Две стороны. Часть 3. Чечня

Горючее экономили, так как заправщик (еще его называли «наливник») приезжал редко, и двигатель лишний раз не запускали. А АКБ потихоньку "садились" – лампочка в землянке, включение прибора ночного видения. Танк порой переставал заводиться – застоялся, аккумулятор подсел, давление воздуха в баллонах для запуска двигателя упало. Спасала накачка баллонов на одном из других танков, пару раз пришлось заводить "с толкача", зацепив тросами за другой танк.

Домой Щербаков писал часто, почти каждую неделю, но в письмах о своем суровом быте упоминал вскользь, говорил, что всё у него хорошо, боевых действий нет и не предвидится. Письма, написанные на тетрадных листах, а иногда на карточках огня танка или боевых листках из-за дефицита бумаги, он старался передавать через офицеров, едущих домой в отпуск, так быстрее и надежнее. Обратный адрес прежний – «Москва-400».

От родителей первое письмо Александр получил только спустя два месяца после его отправки на Кавказ – почта работала отвратительно. Письма подолгу где-то лежали, половина терялась в пересылках. Но те, что доходили, были самым радостным событием в армейской жизни лейтенанта. Он по много раз перечитывал их, словно на короткие мгновенья оказываясь дома, затем складывал в сумку, лежащую в командирском ЗИПе. Когда писем долго не приходило, или становилось совсем тяжело, он вновь вытаскивал потрепанные конверты и снова перечитывал. Очень хотелось домой. Сейчас у Щербакова не было ни друзей, ни близких товарищей. Но как отсюда уехать, если даже дембелей не меняют…

Ранним туманным утром 12 декабря у танка Щербакова остановился "шишарик". Из кабины на землю спрыгнул прапорщик с рябоватым лицом и коротко стриженными светло-рыжими волосами под сдвинутой на затылок кепкой.

– Здоров, лейтенант, – панибратски протянул он руку показавшемуся из землянки Щербакову. Было ему на вид около тридцати, худощавый, коренастый, со светлыми насмешливыми глазами.

– Привет, – лейтенант спросонья не успел удивиться такой манере приветствия.

– Я новый старшина танковой роты, прапорщик Петров, для своих просто Юра.

– Саня, – протянул руку Щербаков.

– Принимай пополнение, Саня. Щас надо оперативно экипаж 172-го забрать отсюда, я им замену привез. Э, давай к машине, – прапорщик стукнул кулаком по тентованному борту ГАЗ-66.

Из кузова в грязь по очереди спрыгнули трое бойцов, настороженно оглядываясь по сторонам, где, кроме тумана, ничего не видно, затем выстроились в шеренгу.

– Командир танка сержант Мохов.

– Наводчик орудия рядовой Дорогин.

– Механик-водитель рядовой Воробьев.

– Пойду я пока соберу дембелей по-быстрому, чтобы ничего с собой лишнего не прихватили. Надо у них забрать автоматы и переписать на новый экипаж. Где танк стоит? – и прапорщик скрылся в тумане в указанном ему направлении.

Через полчаса экипаж 172-го около "шишарика" обнимался с экипажем 157-го и подоспевшими бойцами 158-го.

«Давайте, пацаны! Скоро и ваш дембель! Не поминайте лихом! – Гирин, Марченко и Стеценко, не скрывая долгожданной радости, на прощанье тискали в объятьях своих сослуживцев. – Товарищ лейтенант, простите, если что не так!»

Вскоре старшина Петров вместе с дембелями уехал в расположение батальона. Вслед им танкисты устроили салют, выпустив в небо по магазину трассеров. Новоприбывший экипаж пошел обживаться в новой землянке с еще не успевшей остыть буржуйкой.

Через пару дней дембеля уже ехали домой в выстиранной форме, припасенных на такой случай новых "белухах" и "каликах", один из них в лихо заломленном черном берете, не так давно подаренном Щербакову омоновцами.

Шелковская

Прошла еще неделя, такая же безрадостная, с густыми туманами и моросящим почти круглые сутки дождем. Вокруг непролазная грязь и пасмурное небо с низкими свинцовыми тучами. Экипажи большую часть времени сидели в землянке, прячась от непогоды. Едва проглядывало солнце, нужно выполнять поставленные Абдуловым задачи: чистка вооружения, подтяжка гусениц, наведение порядка внутри и снаружи танка. Ни радио, ни газет, от скуки Щербаков читал потрепанное руководство по эксплуатации Т-72Б, найденное в ЗИПе среди запчастей. Кравченко с Обуховым по большей части дрыхли, наводчик на земляном топчане, механик в ногах около буржуйки. Танк стоял с закрытыми на башенный ключ люками рядом с землянкой в окопе.

