Выживальщик

Артем поморщился, затем уточнил: – И прям все-все теперь, как один, как говорится, в едином порыве?

– Нет конечно! Кто-то по-прежнему думает, что самый умный: может на общих собраниях гривой кивать, а под шумок тырить то, что, по его мнению, ничье. А есть уникумы, до которых вообще, похоже, не доходит. Что поделать, дефекты воспитания! Пришлось прибегнуть к непопулярным мерам.

– Вот как?

– А как ты хотел? Думаешь, мы здесь будем смотреть, как кто-то из-за своих капризов ставит под угрозу выживание большинства? Нашлись тут шестеро из золотой молодежи на каникулах: четыре великовозрастных балбеса с двумя подружками.

– И что с ними сделали? Убили? – Светка округлила глаза.

– Да по-хорошему надо было…

– Леший, ну не начинай. Нет, зачем же. Вывели на границу городка и пинка под зад. Пусть тешат свою блажь где угодно и перед кем угодно. Если найдут таковых. А в городок им появляться заказано.

– А если наплюют на запреты? Они же, как ты говоришь, отмороженные? Что сделаешь?

– Если нам попадутся, так это им повезет. Потому как есть среди жителей и такие, которые не прочь с ними повстречаться. Вот тогда будут у ребят проблемы.

– А куда же им идти?

– Куда хотят.

– Но это же негуманно!

– Негуманно подставлять всех. Чем жизнь этих мажоров ценнее жизни матерей с детьми на руках?

Светка, видимо, хотела еще что-то возразить, но не нашлась. Дальше шли молча.

Штаб располагался в местной мэрии – здании еще советской постройки из силикатного кирпича, с высоким крыльцом, призванным изображать трибуну перед небольшой площадью. На входе – вахтер, похоже, еще со времен «до». Кивнул Сталкеру и Лешему как знакомым.

– Эти со мной. Где Равилич, не знаешь?

– В сто восемнадцатой был.

Сто восемнадцатой оказалась большая комната метров шестьдесят-семьдесят квадратных, с большим овальным столом посередине, по стенам ватманские листы, исчерченные схемами и таблицами, несколько досок для рисования маркером, большая карта города.

– Дима, твою мать, ты что, не догоняешь? У нас просто некого поставить на эту задачу!

– Блин, это, кажется, вы со своим узколобым подходом ничего не догоняете. Если сейчас мы не наладим контакт с деревенскими, завтра это может быть в десять, нет, в сто раз сложнее! А когда вы наконец-то признаете, что Ильясов был, как всегда, прав, придете ко мне каяться: «Дима, мы бараны!», момент уже будет упущен!

Рядом со столом несколько человек о чем-то спорили, надрывая голосовые связки, но появление новых лиц заставило их прерваться.

– Извините, что отвлекаю. Равилич, можно тебя?

Один из спорщиков бросил взгляд на вошедших, задержал его на Артёме, секунду-другую всматривался. И, раскинув руки и широко улыбаясь, пошел навстречу.

– Ба! Знакомые лица! Земляк, какими судьбами?

Секундное замешательство сменилось удивленным узнаванием. Ну точно! Те же очки в тонкой золотой оправе, короткая стрижка ежиком, темно-синяя рубашка, расстегнутая до середины груди. К Артёму шагал давешний пожилой крепыш, с которым он общался еще в городе. Он-то как здесь?

– Так вы знакомы?

– Формально да, – крепыш обнял Артёма. Тому показалось, что попал в тиски, давешний знакомый оказался крепким не только на вид. – Виделись и даже общались. Хотя познакомиться так и не удалось.

Он протянул руку:

– Дмитрий Равильевич, можно по имени. Сталкер со своими просто Равиличем кличут.

Артём представился.

– Так, мужики, – Дмитрий обратился к недавним собеседникам, – давайте прервемся. Иначе мы ни до чего не договоримся. Покурим, подышим, да и вообще надо бы подвигаться, а то с утра не прерывались. Лады? А я как раз с человеком пообщаюсь.

