и ужин, учитывая так радикально возросшие цены на мясо, Тафт вновь, как и в 1946 г., ответил так, что его запомнили после этого надолго: «Все должны сократить свои потребности. Мы должны сократить потребление в стране». Газеты тут же вышли с убийственным для кандидата заголовком: «Тафт призвал: “Меньше ешьте!”»

Но лучше его риторика не стала. В Омахе Тафт говорил о тревогах фермеров и о том, что поддержка государством стоимости их продукции (ценовые субсидии) может быть сокращена до уровня менее 90 % паритета (т. е. базового – по состоянию на 1914 г. – соотношения цен сельхозпродукции и промышленной продукции в США). Такие «обещания» никак не могли понравиться местной фермерской аудитории сенатора. Во время поездки по Калифорнии, в Санта-Крузе и Лос-Анджелесе Тафт пересек черту, прямо заявив, что государство должно радикально сократить расходы, включая все соцпрограммы. В Сиэтле публика просто не стала терпеть эскапады сенатора – часть обозленных демонстрантов пыталась пробраться к его машине, забрасывать ее гнилыми овощами, каждый раз напоминая, что сенатор – один из авторов ненавистного Закона Тафта – Хартли. В конце концов, ему пришлось прервать тур и вернуться в Вашингтон. Но тур прошел не совсем безрезультатно – к концу года рейтинг Тафта среди республиканцев несколько подрос – до 10 %. Обозначилась прочная консолидация вокруг сенатора всего консервативного крыла партии, тогда как либеральным и умеренным республиканцам еще только предстояло выбирать между Дьюи и Стассеном.

Самый конец года прошел под аккомпанемент президентской кампании Уоллеса, который, наконец, официально осмелился выставить свою кандидатуру на предельно либеральной, прогрессивной платформе. Осенью, в октябре, он предпринял весьма рискованный с точки зрения имиджа шаг и вновь посетил Советский Союз – уже как частное лицо. Политик надеялся на личные связи с советскими дипломатическими кругами. В Москве у Уоллеса состоялась довольно примечательная встреча с заместителем Молотова по общим вопросам, зловещим Андреем Вышинским148, в недавнем прошлом генпрокурором и главным обвинителем на «Московских процессах». Беседуя с Уоллесом, Вышинский на вопрос, «является ли борьба между СССР и США борьбой идеологий или социальных экономических систем, ответил, что в первую очередь это борьба систем, но, разумеется, не без участия и идеологий. Но прежде, чем серьезно говорить о борьбе идеологий, необходимо было достичь определенного экономического уровня и военной мощи. Идеологическая борьба, а не разговоры о ней, имела бы первостепенное значение лишь в том случае, если бы опиралась на экономическое равновесие обеих стран. Не располагая реальными возможностями для соревнования с Западом в экономической сфере, советские руководители ограничивались по преимуществу сферой вербальной политики и идеологии.

Вышинский в разговоре с Уоллесом отметил, что тупик в советско-американских отношениях явился результатом неправильной внешней политики «так называемого нового курса Трумэна – Маршалла, которые нарушают имеющиеся между союзниками соглашения, игнорирует Организацию Объединенных Наций и думают строить отношения с СССР не на основе соглашения, договоренности и сотрудничества, а на основе диктата, что не может иметь никакого успеха и что всегда встретит и впредь самое решительное наше сопротивление». Выход же из тупика, с точки зрения замминистра иностранных дел СССР, состоял в честном выполнении принятых на себя обязательств. Однако при этом Вышинский назвал чистым взором и инсинуациями предположение Уоллеса о том, что Москва инструктирует компартии в других государствах»149.

