Черно-белое кино

– Что такое ауфтакт? —звучал вопрос и я заранее сжималась на своём стуле у инструмента.

В ответе должен был прозвучать буквально перевод части слова "ауф" – в, на, перед.

Но студенческий ребёнок этого не знал.

Счастливо улыбаясь легкому вопросу, ответчик начинал рассказывать суть явления СВОИМИ СЛОВАМИ ПО-РУССКИ…

Но вновь натыкался на вопрос:

– Что такое АУФТАКТ??

Над студентом начинали сгущаться тучи.

Запинаясь, на всякий случай меняя слова местами, новобранец дирижирования повторял ещё раз то, чему его учили до вуза.

-ЧТО ТАКОЕ АУФТАКТ?!?!?! – гремел на весь кабинет гром.

На декана было страшно смотреть.

Багровея и трудно дыша, сурово нахмурившись и меча взглядом молнии, он, из последних сил сдерживаясь, повторял злосчастный вопрос.

Студент неслышно начинал оползать по стеночке и больше всего желал провалиться сквозь землю или телепортироваться на другой конец города.

Всё это время я жалась на своём стуле, не в силах помочь несчастному. Или несчастной.

Наконец на предельном фортиссимо раздавался правильный ответ:

– Ауф!! В!!! На!!!! Перед!!!!!!

Гром внезапно утихал и громовержец усталым жестом отсылал студента на временную передышку.

По разнообразию эмоций и состояний такой урок ничуть не уступал Шекспировским страстям.

Старшаки, кстати, на тот же вопрос, не моргнув глазом, сообщали точный перевод, и декан лишь удовлетворённо кивал в ответ.

А потом лет через пятнадцать мы с школьным хором приехали на конкурс.

Подкравшись к залу, дабы оценить возможное время ожидания, мы с хормейстером увидели на сцене взрослый хор, а перед хором нисколько не изменившийся, абсолютно непотопляемый, Владимир Михайлович вещал о нашем городе, о патриотизме, о России и русской душе, и уже было показались гнилушки…

Таким родным, тёплым, давно забытым и давно не слышанным пахнуло от этого монолога!

Когда мы допели и наш хор уходил со сцены, я, удивляясь своей наглости, подошла к столу жюри и расцеловала своего декана.

В следующий раз я увидела его на параде 9 мая.

Подтянутый, красивый, во фраке, Владимир Михайлович дирижировал объединённым хором.

На площади было полно артистов, хореографы танцевали, показывались картины войны, ехали телеги и боевые машины, стелился дым…

Внезапно в какой-то момент главный дирижёр развернулся и пошёл через площадь, сквозь строй танцоров, удачно огибавших его своими линиями, сквозь дым, сквозь артистов к Оперному, дирижируя всем этим действом, трибунами, весенними деревьями, улицами и домами, природными стихиями.....

Таким он и сейчас стоит перед глазами.

ЛЮБИТЕ…

Я не помню, с чего все это началось.

Кажется, однажды мне в глаза бросилось морюшко негатива и плескануло в самую физиономию.

Ну, вот задумайтесь – сколько всего мы слышим на протяжении дня.

Страну разворовали, кругом дебилы, работать никто не хочет…

Можно, я дальше не буду перечислять?

Мы не умеем видеть хорошее и выбирать из своего дня именно эти, счастливые зернышки…

Сейчас, наверное, уже никто не перебирает гречку.

А в моем детстве она была грязная, с какими-то палочками, с чёрными вкраплениями.

Мама сыпала стакан на стол и начиналась тренировка терпения…

Ручками, ручками чёрные больные крупинки выбирались и отправлялись в мусорное ведро.

Зато потом греча была чистая, и на зубах ничего не хрустело.

И теперь мне важно, чтобы каждый мой день не хрустел на зубах.

Важно помнить, как много хороших, добрых, щедрых и открытых людей рядом.

Важно отправить в мусор все то, что мешает жить с радостью.

И, когда меня пытаются накормить блюдом "о, как все плохо", я не хочу его есть.

