Седьмой круг

– Она была не в состоянии говорить. Купер похвастался. И что нам теперь с ней делать? Девчонке нужен доктор.

– А шлюхи, которые путешествуют с нами, не сгодятся? Они же женщины, знают, что нужно делать, когда клиент перегнул палку.

– Один клиент, а не десять человек.

– Так мало? – скривившись, Ричард в притворном удивлении приподнял брови. Роберт смотрел на него, не скрывая осуждения.

– Я не узнаю тебя, Мельбурн, – сказал он, осуждающе качая головой.

– А это и не я. Больше нет Ричарда Мельбурна, благородного рыцаря в сверкающих доспехах.

С этими словами, граф развернулся, и отправился в шатер.

– А если сучка сдохнет, Роберт, спрошу с тебя, – бросил он ему напоследок.

Выругавшись, мужчина посмотрел на несчастную девушку, чей силуэт едва вырисовывался под одеялом. Его поражала сила духа хрупкой женщины. Перенести такой ужас, не пролив ни единой слезинки и сопротивляясь до самого конца. Он осторожно откинул край покрывала, чтобы посмотреть на ее лицо. Пара безжизненных бледно-голубых глаз смотрела прямо на него. Сначала Роберт испугался, решив, что она мертва, но потом заметил, как она сжала пересохшие окровавленные губы. Ее били по лицу, потому что она кусала своих насильников. В изможденной грязной, покрытой синяками и абсолютно голой девушке с трудом можно было узнать вчерашнюю красавицу с надменным взглядом. Волосы скатались в грязный колтун, лицо опухло от побоев.

– Жива? – проглотив образовавшийся в горле комок, спросил Роберт Холл. Девушка едва заметно кивнула. – Пить хочешь? – и снова короткий кивок.

Роберт поднялся, испытывая огромное облегчение. Похоже, девушка не из слабого десятка, и выкарабкается. Он пошел в палатку, где спали женщины. Разбудив самую старую из них, Марису Брут, он шепотом велел ей идти с ним, прихватив воды, вина и чистую одежду.

Роберт отвернулся, пока старая шлюха стирала с тела Элизабет Невилл кровь и грязь, и одевала ее. Ни одного стона, ни одного звука не донеслось до его слуха, а только причитания Марисы, потрясенной тем, что сделали с девушкой мужчины. Элизабет одели в серое платье из грубой ткани, на ноги надели стоптанные ботинки и накрыли плащом. Свернувшись калачиком, она не моргая, смотрела на тлеющие угли, губы ее были плотно сжаты.

– Как она? – спросил Роберт у Марисы, когда она закончила. Вода в ковше, из которого женщина обмывала Элизабет, окрасилась в красный цвет.

– Плохо, но жить будет. Не двинулась бы умом. Странная она какая-то. Ни шелохнётся, ни заплачет, – ответила Мариса. – Не знаю, как вы ее повезете.

– Это не твоя забота. Возвращайся и отдыхай. Скоро выезжаем.

Глава 3

Весна. Замок Мельбурн.

– В чем дело, Роберт? – опрокинув на стол кубок с вином, закричал граф Мельбурн, резко поднимаясь на ноги. Огромное количество алкоголя дало о себе знать, и Ричард пошатнулся, вновь упав в массивное дубовое кресло. Запустив пальцы во всклоченные черные волосы, он тряхнул головой, пытаясь справиться с приступами тошноты и головокружения.

– Черт побери, это всего лишь девица, – хрипло проговорил он. – И вы целый месяц не можете мне ее достать, – Мельбурн бросил на друга полный ярости взгляд.