* * *

– Куришь?

Артём покачал головой. Он стоял, облокотившись спиной на парапет крыльца, сложив на груди руки и смотрел на супругу. Та находилась неподалеку. Ей, конечно, предложили присесть и кофе, но она наотрез отказалась отдаляться от мужа. В итоге сидела в уголке обширного крыльца на стульчике, которой вытащил все тот же Леший, и обнимала обеими лапками большую кружку кофе.

– Правильно делаешь! Я тоже.

Крепыш прошелся взад-вперед, сделал несколько наклонов, пояснил:

– Представляешь, второй день говорильни, размяться некогда.

Облокотился рядом на парапет и заговорил, глядя то ли на площадку перед зданием мэрии, то ли на весь городок:

– А ведь мне рекомендовали уехать. Последний раз совсем недавно, приблизительно за неделю до всего. Отказался. Что мне делать за бугром, кроме как на пляже валяться? Моя родина здесь. М-да.

– А мы должны были улететь в отпуск. У нас и билеты куплены. Сейчас иногда жалею, ну почему я не взял отпуск на пару-тройку дней раньше.

– Да? – Равилич посмотрел на него внимательным взглядом. Потом опять вернулся к созерцанию окрестностей. – Знаешь, что меня удивляет во всей этой истории? Почему мы оказались не готовы? Сейчас все кажется таким очевидным. Все события последних дней, да что там – месяцев – просто кричали о том, что ситуация не может разрешиться сама собой, что нужно ждать чего-то… страшного.

– Помпеи и Геркуланум, – подала голос Света, – двадцатые числа августа, семьдесят девятого года. Тоже, наверно, косились на Везувий: ведь не мог он взорваться вот так вот сразу, без признаков надвигающегося извержения. С другой стороны, сколько было спекуляций на тему конца света? Самый ближний – две тысячи четырнадцатый.

– А вам, барышня, не отказать в уме, – Равилич показал ей большой палец вверх и повернулся к Артёму. – Ну что ж, Сталкер мне сказал, вы зашли к нам за информацией. У меня была возможность немного к тебе присмотреться, да и за случай в «Авроре» мы, по большому счету, должны. Так что инфой поделимся.

– Я, со своей стороны, готов рассказать все, что знаю о ситуации.

– Скорее всего, все, что ты мне можешь рассказать, я и так знаю. Ну разве что расскажешь мне, что в лесу между городом и нами пошли грибы. – Собеседник наконец взглянул на Артёма, улыбнулся. – Удивлен? Да чему тут удивляться! Весточки из Города к нам поступают регулярно. Вы же явно тащились пешком через лес. Не знаю, какие из вас ходоки, но наверняка не меньше дня топали. Ведь так?

Артёму оставалось только согласиться:

– Да, ушли в ночь после того, как виделись крайний раз. От утра не ждал ничего хорошего.

– Вот как?

– Не прельщает работа за пайку на непонятных мне людей.

– А что непонятного в Гаврилове? Он-то действует как раз в очень понятных рамках. Так, как его учили. В этом сила армии: пока мы, гражданские, будем метаться, вопрошая, что же нам делать; собирать собрания и ждать, пока найдутся сумасшедшие, готовые тащить на себе весь этот груз, – у них есть штатное расписание и устав, отработанные на ученьях действия и дисциплина. Может, их действия будут и не самыми подходящими для какой-то конкретной ситуации, но они будут. А это в тысячу раз лучше, чем бездействие и паника.

– Может, и так, только я там оказался не нужен. Представляете? Такая амеба, как мой соседушка, все достоинство которого служба в армии, нужен. А я, полжизни готовившийся к подобным ситуациям, нет! – Артём даже задохнулся от обиды.