Экипажи других танков третьего взвода были предоставлены сами себе, и лишний раз дойти до них и посмотреть, чем они занимаются, Щербаков ленился пробираться по непролазной грязи под дождем. Пехота также жила сама по себе, бойцы в большинстве сидели в ротной палатке и по землянкам, правда, часовые всё-таки стояли – офицеров в мотострелковой роте больше, и за солдатами следили строже.

Некоторые солдаты стали бить себе татуировки на память о воинской службе. Самой популярной татухой был скорпион, означавший, что его владелец – "участник боевых действий", хотя, по сути, батальон в боях не участвовал, но ведь потом всякое рассказать можно. Причем, татуировку нужно сделать не дома, в нормальном тату-салоне, а обязательно в армии. Да вот беда – художников среди бойцов не было, поэтому вместо скорпионов получались какие-то нелепые раки на шарнирах. Неизвестно откуда солдаты узнали, что рисовать может командир танкового взвода. Щербакову принесли обрывок автомобильного журнала с простеньким изображением скорпиона на эмблеме противоугонной системы. Сашка перерисовал его на тетрадный листок, добавив света и теней. С этого дня татухи стали бить по драгоценному эскизу, и теперь их не стыдно будет показать, вернувшись домой. Главное – дожить до этого момента. Такого же скорпиона Щербаков нарисовал на маленькой командирской фаре-луне своего танка остатками белой краски.

Унылое существование закончилось 19 декабря, когда утром поступил приказ срочно собираться и выдвинуться всей 4 МСР и 3 ТВ в расположение 2 МСБ. Начались скорые сборы, землянки разбирали, стройматериалы грузили на технику, танкисты – на свои танки, пехота – в грузовики. К обеду на месте, где стояла в обороне 4 МСР, остались лишь пустые окопы и ямы бывших землянок.

Мотострелковая рота с танковым взводом промчалась по пустынным улицам Шелковской и выехала на её южную окраину. Слева мелькали стволы густого леса, справа – поросшие высокой жухлой травой поля и редкие деревца посадок. Мимо пронеслось мусульманское кладбище с каменными надгробиями, над многими из них высились длинные металлические шесты с полумесяцем и звездой на конце. Такие шесты устанавливали на могилах погибших в газавате – "священной войне", а газаватом боевики называли первую чеченскую компанию, да и вторую тоже. На развилке, чуть не доезжая окраины села Харьковское, колонна свернула направо в поле. В километре виднелись стоящая в окопах техника и палатки.

Здесь, на южных рубежах Шелковской, занимал круговую оборону второй мотострелковый батальон. Севернее батальона протекал глубокий арык, с других сторон раскинулись заброшенные поля. На опасных направлениях наставили растяжек с сигнальными ракетами, некоторые места заминировали. Отдельно в окопах стояла артбатарея со своими 152-миллиметровыми гусеничными САУшками, за масксетями прятались заправщики, недалеко от арыка стояла штабная палатка, чуть дальше – палатка медвзвода и ремвзвод.

Занимавшая круговую оборону 5 МСР и два танковых взвода 18 декабря по приказу командования покинули батальон и выдвинулись в сторону Терского хребта, чтобы занять оборону в кольце внешнего блокирования города Грозный в районе высоты Ястребиная. Об этом Щербаков узнал позже, не обнаружив ни одного танка на новом месте. Лишь пустые танковые окопы и брошенные землянки напоминали о стоящих тут недавно танкистах. 6 МСР так и осталась стоять в районе переправы через реку Терек в семи километрах от Шелковской. По распоряжению командира батальона майора Бельского на переправу к пехоте отправили 158-й танк, так что под прямым командованием Щербакова остался его экипаж и 172-й танк с новым экипажем.

Землянка лейтенанту досталась хорошая, раза в два больше прежней, здесь до него жил командир роты. Внутри двое деревянных двухъярусных нар, стол, прочная крыша. Снова провели свет, поставили буржуйку и повесили документацию на стену, в ящик от снарядов поставили автоматы. Старшина танковой роты Юра Петров пока остался в батальоне и жил в новой щербаковской землянке. Юра оказался классным старшиной и вообще хорошим человеком, хотя Щербаков всё равно смотрел на него настороженно и пока сильно с ним не откровенничал. Одним из плюсов прапорщика был старый кассетный магнитофон, который Кравченко подсоединил к танковым аккумуляторам, теперь можно послушать музыку на ловившем здесь махачкалинском радио "Прибой" или покрутить зажеванные и затасканные всем батальоном кассеты.