– Милорд, Прадхо хорошо охраняется. После пропажи дочери, Томас направил в замок внушительную армию, а граф Нортумберленд разослал своих шпионов по всему Пограничью. Перси сделает все, чтобы разыскать свою дочь. И я слышал, что он сам собирается прибыть в Прадхо. Он уверен, что Элизабет похитили разбойники с целью выкупа. Было бы неразумно сунуться сейчас в замок. Мы недостаточно сильны, чтобы противостоять Нортумберлендам. Если похитить сейчас Беатрис Флетчер, мы можем пустить их по нашему следу. Неужели вы хотите пойти войной на столь могущественный клан, милорд? И ради чего? Алекс Флетчер не спешит потребовать свою жену обратно, если, вообще, догадывается, что она у нас. А к вашей мести Томас Перси и его брат не имеют никакого отношения. И, если Флетчер не спешит сообщить своему тестю о личной вражде с вашим сиятельством, то и нам не стоит высовываться.

– К черту твои разглагольствования, – подняв руку оборвал собеседника граф Мельбурн. – Я не успокоюсь, пока не истреблю всех, кто имеет хоть какое-то отношение к подонку Ридсдейлу. Я даю вам срок – один месяц. И, если, к истечению этого срока вы не достанете мне девицу Флетчер, я соберу армию и пойду походом на Прадхо.

– Как вам будет угодно, милорд, – не скрывая неодобрения, кивнул Роберт Холл.

Его проницательный взгляд скользнул по мятой, распахнутой на груди рубашке графа, он явно ходил в ней не первый день, а, судя по спящим прямо за столом собутыльникам, которые выглядели не лучше Мельбурна, пьянка не прекращалась с тех пор, как сэр Роберт Холл и несколько воинов тайно покинули замок под покровом темноты, а, следовательно, Ричард не просыхал последние четыре дня. Неудивительно, что от него разит, словно от бочки с забродившим вином.

Роберта не на шутку тревожило состояние графа. После беспощадной чудовищной расправы над жителями замка, учиненной бароном Ридсдейлом, Ричард совсем потерял голову. Конечно, причины были, и очень веские. И Роберт тоже многое потерял в одночасье, но, когда каждый день имеешь дело со смертью, смотришь ей в лицо, споришь с ней, пытаешься обхитрить, начинаешь привыкать к ее присутствию, как бы дико это не звучало, и к тому, что смерть всегда умнее и всегда впереди. Окунув свои руки по локоть в кровь врагов, а иногда и невинных жертв, Роберт чувствовал себя глухим, очерствевшим. Он был твердо уверен, что Флетчеру нужно отомстить, и только месть освободит их души от боли утраты, но, не теряя при этом головы, без риска проиграть самим в неравной схватке. Ричард же был ослеплен яростью. Он был готов броситься на любого, кто не согласен с ним, он даже внешне переменился. Прежде всегда уравновешенное красивое лицо с чувственной улыбкой, которая кружила голову многим женщинам, приобрело звериное дикое выражение, а сардоническая усмешка, иногда кривившая губы графа, только усиливала впечатление. Граф перестал следить за собой, он не мылся неделями, беспробудно пил и засыпал, где придется и с кем придется, забросил хозяйство, и никого не принимал, даже держателей его земель, которые ежемесячно приносили ренту. Роберт сам был крупным арендатором Мельбурна, но пока его друг детства и соратник пребывал в состоянии безумия, он принял все тяготы управления поместьями графа на себя. Сборы налогов с крестьян и наместников, обеспечение продуктами обитателей замка, оборона границ графства и многое-многое другое легло на плечи Роберта Холла, но Ричард не только не проявлял благодарности, но еще и выливал на друга свою ядовитую ярость и бешеную злобу. Если бы Роберт верил в одержимость демонами, то мог бы предположить, что полгода назад в графа Мельбурна вселился целый легион злых духов.

– Я прикажу слугам убрать здесь, – спокойно сказал Роберт, отрывая кусок остывшей курицы, но, так и не осмелившись его съесть. Кто знает, как давно здесь не убирали. Из-за вспышек бешенства, которые порой совершенно внезапно накатывали на Ричарда, даже слуги сторонились его, и старались не попадаться на глаза.