– Понятно, – понимающе улыбнулся собеседник, хлопнул его по плечу. – Пойми, это не плохо и не хорошо, это данность армейского подхода. Твой сосед, раз прошел срочную, знает, что такое субординация и дисциплина. И оказавшись опять в армейской среде, не будет умничать, задавать вопросы и обсуждать приказы. Он их будет выполнять, возможно, спустя рукава. Но для армии это зло известное, методы борьбы с ленью там отработаны столетиями. А вот умник, который вместо исполнения приказа начнет мыслить самостоятельно и делать по-своему, он даже опасен!

– Чем же? Тем, что вместо идиотского приказа сделал так, как было лучше?

– Хм… – На несколько секунд собеседник задумался. – Вот представь, идет корабль. В каюте лазарет, люди, которые задыхаются и даже могут умереть, если не глотнут свежего морского воздуха. По трансляции поступает команда капитана – закрыть иллюминаторы! Но некто, хорошо разбирающийся в медицине, говорит: приказ – идиотский или даже преступный! Мы можем потерять этих людей. Нельзя закрывать иллюминаторы! И делает по-своему! Вот только он не видит, что идет волна, а иллюминаторы расположены слишком низко, и их захлестнет. Он не знает, что корабль перегружен, имеет плохую устойчивость и даже немного воды на один борт способно его перевернуть!

– Ну так капитан должен просто объяснить, по той же трансляции. Конечно, если открытый иллюминатор может привести к гибели всего корабля, ни один здравомыслящий человек не откажется его закрыть. Тем более несколько минут без свежего воздуха никого не убьют, это точно.

– Не убьют? Ладно, наверно, неудачный пример. В конце концов, я не силен в медицине, я же для примера! Важно другое: в иной ситуации вдаваться в объяснения – упустить время. А не объяснишь, обязательно найдется умник, который скажет: ну что за ерунда, подумаешь, сколько там успеет влиться в маленькое окошко?! Зато военнослужащий рассуждать не будет – старший приказал закрыть, значит, надо закрыть, а не рассусоливать!

– Да что я, дебил, что ли? Не понимаю, что значит выполнение приказа в экстремальной ситуации? У нас тоже, между прочим, бывало, когда один командует, остальные выполняют, а все претензии потом.

– Возможно. Но у тебя же на лбу не написано: «я не дебил, команды исполняю, в сложных ситуациях не умничаю». Вот поэтому проще взять людей, возможно, не таких умелых и сообразительных, как ты, но понятных и прогнозируемых. А как их отобрать? По формальному признаку – служил-не служил.

– Вот и я говорю, не по пути мне с военными. Не подхожу им по этому самому формальному признаку.

Собеседник посмотрел на Артёма долгим внимательным взглядом:

– Ну а с нами? По пути? Нам-то ты как раз подходишь.

– С кем это «с вами»?

– С теми, кто хочет выжить сам и сохранить жизни другим людям. Правда, вот беда, – Равилич развел руками, – нет у нас под рукой массы дисциплинированных исполнителей. Да и с недисциплинированными тоже напряженка.

– А как же ваши волонтеры?

– Ты про Сталкера и его команду? Их шестеро всего. Да, с ними повезло, не часто в наше время встретишь людей, готовых безвозмездно помогать другим. Я так понял, вы пересекались в прошлой жизни?

Артём покачал головой:

– Честно говоря, я о таких и не слышал. Всегда считал, что волонтерство – это какое-то жульничество. Ну кто в наше время бесплатно во всякие экологические пикеты пойдет? Кто их кормить будет?

– Плохо ты людей знаешь. Не скажу за активистов-экологов, наши из ДПСО, – увидел удивленно вскинутые брови, – добровольный поисково-спасательный отряд. Парни до всей этой задницы в свои выходные, за свои бабки занимались поиском пропавших людей. Просто потому, что у ментов со спасателями ресурсов на все не хватает. А теперь так же добровольно, не прося ничего взамен, берут на себя самую неблагодарную работу. Просто потому, что кто-то ее должен делать. А работы ты не представляешь сколько! Мы говорили про то, что неплохо бы знать заранее. Так вот, знал бы заранее…

– Уехал бы, – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Артём.