Прогрессивный вызов Уоллеса не мог быть проигнорирован в Белом доме. Главный политический стратег администрации Кларк Клиффорд 19 ноября представил президенту особый политический меморандум – первый настоящий документ будущей кампании Гарри Трумэна150. Общая идея Клиффорда была в том, что президент должен был – в свое время – предстать перед американским народом настоящим преемником Рузвельта, собственно «новым Рузвельтом», достойным продолжателем наследия «Нового курса», в первую очередь, конечно же, в социальной политике ФДР! Так, в своем меморандуме Клиффорд подчеркивал: президент «должен быть президентом всех американцев, а не только лидером своей партии», «широкие массы избирателей редко, если вообще рассматривают его в роли главы государства или политика, ответственного за решение наших национальных проблем». Демократическая партия, согласно мысли Клиффорда, нуждалась в укреплении, потому что представляла собой на тот момент «несчастливый союз консерваторов Южных штатов, прогрессистов Западных штатов и рабочих крупных городов Севера». А потому одно из центральных мест в предстоящей кампании должны были занять проблемы экономики, где позиции Белого дома были на тот момент уязвимы, прежде всего, слева и в первую очередь – со стороны прогрессистов Уоллеса, за которыми стояли, по мысли Клиффорда, коммунисты! Клиффорд призвал сосредоточиться на привлечении голосов интеллигенции и значительной части левых – ибо тогда это была основа поддержки Уоллеса. Потом нужно было нанести сокрушительный удар уже по Республиканской партии.

Клиффорд писал: «Люди, окружающие Уоллеса, мотивируется идеологией Коммунистической партии. И главным апостолом Кремля, который определяет эту идеологию, по-прежнему является Карл Маркс. Марксисты исходят из того, что капиталистическая экономика содержит в самой себе семена своего собственного разрушения, что она должна неизбежно погибнуть в результате депрессии и коллапса. Но эта жесткая идеология не исключает и установки на то, что там, где и когда это возможно, партия должна всемерно способствовать ускорению этого процесса. Москва достаточно хорошо осведомлена о тонкостях американской политики для того, чтобы понять, что республиканская администрация окажется достаточно реакционной и твердолобой и неспособной предпринять такие государственные шаги, которые необходимы для стимулирования развития капиталистической экономики в кризисные времена»151.

Потому и была рождена концепция о том, что если республиканцы вдруг придут к власти в Вашингтоне, они вновь вызовут Великую депрессию, следовательно – нужно было не дать им победить на предстоящих выборах. Этот тезис потом будет одним из главных во всех предвыборных речах президента.

Тем временем 29 декабря 1947 г. из радиостудии в Нью-Йорке Генри Уоллес обратился к американцам с большой программной речью. В ней он критиковал истеблишмент, критиковал президента, защищал свое особое ви́дение американской роли в мире, вновь отсылая к своей речи 1942 г. о «веке простого человека» и объясняя, почему он создает свою Прогрессивную партию, а не выдвигается от демократов, к коим ранее сам же и принадлежал:

«В течение последних 15 месяцев я исколесил всю страну, с севера на юг и с востока на запад, разговаривал с полумиллионом человек на митингах под открытым небом, и с тысячами людей – на встречах в залах. Я работаю и буду продолжать работать во имя мира и безопасности.

Сегодня повсюду в Соединенных Штатах – среди фермеров, рабочих, мелких предпринимателей, мужчин и женщин разных профессий я вижу растерянность, неуверенность и страх. Люди не спрашивают: «Будет ли новая война?» Но они спрашивают: «Когда будет война?»

Повсюду я вижу, что люди тратят так много на еду и аренду жилья, что уже не могут позволить себе привычные услуги врача и стоматолога. Они не спрашивают: «Будет ли еще одна депрессия?» Они спрашивают: «Когда начнется настоящая депрессия?»

Мир и изобилие очень много значат для меня, и я сказал уже на дюжине пресс-конференций и во многих своих выступлениях, когда меня спрашивали о новой третьей партии: «Если Демократическая партия по-прежнему будет партией войны и депрессии, то новая партия даст людям шанс проголосовать за процветание и мир».

Тем, кто приходил ко мне с вопросом об условиях моей поддержки нынешней демократической администрации, я отвечал: «Пусть администрация откажется от военного призыва и избавится от поджигателей с Уолл-стрит, которые ведут нас к войне».