– Давай, Ричард, вставай, – Роберт протянул руку другу. – Я провожу тебя в спальню, прикажу девушкам принести ванну и приготовить чистое белье, чтобы ты мог помыться… – Холл взглянул на впалые щеки графа, покрытые щетиной. – И побриться тебе не помешает, если ты не собираешься отпустить бороду.

Ричард усмехнулся и отрицательно мотнул головой, в мутных глазах промелькнуло человеческое выражение.

– Ты прав, Роберт, я должен взять себя в руки. И пусть эти бездельники, – он окинул взглядом спящих за столом приятелей, – убираются ко всем чертям. Мне все надоели.

– Вот и правильно, – Роберт помог графу выйти из-за стола и повел его прочь из загаженного, дурно пахнущего зала. – Я позабочусь обо всем, Ричард. Тебе нужно отдохнуть. Я больше всего на свете хочу, чтобы твоя светлая голова, наконец, вернулась.

– Как наши дела в Ридсдейле? – неожиданно спросил граф на пороге своих покоев. Роберт усадил его на высокую, королевских размеров кровать.

– Пока наши позиции сильнее. Флетчер посылает армию за армией, много наших воинов гибнет, но мы держим оборону. До меня дошли слухи, что Ридсдейл побывал в Чипчейзе и потом отправился в Дарем. Боюсь, что он снова готовиться к военному походу.

– А что там?

– Это владения Элизабет. Чипчейз – укрепленный замок с большой армией, в Дареме богатые поместья. Думаю, он решил использовать приданое своей супруги в военных целях, причем, против нас.

– Черт, я совсем про нее забыл. Но ты зря волнуешься. Пока Элизабет у нас, он не сможет использовать ее владения, деньги и все остальное, – Ричард откинулся на подушки, и устало прикрыл глаза. – Что с ней? Ты говорил, что она при смерти?

– Лихорадка, которую девушка подцепила по дороге в Мельбурн, отступила. Она почти месяц пролежала в бреду, пришлось доктора позвать. Никто не думал, что она выживет. Даже Луиза ухаживала за ней.

– Моя сестра совсем ума лишилась? – Ричард резко поднялся. – Она не должна пачкать свои руки об эту падаль.

– Милорд! Я думаю, с Элизабет достаточно. От нее и так осталась одна тень.

– А я хочу, чтобы, вообще, ничего не осталось. Как ты можешь сострадать? Вспомни....

– Да, помню я все…– оборвал его Роберт. – Просто не знаю, что еще ты можешь с ней сделать?

– О, у меня богатая фантазия, – сардоническая улыбка, так знакомая Роберту, исказила резкие черты лица графа Мельбурна.

– Я хочу, чтобы ты очнулся, и посмотрел на ситуацию трезвыми глазами. Девчонка ни в чем не виновата. И после всего, что произошло, у нее такая воля к жизни....

– Ненависть – вот что дает нам силы для выживания, мой дорогой друг. Я никогда и не думал, что есть что-то еще. Что под градом стрел, может быть, меня берегли молитвы той, кого я любил, но не смог защитить. Ничего не было. Нет никакой святости в любви, она не способна спасти, она убивает, разрывает душу. Ненависть честнее, и от нее всегда знаешь, чего ожидать.

– Ричард…– даже у сурового воина дрогнуло сердце, когда он заглянул, в полные неизмеримой боли, глаза. – Ты должен смириться. Мы все кого-то потеряли в тот ужасный день. Мы достанем Алекса Флетчера, и будем убивать медленно и изощренно, а потом скормим кишки собакам. Но ты должен понять сейчас, что даже его смерть, какой бы чудовищной она не была, не вернет нам тех, кого мы любили.

– Я это знаю, Роберт. Просто не могу иначе.