– А вот и не угадал! Не уехал! Ни фига! Людей бы нужных постарался спасти. Они наша главная ценность, а не склад с продуктами или медициной.

– Люди, – выдохнул Артём, – это точно, не те люди погибли, не те…

Перед глазами опять встали Влад с Верой, Муха, Толян с Катей, хотя, может, последние трое еще живы. Потом почему-то вспомнился Родионыч и сразу же, без перехода, – штурмующая «Звездный» толпа и перекошенное лицо соседа во время последней встречи. Захотелось сплюнуть, но удержался, продолжил уже другим тоном:

– Ну и скажите, зачем спасать все это стадо? Да, это люди, но… – пауза затянулась, Артём никак не мог подобрать слова.

– Стоит ли спасать всех? – продолжил за него Дмитрий. – Ты не оригинален. Порой и мне хочется плюнуть на все, сказать – да живите как хотите, только потом не плачьте. Знаешь, почему не делаю? Потому что один я, как бы ни был подготовлен, не выживу. И даже небольшой группой таких же, как я, – не выживем.

Он невесело рассмеялся:

– О-о! Вижу скепсис вперемешку с презрением! Думаешь, слабаки? Не то, что ты? Давай я тебе кое-что поясню. Ты из так называемых выживальщиков. Идешь ты, скорее всего, к какому-нибудь выкопанному в лесу бункеру, с запасами гречки и тушенки, в котором, как в подводной лодке, надеешься пережить тяжелые времена… – Ильясов расхохотался, потом еще раз хлопнул Артёма по плечу. – Думаешь, я сейчас начну выпытывать, где твой бункер? Успокойся, на фиг он мне не сдался! Ну, допустим, у тебя там годовой запас жратвы. Фиг с ним, парень ты основательный, скажем так – на десять лет. На двоих. А теперь сам считай: то, что вам двоим на десять лет, двадцать человек съедят за год. Так? А для двухсот? Сколько? Месяц? Ну ладно, пусть чуть больше. А теперь сам считай: у меня народу без малого девять тысяч человек, им твоих запасов – один раз перекусить, и все. Все! Понимаешь? Так что твой бункер интересен будет только тебе да всяким отщепенцам.

Равилич опять прошелся взад-вперед по крыльцу.

– Ты пойми, парень, наступившие времена – это не надвигающийся шторм, который можно переждать на глубине, а потом всплыть к той же обстановке, что и до погружения. И я даже не про то, что жизнь меняется и когда твои запасы гречки подойдут к концу, интегрироваться в какой-то коллектив вам все равно придется. Давай поглядим на более простые примеры. Вот у тебя, как говорит Сталкер, неплохая подготовка в области первой помощи. Может, даже какая-то медицинская специальность есть.

Артём покачал головой:

– Нету.

– Ну, понятно, впрочем, не важно. Я вижу, ты не один, с тобой девушка, – Равилич кивнул в направлении Светки.

– Жена.

– Тем более. А скажи мне, выживальщик, ты не только с ранениями и переломами можешь справиться, ты и роды принять сумеешь?

– Что?

– Что «что»? Это жизнь.

– Ну так рожали же бабы раньше, и без всяких акушеров, – нашелся Артём и покосился на Светку. Та вроде не реагировала, может, не слушала.

– Рожали. А какая при этом смертность была, в курсе? Ты готов оказаться в статистике не в той графе? – Равилич продолжал втаптывать самолюбие парня. – Ты ловко останавливаешь кровотечения на конечностях, а внутриматочное сможешь? Молчишь… Или с ребенком что. Ты педиатрию хорошо знаешь? Я уж не спрашиваю, что будешь делать, если твоя девушка поранится и сепсис пойдет. Или ты ногу сломаешь. Или кто-то из вас глазом на ветку напорется. Или клещ укусит… Да мало ли что?