Но ведь это же не значит, что окружающий мир прям по моей команде заткнется, и такой помчится создавать позитив, правда?

Однажды в дружеском споре один очень мудрый и разносторонний человек спросил меня:

– Неужели тебя вообще не волнует, чья рука лежит на красной кнопке мировой войны и всеобщего п…деца?

А меня вот правда не волнует этот вопрос.

Я вряд ли когда-либо вообще увижу этого кнопочного злодея, не говоря уже о том, чтобы его хмммм…наказать.

Но я могу любить. Тех, кто рядом.

Я могу учиться радоваться в любой жизненной жопе.

Говорят, Бог есть любовь.

В свете этого все существующие разногласия меркнут.

Потому что ты всегда чётко знаешь – с любовью ты сейчас поступил или нет.

И я точно знаю, что

А. Мой голос важен

и

Б. Я такая совсем даже не одна

Кажется, Мария Тереза сказала: если вы хотите изменить мир, идите домой и любите своих близких.

ЛЮБИТЕ…

Короче, есть чем заняться, правда?

САША, САНЯ, ШУРА, БРО

25 лет назад все началось со статуса «соседи по студенчеству».

Тогда Сашка был тощий, как велосипед, воспитанный до неприличия бывшедомашний мальчик.

Мы жили в тринадцатой комнате, пацаны – в четырнадцатой.

Целый кусок жизни прошёл на глазах друг у друга.

Мы все стреляли сахар и спички, угощали чаем и вином, заходили на кабачки и кормили картофаном.

Бурно спорили о жизни, любви и других категориях – тем бурнее, чем меньше понимали в вопросе.

На 1 курсе у меня появился кавалер, колоритный во всех отношениях.

Ниже ростом, в очочках, бросаясь то в суицид, то в агрессию, он картавил и кривил губу как Сталлоне.

Как говорится, повезло так повезло

Четырнадцатая тактично держала свои впечатления при себе, но тут…

Прекрасным сессионным вечером мой воздыхатель явился к пацанам, сидел, пил и кричал "Мог'ду надо ей бить, мог' ду!“

Когда мордобитец достиг кондиции, а ангельское терпение мальчишек закончилось, мы с Сашей пошли провожать горе-ухажера.

Стояла тёплая летняя ночь.

ПраСталлоне нетвердо вилял по ущербному тротуару, заносясь то к проезжей части, то к домам, оглашая окрестности перечислением моих злодеяний.

Я шагала рядом, то и дело отпрыгивая от дороги, а сзади, чуть расставив длинные руки, словно собираясь всех нас обнять, меня страховал Сашка.

Когда нетрезвый кавалер растаял в сумерках, в лучших традициях дешёвой мелодрамы на прощание вложив мне в руку памятный сувенир, мы поплелись обратно.

Оглядываясь каждые пять минут.

Сейчас смешно вспоминать, но тогда – это был трэш…

Тогда после бессонной ночи было принято молниеносное решение «рвать когти», и вопрос был закрыт в-общем-то раз и навсегда.

Любитель аффектов появлялся пару раз, но уже как-то неярко, стесненно и неловко.

Конфуз вошел в историю.

До сих пор очевидцы помнят эту "мог'ду"

На третьем курсе Сашка увлекся айкидо.

Погрузился с головой в увлекательный мир кимоно и философий.

Взял с собой на тренировку.

Ярко помню, как ловко юноши и девушки в белых кимоно шеренгами кувыркались друг через друга.

Саша же долгое время занимался, прикупил деревянный меч и как-то очень вкусно рассказывал – какие ощущения, какие ситуации.

Какие люди туда ходят.

На последнем курсе Шура с компанией был жестоко напоен на набережной нашим деканом, легендарным Вощем.

Близился выпускной, в крови бродила грядущая свобода и взрослая жизнь, плюс мы никогда не избегали, пардон, халявы…

Вощ за свою жизнь решил миллион вопросов, и весь миллион – с помощью алкоголя.