Элизабет лежала на жестком матрасе, набитом соломой. Она не чувствовала, как жесткая ткань и торчащие из нее мелкие частицы высушенной травы царапают кожу, не чувствовала она и болезненных укусов блох, и отвратительного запаха, пропитавшего маленькую коморку, в которую ее бросили, когда привезли в замок, и пронзительного холода, и топота крыс где-то совсем рядом. Ни голода, ни жажды. Даже боли не было. Сначала девушка думала, что со временем это состояние полной бесчувственности пройдет, а, когда пришел жар, удушающий испепеляющий душу и тело жар, он испепелил остатки той, что когда-то умела смеяться и плакать.

Элизабет, так долго оберегаемая отцом и тетками, избалованная, взбалмошная, непоседливая, своенравная и эгоистичная до абсурда, та самая Элизабет, еще недавно наивно полагающая, что Бог создал этот мир, чтобы она могла прийти и наслаждаться им, Элизабет, никогда, даже в полном одиночестве и темноте не допускающая мыслей о смерти, о боли, об унижении и жесткости, которые могут существовать в ее прекрасном мире, теперь Элизабет знала, что смерть все-таки есть. И она прошла через нее, сохранив телесную оболочку, сохранив свою память, в которой до мельчайших подробностей отражались события последнего месяца, стоило ей закрыть глаза. Она пыталась понять, заглянуть в себя, чтобы найти выход или хотя бы по-женски разреветься. Но нет. Ее глаза были сухи, сердце словно закрылось в каменном мешке, и она совсем себя не жалела. В ее венах, разливаясь по ослабевшему измученному оскверненному телу, пульсировала, казалось, вовсе не кровь, а жгучая придающая ей сил ненависть. Они думают, что сломали ее. Изнеженную избалованную девушку, слабую и безвольную. Но Элизабет Невилл не такая. Никогда не была такой. Нет ничего, что нельзя пережить. И пусть прошлая жизнь для нее – теперь лишь болезненные воспоминая о рае, она отомстит тем, кто вырвал ее из мира счастья и удовольствия. Пока она дышит, пока ее сердце стучит в груди, она будет драться, и неважно, сколько еще раз ее придется проиграть в неравной битве, она не умрет побежденной и смирившейся.

Никогда. Никогда. Никогда.

Глаза Элизабет выхватили из темноты одинокое пламя свечи, которая стояла на полуразвалившемся сундуке в углы захламленной комнаты. Свеча сильно коптила и отвратительно пахла. Лучше полная темнота. В последнее время именно ночь стала для девушки любимым временем суток. Ночью ее никто не тревожил, никто не мешал думать и учиться ненавидеть еще сильнее, еще яростнее, чем вчера. Она села и спустила ноги на ледяной каменный пол, сквозняк обжег голые ступни, но девушка ничего не заметила. Когда душа мертва, тело тоже перестает чувствовать. Наклонившись вперед, Элизабет задула свечу, и снова легла на свое неудобное ложе. За все время, пока она находилась в замке своего мучителя, девушка ни разу не вспомнила о благоухающих шелковых простынях, о мягкой перине и белоснежном надушенном белье, она стерла из своей памяти все, что связывало ее с леди Элизабет Невилл. Она родилась снова. Первый день ее жизни в аду начался со встречи с графом Мельбурном.

Луиза вошла в комнату пленницы на рассвете. И, как всегда, холодный озноб прошелся по ее спине, когда она встретила ледяной ничего не выражающий взгляд почти прозрачных голубых глаз. Луизе Чарлтон иногда казалось, что пленница никогда не спит. Ее неподвижные жуткие глаза были открыты даже, когда охваченная лихорадкой, она металась в бреду. Несмотря на то, что Элизабет Невилл пугала ее своей молчаливой неподвижностью, Луиза приходила в эту комнату каждое утро, чтобы принести завтрак. Элизабет почти ничего не ела и совсем мало двигалась. Ее жесты были скупы, она постоянно молчала и просто смотрела перед собой, но словно сквозь, словно была где-то в другом месте, еще более ужасном, чем это.

– Ты должна лучше питаться, чтобы поправиться, – выдавила из себя Луиза, когда Элизабет отвернулась от поставленного на покосившийся стол подноса. – Я принесла немного. Молоко и хлеб.