Равилич замолчал, давая возможность переварить услышанное.

– За те восемь лет, что я хожу в походы, а это отнюдь не простые прогулки выходного дня, бывали разные ситуации. Но ничего – живой до сих пор, – прозвучало это скорее как оправдание, впрочем, Артём и сам почувствовал.

– Оставайся, Артём. Нам вменяемые специалисты позарез нужны. У меня подавляющее большинство людей или продавцы различных мастей и категорий, или водители, токари и тому подобное – то, что еще долго будет не нужно. Нам же сейчас нужны люди вроде тебя. А я в долгу не останусь. Поверь, сейчас это важно. Знаешь, что Гаврилов ввел продуктовые пайки?

– К тому все и шло.

– А то, что иждивенческий паек на уровне прожиточного минимума по калоражу? И не надо так на меня смотреть – это путь, который и нас ждет, ибо еды катастрофически не хватает. Конечно, у нас тут садовые участки под боком, и в следующем году будем засаживать любой клочок обработанной земли. Но это только будущий год, а впереди зима и еду придется распределять! И конечно, придется выбирать: либо всем еле ноги таскать от голода, либо кормить наиболее ценных членов общества. Но тогда остальных оставить за чертой. Вот ты спас Рустама. А знаешь, кто это? Он биолог, последнее время от безысходности выращивал грибы в подвале и был на дух никому не нужен. А сейчас он моя надежда! И я лучше от себя кусок оторву, но он должен выжить. Ибо тогда выживут все остальные.

– А от меня вам какая польза? Я не биолог, не агротехник, я даже картошку последний раз в далеком детстве сажал. И работал простым старшим смены в логистическом распредцентре, командовал грузчиками.

– Иваньковский эрцэ? – заинтересованно спросил Равилич. – Знаю такой, знаю. Человек сто в смене, наверно, было?

– Сто двадцать четыре, это по штату. А так, конечно, кто-то всегда не выходил.

– Понятно. Карщики, комплектовщики, приемщики, кладовщики – все у тебя?

– Ну да, отвечал за всю смену.

Равилич снова хлопнул Артёма по плечу:

– По армейским меркам на роту тянет. А если брать количество служб – батальонный уровень. И Гаврилов просмотрел такого спеца! То, что людьми руководить умеешь, это по «Авроре» было понятно. И первой помощи обучен. А еще, наверно, в лесу хорошо ориентируешься и вообще не пропадешь?

Артём в очередной раз пожал плечами: дескать, ну и что?

– Жена, конечно же, тебе под стать?

– Не, что вы, – откликнулась Света, – Тёма пытался меня брать в лес, но мне в городе привычнее.

– А вы, барышня, чем занимались?

– Я учителем музыки работала.

– Вот как? Я подумал, истории.

– Это так, почти хобби. Замещала иногда историчку.

– Так это же замечательно! – Равилич расплылся в улыбке. – У нас школьный сезон на носу, а в нашей школе большинство учителей, как назло, в отпуска поразъехались, и с концами. Теперь их кем-то заменять надо!

– Какая на фиг школа? – потрясенный Артём выкатил глаза на собеседника. – Ты ж сам только что говорил: на носу голод и непонятно, кто зиму переживет! Ты же собрался пайки резать…

Равилич прищурился:

– А скажи-ка мне, выживальщик, у тебя есть мечта?

– Что?

– Мечта. О чем ты мечтаешь, засыпая?

– Да… ни о чем таком. Я хочу выжить в этом бедламе. А еще у меня есть она, – кивнул Артём на Светку, – и она должна жить.