Уработав вусмерть худых голодных нестойких к алкоделам мальчишек, он упорхнул допивать дальше.

А пацаны, с трудом добравшись до общаги, сутки лежали в безвариантном горизонте, стеная и охая…

Армия для Сашки прошла в военном хоре. В армии хористы назывались «хорьки»…

Спустя годы можно смело сказать – никто из нас не избежал искушений и испытаний.

Но мы нашлись, мы живем и радуемся – и мы не потерялись.

Я свидетель хеппиэнда, и передо мной взрослый мужчина-шоумен, состоявшийся и в семейной жизни.

Все слава Богу.

А я благодарна судьбе за эту студенческую дружбу, которая не ржавеет.

ВОЛШЕБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Воскресенье было просто волшебным!

Октябрь перед прыжком в ненастье решил шикануть и подарить, как дорогое манто, этот тёплый сияющий день.

Мужчина моей жизни романтично предложил прогуляться по лесу семьёй, и мы, упаковавшись в авто, отбыли навстречу природе.

До заката оставалось часа четыре.

Хотелось упасть под золотыми деревьями в кресло-качалку, умотаться уютным пледиком и пить вкусный чай с травами, глядя на мерцающую гладь воды…

И меня нисколько не насторожило мелькнувшее название "пещера братьев Греви".

Высадившись в посёлке, мы двинулись навстречу новому.

Это было не так легко, потому как малой в машине придремал и теперь отказывался двигаться к новому не у мамы на руках, а лестница без некоторых ступенек и козья тропа в корнях и прелой листве не обещали лёгкой жизни.

Тут же выяснилось, что вместо леса имеется хилый кусочек суши у воды, весь в булыжниках и валунах, и способ передвижения аки горная коза – единственный вариант.

На прибрежных деревьях роились осы.

Плескала вода.

Мимо плюхали рыбацкие лодки, и рыбаки подозрительно косились на странную семейку, ползающую по камням.

Этого нам показалось мало, и мы полезли на гору по дну оврага.

Если бы листья мерили как снег, я бы сказала, что там была месячная норма осадков.

Они шуршали и топили в себе кроссовки.

На краю показалась тропка и подмигнула нам кокетливо.

Мы тут же повелись и полезли по крутому склону все выше и выше.

Задыхаясь и обливаясь потом, мы приверженно продолжали романтически путешествовать.

И чудо, конечно же, случилось – мы выбрели на дорогу. Не асфальт, но вполне себе.

Величайшее изобретение – карты гугл- услужливо сообщило, что слева капище бога Велеса, а справа – кладбище венгерских военнопленных.

О таком я даже мечтать не могла!

Лес вокруг чернел сырыми стволами.

Вот уж про кого можно было сказать " не просыхает"…

Солнце садилось.

Все хотели чаю и поесть.

Чай не в гамаке, а на поваленном дереве, все равно остался чаем. Вкусным.

Муж ел консерву ножом.

Сын лопал шоколад большими кусками.

Другой заедал рыбу пастилой.

Мы были похожи на изголодавшихся енотов, случайно нашедших посылку с едой.

Потом мы ещё около часа брели по лесу и по дороге.

Табличка в лесу гласила, что мы гуляем по заповеднику "Сокольи горы".

Горы валежника здесь были просто невероятные.

В таких местах, наверное, хорошо снимать мистику, битву экстрасенсов какую-нибудь.

В сумерках добравшись до верной машины, дремавшей в переулке, мы двинули домой.

Младшие еноты тут же уснули.

Когда мы шли вниз к машине мимо ручьев и водопада (и даа, там ещё и водопад!), нас обнимал тёплый летний вечер.

Он словно говорил – все будет хорошо, я вернусь после зимы....

В машине я размышляла.

Почему-то получается, что элемент экстрима в моей жизни постоянно врывается в мои грёзы и рвёт все шаблоны.

И врывается в-основном через мужчину жизни моей.