Ответом девушке послужила тишина. Вздохнув, Луиза подошла ближе. Она положила на кровать пленницы серое платье из грубого материала, белый передник и чепец на завязках.

– Это все, что я могла достать. Тебе нужно начать вставать. Ты можешь. Я знаю, – каждое слово давалось Луизе с трудом, потому что она не была уверена, что ее слушают или слышат. – Элизабет, я хочу, чтобы ты знала – я не держу на тебя зла. Ты не догадывалась, кто я.

– А кто ты? – наконец, произнесла девушка, повернув голову, и пронзив Луизу своими ледяными глазами. Высокомерное выражение никак не вязалось с жалким видом Элизабет Невилл. И Луизе стало неловко в своем красивом шёлковом нежно-бирюзовом платье, расшитом серебром и украшенном драгоценными камнями, а темно-синяя бархатная накидка, отороченная мехом, вдруг начала душить. Бриллианты в ушах оттянули мочки, а жемчуг, вплетенный в волосы, стал неимоверно тяжелым. Все, что происходило, было неправильно и не справедливо к ним обеим. Но Луиза ничем не могла сейчас помочь несчастной девушке. Да, и что-то в ее глазах говорило, что ей эта помощь не нужна.

– Я Луиза Чарлтон, сестра графа Мельбурна. Больше я ничего не могу тебе сказать, и никто не скажет. Ричард так решил. Я не знала, что с тобой поступят так жестоко. Мне очень жаль. Я думала, что ты нужна ему, чтобы выманить Флетчера.

– Мне все равно. Ты не должна мне ничего объяснять, – бесстрастно ответила Элизабет.

– И все же, я хотела сказать, – Луиза сжала на груди маленькие ладошки в белых кружевных перчатках. – Элизабет, я пришла попросить тебя, дать совет. Пожалуйста, не спорь с ним, делай, все, что он скажет. Это сложно, но, если ты хочешь жить, ты покоришься.

– Или? – пленница надменно вскинула бровь. – Что-то может быть еще хуже?

– Может, – утвердительно кивнула Луиза. – Побои, темница, пытки и то, что ты уже пережила.

– Я не боюсь, – Элизабет скривила губы в усмешке. – Я не встану на колени, чтобы вы не делали. Я знаю, что мой отец и муж найдут меня, и тогда я буду смотреть, как все вы корчитесь от боли.

Луиза побледнела, и отвела глаза, не выдержав полный ненависти взгляд Элизабет Невилл.

– Как знаешь. Я просто предупредила, – холодно ответила Луиза Чарлтон, поджав губы. – А сейчас ты оденешь одежду, которую я тебе принесла, и пойдешь на кухню. Сегодня твой первый рабочий день. Радуйся, что Ричард не направил тебя прислуживать тебя за столом в тронном зале, где пируют мужчины, с которыми ты уже имела несчастье познакомиться довольно близко.

– Передай его сиятельству мои благодарности. Он – сама доброта, – с презрением бросила Элизабет, пропитав ядом каждое слово.

Но когда дверь за Луизой закрылось, от бравады и храбрости Элизабет Невилл не осталось и следа. Она страшилась покидать пределы своей коморки. И больше всего девушка боялась встретить кого-то из тех, кто надругался над ней. Суровая реальность повернулась к ней лицом, безобразным и отталкивающим. Она представления не имела, чем занимаются на кухне, и уже заранее была готова к тому, что у нее ничего не выйдет. Она все сделает для того, чтобы не вышло. Уж лучше темница, чем прислуживать семейке Мельбурна.

И все же Лиз надела платье, которое было ей велико на размер, подвязав его передником, расчесала волосы и, заплетя в косу, спрятала под чепчик. Ей было безразлично, как она выглядит в этом ужасном одеянии. Свое отражение в зеркале девушка в последний раз видела в семейном поместье Ньюборн. Одевшись, Элизабет села на кровать, уверенно решив, что сама никуда не пойдет. Спустя час или больше в комнату без стука заявилась молоденькая служанка в таком же одеянии, что и Лиз. Девушка смотрела на Элизабет свысока.