Я настаивал на том, чтобы демократическая администрация обуздала постоянно растущую власть и прибыль монополий и предприняла конкретные шаги для сохранения уровня жизни американского народа. Я требовал, чтобы демократическая администрация прекратила свои атаки на гражданские свободы американцев. В своих выступлениях на Севере и на Юге, на митингах против сегрегации, я изложил простую истину, что сегрегации и дискриминации любого рода нет места в Америке.

Мои условия для поддержки демократов хорошо известны.

Своими действиями и, наконец, своими словами они сказали: «Генри Уоллес, мы приветствуем вашу поддержку, но мы не изменим нашу политику».

Отвечая мне, руководство Демократической партии также ответило и миллионам американцев, которые требуют права голосовать за мир и процветание. Таким образом, руководство Демократической партии лишило американский народ его законной возможности выбирать между прогрессом и реакцией в 1948 г.

Что касается Республиканской партии, то там надежды нет – как это давно выяснили Джордж Норрис, Фиорелло Ла Гуардия и Уэнделл Уилки152.

Когда старые партии гниют, люди имеют право быть услышанными с помощью новой партии. Они отстаивали это право, когда Демократическая партия была основана Джефферсоном в борьбе против Федералистской партии войны и привилегий. Они снова добились победы, когда родилась Республиканская партия Линкольна. Народ должен снова получить возможность распорядиться своими голосами в 1948 г.

Равнодушные либералы, сидящие на двух стульях, говорят: «Зачем выбрасывать свой голос на ветер?» Я же отвечаю: «Голоса за новую партию в 1948 г. будут самыми ценными голосами, которое вы когда-либо отдавали на выборах или когда-либо отдадите!»

Чем больше будет голосов за мир в 1948 г., тем яснее мир узнает, что Соединенные Штаты не поддерживают реакционную двухпартийную политику войны, которая состоит в том, чтобы поделить мир на два вооруженных лагеря и сделать неизбежным день, когда американские солдаты будут лежать в своих арктических защитных костюмах в русском снегу.

Между Трумэном и республиканцами нет настоящей борьбы. Обе эти стороны выступают за политику, которая открывает дверь к войне в нашей жизни и гарантирует войну нашим детям.

Перестаньте обманывать себя, говоря: «Мне это не нравится, но я собираюсь голосовать за меньшее из двух зол».

Вместо того чтобы выбирать из этих зол, смело выходите, встаньте прямо и во весь голос прокричите – так громко, чтобы вас мог услышать весь остальной мир:

«Мы голосуем за мир и безопасность для себя и наших детей. Мы боремся за настоящий американизм на выборах 1948 г. Мы боремся за свободу слова и свободу собраний. Мы боремся за прекращение расовой дискриминации. Мы боремся за более низкие цены. Мы боремся за свободные профсоюзы, за рабочие места и за дома, в которых мы можем достойно жить».

Мы только что прошли через праздничные дни (имеются в виду Рождественские каникулы – Д.О.), когда каждая радиостанция и каждая церковь вещали радостные гимны о мире. Каждый год в это время сердца американского народа полны искренней доброй воли ко всему человечеству. Мы добрые, мирные люди.

Но выходные праздничные дни быстро проходят, и одним из первых пунктов повестки дня нового Конгресса является всеобщая воинская повинность153. Я говорю, что первой политической целью прогрессистов является добиться поражения этого законопроекта, который мобилизует наших 18-летних мальчиков в армию и будет стоить нации 2 млрд долл. в год.

Всеобщий призыв в армию является первым решающим шагом на пути к фашизму.

Мы будем бороться с этим законопроектом до конца, как и со всеми конгрессменами, которые проголосуют за него!

Американцы из прессы узнаю́т, что платят фантастические средства на военные авантюры в Греции, Турции, Китае – и миллиарды на вооружение здесь, дома.

Но постепенно до нас доходит, что эти газетные заголовки проявляются в нашей повседневной жизни… в продуктовом магазине, когда мы платим 1 доллар за фунт масла, 95 центов за яйца и 90 центов за мясо.

Мы внезапно осознаем, что нельзя заставить всех людей в мире готовиться к следующей войне, не заплатив за это в своей повседневной жизни – меньшим количеством еды, одежды и жилья. Подготовка к войне приносит рекордную прибыль крупному бизнесу, но лишь ложное процветание для людей – ведь их покупательская способность уменьшается с ростом цен, а их потребности не исчезают, и они обременены новыми долгами.