Но почему-то, понегодовав и повозмущавшись, я вспоминаю все это безобразие как что-то яркое, прикольное и свежее – и начинаю нежно скучать…

Ладно муж. Он питается экстримом.

Но, оказывается, я – туда же?....

Да уж, век живи, а все равно ничего не знаешь…

И да. До пещеры братьев Греви мы так и не дошли.

По ходу, в другой раззззззз......

ГУМАНОИД

… Когда пришла перестройка, я училась в школе, приближаясь к старшим классам.

В школе требовали, конечно.

И какие-то предметы я вдруг перестала понимать, помню. Физику вот например.

Ничего не было понятно и из того, что Горбачев говорил по телевизору.

Что-то из разряда:

-Где ты живешь?

– Я хожу в зелёном пальто.

Ничего не было понятно в принципе – в городе, в стране, в истории.

Что ждёт нас в будущем?

Мы все спим или массово сходим с ума?

И тут появились они. Статьи и репортажи.

Про предсказания Ванги и Нострадамуса.

Про детей, владеющих телекинезом и зачем-то вызывающих в своих домах пожар.

Про инопланетян, появившихся под Воронежем. Их видели и описывали как высоких мужиков с ведром на голове.

Тяжесть школьных предметов, напряжение родителей – они не говорили, но мы Ж не дураки и все равно все чувствовали.

Всеобщее подвешенное положение и невозможность услышать внятное объяснение.

Истерика, психоз, выплескивающийся в автобусах и очередях.

И страх. Страх, что происходит что-то вне нашего понимания.

Вон и инопланетяне прилетели, как мухи на то самое. Людей крадут для опытов…

Плюс у меня в классе был… ээээ… конфликт. Меня бойкотировали, и это было честно ужасно.

Всё наложилось друг на друга этаким слоеным пирогом.

… Отвлекаясь, спрошу. Вы спите на бигуди?

Раньше так делали многие.

Если все это накрутить, да ещё сверху повязать косынку, голова становится огромной и из-под платка почти ничего не видно.

Я почти каждый вечер развлекалась бигудюхами. Дико неудобно спать. Но как приятно поутру тряхнуть локонами и почувствовать себя дивой!

Уснув в бигудевой пытке посреди слоёного пирога всеобщей бушующей неразберихи, ночью я проснулась и увидела ЕГО.

Прям как в газете написали.

Мужик с ведром на голове возле шкафа в двух метрах от меня.

Я замерла. Застыла. Помертвела.

Из-под платка, прижмурившись, пыталась что-то разглядеть.

У него и оружие было по ходу.

Помню несколько стадий из разряда "гнев-торг-депрессия"…

Интересно, что сначала я пыталась уснуть.

Убедить себя, что если снова уйти в сон, чувак исчезнет сам собой.

Потом делала вид, что не шевелюсь, а в голове был только ужас и вопрос – что делать-то.

Сердце билось уже где-то в горле и, казалось, сейчас выскочит через уши.

В конце концов я заорала. Прибежала мама и включила свет.

Знаете, что это было?

Тень из окна на полированной дверце шкафа плюс мои близорукость и богатое воображение.

С тех пор, когда страшными голосами в газетах, по радио, по телевизору начинают накачивать всеобщий страх, тревожить тени Нострадамуса и Ванги и видеть невидимые миры, я вспоминаю ту тень на шкафу.

Уже и шкафа того нет. С тех пор бахнула ещё пара-тройка кризисов.

А мы живём. И страхи живут – в нашей голове, если мы их кормим.

Все будет хорошо, люди.

Главное – верить в лучшее…

ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ

Мне купили шапку.

В любые времена люди стремятся быть красивыми.

Тогда все носили формованную норку.

Копили деньги. Шли на рынок, приценивались, придирчиво выбирали – и потом берегли красоту.

Жесткую конструкцию следовало хранить на трехлитровой банке, расчесывать щеточкой и не носить в мокрую оттепельную погоду.

Одна такая до сих пор лежит на дальней полке.

Отдам в музей, как придет время – шучу я в дни шкафных ревизий.