– Ты должна пойти со мной на кухню, – громко сказала она. – Там полно работы, хватит прохлаждаться. Разве тебе не сказали, что с сегодняшнего ты прислуживаешь повару?

– Я не знала, где кухня, – спокойно ответила Лиз, иронично разглядывая обнаглевшую служанку. Конечно, сейчас у них одинаковые права, но Элизабет знала, причину подобного отношения к себе. Лиз была уверена все в замке в курсе, кто она такая. Какая радость для черни поизмываться над аристократкой. Леди служит на кухне, да об этом можно только мечтать. Хотя Мельбурн сказал – она больше не леди.

– Пойдем, – Элизабет резко встала на ноги. Болезнь и недоедание дали о себе знать резко вспышкой головокружения. Девушка переборола тошноту, подкатившую к горлу. Сейчас не время быть слабой. Башмаки из грубой кожи были ей велики, и она постоянно запиналась, продвигаясь по коридору, вслед за служанкой.

Повар не понравился ей с первого взгляда. Необъятный жирный боров с лоснящейся рожей и узкими красными от чрезмерного возлияния глазками. От вида фартука, покрытого масляными пятнами, ее снова замутило. На кухне было жарко, дым стоял столбом над котлами с едой. Десятки людей суетливо бегали по маленькому душному помещение взад-вперед.

– Будешь выносить помои, и мыть полы, – заявил повар, взглянув на ее прищуренными поросячьими глазками. – Называй меня месье Дюваль. Как звать тебя, я сам решу. Слив для помоев находится в стене, два пролета по лестнице вниз. Придется побегать, но все мы тут не бездельничать пришли. Не будешь справляться, не будешь есть. Все ясно?

– Да, месье Дюваль, – глядя ему прямо в глаза, сказала Элизабет. Больше всего ей хотелось надеть ведро с помоями, предупредительно поставленной перед ней, прямо на огромную голову повара.

Несмотря на то, что ведро было очень тяжелым и воняло просто ужасно, Элизабет шла, не согнув спины, плечи ее были расправлены, голова поднята кверху.... И она почти справилась, но споткнувшись на лестнице, упала и разлила отвратительно месиво из ведра…

Какое-то время девушка почти с отчаяньем смотрела на растекающуюся по лестнице вонючую лужу. Во всем виноваты неудобные башмаки. Она не станет убирать эту мерзость. Ни за что!

– К черту! Зачем я, вообще, пошла! – выругалась Элизабет. На самом деле она знала, зачем. Она боялась, что слова Луизы Чарлтон окажутся пророческими и ее отправят в зал, где трапезничает граф и его вассалы, а она этого совсем не хотела.

Резко развернувшись, Элизабет Невилл уверенным шагом отправился обратно, в свою коморку. Понимая бессмысленность своих действий, девушка подперла дверь массивным стулом, и села на кровать. В комнате не было окон, и царила полная темнота, но она не зажгла свечу.

Прошло совсем немного времени, как в комнату начали ломиться. Сначала просто стучали, а потом принялись пинать, выкрикивая ругательства и угрозы. Элизабет не реагировала. Закрыв уши руками и зажмурив глаза, она считала про себя до десяти. Остановилась на восьми, когда дверь выломали. В комнату вошел мужчина с подсвечником в руке, пытаясь найти в темноте маленькую фигурку Элизабет. Девушка встала, и вздернув подбородок, даже не вздрогнула, узнав сломавшего дверь человека. Он был первым. Мельбурн звал его Купером. Мужчина зловеще улыбнулся, показывая неровные гнилые зубы.

– Здравствуй, сладенькая. Снова буянишь? Мне стоит преподать тебе еще один урок, раз ты не усвоила предыдущий, – почти пропел он противным елейным голоском. Элизабет не отшатнулась и не отступила. Ее холодные спокойные глаза смотрели на нее с презрением.