С едой стало лучше, сейчас Щербаков на завтрак, обед и ужин ходил в офицерскую столовую-палатку. Еда, конечно, довольно однообразная, но всё же не сухпай. И первое и второе, а главное, свежее и горячее. Баня-палатка тоже под боком, для солдат и офицеров отдельно.

Из полка приехал офицер финансовой службы, привез наличку. Офицерам выдали по 500 рублей, солдатам по 50. Старшина лично получил деньги за солдат-танкистов, дабы старший призыв не отобрал их у более младших и не накупил себе водки или еще чего. В Шелковской на рынке Юра купил бойцам сигарет с фильтром, зажигалки, пряники, чай и еще по мелочи на их общие 400 рублей. Щербакову прапор достал резиновые сапоги – грязь в батальоне стояла непролазная, частые дожди, вся земля разворочена гусеницами танков, САУ и колесами грузовиков, постоянные туманы, густые и стоящие сутками.

На следующий день прибыли грузовики с Терского хребта, где стояли 5 МСР и танкисты 1ТР, за стройматериалами. Разбирали свои бывшие землянки, часть машин уехала на "мародерку" – на хребте с досками туго, танкисты там ночевали в танках, пехота – в наскоро отрытых окопах. Сухпай весь кончился, поэтому, помимо стройматериалов, на хребет грузили упаковки сухого пайка. В следующее утро вместе с грузовиками на Терский уехали одна из полевых кухонь и прапорщик Петров, его туда вызвал командир танковой роты Абдулов.

Александр шел в сторону столовой, продираясь через непролазную грязь, рядом с ним остановился огромный Урал-кунг с белыми буквами ТР на водительской двери. Из кабины в коричневую жижу спрыгнул высокий офицер с наголо бритой головой.

– Лейтенант! – с ходу закричал он. – Почему не докладываете!

Щербаков растерялся, не сразу узнав в лысом старлее Игоря Сенчина.

– Товарищ старший лейтенант, – вытянувшись по стойке смирно, начал Щербаков…

– Саня, здорова! Да расслабься ты! – весело заорал Сенчин. – Как жизнь? – и кинулся обниматься.

2 ТР заняла оборону в районе станицы Калиновской вместе с 1 МСБ. С ротой в Чечню приехали комбат Купцов, начштаба ТБ майор Кукушкин, Сенчин зампотехом и Саня Сыскарёв командиром роты. 1-й мотострелковый батальон и танковая рота прибыли явно не на замену, а значит, дело принимало всё более серьезный оборот. На вопрос, чем занимается 2 ТР, Сенчин сказал, что охраняют какой-то нефтезавод, куда и когда дальше поедут – не знает. Через час, о чем-то поговорив с Бельским, он уехал назад в Калиновскую, находящуюся в 70 километрах от Шелковской.

В расположении мотострелкового батальона безызвестного Александра начали узнавать и замечать, ведь танков здесь осталось всего два и находились они в распоряжении Щербакова. Третий танк из щербаковского взвода охранял переправу через Терек вместе с 6 МСР. Теперь Щербаков, как представитель танкового подразделения, каждый день ходил на офицерские совещания в штабную палатку, а оба его танка назначили в группу быстрого реагирования. В случае необходимости по сигналу тревоги танки вместе с частью 4 МСР должны выдвигаться на опасные направления и решать поставленные боевые задачи.

Щербаков уже многих офицеров знал по именам, почти со всеми перезнакомился, а его все по большей части стали называть Саня-танкист. Лейтенант в порядке очереди теперь заступал дежурным по штабу батальона, хотя это ему и не нравилось – всё время находиться рядом с начальством.