В голодное постперестроечное время прилично одетые люди носили свои шапки с большой осторожностью.

Потому что такую роскошную формовку могли и сорвать, скажем, вечером в немноголюдном месте.

В 90-х это было самое популярное преступление.

Эпидемия «шапочных грабежей» тогда захлестнула всю нашу страну.

Шапки срывали на ходу, а тех, кто сопротивлялся, могли припугнуть или даже избить.

Меховая шапка-формовка была прямо-таки статусным головным убором, значимость которого сегодня можно сравнить с IPhone.

Шапки по тем временам стоили дорого – две, а то и три средние зарплаты.

На такую добычу грабитель мог припеваючи жить несколько недель.

Эля, подружка сестры, как-то попала под раздачу.

Возле дома, в неосвещенном безлюдном проулке на нее напрыгнул парень и рванул норковую шапку с ее головы.

Шапку, на которую долго копили родители, еще совсем новую, блестевшую ворсом даже в зимней темноте.

В стрессе Эля успела заметить, что парень тоже в шапке, и недолго думая хапнула эту шапку с его головы.

В ответ. В обмен. Чтобы хотя бы не было так обидно.

Парень убежал, и Эля тоже побежала. Домой.

Дома, в тепле и безопасности, Эля обнаружила, что у нее теперь – две норковые шапки.

Потому что к своей она в свое время пришивала страховочную резиночку. Противоугонную систему, так сказать.

И система сработала. От рывка шапка просто повисла на резинке за спиной, и Эля в пылу стычки с вором ее не заметила.

А незадачливый грабитель был наказан на месте, буквально не отходя от кассы.

Когда мы услышали от Эли эту историю, то радовались как дети.

В проулке между домом и садиком словно воплотился в реальность фильм, где добро побеждает зло, а хорошие люди получают подарки.

Чужая мужская шапка – подарок так себе, но ведь зло было наказано!

На свою шапку я тоже пришивала резинки. Перед выходом из дома и с работы упаковывалась в эту противоугонку: так полицейский одевает кобуру, так пристегивает снаряжение альпинист.

Моя норка была к тому же особенная. Большинство носили коричневые, а у меня была голубая.

В случае расставания замены не было – лет так на несколько.

Однажды утром, на остановке перед переполненным автобусом, я увидела и вовсе драматическую картину: женщина отчаянно запихивала себя в автобус, буквально по сантиметрам.

Тогда в автобусе можно было спать стоя – падать все равно было некуда.

Если спиной к моей спине попадался человек, который кашлял, щекотало в бронхах у меня – такой была взаимодиффузия.

Автобус, в который стремилась женщина и в котором люди уже давно были сплюснуты в самых невероятных положениях, уже десять минут как превзошел свои возможности.

Но ей очень надо было на нем уехать.

В последний момент она вжалась в людей на ступеньках – и двери закрылись за ее спиной, сбив с головы норковую шапку в грязный снег на остановке.

И все увидели на ее голове завязанные тряпочками кудельки – самодельные бигуди такие.

Женщина явно старалась даже в таких условиях быть красивой.

Автобус уехал.

И кто-то, стоя с этой шапкой в руках, спросил вслед – а как же?… Остановка ответила дружно – теперь носи сам.

…Перестройка давно стала расплывчатым туманным прошлым.

Что с того, что несколько лет множество людей жили в тисках обстоятельств, полностью разрушивших все ясное, известное и простое, чем определялась жизнь?

Что все до хрипоты орали на митингах и дома, депутаты дрались в думе, что крики начинались с самого утра по радио и телевизору, что перестройка все равно прошла, СССР развалился и …

И наступили другие времена.

…Но, если читать хоть что-нибудь из истории, приходишь к простому выводу – все может быть.

Не стоит зарекаться. Ни от чего.

Может, поэтому я и не выкидываю эту старую норковую шапку?

МАТУШКА МАРИЯ

История эта не отпускает меня уже лет двадцать.

Почему-то я ее помню, хотя с тех пор произошел миллион других историй.