– Достойно, – покивал Равилич, – по-мужски. А знаешь, о чем я мечтаю? Я тоже хочу выжить и вытащить жителей этого городка. Но есть еще кое-что. Я мечтаю, что и через два-три поколения люди будут цитировать Пушкина и Достоевского, знать о Суворове и Александре Невском, а не только уметь сажать картошку и отличать съедобный гриб от несъедобного.

Артём задумался. Затем спросил:

– Скажите, Дмитрий Равилич, а какой в этом толк, если завтра сюда прикатит на своих бэтээрах Гаврилов и отберет все, что вы здесь навыращиваете?

– Не отрицаю, такой вариант возможен. Но только возможен. А вот если сейчас не озаботиться производством еды и постановкой в стойло всех этих свободно мыслящих индивидуальностей, то завтра эти неповторимые личности перетопчут друг друга за ведро картошки, и никакой Гаврилов или еще кто нужен не будет. Нам уже сегодня нужно жить.

Артём молчал. Равилич выдержал паузу и продолжил:

– Этот городок – моя родина. Я здесь родился, вырос, начинал свой бизнес. Потом, конечно, подался в большой город, там все же возможностей больше. Но тогда, послушав этого коменданта, я вернулся домой, сел на велик и уже ночью был здесь. Потому что обойдется капитан Гаврилов без младшего сержанта Ильясова. А вот мой городок без меня может и не обойтись.

Над крылечком опять повисла тишина. Оба ждали, что скажет собеседник, пауза затягивалась. Наконец Ильясов повернулся лицом к городу, хлопнул рукой по перилам:

– Ладно, выживальщик, поступим так: сейчас ты отправляешься в свой бункер, живешь там с супругой неделю, месяц, год… В общем – сколько влезет. Пока не завоешь на луну оттого, что заняться нечем, что все твои навыки, полученные за многие годы, не к чему применить. Я думаю, что больше месяца не выдержишь, а может, меньше. И вот тогда приходи. Поверь – не обидим. Будет что есть, будет где жить. Будет медобслуживание, все будет. А еще я дам тебе то, что нужнее всего, – чувство нужности. Ах, да! Если будет нужна помощь, любая, тоже приходи. Мы не бросим.

Деревня

Где-то в стороне хлопнул выстрел. Артём присел и настороженно замер, обратившись в слух. Сердце на миг замерло, а потом рвануло с места в карьер, как хороший спринтер. Покосился на Светку, та повторила все в точности. Пару мгновений ничего не происходило, только птичье пение как обрезало. Один ветер продолжал шуметь листвой. Успела мелькнуть робкая надежда – показалось. Не показалось: откуда-то справа резанул женский крик.

Рука сама нащупала цевье, ремень аккуратно сполз с плеча. Под аккомпанемент бухающего в висках пульса поднялся на напружиненных ногах, оружие наизготовку, в голове вакуум. Повернулся к жене, зачем-то показал ей прижатый к губам палец. Можно подумать, она и сама не понимает. Стараясь ступать как можно тише, двинулся в направлении шума. Крадучись преодолел метров сто пятьдесят, аккуратно отвел стволом раскидистую ветку какого-то густого кустарника, и глазам предстала картина.

На небольшом прогальчике среди леса друг напротив друга две группы людей. Слева сбились в кучку два парня и две девушки. Яркие цветные банданы и кепки, мембранные куртки и рюкзаки из синтетики. Девчонки, обнявшись, давились слезами, опасливо поглядывая на вторую группу. Парни стояли в международной позе сдающихся в плен, подняв руки, в каком-то офигевании выкатив глаза себе под ноги. Там, в невысокой лесной траве, ничком лежало тело их товарища, над которым заходилась криком еще одна девушка. Именно этот надрывный, отчаянный плач послужил звуковым маяком, приведшим Артёма к полянке.