Все подразделения в батальоне на виду, и Александр постоянно наблюдал, как их командиры управляют своими бойцами. Видя, что офицеры со своими солдатами не церемонятся и, наконец, осознав, что всё-таки "куда солдата ни целуй – везде жопа", Щербаков понял – надо действовать, действовать срочно! Тем более, что забившие на всё и вся дембеля наконец-то уехали, а остальные бойцы его взвода еще не совсем успели оборзеть. Он всё чаще стал покрикивать на свой экипаж, если они медленно выполняли приказ или задание, а на 158-м танке вообще давал волю чувствам – гонял молодых, поначалу раздавая пинки и подзатыльники за малейшую оплошность. Больше всех такому обращению противился Кравченко, да и у лейтенанта на земляка рука не поднималась, поэтому он частенько просто орал на наводчика, тот делал обиженно-недовольное лицо, но приказ выполнял. Постепенно в управлении двумя экипажами всё наладилось, приказы и указания стали исполняться четко и в срок. До 172-го Щербаков еще не добрался, но решил при первом же его посещении тоже навести там порядок.

«Щербаков, к 12 часам танк с мотострелковым отделением к штабу», – однажды вызвав к себе лейтенанта, сказал комбат Бельский. Александр, меся грязь, добрался до своего танка и приказал экипажу готовиться, хотя танк всегда был готов к неожиданному выезду.

В назначенное время танк Щербакова с забравшимся на его трансмиссию и башню мотострелковым отделением стоял у штаба. На высокой танковой антенне развевался черный флажок с черепом и старославянской надписью по кругу. Из штабной палатки вышел майор Бельский, искоса бросил взгляд на флаг с черепом и запрыгнул в кабину "шишарика" с сидевшими в кузове мотострелками еще одного отделения. С обеих сторон кабины из открытых окон на двери свешивались бронежилеты. Комбат махнул рукой из окошка, и мини-колонна двинулась по глубоким грязевым колеям в сторону асфальта.

Чтобы добраться до переправы, опять пришлось проехать по улицам Шелковской, мимо блокпоста питерского ОМОНа, занятого уже другими бойцами милиции особого назначения. Техника въехала в станицу Гребенскую и на первом большом перекрестке повернула направо на выезд, минуя заброшенное, заросшее сорняками православное кладбище, направляясь к темневшей стене густого леса. Путь пролегал по разбитому гусеницами асфальту среди высоких деревьев с почти облетевшей листвой. В кювете мелькнула сожженная БМП с открытыми настежь десантными люками. Через несколько километров впереди заблестел мутными водами Терек.

На берегу заняла оборону 6 мотострелковая рота, охраняя понтонный мост, наведенный вместо разрушенного. Рядом с мостом в окопе стоял 172-й танк, нацелив пушку на противоположную сторону реки. По берегу протянулась ломаная линия окопов, из земли торчали дымящие трубы землянок пехоты.

Расслабившийся без контроля экипаж 172-го не ожидал такого напора от изменившегося за короткий промежуток молодого лейтенанта и вскоре стоял перед ним по стойке смирно. Пообещав набить морду всему экипажу в следующий раз за небрежный внешний вид, щетину и бардак на танке, лейтенант укатил назад в расположение батальона вместе с закончившим проверку шестой роты Бельским.

Прошло несколько дней. В обед, как обычно, Щербаков направлялся от своей землянки в офицерскую палатку-столовую. Навстречу ему шел, еле вытаскивая берцы из непролазной грязи, худощавый высокий старший лейтенант с накрученным на шею китайским мохеровым шарфом. Такие шарфы в красно-бело-черную крупную клетку в середине девяностых носил каждый второй, но на военной форме он смотрелся очень странно. Поравнявшись с Щербаковым, старлей протянул руку, – Привет. Ты Саня Щербаков?

– Привет. Ну я, – Щербаков кивнул головой.

– Я Эдик Кузекин, командир взвода из второй роты. Там тебя майор Кукушкин вызывает. Он сейчас в штабной палатке, – на сыром ветру нелепо трепыхались концы яркого шарфа.

– Вы из Калиновской что ли?

– Ага, нас вдвоём с ним на хребет к Абдулову перекидывают, меня командиром взвода, а Кукушкина не знаю зачем.

– А комбат где?

– В Калиновской со старлеями Сыскаревым и Сенчиным остался, и зампотех батальона Крылов еще.

В штабной палатке Щербакова дожидался как всегда одетый с иголочки Эдик Кукушкин.

– Саша, где? – первое, что спросил Щербакова начштаба после доклада об обстановке в 3 ТВ.

– Что где? – не понял Александр.

– Водка где?

– Откуда у меня водка, товарищ майор?

– Плохо лейтенант, незачёт.

После обеда Кукушкин с Кузекиным убыли на Терский хребет к Абдулову на приехавшем за ними ГАЗ-66 5-й МСР.