На первом курсе она вела у нас полифонию.

Если сравнивать с мультяшными персонажами, простите, я бы сравнила ее с Чебурашкой, милым и добрым, только уже пожилым.

Маленькая, негромкая, просто и скромно одетая, без тени макияжа, абсолютно недемонстративная, и даже кроткая.

Что, впрочем, не помешало ей влепить мне четверку за год.

В моем красном дипломе их, четверок, всего две – вторая философия.

Студенты всегда ржут и прикалываются, а преподов частенько рассматривают с ноткой снисходительности.

На первом курсе многое казалось забавным.

Чего стоил философ, целый урок из пары распинавшийся о свободе и демократии своих лекций, на которых можно свободно выходить, и чуть ли не есть и пить.

Когда же вдохновленные и убежденные девчонки троицей потопали за чаем, их остановило громовое «КУДА???»

…Она повела нас в Иверский монастырь.

На ее лекциях мы о вере не разговаривали и никаких проповедей не выслушивали.

Ходила смутная история, что ее прихлопнуло сильное горе, трагическое потрясение.

Что счастье для вас?

Для нее счастьем был ребенок.

Родив для себя девочку, она погрузилась в материнство как в теплое ласковое солнечное море – с головой.

Все было для дочки.

Каких только занятий не было выдумано, каких только мечт и планов не строилось…

Не знаю точно, что именно случилось.

То ли в школе красили парты, то ли делали прививки – девочку не спасли.

Жизнь, полная счастья и надежд, закончилась.

На лекциях я порой вглядывалась в кроткое, доброе, усталое лицо.

Оно не светилось безоблачным счастьем, но и следа безумного горя на нем не было…

В Иверском было чистенько, строго, тихо.

90-е годы подходили к концу, храмы возрождались, но честно – тогда меня это волновало мало.

Весна, цветочки, пивной завод через дорогу – было ощущение какого-то сюра.

А внутри монастыря было очень красиво.

Нам разрешили заглянуть в один из корпусов, похожий на дом культуры – похожие на мрамор ступеньки, витражи из цветных стекол.

С нами разговаривала послушница – обычная молодая девушка чуть старше нас, но будто с другой планеты.

До сих пор помню ее слова про три пути в монастырь.

Один – когда ты не умеешь решать жизненные вопросы и в монастырь приводит тебя беспомощность.

Второй – когда ты много нагрешил и теперь – только замаливать.

Сразу вспомнилась таинственная история о мальчишке из нашей школы, в юности попавшему в плохую компанию: якобы на его глазах происходили ужасные вещи и он как раз ушел в монастырь.

…Третий путь – искренняя любовь к Богу. Таких людей меньше всего…

Глядя в молодое личико послушницы, хотелось спросить – какой же путь привел сюда ее. Она сама сказала, что первый.

В этом удивительном параллельном мире мы провели пару часов.

Это сейчас никого не удивишь святыми местами.

Я же видела настоящий монастырь первый раз жизни.

Наша экскурсия закончилась, но она, распрощавшись с нами, не уходила. Начиналась служба.

Уходя, я обернулась. В дверях сиял солнечный день, бил в глаза радостью.

В храме по сравнению с улицей было темно.

Она стояла и молилась, закрыв глаза.

В свете горящих свечей было видно, как по ее лицу рекой текли слезы…

Я закончила институт и успела в нем поработать. Конечно, мельком сталкивались в коридорах и поздоровавшись, проходили мимо.

Она для меня была каким-то островком из прошлого – прошлого, в котором остались порядочные, глубоко образованные, воспитанные и беспомощные в своей интеллигентности люди.

Наступили другие времена.

Шли годы, нет-нет я вспоминала и думала – что с ней? Жива ли? Или горе и постоянные перемены сделали свое печальное дело?

…Спустя много лет меня неожиданно занесло ветром судьбы а паломническую службу.

Обрабатывая аудиозапись из поездки, я услышала странно знакомый голос.

Матушка монахиня из монастыря вела экскурсию для наших паломников.