Да, прибыль корпораций теперь втрое выше, чем в 1939 г., но каждая семья платит за нашу военную политику в продуктовом магазине.

Новая партия должна отстаивать позитивную мирную программу изобилия и безопасности, а не дефицита и войны. Мы можем предотвратить депрессию и войну, если мы обеспечим мир только таким же всеобъемлющим образом, каким мы разжигаем войну.

Я лично был за гуманитарные аспекты «Плана Маршалла» задолго до того, как он был объявлен. Поскольку я видел послевоенную потребность в помощи людям, меня обвинили в том, что я хотел «кварту молока для каждого готтентота».

Я настаивал на помощи Греции, вопреки оппозиции администрации, еще за 8 месяцев до объявления «Доктрины Трумэна». Но я боролся и буду продолжать бороться против таких программ, которые дают людям оружие, когда они хотят плугов.

Я борюсь с «Доктриной Трумэна» и «Планом Маршалла» в их нынешнем виде, потому что они делят Европу на два враждебных лагеря. Те, кого мы покупаем политически нашей едой, скоро нас покинут. Они отплатят нам монетой временной благодарности, а затем обратятся к ненависти к нам, потому что наша политика разрушает их свободу.

Мы восстанавливаем Западную Европу и Германию через агентства США, а не агентства ООН, потому что мы хотим ограничить Россию. Мы ведем себя так же, как Франция и Англия после предыдущей мировой войны (то есть Первой мировой – Д.О.), и конечный результат будет таким же – растерянность, депрессия и война.

Этого просто не должно произойти. Работа ради мира, процветания и прогресса сто́ит бесконечно меньше, чем работа по разжиганию войны.

Мы, кто верит в это, тут же названы «инструментами русского влияния» и «коммунистами». Но пусть торговцы страхом не искажают правды и не скрывают сути проблемы, а называют вещи своими именами. Мы – не за Россию, и мы не за коммунизм, но мы осуждаем методы гитлеризма, когда мы видим их на своей собственной земле, и мы осуждаем людей, которые участвуют в подобной травле оппозиции как «врагов человеческого рода», людей, которые предпочли бы скорее развязать Третью мировую войну, чем приложить подлинные усилия для достижения мирного решения разногласий.

Я хочу прояснить одну вещь и для России, и для Соединенных Штатов: мир требует реального взаимопонимания между нашими народами. Россия может выиграть от мира столько же, сколько Соединенные Штаты, и так же, как мы здесь боремся против распространителей ненависти и лжи против России, ее лидеры могут внести большой вклад, сдерживая тех экстремистов, которые пытаются расширить пропасть между нашими странами, двумя великими державами.

Я настаиваю на том, чтобы Соединенные Штаты были в полной безопасности до тех пор, пока не будет достигнут реальный мир между ними и Россией, и пока не появятся международные полицейские силы, более сильные, чем армия любой нации, включая Россию и Соединенные Штаты.

Я категорически против любого империализма или экспансионизма, спонсируемого Британией, Россией или Соединенными Штатами, и призываю Россию, а также Соединенные Штаты объективно и без каких-либо ограничений взглянуть на все наши разногласия, на предрассудки, которые породили ненависть с обеих сторон.

Мир нуждается в конференции Организации Объединенных Наций по разоружению, чтобы навсегда избавить человечество от угрозы не только атомных бомб, но и всех других видов оружия массового уничтожения.

Так случилось, что все предки моей матери и 3/4 предков моего отца приехали в эту страну еще до Американской революции, и я люблю американизм, меня учили уважению к нему в школе в Айове, еще полвека назад.

Этот американизм был предан после Первой мировой войны силами, олицетворяемыми монополистическим капитализмом, «желтой журналистикой» и расовым фанатизмом. Сегодня существует бо́льшая угроза, чем когда-либо прежде. Мы теряем друзей, разрушаем наши основные свободы и создаем себе врагов в то время, когда цена неудачи – полное уничтожение.