Каждую ночь САУшки артбатареи стреляли на опасные направления. Бывало, и днем, но чаще под вечер и ночью. Приходили данные разведки о возможном нахождении бандформирований в определенных районах, вот по ним артиллерия и долбила. Туманы в конце декабря стояли страшные, поэтому в ясный день нужно в очередной раз запомнить местность, чтобы в тумане не заблудиться, ведь в поле ориентиров никаких. Основное направление – от танка до штабной палатки. На танке в случае тумана зажигали 24-ваттную лампочку, висевшую позади танковой башни, её с горем пополам можно рассмотреть на полпути от штаба.

На ужин Щербаков шел в сгущающемся тумане и надвигающихся сумерках. Добрался до штаба, рядом палатка-столовая. Поужинав, лейтенант вышел в темноту. Всё окутал густой туман, глушащий звуки, даже силуэтов не видно, сплошная белесая темнота. Добравшись до штаба, лейтенант прикинул, где находится его землянка и, спотыкаясь на кочках, медленно побрел в этом направлении. Вроде уже должна показаться лампочка на башне, но нет, повсюду всё та же тьма. Беспокойство начало закрадываться в душу Александра – может, он не туда идет, а вдруг он вообще ушел за территорию батальона. Вокруг глухая тишина и мрак. Куда идти? Щербаков, как мог, напрягал слух, вертя головой по сторонам. Наконец ему показалось какое-то едва заметное жужжание в стороне. Он еще раз прислушался. Да, что-то жужжит. «Пойду на звук, там сориентируюсь», – подумал он и двинулся в сторону непонятного звука.

Жужжание становилось всё отчетливее, сквозь туман стало проглядывать тусклое световое пятно маленькой лампочки. «Неужели мой танк? – подумал Щербаков. – Но что это за жужжание?». Вдруг совсем рядом раздался оглушительный грохот артиллерийского выстрела, и огромная вспышка высветила из темноты контуры САУ. Александр от неожиданности присел и, не удержавшись, повалился в мёрзлую грязь. Обдало жаром, и в воздухе прокатилась невидимая ударная волна. Со всех сторон загремели залпы САУ, оглушая всё и нанося удары по укрытым темнотой и туманом целям за многие километры отсюда. Теперь оглохший от выстрелов Щербаков понял, что он заблудился и ушел далеко в сторону к артбатарее. Пока грохотала канонада, он двинулся в направлении, где должен находиться его танк. Пару раз провалившись в невидимые в темноте окопы, он наконец добрался до своей позиции. В ушах еще долго звенело от выстрелов. «Хорошо еще, что я к САУ сзади подошел, а не спереди. – подумал Щербаков. – Оглох бы навсегда, если бы жив остался».

Близился новый 2000-й год, скоро новое тысячелетие. Зампотыл Газарян где-то раздобыл небольшую ёлку, метра полтора высотой, её вкопали перед штабной палаткой. На совещании комбат Бельский поставил задачу: «от каждого подразделения минимум по две ёлочных игрушки». Через пару дней ёлка стояла, украшенная самодельными самолетиками, БТРами, пушками, сделанными из бумаги и подручных средств, вместо гирлянды лесную красавицу обвивала старая пулеметная лента. Танкисты, конечно, понаделали танков из обрывков картона. Вместо новогодних свечек повесили разнокалиберные гильзы, а сверку водрузили оклеенную фольгой от сигаретных пачек серебряную звезду. Теперь, глядя на ёлку, домой хотелось еще больше.

За время, проведенное в батальоне под Шелковской, Щербаков познакомился с контрактником Саней из ремвзвода. Саня частенько ездил по приказу комбата на переправу к Тереку на армейском ЗИЛ-131 с будкой-кунгом. По пути Саня "мутил" с бензином – продавал его понемногу, сливая прямо из бака в припасенные полторашки. Схема отлажена, покупатели – чеченцы из Шелковской, с ними Саня познакомился на местном рынке. Сашка, пользуясь тем, что командира танковой роты здесь нет, под предлогом проверки 172-го экипажа порой ехал на переправу вместе с "контрабасом", удобно расположившись на пассажирском сидении. Основная задача для Щербакова – попасть на рынок в Шелковской. Там можно что-нибудь купить, если имелись свои деньги, а мог угостить шашлыком контрактник Саня. Первый раз, когда приехал "финик" из полка и привез деньги для солдат и офицеров, Щербаков, соскучившийся по сладкому, купил себе батончик "Сникерс", пачку "Донского табака" и бутылку пива. Ехал на переправу в грузовике, ел сникерс, запивая его пивом прямо из горлышка, и несказанно радовался такому счастью.