Группа напротив представляла из себя столь колоритное сборище, что не будь событий последних дней, Артём поискал бы взглядом киношников с аппаратурой во главе с капризным режиссером. Чуть впереди дед: брезентовая куртка с капюшоном, темные штаны, заправленные в кирзачи, и окладистая с проседью борода. Дополняла картину направленная на туристов двустволка, которую дед небрежно держал у бедра. У правого плеча, но на полшага позади, стоял его точный клон, лет на двадцать моложе да борода поменьше и пока что черная. В отличие от деда, губы сжаты в нитку, настороженный прищур, приклад упирается в плечо, а ствол нервно рыщет по сторонам.

Позади – бабка, тетка, как назвать? – женщина, не старуха, но и не молоденькая. Темный платок, из-под такой же брезентовой куртки длинная черная юбка. За руку с трудом удерживает вихрастого подростка. Пацаненка напряжение момента явно не коснулось, и он активно порывался на свободу.

– Смотрите, робя, Федька оклемается, мы рожи-то ваши ему предъявим. Не дай господь, узнает в вас тех, кто его отходил, не сносить вам тогда голов.

– Ты-ты че, дед, я же тебе рус-ским языком говорю, т-туристы мы, вчера еще у К-Козловской балки б-были. Дался нам ваш огород, у нас с-с-сублиматов еще на неделю! – заикаясь и не сводя взгляда со своего убитого товарища, говорил один из парней.

– Неделя кончится, а жрать-то всем надо.

– Погоди, Митяй, может, и не они, – подала голос тетка.

– Че это не они? Федька сказывал, тех тоже шестеро было.

– Там вроде две девки было, – басовито подал голос дедов клон.

– Федька мог и ошибиться в темноте.

– Дед, да как тебе д-доказать, не видели мы никакого вашего Федьки, мы неделю от станции Б-Балково идем. Я б тебе трек на навигаторе показал, но он почему-то т-три дня спутники не ловит.

Мысли в голове помчались наперегонки с пульсом. Ясно одно – ребята простые туристы, в походе больше недели, про катастрофу ни слухом ни духом. Шли себе в настроении самом благостном – погода радует, конец маршрута не за горами: от Балково, станции по другой ветке железки, до их города десять дней неспешного хода, тропа нахоженная. И тут им повстречались эти… Кстати, дед что-то говорил про шестерых, из которых две девушки. Смутная догадка мелькнула в памяти. И что делать? Бежать к деду с криками: «Подождите, я вам все сейчас объясню!»? Дед, похоже, сначала стреляет и только потом включает мозг.

В глубине сознания внутренний умник начал загибать пальцы: «У тебя в магазине десять патронов с крупной картечью – это раз. Во-вторых, у них две двустволки, у клона один ствол, скорее всего, разряжен. Первым выстрелом ты по-любому одного выключаешь, остается один с двустволкой против твоей самозарядки». Все так, вот только… стрелять по живым людям, которые тебе еще ничего не сделали? А может, туристы сами виноваты? А может, они первые напали, а эти деревенские защищались? И еще ладно дед со вторым мужиком, но тетка и пацан! С ними-то что дальше делать?!

А может так: руки вверх, бросай оружие? И что потом? Даже если бросят, не пальнут дуплетом на голос и не залягут, что потом?!

Чтоб не затекли плечи, Артём осторожно перехватил «Сайгу» поудобнее, и в этот момент из-за края поля зрения в ствол вцепилась рука и потянула ружье книзу. Да с такой силой, что чуть не вывернула из ладоней. Он на секунду опешил от неожиданности, каким-то чудом подавив испуганный возглас. Растерянный взгляд пробежал по руке, плечу и уперся в широко распахнутые глаза. Лишь миг спустя сознание охватило картину целиком: рядом стояла Светка, мертвой хваткой вцепившись в оружие, и в каком-то молчаливом припадке трясла головой. Нет, не трясла – быстро-быстро мотала ею в стороны, а широко распахнутые глаза молча кричали: «Нет! Не надо!».