скачать книгу бесплатно
Мы с Нилом навострили уши,
Спросил я робко: «Кто же ты?»
«А я тут местная русалка».
Шагами смерил я помост:
«Ах вот как! Предъявите хвост.
Прицеплена у вас мочалка?»
«Хвост предъявить мне не вопрос.
Хвост предъявить совсем не жалко.
Я мигом». И на глубину
Ушла, и пруд застыл в тиши,
В сон погрузились камыши.
Ушла, с собой забрав волну,
И снова боле ни души,
И долго так. Всплывай же, ну…
Как не было, иль это сон?
А вдруг она уже у дна
Лежит и в ил погружена?
Коряги, лом со всех сторон,
Ей помощь срочная нужна…
Но нет. Она брала разгон.
Пруд разорвало сонмом брызг.
И брызги вод, и брызги света!
Русалка устремилась ввысь.
Не сыщут слов уста поэта!
Дельфин такого пируэта
Не сделает. Каков изыск!
Лес, очарованный, проснулся!
Однако… Завершён кульбит,
На ветви девушка сидит,
Мне позволяет прикоснуться.
Я хвост потрогал. Он блестит
И во всюда умеет гнуться.
И чешуя, и плавники —
Всё как у рыбы. И водица
По телу гибкому струится
На деревянные мостки.
А в остальном краса-девица.
Мне кровь ударила в виски.
«Поэт, оставь мои бока,
Мне, право, от смущенья жарко…
Уж Нил твой понял: я – русалка.
Нет, вы видали чудака?!
Укрыл бы лучше полушалком
Мне грудь и плечи хоть слегка.
Конечно, ты не взял платка,
Но дай же мне хоть что-нибудь,
Любую тряпочку на грудь,
Я возвращу, дай на пока».
И уж пытается стянуть
Футболку гибкая рука[1 - Из большей части народных рассказов, русалки не имели одежды, ходили нагими и без головного убора, но при случае были бы рады одеться. Одетых русалок чаще всего видят в рваных сарафанах. Способ, которым русалки добывают себе одежду, поэтически описывается в восточнославянских песнях: У ворот берёза зелена стояла, на той на берёзе русалка сидела, веткою махала; рубахи просила: «Девки-молодухи, дайте мне рубаху: хоть худым-худеньку, да белым-беленьку!»].
«Да на ж, возьми, да без умолку
Не тарахти, надень наряд,
Пусть на тебя все поглядят.
А вот возьми ещё бейсболку».
«Меня увидит парочка щурят,
Для них в нарядах мало толку.
Мы людям не тревожим взгляды,
Мы в параллели, мы – тот свет…
Ах! Что за душка ты, поэт!
Такого не носила кряду…
Да я не помню, сколько лет.
С тех пор, как выпила я яду.
Я помню, как деревней всей
Меня уж было откачали,
Но края не было печали,
Я с головою меж ветвей
Нырнула, люди закричали…
Куда там… Уж и сорок дней
Прошло, и сорок сороков —
Моя душа не улетала,
Но вот русалкою я стала,
Прохладный пруд – теперь мой кров.
Из камыша постель соткала
На дне, где каменный альков
Из валунов давно сложился.
Пришли два чёртика, рогаты,
Чертовки, с ними бесенята,
И старый водяной явился.
Все развесёлые ребята.
Мой друг, что на другой женился,
Меня коварно обольстив
И опозорив пред народом,
Однажды утро пред восходом,
Встречал в трактире. Прокутив
Всё с оголтелым, пьяным сбродом,
Вон вышел, но с собою прихватив
Двух размалёванных блудниц,
Что были из моих подружек,
Из двух русалок-лоскотушек[2 - Лоскотухи – русалки, души девушек, умерших зимою, весною или летом. В полях они «залоскачивают» (защекочивают) насмерть парней и девушек. Самое верное средство, чтобы русалки отвадились, – полынь, «трава окаянная». Уходя после Троицына дня в лес, следует непременно брать эту траву с собою. Русалка – девка любопытная, непременно подбежит и спросит:– Что у тебя в руках: полынь или петрушка?– Полынь, – следует ответить.– Брось её под тын! – громко выкрикнет она и побежит мимо, и тут-то надо успеть бросить эту траву в глаза русалке: никогда она тебя больше не тронет.Если же ответить: «Петрушка», – то русалка с криком: «Ах ты моя душка!» – набросится на человека и примется щекотать до тех пор, пока он не упадёт бездыханным.].
Сквозь поволоку их ресниц,
Чуть жив от смеси бормотушек,
Не видел лиц и небылиц
Дурацких их не понимал,
«Полынь, – они его спросили, —
Или петрушка?» Тут Василий
Глазами хлопал да икал,
В глазах-то чёртики кружили,
И приговор он подписал
Себе, когда сказал: «Петрушка».
Они же ну его ласкать,
А после стали щекотать,
Да до смерти: «Ты наша душка».
Ну а с собою забирать
Не захотели, ведь полушка,
Да без рубля, его душа.
К чертям её препроводили.
Те и того не заплатили.
Воспоминанья вороша,
Всплакнётся иногда меж лилий,
Да тьфу! Не стоят и гроша
Все эти страсти, я-то знаю,
Ведь из-за ерунды, ей-ей,
Я вечность в обществе чертей
В пруду покорно коротаю
Да маюсь от тоски своей…
Смотрю я, пудель твой зевает,
Попасть домой скорей мечтает.
Что ж, разговоры с полурыбой
Навряд его увлечь могли бы.
К тому ж он пьянство осуждает.
Не хочет шляться с забулдыгой.
Когда ж ночлег, уж он не знает.
Свернулся бедненький у пня».
«Вы что, с собакой сговорились?
Хоть ты не упрекай меня, —
Ответил я, – уж сделай милость.
Не пили мы, а просто обсудили
Последнее. Я про себя
Немного другу рассказал».
Она: «О том, как ты влюбился?»
Последний хмель мой испарился.
«Как за газетами скакал?
И как потом ты очутился,
В её усадьбе, где снискал
Расположение родных,
Где, словно юноша робея,
Готовил речь свою, не смея
Благословления у них
Спросить на брак с «чудесной феей»,
Но наконец в словах простых
Негаданно нашёл решенье…»
«Да как же ты?..» Я обомлел.
Я, верно, сделался как мел.
Застыв в немом оцепененье,
Я совершенно протрезвел.
А ей смешно: «Оставь волненья.
Мы слышим лучше вас, поэт,
И я подслушала невольно.
Мне шёпота вполне довольно.
Да, мы другие, мы «тот свет»,
Мы проникаем к вам подпольно,
Вы, к сожалению, к нам – нет».
«И часто вы у нас гостите?»
«Что до меня, то вовсе нет.
Мне ваша суета сует
Без интереса. Вы влачите
Своё житьё, мой мир согрет
Не космоса лучом, поймите.
Утробное тепло Земли
Нас греет, любит и хранит.
Так кто же Землю защитит,
Когда напасти к нам пришли?
Ведь ты поможешь мне, пиит.
Глухим остаться можно ли
Перед бедой? Беда идёт
Одна на всех, пред ней немеет
Весь наш народ и каменеет
В предчувствии, но что грядёт,
Увы, понять он не умеет
И помощи твоей лишь ждёт.
Ты разберёшься, что к чему,