Всё это время, начиная с 30 сентября, город Грозный подвергался обстрелам артиллерии и налетам российской авиации. Внутренние и федеральные войска всё ближе подходили к границам столицы самопровозглашенной республики Ичкерия, захватывая стратегически важные населенные пункты, а с середины декабря занимая окраины Грозного. 26 декабря началась спецоперация по поиску и ликвидации отрядов чеченских повстанцев в Грозном силами подразделений внутренних войск и милиции. После трёхдневных ожесточённых боёв передовым подразделениям федеральных сил удаётся продвинуться к центру Грозного, но боевики оказывают ожесточенное сопротивление.

К концу декабря с севера Грозного на Терском хребте стояли федеральные войска, включая 5 МСР и 2 танковых взвода, занявших оборону напротив аэродрома Северный.

С Новым годом!

А новый год был всё ближе. Канун нового тысячелетия, это же уму непостижимо! Весь мир готовился встречать эту дату – 2000 год! В кошмарном сне не приснилось бы Щербакову, что ему выпадет встречать такое событие в грязном чеченском поле. 28 декабря на рынке в Шелковской он за "бешеные" деньги (100 рублей) купил похожий на зеленую мыльницу китайский радиоприемник. Приемник с выдвижной антенной ловил дагестанское "Радио Прибой", транслирующее современную музыку без рекламы и несущих постоянный словесный понос радиоведущих. Это маленькое приобретение радовало Сашку ровно три дня – за два дня сели батарейки, на следующий день радио, подключенное проводом-полевкой к танковому аккумулятору, сгорело через несколько часов непрерывного пения.

Ночи стали морозными. Под утро грязь, за день размешанная техникой, застывала холодными валунами, через которые очень неудобно идти. В землянке тепло благодаря печке-буржуйке, поэтому Кравченко и Обухов норовили зайти внутрь погреться во время ночного дежурства и частенько засыпали, глядя на полыхающие жаркие брикеты.

31 декабря 1999 года. Солдаты, прапорщики и офицеры, несмотря на пасмурную погоду, непролазную грязь и отсутствие снега, в приподнятом настроении – сегодня Новый год. В батальоне предпраздничная суета, все готовятся к празднику. Кто-то копил деньги, привезенные "фиником" из части, кто-то успел продать бензин или масло местному чеченскому населению, чтобы порадовать себя в новый год хорошим спиртным или сигаретам. Зампотыл Газарян старался накрыть столы в солдатской и офицерской столовых повкуснее, извлекая "ништяки" из своих тайных припасов. Щербаков, растративший все деньги на солдатские бритвенные лезвия и сгоревшее радио, не умел заниматься махинациями с бензином и маслом, тем более танки заправлялись дизельным топливом. Дизтопливо не пользовалось спросом среди местного населения, а продавать масло – себе же вредить, ведь лишних запасов не имелось. Лейтенант надеялся поживиться чем-нибудь вкусным у артиллеристов, с ними он очень подружился за это время.

Прямо перед обедом Щербакова срочно вызвали в штаб батальона, где лейтенант получил приказ выдвинуться на двух танках в район села Парабоч на разминирование совместно с ОМОНом. У штаба ждали два омоновских УАЗика с группой разминирования, прибывших из Шелковской. На танки, как всегда, погрузились мотострелковые отделения. Колонна, возглавляемая УАЗами, разбрасывая мерзлую грязь, направилась не к КПП, а в противоположную сторону через поле к чернеющим вдали крышам станицы Шелкозаводской. Переехав арык на окраине станицы, техника повернула в сторону Парабоч.

Какое-то время ехали по разбитой грунтовке, затем свернули в густой лес с почти облетевшей листвой. Среди высоких деревьев петляла проселочная дорога с заросшими колючим кустарником обочинами и жухлой травой между колеями. Минут через двадцать остановились. Дальше нельзя – дальше мины. Танки, ломая ветки кустарника, съехали с дороги и заглушили двигатели, спрятавшись между стволами вековых деревьев.

«Вы, если с танков будете слезать, ходите только по колее, в траве растяжки могут быть», – предупредил молодой капитан, возглавлявший группу омоновцев.