– Только попробуй, и перегрызу тебе сонную артерию, – уверенно сказала она.

Где-то в районе двери раздались смешки. Купер пришел не один. А это уже хуже.

– Значит, мне придется надеть на тебя намордник, связать и хорошенько отстегать по белой тощей заднице. А она у тебя очень тощая.

– Не успела отрастить, извини, – покачала головой Элизабет.

– Твоему длинному языку следует найти достойное применение, – лицо Купера, совещенное пламенем свечей, приняло зловещее выражение.

– Я буду слизывать им твою кровь, когда перережу тебе глотку, – прошипела Элизабет.

Размахнувшись, Купер ударил ее по щеке. Пощечина была ощутимой, но не свалила девушку с ног. Только знакомый до боли металлический привкус появился во рту. Ублюдок разбил ей губы.

– Что за шум? – раздался властный мужской голос. Элизабет автоматически взглянула в сторону, откуда он доносился. Могучая фигура графа Мельбурна заполонила весь проход. Прищурив глаза, он пытался рассмотреть участников разыгравшейся сцены. Купер немного остыл, а его приятели рассыпались по сторонам. За дверью. В комнате едва хватало места троим.

Синие глаза Мельбурна почернели, когда он узнал Элизабет. Но узнал он ее не сразу.

– Почему она здесь, а не на кухне? – грубо спросил он, обращаясь к Куперу. В голосе его звенел металл.

– Я пришел, чтобы задать нашей прекрасной гостье тот же вопрос, – усмехнулся Купер. – Но она не открывала дверь, и подперла ее стулом, пришлось сломать. Видите ли, милорд, Дюваль сообщил, что леди Элизабет не только сбежала от исполнения наложенных на нее обязанностей, но и умудрилась пролить помои на лестнице, и не убрала за собой.

– Это так? – тяжелый пронзительный взгляд остановился на ней. Элизабет затаила дыхание. Она не знала, как поведет себя этот человек, если его можно так назвать. Она не боялась его, но снова подвергаться насилию совсем не хотелось. Однако, предчувствие подсказывало, что этот этап пройден, и дальше изобретательный порочный ум графа приберег для нее совсем другие испытания.

– Это так, – стараясь не выдать своего волнения кивнула Элизабет, быстрым движением стирая кровь с разбитой губы.

– Ты отказываешь работать на кухне? – обескураживающе спокойным голосом, поинтересовался Мельбурн.

– Если я пленница, посадите меня в темницу, – храбро глядя в ненавистное лицо, заявила Лиз. – Я не стану выливать вашу грязь. Можете делать, что хотите. Я не подчинюсь. Ни одному приказу, милорд. Ни одному.

– Хорошо, – Мельбурн оскалил зубы в усмешке. И развернувшись, пошел к двери. Элизабет в недоумении смотрела на его спину. – На площадь ее, привязать к столбу и дать десять плетей. Пусть повисит до завтрашнего утра без воды и еды, а потом приведете ко мне, – обратился он к темной фигуре, стоявшей слева от входа в каморку. – Завтра ты передумаешь, – обернувшись, он бросил на нее уверенный взгляд.

– Черта с два. Хоть режьте.

– Нужно будет – порежем, – Мельбурн широко улыбнулся и исчез из поля зрения. – Купер, ты со мной, – донеслось до нее уже из коридора.

– Ну, вот, – с притворным сожалением вздохнул Купер. – Опять наше свидание откладывается.

Когда два лакея графа вытащили ее на улицу, девушка чуть не ослепла от солнечного света. Оказывается, лето давно закончилось, миновала осень, и наступила зима. Боже, как же долго она здесь? Элизабет не чувствовала страха. Прищурив слезящиеся глаза, она увидела высыпавших на площадь зевак. Здесь были и солдаты, и крестьяне, и даже маленькие дети. Похоже сегодня их ждало особенное зрелище.